ФОРУМ / Валентина БЕЛЯЕВА. НЕЧАЯННО-СКОРОПОСТИЖНОЕ – ОТ «СЕРЁЖИ». Спектакль по «Анне Карениной» режиссёра Крымова
Валентина  БЕЛЯЕВА

Валентина БЕЛЯЕВА. НЕЧАЯННО-СКОРОПОСТИЖНОЕ – ОТ «СЕРЁЖИ». Спектакль по «Анне Карениной» режиссёра Крымова

 

Валентина БЕЛЯЕВА

НЕЧАЯННО-СКОРОПОСТИЖНОЕ – ОТ «СЕРЁЖИ»

Спектакль по «Анне Карениной» режиссёра Крымова

 

 

Кому как, а для меня театр – чуть ли не священное действо! Покупка билета, и не куда-нибудь, а в знаменитый МХТ!  Выбора нет: хочу побывать на спектакле именно сегодня, поскольку поезд в родной Воронеж ночью.

Стою у театральной кассы, жду, когда освободится такая же провинциалка из Челябинска. Милые женщины-билетёрши в кассе у метро! Они не только продают билеты, они готовы выслушать покупателя – и что он хочет, и если приезжий – что уже видел, и откуда занесло его в столицу, и даже поделятся собственными впечатлениями. И вот – лёгкое приятное волнение: спектакль – через пару часов.

– Что?

– «Серёжа».

– Что такое – «Серёжа»?

– Не удивляйтесь, это маленький сын Анны Карениной.

– Что?! Семейная драма глазами ребёнка?!

– Ну, как вам сказать, скорее некая схема.

– Схема? По роману Толстого?

– Ну, вроде того, но там в основном монологи Анны в зал. В общем – оригинальный взгляд режиссёра.

Должен ли нормальную женщину интриговать оригинальный взгляд театрального режиссёра? Решаю мгновенно, что должен. Разве не любопытно послушать монологи в зал Анны Карениной? Интересно, что же она расскажет.

– Только понимаете, не знаю, как сказать… Хочу вас предупредить, чтоб вы не пришли потом ко мне ругаться, а то уже выслушала… А оно мне надо?..

Тут, глядя на моё вытянутое, испуганное лицо, билетёрша, видно, собираясь с мужеством, произносит убийственно ошеломляющую фразу:

– Если хотите окунуться в болото с дерьмом, сходите.

Столбенею. Анна Каренина? Та самая, взбалмошная, трогательно утончённая, взвинченная внезапным вихрем жгучей любовной страсти, каждая фраза которой знакома до боли? Та самая Анна с её отчаянными всплесками сердечных мук и огненно-сладостной метелью нежных чувств, с её испепеляюще ревностной горечью разочарования и яростной истерикой леденящей несбыточности вожделенных ожиданий? И вдруг – такое?..

Маленькая заминка, но размышляю недолго, хотя и понимаю, что владелица случайно не востребованного драгоценного билета на спектакль высказалась откровенно и без затей. Выбора не было. А что, если абстрагироваться от услышанного и самой делать все выводы? На размышления ушла секунда.

– Беру.

– Три тысячи.

Отправляюсь по маршруту, по пути перекусываю кофе-пирогом, и вот он – вожделенный!

 «Любите ли вы театр? Нет-нет! Любите ли вы театр, как люблю его я?». От внезапной, мимолётно промелькнувшей чужой мысли становится жарко, как-то тревожно и оттого ещё больше волнующе. Вот, через какие-то четверть часа – она, знаменитая, до безумия счастливая, и ещё до большего безумия – несчастная, прекрасная, пренебрегшая приличиями света... Нет, просто прекрасная! Она не может быть иной! Её, дерзко обворожительную, невозможно не понимать, хотя и без сомнений осуждая её последнее жизненное решение. Она – противоречивая и единственная, она – неповторимая на все времена. А вот если бы великий моралист Толстой пощадил её бедную жизнь, наверное, была бы образом совсем иным – обычным, вызывающим лишь только жалость и, может быть, забытым.

И вот – огромный переполненный зал. «Серёжа» в постановке режиссёра Дмитрия Крымова.

