Алексей СМОЛЕНЦЕВ. АЛЫЙ СЕКРЕТ АЛЕКСАНДРА ГРИНА. «Алые паруса» – опыт Совершенной Любви

 

Алексей СМОЛЕНЦЕВ

АЛЫЙ СЕКРЕТ АЛЕКСАНДРА ГРИНА

«Алые паруса» – опыт Совершенной Любви

   

Простые, они же – сущностные,

вопросы бытия – это предметы на видном месте.

Они очевидны. Поэтому мы их не видим.

Автор

 

Много есть сегодня желаний, прочесть и понять до конца, полностью, то есть, до самого донышка феерию «Алые паруса» Александра Степановича Грина.

И – нет никаких иных желаний у таинственного собрания человеческих душ и сердец, по имени «читатели», кроме одного их родового желания – читать, просто читать «Алые паруса».

Просто открывать книгу, лучше бы именно книгу, поверьте, книга таинственней, завораживающей, чем файл, хотя и там и там одни и те же слова, одно и то же созидание мира жизни.

Созидание мира жизни… – да, созидание, наряду, с одновременным, как в сообщающихся сосудах, – раз-облачением «мира постепенно раскрываемой тайны воображения» (А.Грин «Сочинительство всегда было внешней моей профессией…», набросок к «Алым парусам», июнь-июль 1916). (Примечание: здесь и далее курсив в цитировании мой. – А.С.)

Повторим еще раз, остановимся, – это важно. Важно не только в «Алых парусах», важно во всяком настоящем произведении настоящей литературы. Взаимо-сообщение двух миров: «мир созидаемой жизни» и «мир раскрываемой тайны воображения».

Два мира есть у человека:

Один, который нас творил,

Другой, который мы от века

Творим по мере наших сил.

                                        (Н.А. Заболоцкий, «На закате», 1958).

Читать, значит, из мира нашей жизни входить в мир постепенно раскрываемой тайны воображения другого человека? И да – и нет.

Мы живем, и однажды, когда-то в один из своей жизни обыденный день, полный неизбежности, мы  случайно («Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, – Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности», – «Алые паруса») мы находим книгу, и книга находит нас, И мы начинаем читать. Входить в «мир постепенно раскрываемой тайны воображения» другого человека.

Но раскрываемая тайна воображения что раскрывает? Раскрывает, как «Алые паруса», например, – «зерно пламенного растения чуда», но это «зерно» не зерно воображения (тем паче – фантазии), это – зерно Жизни, зерно естественной человеческой жизни.

Мир постепенно раскрываемой тайны воображения раскрывает – зерно Жизни, частицу, малую толику общемировой общечеловеческой Жизни от Сотворения мира до сего, нашего, Дня, полного неизбежности.

Значит, читая (настоящую литературу, настоящих писателей) мы входим не в воображаемый мир, хотя и созидаемый раскрытием тайны воображения автора, но в мир Жизни. А мы сами и наша жизнь – есть малая толика этой/той Жизни.

Значит, читать – это из мира нашей внешней обыденной бытовой жизни входить в мир нашей жизни, глубинной и тайной (даже, для нас самих – тайной, а мы и не задумывались об этом), внутренней нашей жизни, жизни нашей души.

Вот в чем здесь секрет (!), – и секрет Алого «Секрета», – читая, мы обращаемся не к книге, не столько к книге. Книга – лишь посредник нашего обращения, наконец-то (!), к себе самому, к внутреннему нашему миру, к жизни нашей души и… к миру (!) тайны (не чужого) нашего собственного воображения.

Значит, с раскрытием тайны воображения происходит с нами раскрытие – нашей собственной жизни… Может и не произойти.

Здесь всё – или само собой или очень сложно.

Поэтому читать надо не только медленно и погружено, – как советовал Федор Степун читать Ивана Бунина, – но внимательно и осторожно, – как советую я, Алексей Смоленцев, читать «Алые паруса» Александра Грина.

 

Да, но прежде еще раз о желающих, ведь не прочесть и понять, а претендующих, на то, чтобы разъяснить содержание и смысл того, что хотел сказать Грин «Алыми парусами».

