Валерий СКРИПКО. ПУТЬ К ЗРЕЛОСТИ НАЦИИ. О книге Анатолия Байбородина. «Сокровища Сибири. Очерки и статьи».

 

Валерий СКРИПКО

ПУТЬ К ЗРЕЛОСТИ НАЦИИ

О книге Анатолия Байбородина «Сокровища Сибири. Очерки и статьи». Издательство «Вече», Москва, 2018 г

 

«В книгу сибирского писателя Анатолия Байбородина вошли художественно-публицистические, фольклорно-этнографические очерки и статьи о русской народной культуре, литературе, изобразительном искусстве Сибири, – читаю на обложке сборника. – Публицистические произведения, что равноценны художественным, создавались четверть века, публиковались в журналах «Наш современник», «Москва», «Сибирские огни», «Сибирь», в авторской книге «Яко богиню землю нареки» (1991 год), и были удостоены Всероссийских литературных премий «Традиция», «Отчий дом» имени братьев Киреевских, сибирской премии имени святителя Иннокентия Иркутского».

 «Сокровища Сибири»… А что считать сокровищами Сибири?.. Уверен, что главное сокровище – уникальная душа сибиряка, особое державное миропонимание, когда человек видит жизнь в гармонии общественных и личных интересов, и это помогает ему обустраивать огромные пространства, заниматься творчеством, и всегда в мотивации своих поступков оставаться романтиком и мечтателем. Мой восторг разделяет и американец Блер Рубл, который называет Иркутск великим сибирским городом, и лично свидетельствует, что сей город – важный центр российской культурной жизни.(1)

 Культурная жизнь Восточной Сибири всегда отличалась самобытностью, обилием ярких имён из разных социальных слоёв – от священников до представителей купечества. В жизни сибиряков культура и творчество – неотделимы от Православия, которое и здесь пережило тяжёлые времена церковного раскола. В книге очерков «Сокровища Сибири» – подробно и глубоко раскрыта тема борьбы за единство всех православных христиан.

Писатель Валентин Распутин считал, что старообрядчество «продлило Русь на добрых три столетия». Не меньше «продлило Русь», сохранило её живой в народном духе, «русское слово», которому автор очерков посвятил «заметки о русском любомудрии и краснобайстве». «Продлили Русь» дальше, в будущее, сибирские писатели, о которых рассказывает Анатолий Байбородин в своей книге. Беседа автора с Валентином Распутиным так и называется: «Возвращение России». Продолжает это «возвращение» и очерк о писателе Викторе Астафьеве, и повествование о судьбе и творчестве писателя-фронтовика Алексея Зверева, и очерки о писателях Глебе Пакулеве и Геннадии Гайде.

 

* * *

В библейские времена, в Хевронской долине на Святой Земле рос самый лучший в мире виноград. Одна кисть такого винограда достигала веса тридцати килограммов. Чтобы обеспечить рост мощного плода и волшебный вкус вина, изготовленного из него, нужно было, чтобы Небо подарило этому местечку в Палестине соответствующее количество солнечных лучей, качество почвы и доброго духовного расположения самих людей. Патриарх племени Авраам первым принёс в долину и во всё человечество – великое чувство любви к единому Богу. После солнца и почвы – это был главный компонент условий для высокой урожайности. Потом началась вражда племён, одна война сменяла другую, и от облучения волнами ненависти и раздора виноград стал хуже качеством.

 Всем народам, как и виноградной лозе, для процветания необходима соответствующая среда. И главное, в ней – духовный настрой! Нечего себя обманывать пустыми надеждами рыночного «рая»! На голом расчёте –  мы никогда не создадим преуспевающего российского общества. «Будьте как дети! – учил нас Иисус Христос. – То есть, надо вернуть себе чистоту помыслов, доброту патриархального быта!

В нашем современном мещанстве «скиснет» самый лучший виноград. Не может вырасти ничего духовно-высокого на мещанской кухне, или в изолированном мирке российских, якобы творческих «междусобойчиков». В закрытых клубах, «академиях Зауми» (есть такая в Сибири) люди без роду и племени отдают непрерывную дань своей гордыне и не могут «насытить» её!