Поезд из Москвы в Петербург. При резком торможении вагонов сверкающими фейерверками из чемоданов выстреливают интимные предметы женского туалета. Лифчики??? Должно быть, игриво-изящная изюминка в духе времени? Но – пикантная сцена, однако, даже на мой провинциальный вкус не оригинальна. В купе с Анной (актриса Мария Смольникова) графиня Вронская со смехом рассказывает про глисты у маленького сына и как она лечила их много лет назад. Достойная тема для представившегося сближения женщин, выросших в дворянских усадьбах! Лёгкое дуновение от того самого, рафинированной столичной кассиршей предсказанного?..

И всё же первая мыслишка вздрагивает противным скользким червяком, явственно стращая метаморфозироваться в узорчатое пресмыкающееся: плосковатенько, пошленько и совсем не смешно. Пытаюсь её, бессовестную, отбросить, но она вертится, затаившись, скрючивается, замирает и через какие-то минуты вновь трепыхается импульсивным, пока ещё размытым отблеском дразняще-отвратительного змеиного жала.

На перроне, как следует ожидать, пожалуй, самый знаменитый в русской литературе ловелас – флигель-адъютант Русской армии Алексей Вронский (Виктор Хориняк). Глазам не веришь! Впечатление мгновенное! Это тот самый – классический офицер, вышколенный и безупречный во всём своём великосветском блеске граф?! Не может быть! Этому беспомощному маменькиному сынку, не умеющему сделать самостоятельного шага, удалось покорить сердце очаровательной замужней женщины? Это невнятное, бледное, расплывчатое существо, мямлящее что-то невразумительное, это – Вронский Льва Толстого?! А где же пыл неожиданно вспыхнувшего любовного головокружения? Однако знакомство состоялось.

Впрочем, режиссёр спектакля честно предупреждал: «Серёжа» – это не «Анна Каренина», это спектакль не по роману, а по его мотивам. Как бы фрагмент». Только вот первые же «мотивационные» сцены как-то уж слишком очевидно являют зрителю их произвольно измышлённый выверт.

И вот она в Москве, дома, она – пленительная толстовская героиня, потрясшая воображение всего земного читающего человечества.

– Я – Анна Каренина. Я от Толстого, Льва Николаевича, как понимаете. Это он создал меня, я перед вами, такая как есть, и вот уж полтора столетья живу собственной жизнью, свободной и не зависимой от его несравненного пера. Кто он теперь для меня.

Тут снова вспоминается билетёрша и её чистосердечное предупреждение. Писать или не надо? Что скажут на это мои коллеги-друзья, а также недруги из писательской же среды? Одни поймут и поддержат, пусть даже снисходительно-ласково похлопают по щеке (что не выдержала, бедняжка?), другие ядовито усмехнутся в ощущении превосходства и удовольствия от бальзама на душу, если не в печатных комментариях на всю страну, то меж собой в сети – без сомнения. Уж простите, это из обретённого опыта, свет слухами полнится, как известно.

И вот всё же пишу.

– Вы знаете, у меня есть муж. У меня замечательный муж! Ну, просто замечательный! Ну, такой замечательный! Ну, невозможно – какой замечательный! Он никогда не отдыхает. У нас в доме идеальный порядок. Сейчас я расскажу вам про него одну интересную вещь, не поверите, но я-то знаю. У него все трусы – подписанные. Да-да, подписанные! Ну, вы же знаете – в месяце четыре недели. Так вот на них и написано: первая неделя, вторая неделя, третья неделя, четвёртая неделя. И носит он их строго по надписи. Я сама вышивала! Вот. Вот такой он у меня.

Пытаюсь ушам не верить. Цепенею от услышанного. Да уж не лукавите ли вы, любезная сударыня? А если точнее – лжёте во всём своём мнимом великолепии.

Впрочем, уж не скудновато ли умишком тут, в пьесе, это изящное, не лишённое аристократического шарма во всём своём внешнем облике, выстраданное, выпестованное страдающей душой русского гения, как ни крути, а его драгоценное дитя?..

Да и не просто ли скудновато умишком? Может, это хаотично выплёскивающий признаки диагностического слабоумия интеллектуально ущербный персонаж? А ещё проще – образ тривиально дебиловатой женщины, и неважно, что она из дворянского сословия?

Но – довольно! Всё! Образ дан! Вот он – Каренин, чопорный до тошноты педант в абсолютном исчислении.