Друзья и коллеги и оппоненты, – всё, что хотел сказать Грин «Алыми парусами», он сам и сказал «Алыми парусами».

Это первое и самое главное: Грин всё сказал, сказал всё, что хотел сказать.

Второе не менее главное, – все, что хотел сказать, и все, что сказал Грин «Алыми парусами», без всяких посредников, без нас с вами – исследователей, ученых, мыслителей, – прочтено и понято, с потрясающей степенью проникновения в текст, простым рядовым обычным незаметным читателем. И как раз его, читателя, незаметный труд чтения от дня – 1923 года, дня первой публикации «Алых парусов», до сего дня – 10 августа 2018 года (пишу я эти строки) и служит тому, что и у нас с вами – у града и мира – есть интерес к творчеству Грина, есть желание объяснить Грина. Кому же? Читателю? Тому самому Человеку, благодаря которому и прошли, просияли, через целое практически столетие, «Алые паруса» Александра Степановича Грина. Объяснить ему читателю, почему он это все читает?

А не лучше ли, не надежнее ли, у читателя поучиться, понять, зачем и почему он читает «Алые паруса», вот уже почти столетие читает и не собирается выпускать из рук эту книгу.

А еще надежнее поучиться у писателя, у Александра Грина, – как же все это возможно было, так написать, угадать так, тягу человеческой души, так расположить в тексте, так выверить события и героев, так «тихо водить смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом» (Грин, «Алые паруса», завершающие строки), что читателю не остается ничего иного, как читать и счастливо думать о счастье... о великих силах любви и жизни, силах, затаенных не где-то там, в других мирах и книгах, а сокрытых в нас самих, в собственной нашей душе, сокрытых глубоко и доселе безмолвных, а сегодня вдруг ощущаемых, чувствуемых в своей собственной душе, готовых к действию силах любви и жизни.

 

Я уверен, что Грин – должен быть понят исследователями – не эстетически, не религиозно, не романтически, а – человечески, читательски должен быть он понят. Умом и сердцем Читателя, сберегшего для нас всю настоящую литературу и мировую и русскую тем, что всего лишь в дни, полные неизбежности, случайно брал в руки случайные книги, тысячелетие за тысячелетием, брал в руки и подносил к глазам и перелистывал страницы – читал – одни и те же книги…

Это значит, что «Алые паруса» Грина должны быть прочтены и поняты в контексте самой Естественной Жизни, и нашей личной жизни и общемировой, но обязательно – естественной, в контексте естественного человеческого бытия, в контексте естественной жизни человеческой души и ее, души, естественных движений.

«Естественное» – очень важное здесь слово, даже – принцип.

ЕСТЕСТВО ср. всё, что есть; природа, натура и порядок или законы её; существо, сущность по самому происхожденью. Духовная жизнь чужда земного естества. Человек, по естеству своему, причастен плоти и духу. Мы зовем чудом всё, что почитаем свыше естества. Каждое животное живет по естеству своему. Естественный, к естеству относящийся. Естественный порядок вещей Естественная история, описание трех царств природы. | Природный, натуральный, неискусственный, самородный; | непротивный законам природы согласный с естественным порядком, не заключающий в себе чуда. Получается, мы не ошиблись, обратившись к естественному принципиально. В значении слова «естество», вдруг, случайно, раскрылось значение слова «чудо» – свыше естества.

Природа «Алых парусов» – это природа чуда. «Алые паруса» предлагают читателю естественный ход событий, который в некоторые моменты произведения становится сверхъестественным. Сверхъестественное у Грина – это не волшебство, не фантастика, не сказка. Сверхъестественное у Грина имеет естественные основания. Таковы же практика и принцип естественного хода событий в Новом Завете.

Чтобы понять природу чуда, следует понять – что есть естество, природу естества.

Попробуем понять...  

 

Внимательно и осторожно советую я читателю входить в мир прозы «Алых парусов» Грина, сразу же принимая, настраиваясь на ее твердый, размеренный, уверенный в себе повествовательный шаг: «Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был, наконец, покинуть службу».