Автор книги «Сокровища Сибири» Анатолий Байбородин приводит слова Фёдора Достоевского о Пушкине в речи, звучавшей на заседании Общества любителей российской словесности: «Никогда ещё ни один русской писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин»

 А ведь в этом всегда и состояла задача всякого российского творца во всех областях литературы и искусства – соединиться задушевно и родственно с народом своим, с родным краем. Чтобы была самая прочная, самая смертная связь, как писал поэт Николай Рубцов. В России её наличие, как сила тока в ваттах, является единицей измерения силы или слабости творчества.

Это стали понимать даже русскоязычные деятели культуры. Удивительно было недавно прочитать в либеральном журнале поистине «крамольные речи» писателя Корнея Чуковского: «…чтобы понять Достоевского, вам (т.е. евреям, пишущим по-русски. – Г.Ф.) нужно вернуться назад по крайней мере на десять веков, и творить с дикими «гоями» их язык, их бедную эстетику, их религию, ходить с ними в деревенские церкви и есть кислый хлеб – и только тогда пойти на Невский проспект и понять хоть крошечку из того, что здесь делается». (2)

Автор очерков, сибирский писатель Анатолий Байбородин, может смело ехать в столицу и читать доклады в обществе российской словесности. Он знает, где он живёт, много чего знает о характере родного русского народа и трагических противоречиях его души. Кроме всего прочего, свой выстраданный, деревенский, самый вкусный в мире хлеб, Анатолий Григорьевич никогда не считал «кислым».

К тому же, и в бедности, и в голоде, счастливый от самого существования в природной сибирской среде, писатель даже не догадывался, что у народа эстетика была «бедной». Напротив, он не знал, где сыскать столько не истёртых народных слов, чтобы описать всё богатство открывшейся ему действительности. Это была «эстетика» природного естества. И она требовала такого же необычайно богатого, естественно сложившегося в этой среде русского языка.

Еще великий славянофил Алексей Степанович Хомяков писал о том, что разумное развитие народа есть возведение до общечеловеческого значения того типа, который скрывается в самом корне народного бытия.

Но прежде чем браться за «развитие» того типа, который еще существует пока в виде человеческого потенциала, надо осмыслить, что из воспитательных средств для его раскрытия подходит, а что прямо вредит делу.

 Русский исторический тип человека требует для его дальнейшего развития таких средств и методов, которые, прежде всего, волновали и возвышали бы его душу, были бы нравственно им одобрены и приняты. Для нас одинаково вреден и пагубен, как «избыток внешней набожности, доходящий до суеверия и лицемерства», и также — избыток вольности, доходящий до крайнего небрежения и холодности».

Чем живёт сибирская душа и что сейчас не даёт ей покоя? Об этом рассказывает в своей книге плоть от плоти, дух от духа – истинный сибиряк – иркутский писатель Анатолий Байбородин.

 

* * *

Сборник очерков и статей открывает «Пролог» с размышлениями о счастье. В них много тепла и романтики детства: «...Счастье: смалу и до зрелости не ведал я телевизора... (...) читал волшебные сказки ... и стихи Пушкина, навеянные поэту крестьянской няней Ариной Родионовной. Вижу сквозь сумрак лет: в тёплую, ласковую избу с воем скребётся пурга, и дивно при сказочно мерцающем, чарующем, желтоватом язычке пламени сказывать, метельно завывая:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То как зверь она завоет,

То заплачет, как дитя».

 

Так и хочется, вздохнув, сказать, что все истинно русские писатели вышли из «Бури» Пушкина, закутавшись в гоголевскую «Шинель»…

     В «Прологе» дано яркое описание русской души с ее глубинными христианско-крестьянскими корнями: «Россия наша матушка изначально и до седины жила лесной и полевой деревней. Да и поныне уживаются в русской душе истовая набожность, восходящая к святой юродивости, и суеверная темь, божественные взлёты души и мрачные падения, церковь и кабак, но испоконный дух деревенский: любовь к Богу и ближнему, любовь искренняя, до скорбных и умилённых слез, горняя мудрость, яко у сказочного Ивана, затейливая притчевая речь, азартное трудолюбие, выносливость, терпеливость, настырность, совестливость и стеснительность, побратимство, любовь к малой родине, из коей зреет и любовь к Святой Руси. И этот дух пособлял деревенским творить чудеса в любом ремесле».