Потрясающий штрих! Телевизионная журналистка, анонсируя спектакль, то ли страдая от стыда за уважаемого персонажа Толстого и в первую очередь за него самого, то ли вспоминая реально виденную альтернативную версию эпизода, преподносит несколько иной его вариант: «В пьесе, например, есть вот такой интересный момент: Анна, обращаясь к публике, рассказывает, что у мужа трусы подписаны по дням недели». Так сказать, лёгкий профессионально-дипломатический приём.

Вот и первый принудительный шаг в то самое, с запахом кирпичного белёного придорожного сортира вкупе с удушающей хлоркой на длинном транспортном перегоне, о котором предупреждала билетёрша.

Появляется сам Каренин (Анатолий Белый). Молод, элегантен, статен, красив, с восхитительно живописным кружевом оленьих рогов на голове. Как он их вынес, это надо видеть! Он вынес на сцену свои роскошно плетёные рога с таким благородством в облике, какому мог бы позавидовать и сам Андрей Болконский с лицом Вячеслава Тихонова, уходя победителем с ратного поля. Вызов обстоятельствам или ещё не посвящён в них?

– Я расскажу вам одну вещь. У меня была очень умная бабушка. Когда-то меня сильно впечатлили её слова о том, как должна распорядиться собой великосветская дама, чтоб другие женщины из её круга умерли от зависти: «Лучше позор, чем никогда!».

– Ой, у меня же есть толстовская фраза, я её сейчас скажу ему: «Здоров ли Серёжа?». Анна поворачивается к мужу, занятому какими-то деревяшками-поделками, какой-то миг словно любуется его короной на голове и с чувством выполняемого долга произносит:

– Здоров ли Серёжа?

– Здоров.

И это заботливая, соскучившаяся по ребёнку за время отъезда мама?! Но ведь «оригинальный авторский взгляд», сказано же!

Меж тем, на сцене – долгий, унылый, до ужаса бессмысленный уклад жизни семьи. Каренин бесконечно что-то мастерит или чинит, Анна заставляет слуг выполнять какие-то мелочные домашние дела: то перемещать мебель туда-сюда, то в определённом порядке перекладывать книги в шкафах, то переставлять посуду в буфетах, то без конца перетирать несуществующую пыль. Она вся в стихии приземлённо бытовых дел. Может быть, это своеобразная пещера-тайник для её скрываемых чувств? Или две параллели, которым никогда не пересечься?

До Каренина, как и следовало ожидать, вскоре доходят слухи о его неопровержимых рогах.

– Я должен тебе сказать, я – твой муж. Я ошибся, да?

Каренин сбивчиво пытается объяснить жене, что её поведение в свете предосудительно, выходит за пределы общепринятых правил и тем самым бросает тень как на его чиновничью репутацию, так и на честь всей их дворянской  семьи. Да какое эгоистичной Анне до этого дело!

Любовь? Ну, какие могут быть «мотивы» без той самой любви! Анна, потерявшая всякий стыд, в надменно-оскорбительной форме объявляет мужу о ненависти к нему и своих нежных чувствах к Вронскому.

Но…  Правил света никто не отменял. Внешние приличия продолжают соблюдаться неукоснительно. Ну уж точно – не по роману, а по «мотивам».

А что же Вронский? Увы, никчемная, не отвечающая за себя половозрелая мужская особь, он явно не умеет обращаться с женщинами; как клоун на цирковой арене смешно и нелепо затевает перед Анной какие-то метафорично комические игры, словно так не вышедший из детства инфант. Всегда в сопровождении матушки, Вронский быстро начинает тяготиться своим нелепым, совсем ненужным романом с замужней дамой.

И здесь «мотивы»? Или «авторская находка»?

Однако любовь Анны кажется то ли стремительно тающей, то ли и вовсе сомнительной. Не для того ль она на какое-то время увлеклась Вронским, чтоб лишь только на себе испытать бабушкину идею, о которой в начале спектакля с горделивым пафосом сообщает публике?

Эгоцентричная  и легкомысленная, она как смертельной болезнью заражается чопорностью и педантизмом мужа. Ближе к концу пьесы становится очевидно, что никакой любви, никакого Вронского в её жизни больше нет. Есть диваны, шкафы, люстры, книги, посуда, ковры и эфемерная пыль. С некоторых пор – это её стихия, её мир, незыблемый и вечный, как восход и закат. Прежней Анны больше нет, есть какой-то ходяче-говорящий манекен.