Интонация взята, взят ритм произведения.

Предложение чуть покачивает интонацией, – есть в нем некоторая «развалочка» – это и дважды повторенное: «на котором», «к которому» и повторенное «прослужил», «службу». А ведь этим предложением: Лонгрен сходит на берег и покачивание палубы «Ориона» еще живо в ногах, ступающих на твердь.

Первая фраза, первое предложение произведения – явление высшей ответственности автора, мера его мастерства, его уважения к писательскому труду.

Попробуем уловить Грина?

Интонационный, звуковой и лексический строй предложения, практически, безупречны. Что со смыслами?

 «Орион» – крепкий трехсоттонный бриг, а Лонгрен, матрос, – привязан к бригу «сильнее, чем иной сын к родной матери». Ничего себе «мать» – трехсоттонная, да еще и с мужским именем «Орион».

Мне скажут – так, и настолько придираться, – нельзя. Я отвечу: не только можно, но и должно – необходимо, иначе до существа, до естества – нам не дойти.

Мы правы в своей придирке. И вот почему, – по Виссариону Белинскому: «Но истинно художественные произведения не имеют ни красот, ни недостатков: для кого доступна их целость, тому видится одна красота. Только близорукость эстетического чувства и вкуса, не способная обнять целое художественного произведения и теряющаяся в его частях, может в нем видеть красоты и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность. Все, что ни есть в действительности, есть обособление общего духа жизни в частном явлении. Всякая организация есть свидетельство присутствия духа: где организация, там и жизнь, а где жизнь, там и дух. И потому, как всякое произведение природы, от минерала и былинки до человека, есть обособление общего духа жизни в частном жизни, так и всякое создание искусства есть обособление общей мировой идеи в частный образ, в самом себе замкнутый. Организация есть сущность того процесса, чрез который является все живое и нерукотворное, следовательно, и все произведения природы и искусства. И потому-то те и другие так целостны, так полны, окончены, словом, замкнуты в самих себе» (В.Г. Белинский, Герой нашего времени, Сочинение М. Лермонтова, 1840).

Слова Белинского о Лермонтове, а на самом деле формулировка одного из основных законов русской литературы – это нам надо постоянно помнить, читая «Алые паруса».

И Грин оказывается прав. И проверку (придирку) легко проходит.

Да, «Орион» – бриг, и название и содержание мужское.

Но что есть Орион в той естественной жизни, где естественна привязанность сына к матери?

Орион – это созвездие – ряд, порядок звезд.

Далее. Как найти ответ на вопрос, что есть Орион, не только в небе, в космосе, но в естественной, моей (и любого читателя) и, таким образом, лично для меня естественной жизни? Для меня, русского, рожденного на Русской земле человека, пытающегося быть православным, воцерковленным (это главное, необходимое условие – «Православия нет без Церкви») т.е. человеком, и обладающего естественным православным миросозерцанием. Именно – естественным миросозерцанием, сложившимся в моем существе без всяких моих попыток естественным путем, в процессе моей жизни, сложившимся миросозерцанием, полностью совпадающим, как выяснилось, с православным видением мира и человека. Мне, носителю естественного православного миросозерцания, естественно будет обратиться к Библии, так как обращается к пониманию Книги книг человек православный, через Толкование Библии.

«Иов. 38:31. Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль»? – Толкование: «На началах строгой гармонии покоится устройство созвездий «Хима» – «Плиад» и «Кесиль» – «Ориона». Первое состоит из 64 главных звезд, из которых видимы простым глазом лишь шесть. Близкие друг к другу, они составляют одну группу и кажутся соединенными самыми тесными связями. Орион – созвездие из 78 звезд, образующих обширный параллелограмм, расположенный наполовину в одном полушарии, наполовину в другом. Как соединить звезды Плиад, так и разъединить две части параллелограмма Ориона выше сил человека» (проф. А.П. Лопухин).

