Наталья ЕГОРОВА. Я КОГДА-ТО ЗАБЫЛА ДОСЛУШАТЬ УРОК… Стихи

 

Наталья ЕГОРОВА

Я КОГДА-ТО ЗАБЫЛА ДОСЛУШАТЬ УРОК…

 

*  *  *

О, прекрасен ты, мир в переплете весны –

И сверкают твои межпланетные сны    

Как посланцы мечты – без порока. 

А о том, что ты груб и безумно жесток,

Я когда-то забыла дослушать урок,

Навсегда убежавши с урока!

 

Эти взрослые глупости мне не нужны –

Я люблю в  крутобокой плавильне весны 

Острый запах запретной свободы –

Дерзость быть вопреки, перейдя за черту,

Жить, распахнутой настежь, и душ высоту,   

Что идут по судьбе, как по водам.

 

В древнем мире своем, в вольном детстве своем, 

Я, забывшись, слилась навсегда с бытием –

Безоглядно, всерьез, без остатка. 

Перемазалась солнцем в  горячем песке, 

Засмеялась, упрятав грозу в кулаке, 

Над обрывом сверкнула касаткой. 

 

И простор захватила потоком огня    

Жизнь, текущая  шире и дальше меня –

Золотым полыханьем без края.

В каждом волю сверчащем пропащем сверчке –

В каждом рот разевающем глупом мальке – 

В каждом грозном дыхании мая.   

 

Бесконечный, дразнящий поток бытия,

Ты окликни меня – ты наполни меня!

Неоглядный, живой, беспредельный!

Я – девчонка в  твоем городском тупике. 

Я – словечко на остром твоем языке.

Я – мишень твоей боли прицельной. 

 

Что там перечень дивных чудес и красот –

Вот сейчас – засверкает, пальнет, громыхнет!

Встав у края, кулак разжимаю:

– Как тебя называть, молодая гроза?

А она, рассверкавшись, хохочет в глаза

Бесподобным  раскатом:

                                            – Не зна-а-а-а-ю!!!

 

Не вини же виной,  не  кори меня злом,

Я упрямо жила свою жизнь о другом, 

Все узнав и простивши на свете.

От грозы и любви – всем влюбленным привет!

А о том, что ни смерти, ни тления нет –

Знают даже наивные дети.

 

ПАПИН КОЛОДЕЦ

Скрипели стволы, обрастая корявой корою,

А кроны смыкались, мерцающей вязью легки.

И выкопал папа колодец под старой ветлою,

Ведь ивы живут там, где бьют из земли родники.

 

Он пот вытирал фронтовою рубахой с исподу,  

И ладил лопату под руку – как с детства привык.

И  землю носил, и вычерпывал ведрами воду.

И сруб золотился. И бил потаенный родник.

 

Там жили – сиянье, лягушки, пугливые тени,

Ручной головастик, веселый жучок-плавунец.   

Мы воду носили под жадные корни растений, 

И в небо смотрел с затаенною мыслью отец.

 

И там я узнала в далекую пору однажды,

Что значит – алкать среди зноем иссушенных глин.

Что значит – земли утоленная щедростью жажда. 

Что значит – поить животворною влагой глубин.

 

Но годы промчались. Наш дом утонул в сухостое.   

И сад наш зарос, не вспоенный водою живой.

А старый колодец давно затянуло землею,

И след его слабый давно затянуло травой.

 

Но знаю я точно – под кучами веток и сора

Есть тайный родник, не иссякший за годы утрат.

И папин колодец сияет в разломе простора,

Где тихие вётлы над прошлым шатрами шумят. 

 

И что мне с того, что копают одною лопатой

Могилу и грядку, поющий колодец  и дот.  

Мне снится под утро, что детство, и есть еще папа,

И входит лопата в поющие недра пород.  

 

И есть еще – сад. Есть – колодец небесного свода.

Есть – вера и ум. Есть – упрямая твердость руки. 

И жажду я, Господи. Жажду – как жаждет природа.

И память отца говорит мне, где бьют родники.

 

*  *  *

В огне любви сгорели дни и даты.

Но в час, когда предельно больно мне,

Я вспоминаю в пламени заката 

Пробитый купол храма на холме.

 

И вижу, как из глубины вселенной,

Горя и плавясь в щебне и пыли,

Лилось в провалы черные на стены 

Расплавленное золото Любви.

 

А в туче голубь плавился. И сила,

Что плавит землю, воздух, даль и близь,

В потоках света камни возносила – 

И храм из праха поднимала ввысь.

 

И Бог Любви – Христос – в закатной лаве

Сойдя с Небес в крапиву и репей,

Сидел на Троне в негасимой Славе

Среди развалин родины моей.

 

*  *  *

Снова церковь, как призрак, сквозит за версту,

Свод разрушенный в сумраке пряча.

Брызнут фары – руины плывут в темноту,

Черный контур во тьме обозначив.

 

И усадьба, как призрак, из дышащей тьмы

Надвигается темной лавиной.

Липы барского парка, дорожки, кусты

И – руины, руины, руины.

