Светлана СУПРУНОВА. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАРОДИИ. Дружеские и не очень…

 

Светлана СУПРУНОВА

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАРОДИИ

Дружеские и не очень…

 

ОТ «A» ДО «Z»

Приятен глазу белый цвет,
и я, весь в чёрное одет,
как неопознанный объект
пересекаю: а) проспект;
b) тротуар; тропинку – с);
газон с бордюром на торце...
Пересекаю (сквозь дома)
дворы, знакомые весьма,
затем – соседние дворы,
где не бывал до сей поры,
кусты, мосты, торговый ряд,
пересекаю всё подряд…
                          Дмитрий Артис

Тут красный цвет и жёлтый цвет,

я как-то празднично одет;

а) я закуриваю, злясь,

b)  перешагиваю грязь,

пинаю камень (это «с»)

с разумной мыслью на лице.

 

Я вижу: d) над лужей пар,

e) долгожданный тротуар;

а дальше просто всё, как встарь, –

аптека – f) и g) фонарь;

h) кстати, день, далёко сон…

Не вспомнил улицу, пардон!

 

Дворы, песочницы, столбы,

Кой-где растущие дубы,

Пересекаю старый ров,

Помойку на пяток дворов,

Пустырь и магазин «Семью».

Увы, что вижу, то пою…

 

Вздыхал, имея бледный вид,

Кто знал латинский алфавит.

И тут, съедаемый тоской,

Читатель оживился мой

(Ещё б чуть-чуть – и не жилец) –

Ну, вот и «зэта», наконец!

 

НЕ РАСТЕРЯЛСЯ

Вернусь – эти длинные строчки
Любимой жене подарю.
Она их смотает в клубок
И шарфик мне на зиму свяжет.

              Владимир Шемшученко

Замучили злые морозы.
Пришёл на свиданье, и вот
Тебе не гвоздики, не розы –
Сую свой дорожный блокнот.

Его ты листаешь, листаешь,
Испытуя прочность строки,
Потом восклицаешь: «А знаешь,
Свяжу-ка тебе я носки!».

Ты памятных строк километры

Смотала в огромный клубок,
Из Гоголя связаны гетры,
Из разных Толстых – свитерок.

Есенин ушёл на салфетки,
На шапки и шарфики – Фет,
Обвязаны на зиму детки,
И тёща, и даже сосед.

В сердцах я сказал: «Ну и дура,
Ты слишком уж круто взяла,
Вся русская литература

На спицах твоих умерла!».

Признаться, я не растерялся,
Всё, глупостей не натворю.
Чтоб кто-то один да остался,
Своих я стихов не дарю.

 

КАК КОМСОМОЛКА

Мы познакомились в котельной,

Где я служил как истопник,

И труд мой был почти бесцельный –

К такому я давно привык. 

Я кланялся своим лопатам,

Крепил выносливость углём

И сочинял отборным матом

Стихи о будущем своём. 

А ты, без жалости и страха,

Вошла в мой мир углей и грёз,

Как комсомолка в штаб гестапо,

Как дочь кулацкая в колхоз.

                         Александр Хабаров

Пять вёрст до нашего посёлка,

И ты тихонько при луне,

Бесстрашная, как комсомолка,

Пришла в котельную ко мне.

 

На стуле сидя грязноватом,

Вдыхала сажу и тепло.

Мои стихи, с отборным матом,

Тебе услышать повезло.

 

Я сколько надо нарифмую

(Эх, жизнь котельная моя!),

Тебя на свет, полуживую,

Из кочегарки вынес я.

 

И утро свежестью дышало,

Я даже молчаливым стал, 

И ты бессильно простонала:

«За что ты так меня пытал?».

 

ЯЗЫКОСМЕРТЬ

Половина языков земшара

Вымрет в этом веке новизны!
Их сожжёт чужая речь пожара,
Пламя языкатое войны.

Языки сражаются, как звери,
За пространство, за победу над

Теми, кто утратили доверье

К языкам родным, вот это – ад!

                                  Юнна Мориц

Ежечасно чувствую утрату,

Языки повымерут вот-вот.

По Тверской и Старому Арбату

Ходят слухи, убегаю от.

 

Интеллект у многих слишком узкий,

И в грудклетке снова непокой.

Первый вымрет, видимо, французский.

День и ночь гадаю: а второй?

 

Кто же эту данность человечью

Уничтожит? Что за произвол? –

И однажды вышла со стихречью.

Вот и всё, процесс уже пошёл.

 

ПРОЗЕВАЛИ МЕНЯ!..

Лидеры меняют моду в спорте,

Хоть того и не желают сами,

Кто вчера козлом скакал на корте,

Все ложатся навзничь на татами.

Встанут на коньки или на лыжи,

Лишь бы быть им к президенту ближе.

Вот бы Путин вышел к людям с книгой –

Ах, какая бы была интрига!..