Просто поразительно – «разрешить узы Кесиль». Во-первых, морфологический разбор «кесиль» дает нам следующую информацию: Кесиль. Начальная форма: КЕСИЛЯ. Часть речи: Имя существительное. Грамматика: Именительный падеж, единственное число, имя, женский род, одушевлённое (https://how-to-all.com/морфология:кесиль.). Во-вторых, «разрешить узы» – это номинация и материнская (!), в том числе.

 

Вот и – Грин, вот и первое предложение «Алых парусов», вот и наша попытка «уловить» Грина.

На самом деле все это и очень показательно и очень серьезно, и очень важно для нас, поэтому мы уделили первому предложению столько места и уделим еще.

Мы сейчас убедились, что первое предложение «Алых парусов» безупречно – в смысле. Имеет полное совпадение в переносе образа: привязанность Лонгрена к «Ориону» – привязанность сына к матери.

Случайно ли это событие происходит в тексте? Иными словами думал ли Грин об этом, «копал ли так глубоко»? Мог, кстати, и «копать». Но, скорее всего, здесь, в данном случае в «Алых парусах», Грин – сознательно занят «обособлением общей мировой идеи в частный образ, в самом себе замкнутый» (Белинский).

О серьезности этой работы Грина и о характере этой работы, и о неизмеримости ее лишь «земными условиями» следует смотреть Грина – «Сочинительство всегда было внешней моей профессией...» («отрывок из чернового наброска, который должен был служить началом феерии «Алые паруса», июнь-июль 1916): «Весьма трудно припомнить возникновение замысла. Это случается редко, по свежему, так сказать, следу. После более или менее значительного промежутка времени, удалившего сознание от священного возмущения таинственного водоема, меж автором и сценой его души опускается непроницаемый занавес. Ум смутно помнит, что там, за занавесом, до того, как он стал преградой, шла суета, хлопоты, замирали и возобновлялись приготовления; плодотворные ошибки в мучительной борьбе сил становились истиной, в то время как скороспелая ясность, не выдержав фальшивой игры, позорно гибла и гасла. Но занавес опустился. На нем, отброшенное волшебством невидимой глубины, изнутри сокровенного движется чистое действие. Оно еще двух измерений: беззвучно и ограниченно, лишено красок, бесцветно, но уже видимо. Оно сродни мраморному трепету Галатеи, готовому замереть, если оживляющая страсть Пигмалиона уступит отчаянию. Тогда художник приступает к истинно магическим действиям. Он очерчивает себя кругом замысла и, находясь под его защитой, делается невидим. Он выпал из общества, семьи, квартиры, его нет и в государстве и на земле. Круг жестоко отбрасывает страсти, обещания, любопытство, книги, друзей; в его черте мгновенно гаснет лютейшее пламя гнева, коченеет зависть, умолкает гром битвы, а от живых людей, руки которых пожимались еще вчера с различными чувствами, остаются смутные тени. Далеко не известно еще в точности, как происходит священнодействие. Говоря фигурально — анатомическая его сущность, в сравнении с сущностью физической, доступной опыту и описанию, – остается тайной, в которую, может быть, и совершается проникновение, но благодаря ее невообразимой глубине это проникновение должно быть запредельным сознанию, подобно ночной жизни лунатика».

Повторим, сосредоточимся: «меж автором и сценой его души опускается непроницаемый занавес (…) – На нем, отброшенное волшебством невидимой глубины, изнутри сокровенного движется чистое действие».

Автор разделен со своей душой (миг творчества, образно, – есть миг смерти – душа разлучена с автором) непроницаемым занавесом, но (!) в сокровенной глубине души движется действие. Не автор (!) «двигатель» процесса, автор в этот миг лишь – наблюдатель.

Вот отсюда точность, неколебимость текста всех настоящих произведений настоящей литературы: общемировая идея «сама» (!) воплощается в частный образ, который и проходит перед творческим взором автора. Здесь действует не человеческая природа (которой свойственно ошибаться) действует сверхъестественная, поэтому безошибочная сила. Действует, разворачивая частный образ, действие (вновь повторим): которое «еще двух измерений: беззвучно и ограниченно, лишено красок, бесцветно, но уже видимо». Здесь начинается работа автора. Но и она по Грину интуитивна, осторожна, – «запредельна сознанию». Автор дает действию на плоскости (двух измерений) – объем, третье измерение – краски, звук, цвет, то есть – собственно Жизнь (именно с большой буквы, ибо, не частную жизнь, а общемировую, лишь осуществляемую в данном произведении как частную. И если автор работает тщательно, ответственно, правдиво и художественно, то ошибок у него нет. – «Кому доступна целостность … тому видится одна красота» (Белинский).