 Писатель Юрий Козлов недавно в своей статье задал вопрос: «интересы какого социального слоя общества выражает нынешняя массовая литература? На этот вопрос нет ответа». (3)

Если говорить о творчестве Анатолия Байбородина, то здесь можно сказать уверенно, что его книги, в том числе и сборник очерков «Сокровище Сибири», –  выражают интересы всех верующих и совестливых людей, независимо от их рода занятий и места в обществе. Местом действия героев его книг может быть маленькая деревня, посёлок, но предметом самых глубоких переживаний героев чаще всего являются поиски духовного счастья, через веру в Иисуса Христа и заповеди его. «Мама, старорусская крестьянка, обладала вселенским знанием от Бога, природы и народа…» – пишет автор очерков. И это правда! Герои книг со вселенским знанием вселенских истин представляют не какой-то социальный слой, а исторический тип под названием русский человек. На что указывал нам еще в девятнадцатом веке великий русский учёный Н.Я. Данилевский. Он страстно хотел, чтобы этот особый тип как можно скорее в исторической перспективе приобрел цельность и законченность, которая была свойственна многим сильным нациям, определявшим ход истории. Но против этого ополчилось всё зло мира!..

В Сибири экстремальные условия проживания заложены в жизненную программу каждого жителя. Сибиряка испытывает нужда в сочетании с холодом и неурожаями, и шальной достаток при удачном промысле пушниной или занятиях золотодобычей. Анатолий Байбородин очень точно описал это духовное состояние сибиряка: «При знаменитости и сытости, да при тугой мошне языческие пороки мои, обретя дикую степную волю, быстро бы спалили душу. А пока душа мается меж Божиим Светом и лукаво искусительной тьмой»

В суровой крестьянской Сибири, более чем где-либо, спасает душу, укрепляет семью крепкая православная вера. Читая старые книги, убеждаешься в том, что еще лет сто пятьдесят назад не в светских салонах Тобольска, Енисейска или Иркутска чаще всего можно было встретить воцерковленных людей, а в семьях крестьян, ямщиков, в среде купцов. Купцы перед долгим торговым путешествием, крестьяне перед пахотой, севом или жатвой, ямщики перед дорогой собирали вечером всю семью на молитву, зажигали свечи, становились на колени перед иконами. Детушки и супруга на только что выскобленном полу благословляли своего кормильца в дорогу.

 

* * *

Первый раздел книги «Сокровище Сибири» посвящён народной культуре, и открывается очерком «Слово о русском слове. Заметки о русском любомудрии и краснобайстве». В данном очерке читатель найдёт удивительные сравнения русского фольклора с книжной литературой. Привожу их целиком:

«Величайший художник всех времён и народов напишет гениальный пейзаж – река, приречная поляна в разноцветье-разнотравье, а за рекой в сизой дымке таежные хребты, увенчанные облаками, а выше – синь небесная, – запечатлеет се живописец, но лишь робко коснётся душой и живописным даром таинства природы; природа же – Творение Божие, будучи во сто крат гениальнее самого гениального рукотворного пейзажа, – останется не вмещающей в земную душу, неизъяснимой тайной. 

Вот и двухтысячелетняя русская народная, суть, крестьянская, языковая стихия, воплощённая в устном поэтическом, прозаическом слове – в эпосе, в былине и песне, в житийном мифе и заговорной молитовке, причитании и сказке, бывальщине и быличке, в кружевном речении, в пословице и поговорке, – всегда будет неизмеримо гениальнее самой гениальной стилистики самого великого книжного поэта. Как беспомощны краски перед природой – бедные и бледные, так и бессильно книжное слово перед исконным крестьянским –  серое и квелое. Недаром чародей поэтической речи, сплётший устное и письменное слово, выдающийся русский писатель Борис Шергин с грустью вздохнул: «Русское слово в книге молчит... Напоминает ли нам о цветущих лугах засушенные меж бумажных листов цветы?.. У Пушкина, гения всех времён и народов, руки опускались перед народным словом, воплощённом в былинах, песнях, сказках, пословицах и поговорках, из чего следует, что народное поэтическое слово, в гениальности превосходя не токмо Пушкина, но и всю классическую прозу и поэзию, – суть произведения, созданные всем русским народом соборно, и доводились до ума и божественного духа долгими веками…»». (4)

