Игорь ШУМЕЙКО. ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН. Об одноимённом романе Николая Лугинова

 

Игорь ШУМЕЙКО

ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН, или Откуда есть пошло Великое Переселение народов?

Об одноимённом романе Николая Лугинова

 

 

Классик современной якутской литературы Николай Лугинов известен многими книгами, особенно романом «По велению Чингис Хана», по которому снят международный блокбастер «Тайна Чингис Хана» (2009, Россия – Монголия – США). Казалось, сколько написано о создателе самой крупной империи мира, у киношников выбор был широчайший – но лучший, самый живой Чингис Хан оказался у Лугинова, благодаря особому поэтическому духу, парящему над прозаическим вроде текстом эпопеи.

Новый роман «Время перемен» изначально проигрывает именно отсутствием такой супер-фигуры, исторического мега-брэнда. Точнее, один знаменитый, и весьма, персонаж появится в самом конце книги.

Ещё больший «минус»: выбор эпохи. Ведь тютчевское «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», в наибольшей мере касается пишущего брата… и написанного им. Разгар битв, столкновения или рождения империй – самые выигрышные темы.

А тут: примерно IV век до н.э., Ил хунну (империя гуннов) на пике спокойного могущества, типа Британии в конце века королевы Виктории. Вся великая степь покорилась гуннам, Китай (все семь воюющих меж собой царств) исправно платит дань. «Бедные хунны. Чистый, честный, добропорядочный и доверчивый народ. Они слишком уверовали в свою исключительность, и ещё не знают, насколько ощущение превосходства опасно для них самих».

Автор любовно описывает жизнь сёгуна (главкома хуннской армии) Турара. Император (саархаан) ценит его, умоляет остаться на посту. А у старика только две заботы: 1) его три жены дружно заставляют принять, наконец, в семью и четвертую, Кыыс-Хотун.; 2) два уцелевших внука Быбыр и Акол.

Семнадцатилетний Бабыр стал мегенеем (командиром тысячи), а слепой от рождения Акол вдруг решил уйти паломником в горы Кунь Линя.

«Мужчина-хунн обычно никогда добровольно жениться не хочет: ни в первый раз, ни в последний, его всегда к этому принуждает сама традиция…». В романе эту роль на себя берёт средняя жена: «Мы должны предвидеть, кто вскоре будет обозом командовать? По нашему обычаю, его ещё никто не отменял – одна из младших жен сёгуна. Нам с вами это почти не по силам уже. Она же ещё не жена, а пока простая распорядительница, потому что вот уже три года так и не допущена до постели. И неуверенность её голоса при отдаче приказов все слышат. Время идёт, кто знает, какие старческие напасти нас ждут. Семья не должна зависеть от этого. Мы взяли эту девочку в надежде, что со временем она войдёт в силу, обретёт женскую мудрость и на неё будет возложено не только руководство походным обозом, но и, возможно, забота обо всей нашей семье…

По опыту Турар знал: старухи сейчас поспешат женить и внуков. Не прихоть женщин, а издревле сложившийся обиход, устройство жизни. Дух воина всегда на острие – меча ли, стрелы или копья… Мгновение – и нет тебя, а с этим прервётся связующая прошлое с будущим нить, умрёт род. А среди мужчин обычай ранней женитьбы радости особой не вызывает. Но вот благодаря обычаю этому Турар имеет теперь потомков от сына, который погиб в неполные восемнадцать лет».

Великий полководец Турар, в пределах традиций домашнего обихода хунну – обычный «подкаблучник» (Суворов дома тоже «огребал»), он сумел отложить только свадьбу Акмола: женится, как вернется из паломничества.

У саархаана Турар выговорил себе мини-поход в сторону Кунь Луня: взыскать недоимки с разбойничьего недо-царства Саратая, и быть поближе к Акмолу, взявшему с собой единственного спутника поводыря Хойгура (бывшего пленника, оказавшегося сыном одного из свергнутых царей Саратая). Рассылая по дороге лазутчиков Турар вдруг «был чрезвычайно обескуражен: выяснилось, что якобы воюющих между собой китайских царств уже несколько лет нет, войска Цинь разбили царства Хань, Чжао, Вэй, Чу, Янь, всех, кроме ещё сопротивлявшегося царства Ци». Это хитрейший глава Цинь – ван Ин Чжен платил гуннам дань и за шесть других царств, так что та борьба (в историографии «Период Сражающихся царств») была долго скрыта.

Да, покой (и профиты) хунну были связаны с долгой внутрикитайской войной, но в описываемый момент подходило, как и сказано заглавием, – Время перемен. Европы это коснется нескоро – грозная «беззаконная комета» ещё в 800-х годах пути от Земли. Но грядущее: Великое переселение народов, гибель Античного мира, столь грандиозно, что отложив роман, уточним.

Википедия: «Великое переселение народов». Поражение хунну в Китае привело к откочёвке их…  к эффекту домино, когда переселение гуннов вызывало переселения народов оказавшихся на их пути, что в свою очередь вызывало переселения уже других народов…

«Миграция тюрков». В Википедии нет статьи с таким названием. Если вы собираетесь написать такую статью, пожалуйста…

Я, сожалею, но не собираюсь писать статью «Миграция тюрков», а пишу рецензию на роман Николая Лугинова! И цитировать его по необходимости… «Шёлковый шатёр Акола был сильно натянут, и трепет ткани на легком ветерке напоминал мелкую нервную дрожь, бегущую по коже необъезженной лошади».