И еще Белинский говорил о том, что произведение – созидается не только трудом автора: «Каждое поэтическое произведение есть плод могучей мысли, овладевшей поэтом. Если б мы допустили, что эта мысль есть только результат деятельности его рассудка, мы убили бы этим не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудреного было бы сделаться поэтом, и кто бы ни в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль, да и втискать ее в придуманную же форму? Нет, не так это делается поэтами по натуре и призванию!» (Сочинения Александра Пушкина, Статья пятая, 1848).

Как же это делается поэтами по призванию? – Об этом и говорит Грин в частном случае «Алых парусов».

То есть, из свидетельств самого Грина, работая, он как автор уже подключен к Вселенной, он слушает и воспринимает и фиксирует то, что идет Оттуда. А Оттуда идет безупречная интонация и смысл – безупречный. И автор в силу личности может исказить, недосказать. А когда пишет сам, то пишет и вслушивается во Вселенную, ложится ли его фраза в строй общей гармонии, или диссонирует. Но если автор ответственен и тщателен и готов к воспроизведению мировой идеи в частном образе, то он ее и воспроизводит.

Здесь нужна только точность письма (это за автора никто не сделает), огромное внутреннее напряжение и сосредоточенность… и – да, Вселенная, конечно… и еще более – да, – Творец Вселенной (что для естественного православного миросозерцания является аксиомой).

И если все это есть, то частный образ, произведение – выдерживает проверку на всех смысловых уровнях, ибо есть воплощение безупречной по определению мировой идеи.

Вот что выявили мы в первом предложении «Алых парусов».

Но это еще не все. Автор пишет чистым сердцем и поэтому пишет точно. Даже не зная – допустим, – что Орион это Кесиль.

А читатель? Читатель, если он читает чистым сердцем, он входит не только в сферу влияния автора, но и во Вселенную и естественным своим природным человеческим чувством чувствует и правду и неправду, и ошибку и ложь. Различая все эти форматы сразу, «на лету», что называется.

Читатель, читая первое предложение «Алых парусов», просто и естественно верит Грину. Не умом, не аналитически верит, верит – сердечно, всей душой.

И читатель в этом случае, как мы выяснили, – прав. Потому что и писатель был честен, ответственен и – прав.

Примерно так это работает.

Это также закон русской литературы (может и мировой).

 

И первое предложение «Алых парусов» еще и вводит нас в содержательную ткань произведения.

Образ – привязанность сына к матери, Лонгрена к «Ориону», а содержание произведения – привязанность отца к дочери, обратная, дочери к отцу привязанность тоже есть, но несущей основной является первая привязанность – отца к дочери. Сам Лонгрен должен стать в какой-то мере надежнейшим, трехсоттонным бригом и бережно принять свою дочь Ассоль «на борт» и бережно нести ее по жизни, в житейском плавании.

Читатель этого не замечает, но его сердце и душа улавливают бытийную правду прозы Грина с первого предложения.

Но и это еще не все о первом предложении. – Это простой, элементарный пример того, насколько неисчерпаема русская литература, каждое первое предложение каждого настоящего писателя столь же многопланово, думали ли мы об этом?

Орион – созвездие, да, это имя в древнегреческой мифологии носит охотник.