                                           Сергей Зубарев

Каратэ, хоккей – всего навалом,

Занимайся, пользуйся моментом.

Люди подражают генералам,

Люди подражают президентам.

 

Пусть не с караваем, не с ковригой

(Я в мечтах высоких розовею),

Вот бы Путин вышел к людям с книгой,

Да к тому же с книгою моею.

 

Слава покатилась бы далёко,

Вижу, очарованный интригой:

От Анапы до Владивостока

Всяк пацан трясёт моею книгой.

 

Книжный дух заносится в маршрутку,

«Вы читали?» – спрашивают с краю.

Аннинский извёлся не на шутку:

«Почему такого я не знаю?».

 

Литсовет который день в печали,

И жюри интригою задето:

«Столько премий зря нараздавали,

Прозевали крупного поэта!».

 

А и правда! С книгою на встречу

Я ходил под Спасские ворота.

Не везло, у Путина, замечу,

То грибы, то рыба, то охота.

 

НИЧЕГО БЕЗ МЕНЯ

Мной чадят Карфагены! Мной Трои горят!

Мной давно пооплавлены крылья Икара!

Мне Сальери давно нацедил в кружку яд.

Я пропала…

                                        Светлана Леонтьева

Я собою всегда подогрею рагу,

Напеку, как оладий, куплетов.

Вы со мной не шутите, собою сожгу

Поэтесс и бездарных поэтов!

 

Мною звёзды горят, я ночами не сплю,

Регулирую температуру,

Я как пить дать собой обожгу, опалю

Нашу бедную литературу!

 

Всё в окошко гляжу, как смотрю сериал,

Мной коптится строка, словно сало.

Вон Сальери (я спешно готовлю бокал).

Что ж он мимо прошёл? Я пропала.

 

НАЗЫВАЯ ЖЕНСКИМИ ИМЕНАМИ

Завесы разошлись от крика,

К стакану тянется рука.

Прощай, Россия-Анжелика,

Мария-Родина – пока!

Крепчает бормота-цикута

На донышках немытых чаш;

Поставь свечу, Сибирь-Анюта,

За образ уходящий наш.

                       Александр Хабаров

Когда стихи, когда новеллы

Усердно пишешь дотемна,

Как в тему рюмки Изабеллы

И Василиса-ветчина!

 

Нет, не пустяк закуска наша,

Такая скудная на вид,

С лучком, селёдочка-Наташа

На блюдце розовом лежит.

 

Потом чудачества, затеи…

Увижу где-то вдалеке

Оазис сладкой Галатеи

И Галатею на песке.

 

Всё чушь, пирушка как пирушка,

Я потянусь на лунный свет.

Прощай, Матрёна-комнатушка,

Варвара-улица, привет!

 

И вот иду, расправил плечи,

В оазис сказочный хочу;

Калитку распахнув, «До встречи!» –

Канаве-Глории кричу.

 

КАК-ТО РВАНО И ДЫРЯВО

Тяжело душе в ночи бессветной,

Жутко на отшибе бытия.

Как рулон бумаги туалетной,

Рвано убывает жизнь моя.

                               Лев Котюков

Где-то там моя шальная слава,

И в кармане старом ни гроша.

На душе то мокро, то дыряво,

Вот такая странная душа.

 

Сравниваю с горестью заметной

Всякие предметы бытия.

Как рулон бумаги туалетной,

Рукопись бесценная моя.

 

А сосед вчера проснулся рано

И в трусах в уборную бегом.

Как-то рвано, скажем, очень рвано

Уходил в безвестность первый том.

 

 

ПОЧТИ ПО БЛОКУ

Я вам казалась фишкой и подставой.
Не знали вы, где я беру слова
О доблести. О подвигах. О славе…

                      Надежда Мирошниченко

Ещё в цвету, мила и худощава,

Люблю морозы, ветер и суфле,

Не фишка я и даже не подстава,

Живу себе на горестной земле.

 

Я от постели тёплой отвернулась,

Сняла халат и слёз не пролила,

И в синий плащ печально завернулась,

В сырую ночь я из дому ушла.

 

Не просто так бродила по державе,

Смотрела на народ и дерева –

О доблестях, о подвигах, о славе

Искала настоящие слова.

 

Ищу в траве и вдоль трамвайных линий,

Пишу, пишу про все свои дела,

Но не стихи, вам снится плащ мой синий,

В котором я в сырую ночь ушла.

 

Как говорится, то не от верблюда,

Который год (аж кругом голова)

Терзаюсь я, откуда же, откуда

Узнали все, где я беру слова?

 

ЮРОДСТВУЯ

Иди в затвор. И дверь закрой, и рот, 
Молчанием земные дни итожа,
Забыв, что существует женский род,
Что Родина на женщину похожа…

Когда горбушку хлеба, как халву,
С руки твоей возьмёт медведь громадный, 
Садись ему на спину – и в Москву
Езжай на нём. На поезде накладно.