Каренин совершенно не узнаёт её, он психологически подавлен, он бунтует необузданно и дико. Не владея собой, срывает скатерть с длинного как дорога праздничного стола, обращая в осколки дорогую фамильную посуду, тем самым символизируя крушение недавней благопристойной жизни. Он, обвиняя Анну в супружеской измене и осознавая свою отвергнутость, кричит душераздирающе и страшно, пытаясь доказать ей – в какое ничтожество она превратила своё прежнее реальное очарование, и не понимает истинного положения вещей.

Серёжа? Какой там Серёжа! Ребёнок появляется на сцене в образе куклы-марионетки в натуральную величину, ведомой тремя кукловодами (!!!). Надо полагать, ещё одна «изюминка авторского воображения»! Но, тем не менее, Серёжа – заглавный герой – кукла! Может быть, здесь в самом деле разгадка «талантливого режиссёрского замысла»?  Серёжу опекают няни, воспитатели, учителя. Серёжу обучают грамоте, математике, французскому, игре на фортепьяно. Серёжа иногда недоволен, порой жёстко протестует против насилия и неразрешённого внедрения в его внутренний мир и даже ожесточённо дебоширит.

В одной из финальных сцен Анна случайно замечает сына в кроватке, подходит к нему с невесть откуда вспыхнувшей материнской лаской и вдруг видит перед собой взрослого юношу, а главное – живого, который, едва увидев мать, медленно уплывает по вертикали вниз сквозь пол и пространство, должно быть, в землю, у неё на глазах. Анна ошеломлена и не понимает, куда же делся Серёжа: вот только что был на расстоянии руки и уже нет, она в неподдельном ужасе. Проблеск сознания? Где одна лишь раздирающая боль и больше ничего? Горестное чувство утраты невозвратимого времени как виновника потерянного в его тупиковых лабиринтах ребёнка?.. Как отклик первозданно подлинной человеческой сущности? Это был единственный, волнующий и по-настоящему трогательный эпизод.

«Анна Каренина», кажется, давно и скрупулёзно исследована. И вот зачем-то понадобилось «новое видение» великого произведения классической русской литературы, бульварно-пошлое, эпатажное и шокирующее. Но для чего? Для кого создавалось это невероятное извращение? Как, с каким чувством публика должна выдерживать сцену родов полулежащей на стуле Анны в присутствии десятка сгорающих от любопытства, в том числе Каренина и его несостоявшегося соперника? Когда из глубин складок её длинного, невообразимо широченного чёрного платья, подаренного матерью Вронского, появляется новорождённый плод вместе с пуповиной в виде верёвки белого цвета толщиной с морской канат.

– Мальчик или девочка? – слышится чей-то голос.

Эту верёвку вытягивают руками из чрева измученной Анны, её артистически наматывают на свои могучие тела пятеро здоровенных мужчин из челяди, они извиваются в ней, они залихватски взмахивают ею, как хлыстом над вздыбленной лошадью, они  запутываются в ней, одновременно пританцовывая под музыку, распутываются и снова кривляющимися скоморохами тянут и тянут это бесконечное уродство «режиссёрского взгляда» – тем самым, видимо, метафорично изображая вместе с младенцем рождающуюся драму его ненужности. Вытащенной из Анны и валяющейся на сцене пуповины-верёвки было метров 40, если не больше. От увиденного – вначале ощущаешь какую-то тошнотворную брезгливость и тут же входишь в ступор тупого безразличия: всё действо окончательно обрело оскалившийся гротеск, преступно посягнувший на нечто святое.

– Мальчик или девочка?

Вопрос в пустоту. Сцена ассоциировалась с сюжетами древнеримских вакханалий и, как ни странно, через некую метафизическую связь с чудовищем «Ельцин-центра» как символа нашего времени-оборотня. Да и какая тут странность, логика последовательна и очевидна.

– Мальчик или девочка? – вопрошал абстрактный голос незнамо кого много раз, так и не получая ответа.

Уж куда как прозрачней: не всё ли равно – какого пола новорождённое существо, с трагичной обречённостью тонкого раздражающего крика извещавшее мир о своём бессмысленном появлении.

Но как ни извращён был режиссёром Толстой, всё же рядом с несчастной женщиной оба – Каренин и Вронский. Анна жалостливо уговаривает мужа простить её любовника за причинённые страдания.