И вот VII заключительная главка феерии: Алый «Секрет» – миг, когда «Секрет» становится Алым, разворачивает оснастку, кто свидетель первого алого мига? – «Охотник, отметив след сломанной веткой, пробрался к воде. Туман еще не рассеялся; в нем гасли очертания огромного корабля, медленно повертывающегося к устью реки. Его свернутые паруса ожили, свисая фестонами, расправляясь и покрывая мачты бессильными щитами огромных складок; слышались голоса и шаги. Береговой ветер, пробуя дуть, лениво теребил паруса; наконец, тепло солнца произвело нужный эффект; воздушный напор усилился, рассеял туман и вылился по реям в легкие алые формы, полные роз. Розовые тени скользили по белизне мачт и снастей, все было белым, кроме раскинутых, плавно двинутых парусов цвета глубокой радости. Охотник, смотревший с берега, долго протирал глаза, пока не убедился, что видит именно так, а не иначе».

И не то что сказать, подумать стыдно, что Грин не знал, не понимал, и случайно так совпало… ах, да, – действительно, только не случайно, а – случайно (как говорят люди, умеющие читать и писать, – но мы же – умеем?)…

Предыдущая, VI главка, сообщает нам: «Ассоль остается одна»… Как бы не так! – «Орион»-Лонгрен-Охотник бережно передает Чудо своей отцовской жизни и ответственности с борта на борт, на новый борт, к новому Чуду от «Ориона» к «Секрету». «Она кивнула, держась за его пояс, с новой душой и трепетно зажмуренными глазами … Не помня – как, она поднялась по трапу в сильных руках Грэя. Палуба, крытая и увешанная коврами, в алых выплесках парусов, была как небесный сад».

 

Вот, Грин,

– Совершенно такой, – говорит Читатель.

– И ты тоже, дитя мое! – отвечает Читателю Грин.

 

Совершенно такой… совершенный в «Алых парусах» Грин, как всякий настоящий писатель настоящей литературы.

 

В чем же совершенство Грина? Тайна совершенства – в Любви.

Тайна «Алых парусов» в явлении Совершенной Любви.

«В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши.

Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас.

В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви (1-е Иоанна, 4).

 

Вот какая общемировая и общечеловеческая идея обособлена в «Алых парусах».

Обособлена – внимание! – не религиозно, не эстетически, но – поэтически, естественно поэтически – можно сказать, – человечески (поэзия – естественна для души человека).

 

«Проблема воплощенного Бога» (М.М. Бахтин, лекции 1920-х годов) встала перед Грином, творчески и личностно возросшим к 1916 году до такого уровня «проблематики».

И Грин, разговаривая с Богом, обратился в себя (разговор с Богом, настоящий разговор, это обращение не вовне, не в Небо, – в себя самое, в свои глубины души и Духа), в творческие глубины своей души («Сочинительство всегда было….») и увидел в Центре будущего произведения (в «Алых парусах» – впервые в своем творчестве?), «на занавесе» Образ Любви, Образ Христа и запечатлел – увиденное, прочувствованное творческим взором, запредельным сознанию, – в текст.

 

Крест Христов – в пространстве Бытия есть всегда и везде. Но тем паче, если Он есть в видимом пространстве, Он всегда «краеугольный камень», камень, который отвергают строители. Крест Христов всегда центр и всегда основание.

И не важно кто ты по вероисповеданию, мусульманин, буддист, иудей, христианин или православный – душа не просто чувствует, она всегда знает Этот камень, Это основание. Душа – знает и безошибочно находит это основание и основывает на Нем – и только! – все свои чувства.

 

Грин не Достоевский. Творческие дары различны у того и у другого. Однако Любовь, если Она достигнута, Она – Любовь, Совершенная Любовь.

 

Грин, в силу особенностей личного (ниспосланного ему) творческого дара, решает проблему «Воплощенного Бога» поэтически.

Образ Христа, Образ Распятого Христа живет в центре «Алых парусов» на картине, как произведение искусства.

Секрет здесь в том, что ни Образ Христа, ни «Образ» Распятия, – произведениями искусства быть не могут.

Христос не может быть частью чьей-то фантазии. Он – Целое.

Символ – возможен; фантазия – исключена.

В «Алых парусах» Образ Христа жив как Символ.

Символ чего?

Вспомним: Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна (1-е Иоанна, 4:12).

Образ Христа в «Алых парусах» – Символ Совершенной Любви.

Грин – пишет, пытается писать – Совершенную Любовь.