И пусть в Москве торгуют колбасой, 
Одеждой, положеньем, первородством,
Иди по Красной площади босой
И ощути блаженство как сиротство… 

И лишь тогда, что мир лежит во зле,
Рассказывай, свой голос возвышая, –
Пусть молятся усерднее в Кремле, 
А также закулиса мировая! 

                                            Андрей Попов

Как это просто: на помойке спать,

Забыть тарелки и, конечно, ложки,

И перед лужей вечно подставлять

(Да просто так) кому-нибудь подножки.

 

Без женской ласки ну хотя бы год

Промаяться, терпение итожа,

И тут заметит только патриот,

Что женщина на Родину похожа.

 

И, чувствуется, надо бы уже

По Болдину для пущего юродства

Пройти босым, а лучше неглиже,

Чтоб ощутить какое-то сиротство.

 

И, оседлав медведицу, с тоской

Проехаться, ругаясь на кого-то,

Ну, например, по той же Поварской

И упереться в Спасские ворота.

 

Спешу заметить, важно не молчать,

А тарабанить громко и при этом

«Покайтесь!» – до испарины кричать,

Ходить сюда всегда, зимой и летом.

 

Маячить под рубиновой звездой,

Тут главное – не упустить натуру,

Нагадить закулисе мировой.

Ну, вот и всё, пора в литературу!

 

ЯВЛЕНИЕ ВСЕЛЕНСКОГО МАСШТАБА

Когда от пьянства совесть вся опухнет,

Я жизнь сочту полнейшим пустяком…

Когда система солнечная рухнет,

Что может статься с этим вот стихом?

Стих будет вечно плавать в виртуале,

Его прочтут пришельцы с НЛО...

Прочтут стихи других – товарец сорный.

Глаза пришельцев добро заблестят…

И в межпланетный коллективный сборник

Меня с большою помпой поместят.

                                                  Вадим Ковда

Сижу себе, нисколько не фигея

(Уже привык), гляжу на свет в окне.

Слетаются с созвездия Персея

Трёхглазые гомункулы ко мне.

 

Всё ближе к ночи, серебрятся дали,

Пускай не верят мне, но это факт.

В запрошлый год пришельцы мне сказали:

«Хотим с тобой установить контакт».

 

И вот они спешат ко мне на дачу,

Заранее что надо прикуплю

И до утра с пришельцами контачу,

А днём не получается – я сплю.

 

На творчество пустил я капиталец,

Редакторов сражая наповал.

«Каков поэт! – слюнявя синий палец,

Гомункул Федя сборник мой листал. –

Пусть пушкиных каких-то душит жаба,

Ты наше всё, спасение и свет,

Явление вселенского масштаба,

Всего одно, считай,  на тыщу лет!».

 

И оглушили, как всегда, фанфары.

Контакты – жесть, пока планета спит,

Но только после горы стеклотары

И голова великая болит.

 

НУ, СКЛИФОСОФСКИЙ!

Вопрос отнюдь не философский

И не досужий в том числе:

Любил ли женщин Склифосовский

На хирургическом столе?

                           Владимир Бояринов

Ответ совсем не философский

По грешной катится земле:

Любил всех женщин Склифосовский

На хирургическом столе.

 

Писаки там, писаки возле,

И мысль терзает, нету сил:

Он до наркоза или после

Больную женщину любил?

 

Сейчас одна, потом другая…

Всё представляю, сам не свой,

Как беззащитная, нагая

Она лежит под простынёй.

 

Перед великими тускнею,

Каков мужик – как дуб, могуч!

«Минутка есть ещё, успею!» –

И двери запирал на ключ.

 

До кабинета мне два шага,

Опять с тоской (чего скрывать?)

Смотрю на стол, а там бумага.

Кто б подсказал, о чём писать?

 

НЕ ЗРЯ ПРИКИДЫВАЛ

Шибанула в глаз слеза, но снять замешкался:    
Грудь сдавило, в горле встрял горячий ком.
На вожжах ли мне пойти в конюшню вешаться
Или ночью упокоиться прудом?

                                                       Алексей Губарев

Я хожу в конюшню старою дорогою,

Глажу трепетно любимого коня,

Но вернусь опять, и вожжи я потрогаю –

Вдруг не выдержат тяжёлого меня.

 

А внутрях засевший кто-то мне подсказывал,

Как ловчей прервать несносные лета,

И, взопревший, я верёвку мылом смазывал,

Перепрятывал в надёжные места.

 

И, довольствуясь такой кончиной древнею,

Я задумался сегодня об ином:

Может, с жизнью распрощаться за деревнею

Или всё-таки у Нюрки под окном?

 

Может, выискать мне смертушку особую?

Я спущусь опять к осеннему пруду,

И носок сниму, и пальцем гладь попробую,

И опять суровый климат пережду.

 

Так никто меня усопшим и не видывал,

Листья падали, и всяк меня жалел,

И пока я сомневался и прикидывал,

То поэтом деревенским стать успел.