Наверно нет важнее цели, чем сделать наш глубинный богатый народный язык вновь востребованным, именно в качестве источника познаний корневой нашей духовной культуры и как объединителя российского общества. 

При каких условиях это возможно?

Ответ, по крайней мере для самого себя, я нашёл, перечитывая «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина. Читал, погружаясь в прозу всей душой, всем разумом, а потом, «очнувшись», брал в руки другую книгу: сравнивал повесть с романом современного писателя Романа Сенчина «Зона затопления». Сенчину до преклонных лет еще далеко, как и до распутинского великого дарования. И нельзя сказать, чтобы молодой писатель стремился подражать мастеру в стилистике, в способах изображения, в самом подходе к теме. Нет! Он усвоил у Распутина нечто неизмеримо более важное: тот же христианский русский взгляд на мир, –  взгляд, который был дан Распутину свыше.

А всё, что видно под православным углом зрения в нашей российской жизни, лучше всего описать, погрузившись в эту «глубинную» жизнь целиком и полностью со всей её природой и её людьми. Вот тогда по невидимому божьему соизволению заговоришь нашим народным русским языком. И молодой писатель берёт его на вооружение, и героиня, пожилая женщина, начинает говорить на живом сельском наречии.

В общем, вывод один: пока будут писать о нашей народной жизни авторы из народа, будет востребован и наш корневой язык, который по крупицам собирают такие упорные и талантливые «сборщики» словесного «жемчуга», как Анатолий Байбородин, то есть писатели особенно чуткие к живому слову. Погружаясь в океанскую глубину народной языковой стихии, они добывают всё новые и новые сверкающие крупицы, «рассыпают их по страницам своих повестей и рассказов, приглашая на духовное пиршество: смотрите – какая красота»! Берите – пользуйтесь!  Городские критики обвиняют их «в этнографизме, фольклоризме и словесном орнаментализме», а они мужественно копят сокровища, чтобы заиграл потом в новом романе яркий «орнамент» и зазвучал мудрый фольклор. Всё сверкает Божественной красотой на своём месте!

Анатолий Байбородин с горечью замечает: «Из уст моих хулителей звучала мысль, что нынешний книгочей не станет лишь ради наслаждения народным говором и народным языковым образом знакомиться с моими повестями и рассказами, ему, дескать, и мысли подавай. Мысли, думы…».

Не согласен с «хулителями». Для истинного ценителя искусства художественность сама по себе есть сокровище и эстетический феномен. Кто-то пишет панораму Бородинского сражения с тысячами воинов, а кто-то пейзаж «Над вечным покоем» с маленькой часовней у студеного озера. И в каждой картине свои мысли и думы!

Бесполезно спорить: как лучше изучать историю войны 1812-го года – по документам или по роману «Война и мир»? Художественная проза несёт совсем другую информацию, чем официальный документ о числе воевавших, о званиях и потерях …в романе предстаёт живой, страдающий человек. Мы видим, как он жил до нас, откуда взял мужество воевать, как умел любить. Это показано в живом действии и даёт читателю полное представление о происходящем. И глубокое понимание изображаемого. Не случайно, некоторые американские студенты пытались понять «истоки» нашей победы во Второй мировой войне именно по героям эпопеи «Война и мир».  

Так же можно изучать русский народно-православный мир в ретроспективе веков по произведениям Анатолия Байбородина, в которых реализм, но с точки зрения христианской духовности. Для приобретения духовного опыта в сей мир, преображённый художественным словом, надо погрузиться, перестрадать и перечувствовать! Это полезнее для души, чем читать об этом мире отвлечённые мысли или реплики в очередной романной истории, созданной на один-единственный сюжет, где герои «рыночного общества» делят или деньги, или женщину.