 

И цветет сорняками заброшенный прах –

Жизни сгинувшей пышный излишек.

И гнездятся здесь аисты на куполах,

И репьи расцветают на крышах.

 

Ни блестящих гусаров, ни бледных девиц –

Лишь помет голубиный да щебень.

Между двух императорских пышных столиц

Жизнь сгорела  – и сгинула в небе.

 

Но, устав от себя, я никак не пойму

На дороге заброшенной старой:

Почему ты, Россия, уходишь во тьму

В миг, когда зажигаются фары?

 

И настигнувшей карой плывешь в темноте

К невиновным и горько повинным

В старой книге и детской слепящей мечте,

Оживая – в сердечных глубинах?

 

Нет, усадеб не грабили предки мои.

Но в беспамятстве гнева и тлена

Всем нам – выжившим детям сожженной земли –

Отвечать до седьмого колена.

 

А потомкам губивших усадьбы в огне

Вечно снятся сгоревшие крепи:

Белый флигель и девичий профиль в окне –

Морок прожитых великолепий.

 

Флигель барский отстроен и вновь разорен –

Снова брошена сельская школа.

Но в репьях и сиренях у белых колонн

Слышен голос Наташи Ростовой.

 

И так чист этот голос, что слезы из глаз

Льются в полночь и горькую пустошь.

Ибо знаешь: родных никогда не предаст

И чужих в свои дали – не пустит.

 

*  *  *

– Кузнецов! Кузнецов! – Свист и гром восхищения в зале.

Гнев матерых писак. Блеск надежды в глазах у юнцов.

– Кузнецова громят! – Кузнецов напечатан в журнале!

– Всех подделкой назвал и обманом поэт Кузнецов!

 

Это тайный пароль, вздох любви моего поколенья –

Демиург, Святогор, не смирившийся с тягой земной.

Миф о вещем поэте на вечном пределе горенья.

Молчаливая глыба с таинственной речью иной.

 

Пролетал его конь, догоняя свои же подковы,

Сквозь хазарскую ночь – по космической русской заре.

Поминал его Сергий средь павших бойцов Куликова,

Но погиб он с отцом, на Сапун – подорвавшись – горе.

 

А гордыня ли, гений, миров недоступное знанье,

Весть масштабов вселенских – как этот огонь ни зови –

Но спустился он в ад – и соперничал с Дантом в дерзанье,

А влюбившись в Европу – соперничал с Зевсом в любви.

 

И немели мы все перед русским рокочущим словом,

Кубком отчих громов – огнедышащей правдой отцов.

Ты не русский душой, если ты не читал Кузнецова!

Ты не русский умом, если скучен тебе Кузнецов!

 

И пошел он к Христу через кривду времен, сознавая,

Где начало Любви – и живым прошагал через ад.

И с повозкою слез – русской вестью – добрался до рая,

А, увидев Христа – уходить отказался назад.

 

И прошел он сквозь нас богатырскою молнией света,

Вещим облаком дыма, миры создающим огнем,

Сказкой русского духа, творящего слова кометой,

Вечной верой глубин. Ничего мы не знаем о нем.

 

*  *  *

Но, подвергая все вокруг сомненью,

Пустую отрицая новизну,  

Всю жизнь смотрела я не на явленья –  

В их тайную сквозную глубину.

 

И глубина из-за того предела, 

Где каждый куст и камень мне знаком,

В мои глубины медленно глядела

Таинственным невидимым зрачком.

 

Изменчивая, чуткая, живая,

Вмещая все, что будет и сбылось,

Она смотрела в душу, узнавая

Всю суть мою – и видела насквозь.

 

Она плыла  в ромашках и крапиве,   

Казалась – в черной дождевой воде, 

Светилась – в соснах, растворялась – в иве, 

И – странная – мерещилась везде.

 

И в этом взгляде в краткие мгновенья

Мне чудились – как ты их ни зови –

Смех одобренья, возглас сожаленья

И тихий вздох непонятой любви.

 

А выдохнешь в прозрении случайном:

– Что нашу жизнь делить на «здесь» и «там»?

Отдай мне, мир, непознанную тайну!

Всей глубиною скажет:

                                      – Не отдам!

 

*  *  *

Дорожного знака на вечность мигнет поворот.

Расплавятся сосны в горячем огне небосвода.

И ты удивишься – какой это город и год? –

Когда над холмом обозначится купол завода.

 

И выстрелом громким – навылет – сквозь дни и века –

Из воздуха прямо, из жерла пространства пустого,

Над полем кипрея появится чья-то рука

И вычертит светом фаворские лики Рублева. 

 

А ласточки сядут рядком на стальных проводах, 

И вечер наполнят высокие вольты энергий.

И прямо из воздуха выйдет к шоссейке монах –  

И снова исчезнет. И выдохнешь древнее: «Сергий». 

 

И исподволь входит за годы в привычки твои,  

Что нету границ у сквозящих сосновых обочин, 

Где время с пространством распахнуты Божьей любви –

Сквозь воздух шагай – и насквозь проходи, куда хочешь.