 

Образ Христа, предполагаем, что впервые в творчестве Грина, явлен в «Алых парусах».

«…приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т.е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: – Зачем ты испортил картину?

– Я не испортил.

– Это работа знаменитого художника.

– Мне все равно, – сказал Грэй. – Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу.

В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания» (II. Грэй).

Следует обратить внимание: «вынул гвозди», именно не «замазал голубой краской», как в естественном ходе событий, а «вынул» – сверхъестественно, «находил картину более сносной», – то есть это он еще мог «снести», терпеть (картина исправлена не идеально, но до той степени, которую можно вытерпеть, перенести, снести, стерпеть).

Степень терпения.

Служанка Бэтси (это чуть позже, после «опыта, теоретического, – «в погребе»), обварив руку кипятком, скажет неосторожно: попробуй – сам узнаешь. Грэй пробует, плеская кипящий жир на руку. И – терпит. И это не пустое терпение. Опытно взяв на себя чужую боль, он понимает, что надо делать – и ведет Бэтси к врачу (возможно, не прими он на себя ее боль – этот естественный порядок действий не пришел бы ему на ум). И только после того как ей оказана помощь, он сам обращается за помощью. Это та боль, которую можно терпеть. Гвозди в ладонях Христа – терпеть, перетерпеть, нельзя – надо что-то делать.

Важнейший образ отца (Отца?). Это ответ Грина конфессиям. Есть – религиозные конфессии, – мы уважительно их перечислили, уважительно говорим и сейчас, – а есть Бог, Творец. То, что не могут принять и понять конфессии (в любой конфессии два состава: земной и Небесный; земным составом не всегда читается Небесное существо; см. об этом «книжники и фарисеи» – это не о христианстве, это – о человеческой, общечеловеческой, природе), может понять и принять Сам Бог, Бог Отец.

«Узнал себя» – в человеческой природе, в человеческом естестве, где сокрыта Любовь, – Бог узнает Себя. Грэй действует по Любви, поэтому и «не наложил наказания».

Здесь Грин еще и с Богом «договаривается», как бы испрашивает разрешения, можно ли так? – Уверен, что работая над этим «эпизодом», Грин сам не знал ответа, он писал осторожно и бережно всем существом души, писал с трепетом Страха Божия в существе личности, и написал и замер, ожидая ответа. И услышал ответ и записал то, о чем узнал напрямую, без посредников.

Интересны дальнейшие движения Грэя: «на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения». Чердак и погреб – полная, исчерпывающая, вертикаль быта.

«Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю».

Образ вина и образ Рая, образ Небесного сада – ?

И да и нет. Это на поверхности, гораздо важнее то, что под спудом, «в погребе»: «погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров».

Это о Любви, именно так – с большой буквы, о Совершенной Любви, которую Творец вложил в душу каждого человека, каждого (!), это главный Дар Жизни и нашей, каждого собственной, жизни… И что же?! Этот высочайший Дар, эта Милость Божия лежит в наших личностных глубинах, в каждом из нас лежит «мертвец, более живой», чем мы сами живы, в нашей бытовой суете и суетности.

Это и о возможности воскрешения в каждой душе Совершенной Любви в Жизнь в Любовь – воскрешения.

В «Алых парусах» образ вина – это Образ Совершенной Любви…

Образ и – (внимание! все очень серьезно и просто) – философия Совершенной Любви.

«С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то по зрелом размышлении...»…

Правда, концентрируется в ответе – «да-да / «нет-нет». Но это не вся правда, художественная правда «Алых парусов» предлагает иной ответ:

«– Я выпью его, – сказал однажды Грэй, топнув ногой.

– Вот храбрый молодой человек! – заметил Польдишок. – Ты выпьешь его в раю?

– Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? – Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. – Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет...».

(Замечательно, вот это – «топнув ногой»! – каков все-таки Грин!).

«Я выпью его», – это не мальчишество и ногой Грэй топнул не от бессилия, а от нетерпения – «скорей бы». Грэй знает, о чем говорит. С ним его жизненный опыт – «гвозди вынуты», ближний (очень скоро будет) возлюблен до приятия его боли как своей собственной. В этом миге – «возлюби ближнего», уже открывается знание – не теория, а практика (и ее следствие – опыт, знание) Совершенной Любви.