Беда и в другом. «Вурдалаки» от культуры в России действуют, как агенты влияния в пользу западных стран. Они просто замалчивают истинные шедевры русской народной литературы. Невозможно найти в продаже книги многих «деревенщиков» советского периода.

Но всё равно, не хочется терять надежду, что ничего плохого с русским языком не случится, пока даёт Господь талантливых прозаиков и преподавателей, а главное, чутких читателей, которые способны слышать, как Ангара заливает Матёру. И блуждает в тумане в её поисках катер.

  Не зря писатель Байбородин «четверть века ворожил и кудесничал, доводил до ума и духа повествования, а посему в повестях и рассказах посильно запечатлел исконную и вечную, живую картину русской народной жизни со взлётами православного духа и языческими падениями, с обычаями и обрядами, с величавым образным, пословичным языком».

Такая проза со всеми её «орнаментами» и «этнографизмом», как воздух нужна новому «Распутину» двадцать первого века, чтобы погрузится в «дремлющую русскую народную память», узреть душой в виде огромной панорамы всю русскую жизнь целиком с прошлым и настоящим одновременно, и создать новую живую Дарью и новую «Матёру».       

Без такого духовного «погружения» ничего не получится…

 

* * *

«Семейский корень» – очерк под таким названием интересен тем, что является для автора и автобиографическим повествованием, поскольку его дед по матери Лазарь Андриевский был выходцем из забайкальского старообрядческого села Барахоево Красночикойского района. Мало изучать историю своих предков, её надо «слышать» всей своей наследственной памятью. Написать проникновенно и верно о забайкальских староверах человеку «со стороны» вряд ли дано. Для этого нужен порыв, который рождает в творческом человеке благоговение перед великой тайной жизни прадедов и прабабушек! 

«Старообрядцы… Изначально и томительно влёк к старообрядчеству интерес народоведческий: старообрядцы …в Западной Сибири – кержаки, в Прибайкалье – семейские, в Забайкалье – поляки… старообрядцы веками оберегали душеспасительный семейный и родовой домострой, и сквозь три столетия, не расплескав на ухабах и колдобинах, в исконной красе и мудрости донесли до минувшего века исконную и украсную русскую речь, многоголосое древлее пение, обычаи, обряды, искусное ремесло.  Старообрядчество консервативно хранило испоконную народную культуру, крепко держась старославянских корней, как хранило и православную от ветхих времен, а посему всю русскую народную и религиозную этику до раскола можно считать старообрядческой…».

Автору эта тема не даёт покоя не только из-за естественного интереса к судьбе своих предков, к их культуре. Автор так подробно исследует их жизнь, потому что понимает: из этих народных обычаев и обрядов вышли все мы, на основе народной и религиозной этики сформировался наш нынешний русский менталитет. И «церковный раскол», как и прочие идейные столкновения, в нашем обществе, увы, продолжается в других формах, потому что «раскол» не может не продолжаться как проявление повреждённой греховностью натуры человека.

Если использовать для оборота речи стихи Пушкина: «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса», то можно сказать, что подобно петербуржской «заре», в любом обществе одна гордыня сменить другую спешит, дав ненадолго передышку в виде некоторой гармонии общественных отношений. А нам еще не даёт покоя тяжкий груз «тёмного язычества», максимализм чувств. Анатолий Байбородин всё это видит и верно оценивает ясным умом историка культуры и горячим сердцем потомка старообрядцев.

 

* * *

Очерк «Семейский корень» плавно перешел в очерк «Древляя вера», где автор подробно рассмотрел, как нарастал духовный раскол в русском народе, как раздробились и сами раскольники на бесчисленные толки и согласия.