 

И ты, заблудившись в сосновых борах и веках,  

В другие пространства шагаешь все шире и шире, 

А царства сгорают и снова встают в облаках –

И ты исчезаешь и вновь появляешься в мире.

 

Но главное – тише! Не надо вопросов и слов! 

Лишь имя шепни – и простор заклубится вечерний.

И светом фаворским наполнит просторы Рублев.

И духом высоким скрепит бездорожия Сергий.

 

*  *  *

Я ненужных люблю – никому – ни зачем – ни за что –

Неудачников тихих и дурней, за правду побитых.

И цветы – под ногами, и улицы – в желтой пыли,

И собак – в подворотнях, и бабок – давно позабытых.

 

Там, где вольный репейник – мой брат и веселый двойник,

Я ищу не  попутчика – кровного единоверца. 

И в распроданном мире, где каждый к успеху привык,

Я храню нераспроданным доброе детское сердце.

 

И легко говорю: сожаленья тебе ни к чему!

И судьба твоя – солнце, и песня – небесный избыток.

Оживает душа, и сияет, и светит во тьму,

Безответно любя всех ненужных и всех позабытых.

 

*  *  *

Когда гремит по всей округе гром, 

И ласточки летают под дождем*, 

Ясней и ближе смысл Господних знаков.

Но почему вы Грома сыновья? 

Известна всем Иисусова семья 

И в ней два брата – Иоанн, Иаков.

 

Гром прогремел в кромешной темноте,

Когда Иисус, распятый на Кресте,

За нас страдал страданьем неповинным.

Миры прошел насквозь кровавый гвоздь. 

Застыла Богородица. И дождь

С лица стирала, плача, Магдалина.

 

О Божьем Царстве житель многих стран 

Хранил молчанье свято Иоанн,

Но в старости промолвил не случайно:

 – Бог есть Любовь! – и с неба грянул гром,

И ласточки застыли под дождем, 

Раскрывши клювы перед Божьей Тайной.

 

– Любовь? – Любовь! Не молния, не гром,

Не весть о неизведанном другом,

Не царство, не величие, не злато. 

Все Словом сотворивший из Любви,

Легко сказавший сущему – Живи! –

Господь приходит громовым раскатом!

 

И встали всюду Грома сыновья –

Огромная Иисусова семья  

За все века причастием спасенных –

Тьмы мучеников с мукой на Кресте.

Тьмы праведников с правдой о Христе.

 – Бог есть Любовь! – сказали потрясенно.

 

Любовь и Слово  – вместе вы всегда –

Двойная путеводная звезда –

Великий гром из глубины молчанья.

И я стою под проливным дождем,

Давно забывши напрочь обо всем

И онемевши перед Божьей Тайной. 

 

А миру гром грохочет вновь и вновь

Как  школьнице на ухо – про любовь! –

И мир во сне вздыхает виновато.

– Любовь! – из молний ласточка кричит.   

А слово грозовой слезой горчит – 

И падает Божественным раскатом!

 

-------------------------------------------------

* По народным легендам ласточки уносили гвозди с Креста,

на котором был распят Христос.

 

ЛЕГЕНДА О ФЕОДОРЕ ТОМСКОМ

И шагал государь по холмам от зари до зари,

Бросив царство и трон, за Россию и душу молиться.

Ибо дивно смиренны в своем покаянье цари.

Как же, Господи, нам, окаянным и злым, не смириться?

 

Русский царь Александр, тихий старец Феодор Кузьмич!

Что шумели тебе кедрачи и березы по склонам?

«Взял он гордый Париж, тайну Зверя посмевши постичь!»,

«Он Европой прошел за антихристом Наполеоном!»

 

И светила заре о безвестном бродяге заря,

И стелились под ноги шелковые мхи калаужин,

Потому что Россия веками искала царя, 

Чтобы шел – как Христос среди нищих – другой ей не нужен!

 

Шел Владимиркой царь, кандалами гремел на снегу.

А когда над Сибирью и темным Тоболом светало, 

Нераздельная Троица в солнце  явилась ему *

И за подвиг святой – бесконечную жизнь даровала.

 

И слились навсегда – тайна русского царства – и скит,

Судьбы русских царей – и великая Божия Тайна.

И меж черных домов перелеском Россия сквозит,

И три ангела в белом сквозят над замерзшей окрайной. 

 

Если встретишь бомжа – высоченный, с мешком и клюкой, 

У ларька на шоссе, у моста на железной дороге –

Сразу спросишь, узнав: «Боже правый, а кто там такой?

Может, царь Александр, что не умер тогда в Таганроге?».

 

А в канавах бомжам вновь приснится – гудят времена.

От шоссейки проселки бегут по заснеженным логам.

И Россия плывет за холмами – святая страна,

Где цари и бродяги равны перед Господом Богом.

 

--------------------------------------------------------------

* В Богородицко-Алексиевском монастыре Томска есть икона

«Явление святому Феодору Томскому Святой Живоначальной Троицы».