Тут, по всей видимости, «оригинальное режиссёрское воображение» дало неожиданный сбой, предательски иссякло да и вынуждено было «скатиться» к первоисточнику, так горячо однажды вдохновившему известного деятеля «современных искусств» окунуться в стихию его собственного «вольного прочтения». 

Спектакль завершается душераздирающе-истошной  сценой обезумевшей Анны. Никакие прежние чувства её не волнуют. Мужчин нет. Нет даже детей. Никакого поезда тоже нет. Зато есть героиня – спиной к публике! – с задранной на голову юбкой склонившаяся к полу и таким образом позирующая залу уродливо оттопыренной пятой точкой. И есть истеричные  вопли-крики её!

Так что же это было? Апофеоз истины?

И как бы в эпилоге уже – Анна, вроде как с просветлённым разумом, объясняет публике, что никто никому ничем не обязан. И что самое главное в жизни – это вопросы, на которые не нужно отвечать. И зачитывает эти самые вопросы, впрочем, повторяющиеся сутью своей, но лишь в разных словах и интерпретациях.

– Что это было? Зачем всё это? Кому это нужно? Где это всё было? Когда? Было ли всё это в самом деле? Зачем нужны ответы? Кому они нужны? Для чего?..

И так далее, и в таком же духе.

 

Зрительный зал стоя аплодирует долго, горячо и восхищённо. С особым восторгом был встречен в изящном поклоне «Серёжа» с тремя своими учтиво согнутыми над ним воспитателями. Преподнесённые ему цветы были галантно переданы Анне…

Духовность? – Какая там духовность?.. Зачем?.. А главное – откуда?..

Или ненавязчиво успешная «рандомная ризома» переориентации исконных духовно-эстетических ценностей в человеческом сознании?..

 

Комментарии

Комментарий #14773 08.11.2018 в 21:30


#14763-му - ОТВЕТНОЕ. Друг, очнись. На дворе не советское время с миллионными журнальными и газетными тиражами. Аморальны твои предложения сработать таким статьям лишь на кучечку, группку читателей. Валентина, вы - молодец, что рассылаете веером по патриотическим сайтам. Число прочитавших резко возрастёт. И не слушайте таких "моралистов", как #14763. Они советуют с тёплой печки, уверен на 100%.
Вариант зависти тоже не исключается, к сожалению.

Комментарий #14764 08.11.2018 в 12:32

ОТВЕТ НА КОММЕНТАРИЙ #14763. Господину Чистоплюю, которому понравилась сама рецензия, но не понравилось, что она понравится ещё читателям энного количества других российских сайтов.
Радоваться бы надо этому факту, а он ковыряется в "морали".
Не кажется ли вам, неуважаемый, что это вы совершаете аморальный поступок, упрекая автора в жажде добычи " баллов популярности", как вы пишете? О хорошем в наше постыдное перевёрнутое время надо кричать на всех перекрёстках. И о безобразном - тоже. Что с успехом проделала Валентина Беляева в своём отзыве на лже-"Анну Каренину".
Браво, Валентина, вы - молодец! И пусть шире будет аура рассылки вашей рецензии, чтобы большее количество читателей отшатывалось от таких пипл-помоек, как пьесы господ крымовых.

Комментарий #14763 08.11.2018 в 12:22

Рецензия хорошая. И я с ней согласен на все сто. Плохо другое. Эта же самая статья совсем недавно была опубликована на сайте "Российский Писатель", затем появилась среди публикаций на "Дзен", и вот теперь - на сайте "День Литературы". И я не уверен, что госпожа Беляева на этом успокоится. Почему бы ей не разослать её в десяток-другой литературных изданий страны? Тема злободневная, идёт на "ура", и можно заработать много баллов популярности. Конечно, никаких правил на этот счёт не существует. Но ведь есть и моральная сторона. Ведь в рецензии госпожи Беляевой речь идёт именно об этом. Режиссёр Крымов тоже ничего не нарушал, кроме норм морали. И делал это тоже ради популярности. Так как же насчёт аналогии, госпожа Беляева?

Комментарий #14758 07.11.2018 в 21:48

Самое мерзкое, что "пипл схавал" под бурные аплодисменты. Сколько же уже "пипла" расплодили "демократы" с общечеловеческими - ниже пояса - ценностями?!