«….Глубинная и всеохватная средневековая набожность, восходящая к старческому постничеству и подвижничеству, к святому мученичеству первохристиан, фанатично неколебимая приверженность к древлеотеческим православным обрядам и обычаям, семейный домострой с высокими, суровыми нравами; и в то же время склонность к языческим суевериям и одухотворению земли, неба и вод, и, наконец, породившая сектантскую замкнутость и гордыню, горделивая мысль о духовной избранности не токмо в православном христианстве, но и мировом… Но истинный трагизм нововерия, самочинно возвеличенного староверием в том, что древлеверы раздробились на тьму толков и согласий, порой мистически и обрядово близких учениям и радениям протестантских сект. Иные толки и согласия обличались, осуждались и древлеверами, яко еретические, иные и вовсе ввели новодельные обряды, напоминающие языческие радения древних славян, наделяющих самосвятостью мать-сыру землю, солнце и небесные стихии».

Чтобы русского человека вдохновить на новые исторические достижения, надо знать основные особенности его коллективной души, и знания применять на практике, умело и с пользой! В книге «Сокровища Сибири» писатель Анатолий Байбородин отмечает удивительные черты русского национального характера: простодушие, боголюбие, искренность, братчинность, сострадательность и любовь ко Святой Руси.

«Размышляя о церковном расколе, скорбно дивился я тому, что, смертельно противостоя, равноценно любили Вышнего и ближнего, Святую Русь, народ русский и староверческие обличители никониан, и никониане, обличающие раскольников. Любили Землю Русскую и староверы – протопоп Аввакум Петров, Епифаний Соловецкий, поп Лазарь, диакон Федор, Никита Пустосвят, неистовая боярыня Морозова, епископ Павел Коломенский; с той же искренностью любили Царство Русское и никониане – царь Алексей Михайлович, Святейший Патриарх Никон, святители Димитрий Ростовский, Феофан Затворник, Филарет, Иннокентий Московские, преподобный Серафим Саровский, святой Иоанн Кронштадтский,  блаженная Ксения Петербургская, святая Матрона Московская и другие преподобные и богоносные отцы русские, что причислены к лику святых в лоне правящей Церкви».

В очерках, посвящённых старообрядцам, Анатолий Байбородин отмечал их крайнюю сектантскую замкнутость и гордыню. Хозяйственная взаимовыручка и «редкостная материальная расчётливость», хотя и позволяла им выжить в любой жизненной среде, но в отличие от богоизбранного народа не позволяла им добиться политического, идеологического и материального господства в стране даже посредством своего капитала. Причина одна: неумение общаться, договариваться во имя процветания России с другими социальными слоями. Этим же страдало и казачество, и дворянство, и купечество. Каждый социальный слой жил «сам по себе». А далее, как по Евангелию, пришёл сатана, увидел дом в раздоре, во вражде, светлыми ангелами покинутым, и привёл тьму худших себя…

 

* * *

«Сокровище Сибири. О купечестве нынешнем и былом, о капитале добром и злом». Читая этот очерк, вспоминаешь: иностранцы восхищались тем, что русские купцы участвовали в определении архитектурного облика зданий главных иркутских улиц, построенных на их купеческие капиталы. На средства купцов были построены многочисленные великолепные храмы. По сути, купцы, любящие свои города, служащие им, в Сибири заменяли и бояр, и дворян, коих за Уралом почти не было, и по праву слыли лидерами в общественной жизни губерний.

Но российская «элита» до сих пор не научилась управлять Сибирью так, чтобы развитие производства и торговли были в согласии с запросами простолюдья. Впрочем, подобное, увы, случалось и в прошлом… Есть книга об истории Енисейского купечества. Там рассказывается о «золотой лихорадке», охватившей купечество Восточной Сибири. Масса купцов побросала все свои дела, всю торговлю. «В Х1Х веке золотая промышленность «убила» в Енисейске все ремёсла, в том числе и производство железа». (5)

Но если не было ремёсел, то хронически не хватало и товаров первой необходимости. Зато в приенисейских городах стали появляться шикарные купеческие особняки, дорогие магазины, специализирующиеся на продаже «элитных товаров». Вам это ничего не напоминает?.. Но в позапрошлом веке то был частный случай с купечеством, а сегодня «сильные мира сего» крутят одну и тут же «заезженную пластинку», то есть опять хотят «преобразовать» Россию так, чтобы в ней «комфортней» жилось только «рачительным хозяевам», на деле же, агрессивным индивидуалистам.