Но я знаю, сколь ныне ангажированы (хоть и говорят «актуализированы») история, литература, и вопрос «кто виноват?» перестал быть чисто русским, оставаясь «проклятым». Скоро уже на всех ток-шоу заполощет: кто виноват в падении Римской империи, Античного мира? наступлении Средневековья? в создании Испанской инквизиции? – запрещенная в РФ организация)))). Потому и сверяюсь с Вики-вердиктом, пересказывая исторический роман. Значит, «домино-эффект». Рим ужаснули и развалили германцы, которые сами в страхе бежали от гуннов. Которых погнали воспрянувшие китайцы.

В книге много места уделено анализу китайских порядков, постоянные сравнения: у нас (хунну, тюрок) – и в Китае. Это взгляд даже не лично Николая Лугинова, а всех якутов (кстати, самый большой тюркский немусульманский, православный народ), взгляд, накопленный за тысячелетия войн, торга, вглядывания поверх Великой Стены, взаимного приема беженцев – интеллектуальный капитал ценный для всего мира, задавшегося «китайским вопросом».

Лу Туан, китайский воин, попавший в плен, ставший незаменимым генерал-квартирмейстером, другом Турара, воспитателем его внуков – лучший эксперт в этом. Вот как пишет о нём Лугинов:

«В Китае, если у начальника склада выявлялась недостача, сразу отдавали под суд. А у хуннов это считается весьма нежелательным упущением, и только. Мол, что поделаешь – слаб человек, разбазарил имущество по невнимательности или не устоял перед просителями, уступил по доброте душевной. Лишь при крупной недостаче, бывало, отстраняли от должности. Там, в Китае, главное – ничем не выделяться в толпе, не отличаться от других и тем более – не попасть под малейшее даже подозрение. Оказаться осужденным лично – ещё полбеды, самое страшное, что и вся семья, родственники тоже понесут тяжёлую кару. Главная крамольная для него поначалу мысль: здесь, в хуннском плену он несравнимо более свободен, чем на родине...».

Еще Лев Гумилев цитировал отчеты китайских начальников: «Люди бегут на север, ибо у тюрков – веселее жить». Т.е. Великая Стена работала в обе стороны: и от набегов и от побегов. Но не будем поспешно тянуть цепочку фактов к выводу о преимуществе тюркского уклада жизни, цивилизации перед китайскими, где (легкопривлекаемый, поверхностный факт) на каждый городской квартал назначались официальные соглядатаи, тайные доносчики и т.д. На водоразделе Стены тысячелетиями формировались идентичности, в доисторические времена одна группа людей разделялась: кому приволье, кому – порядок. Как в Библии Лот с Авраамом: «Теперь разойдемся, если ты налево, то я – направо».

Осталось вспомнить заявленного единственного «брэндового» исторического персонажа. В главе «Юная мать двух стариков» паломник Акмол добирается до заветных гор Кунь Луня и встречает Лао-цзы, значение имени которого и «старый философ», и «старый ребёнок». Беспечная и необъятная религия кочевников тенгрианство (или тенгризм по определению этнографа, религиоведа Жан-Поль Ру, сохранившаяся как «шинто» в Японии) особо не «заморачивалась» такими проблемами, как грехи, издержки великих деяний. Но собеседник Акмола, китаец Лао-цзы, уроженец одного из сгинувших царств Чу, был ещё и создателем великой концепции У-вэй (недеяние). Он потихоньку и раскрывает глаза юному представителю слишком деятельного племени хунну. Беседы с автором книги «Дао-дэ-цзин» довершили духовный путь Акмола. И он говорит поводырю Хойгуру, не раз его предававшему, взятому в паломничество, как христианские подвижники берут и надевают вериги:

«Я чувствую. Страшные беды постигнут народы, страны, даже те, которых ещё нет сейчас. И начало несчастьям этим положено… Царство Цинь победит, его армия вытеснит нас, хуннов, из Ордоса… в «Барса Кэлмэс» (место, откуда нет возврата, например остров на Арале, воспетый Николаем Рерихом, – И.Ш.)… И когда Хойгур узнал о грядущих бедах хуннов, он вдруг почувствовал кровное единство с ними. Все инородные присоединенные племена, несмотря на их внутреннее мироощущение, порой недовольство хуннским Илом, со стороны считались – хуннами! (Как сегодня в заграничье: все выходцы из Советского Союза – русские! – И.Ш.) Оказывается, мало значило, кем какой народ себя считает. Куда важнее – кем тебя считают враги, и в случае чего они, особо не разбираясь, не преминут воспользоваться и твоим национальным беспамятством, и твоей государственной беспомощностью, и возросшей разрозненностью».

Непонятный всей родне поход Акмола оказался – богомольем. Он просил прощения за грехи и насилия создателей кочевых империй, за более близкого потомка – Аттилу (он же «Бич Божий») и более дальнего Чингис Хана.

Вот такие дела происходили на окраине Китая в «эпоху перемен».