Две заповеди (От Матфея, 22):

«И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки».

«Возлюби Господа Бога» – Грэй деятельно (это лексика «Алых парусов» – «поблагодарив вдову за деятельное сочувствие») возлюбил Бога – «вынул гвозди», «исправил картину».

«Возлюби ближнего твоего, как самого себя» – Грэй возлюбил, вновь, деятельно – принимая, повторяя боль ближнего – для себя.

Грэю ведома практика Совершенной Любви («на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»), он знает Бога. Именно поэтому рай всегда в ладони: «ладонь озарилась солнцем».

Утверждаем, что Грин говорит именно о Совершенной Любви. И чтобы читатель понял и не сбился на земные условия и условности, он разъясняет: «Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой – на небе».

Но каков «алгоритм» (пусть – порядок) решения, и решения задачи сфинкса, в том числе?

«Когда он наконец встал, склонность к необычному застала его врасплох с решимостью и вдохновением раздраженной женщины. Задумчиво уступая ей, он снял с пальца старинное дорогое кольцо, не без основания размышляя, что, может быть, этим подсказывает жизни нечто существенное, подобное орфографии. Он бережно опустил кольцо на малый мизинец, белевший из-под затылка. Мизинец нетерпеливо двинулся и поник. Взглянув еще раз на это отдыхающее лицо, Грэй повернулся и увидел в кустах высоко поднятые брови матроса. Летика, разинув рот, смотрел на занятия Грэя с таким удивлением, с каким, верно, смотрел Иона на пасть своего меблированного кита». Есть и сноска: «Иона — библейский пророк, по преданию, побывавший в чреве кита и вышедший оттуда невредимым».

Этого разъяснения – необходимо и достаточно. Можно быть съеденным и остаться невредимым. И можно лишь добавить, укрепляя естественный ход наших рассуждений: «И яко погребен бысть, и яко воста в третий день, по Писанием» (1Кор.15:4). – По Писанием относится и к погребен и к воста в третий день, и сказано не в доказательство истины погребения и воскресения, а в показание значения их, что это все случилось не просто, а по предначертанию предвечному и требует не веры только, но и благоговения, и углубления в созерцание всеобъятного значения сих событий. Святой Златоуст говорит: «Где же сказано в Писании, что Христос будет погребен и в третий день воскреснет? – В прообразе Ионы, на который указывает Сам Христос, когда говорит: якоже бе Иона во чреве китове три дни и три нощи, тако будет и Сын Человеческий в сердцы земли три дни и три нощи (Мф. 12, 40)» (святитель Феофан Затворник, Толкование).

Сравним: главку I. «Предсказание» и «все случилось не просто, а по предначертанию предвечному».

Вспомним теперь, где находилось «вино» – «в погребе». Надо ли делать разрядку по буквам, чтобы прочесть – «погребение». Вспомним еще «о вине» – «мертвец живой». Вспомним «сфинкса». Соединим теперь с Символом события жизни Ионы…

 

И «да-да» и «нет-нет».

На таких основаниях работает Грин. Читатель всего этого может не знать и не думать об этом, но душа, сердце читателя не просто чувствуют – знают (каждая человеческая душа знает) фундаментальность, незыблемость этих оснований. Отсюда и вера писателю – безоговорочная, всеобъемлющая.

Вера в то, что – можно обрести Совершенную Любовь, дать Ей волю внутри своего существа, и обретая Ее, самому стать новым, совершенным: «Вы видите, как тесно сплетены здесь судьба, воля и свойство характеров; я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня, я же не хочу никого другого, кроме нее, может быть именно потому, что благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя».

Это о Совершенной Любви, о действии Совершенной Любви в человеке.

Это Алый Секрет Александра Грина. Секрет Александра Грина – известен читателю. Может и мы примем на себя труд обладания этим алым знанием, поделимся с Богом и ближними Алым Секретом…

 

Екатеринодар