Эти нынешние «вольные» рыночники и старосибирские купцы несовместимы по вкладу в хозяйственное и духовное процветание Сибири. Словно забайкальские староверы, что устраивали хлебородные пашни на суровых сибирских землях, старорусские купцы строили благолепные города со страннопримными, сиропитательными, ночлежными домами, с больницами, где спасалась плоть, с церквями, где спасалась душа. Подобное могут творить истинно человеческие, христианские по своему духу сообщества, а не «стаи» эгоистов-атеистов с дубинами в своих автомобилях. 

На примере сибирского купеческого сословия особенно видно, как сильно мы отличаемся от европейцев по своему мировоззрению.

Рациональность, прагматизм в его западном виде русским быстро надоедают, делают их скучными, завистливыми обывателями с узким кругозором и примитивными увлечениями. Наш предприниматель быстро «угасает» духовно без сверхзадачи, коей является вера, сострадание, любовь к своей земле. В глубокой по содержанию «Беседе о России» автор очерков отмечает, что «власть …наёмники Мировой Сатанократии… вот уже два десятилетия с дьявольским упорством, с дьявольской методичностью трудятся над изменением русского характера». Именно так: всеми средствами воздействия на сознание из нас хотят «вытравить» нашу уникальную духовность. Этой духовности, лучше всего было бы развиваться в каком-то особом месте, в мире, созданном писателем Иваном Шмелёвым в книге «Лето господне». Это наше особое представление о красоте, и смысле нашей жизни – есть в нас. Есть в нас, как глубоко скрытый потенциал, как луч от Небесного Света. Он… всё время теплится, колеблется как чуткий язычок пламени церковной свечи в агрессивной алчной среде наших же сограждан. Случится какая беда – война, например, – вспыхнет небесный луч ярчайшим светом, все души озарит, силы удесятерит! А после победы… опять какая-то всеобщая неопределённость, и не хозяева мы самим себе: древлеверы начинают ненавидеть царскую власть и церковь в России, русские купцы разоряются еврейским купечеством. И все равнодушно наблюдают, как сии лукавцы эксплуатируют крестьянина и рабочего, платят гроши, чтобы снизить себестоимость продукции и, за счёт низких цен на продукцию, вытеснить русских конкурентов.

 

* * *

«Святому святое» – так называется очерк об Иерусалимском погосте и Входо-Иерусалимском храме на самом высоком угоре в центре Иркутска…

Много веков вмещает в себя книга очерков Анатолия Байбородина, и в этом повествовании несколько огромных пластов времени: три века назад на Иерусалимской горе был устроен городской погост и заложена кладбищенская Входо-Иерусалимская церковь, а потом пришли большевики и варварски снесли городское кладбище, увезли гранитные плиты надгробий. Но на погосте осталась великая память о предках, и память не «разравнять» бульдозерами! Память – тоже драгоценное сокровище Сибири, которому самое почётное место в очерковой книге. Ибо русские люди устраивали погост и для захоронения предков, и, словно храм Божий, для спасения души…

«В смутную пору безбожники и гонители обезглавили Входо-Иерусалимский храм… Но…неисповедимы пути Господни: минул век без малого, когда рядом со тьмой тихо, потаенно светила неугасимая лампада любви к Вышнему и ближнему; истек прошлый век, иссякла великая русская попытка устроить земную жизнь по совести, по правде и даже по заповедям Божиим, но… без Бога; закатилась Великая Советская империя, воскрешается Великая Православно-самодержавная империя, и внуки, правнуки вчерашних ярых гонителей Христа, ныне яро и боговдохновенно молятся Христу, словно замаливая свои и родовые грехи, и возрождают порушенные красными дедами православные храмы, подобные Входо-Иерусалимскому. И, может быть, нынешние потомки красных партизан, взойдя по щербатой, вышарканной лестнице, с горы Иерусалимской счастливо оглядывают старинный иркутский околоток, видимый, словно на ладони, словно с высоты птичьего полета. И, может, привидится потомкам время царское и околоток предков: обывательские дома, благолепно и щедро изукрашенные деревянными кружевами, летом утопающие в цветущей сирени, после Покрова Божией Матери молитвенно замирающие среди голубоватых сугробов. Еще не звонили входо-иерусалимские колокола, а стар и млад, покинув усадьбы, восходят по старинной лестнице к родному храму, где и хждет Божественная литургия, покаяние и спасение».

 

* * *

В очерке о сибирском крестьянском мире «Люблю до вечного покоя» автор пишет о том, что для жизни в селе или в старом городе должна быть срублена изба, где бы нижние венцы сруба были из лиственных кряжей, чтобы «продюжила изба два века и добрым, молитвенным словом помянули потомки строителя. В красивой избе, полагали древодельцы, и жизнь родовы сладится красивая, и чада нарожаются бравые, удалые, древодельные искусники».

Что ж мы, люди русские, наподобие европейцев стали так торопливо строить жилища и так бездумно торопиться жить?! Много раз слышал, что со второй половины прошлого века брус на строительство домов привозили из подсочной сосны, из которой выдоили сок, а про лиственницу, крепкую как сталь, для нижних венцов сруба вообще забыли! Через двадцать пять лет дома сгнивали… Во всяком случае, многие нижние венцы стен приходилось менять. Куда торопимся? Какой бес заставил нас «мельтешить»?! Живем, словно временщики, и не только в обустройстве своего быта, но даже и в формировании народа в духовно зрелую нацию. А посему актуальным остаётся призыв обер-прокурора Священного синода К.П. Победоносцева: «Вообще, у нас в России невозможно ни в какой сфере деятельности успокоиться на том, что всё сорганизуется, и пойдёт само собою; всюду надо хозяина». (6)

И ныне нужна внятная идеология созидания духовного и хозяйственного величия России, – идеология, единая для всех социальных слоёв российских граждан.

Господь щедр! Он даёт «заготовки» для создания основательных сообществ, «наброски» проектов: например, прекрасный опыт казачества – мощного российского сословия, которое позволило расширить Россию до огромных размеров. Мы имеем удивительный опыт организации повседневной жизни старообрядцев в Подмосковье или в Забайкалье, и множество других образцов. Автор очерков делает существенную оговорку по поводу старообрядцев. Для нас образцом являются не их религиозно-мистическое состояние, а нравственно-этические устои этого удивительного человеческого сообщества.

 Есть опыт социального творчества по «домострою». Как говорят историки: «это своего рода сценарный план проведения нескольких, жизненно важных семейных и общественных действ». (7)  Берите, пользуйтесь, организуйтесь! Ведь эта «модель существования» появилось не случайно. Автор книги очерков отмечает:

 «Железобетонный нахрапистый век начал было хоронить избы, деревянные дома, терема и хоромы, и приступила скорбная пора, когда из душ новоявленных мастеров повыветрилось чувство природной красы, а из рук древодельцев вместе с топором уже выпадало былое мастерство. И уж потянулись к погосту обветшалые срубы – вещие  избы, чудные дома, дивные терема и хоромы, украшенные потайной, обережной резьбой,  но, слава Богу, зажиточный народец из бетона и кирпича поманило в деревянные дома, неразлучные с матерью-сырой землей, и стало возрождаться плотницкое ремесло, а с ним и русское древодельческое искусство домового орнамента, даря крепким  избовладельцам утеху взору и оберег душе (…) Чует мое сердце, провидит сквозь мегаполисный чад и смрад, сквозь одичавшие сельские поля и обредевшие леса – промыслом Божиим, мужичьим отрадным и надсадным трудом, бабьим великотерпением оживет русское село со златоглавыми церквами, пасхальными звонами, солноликими избами, дородными амбарами, хлебородными нивами, покосными заимками, с земною и небесной  песней».

 

* * *

Вторая часть очерковой книги Анатолия Байбородина посвящена талантливым русским писателям, уроженцам Прибайкалья. Замысел автора самый верный: надо сохранить все записи, вспомнить все разговоры, пока время не стёрло из памяти важные мысли и детали встреч. Особенно драгоценна для читателей беседа автора сей книги с писателем Валентином Распутиным «Возвращение России», – беседа, что состоялась на переломе эпох, на перевале веков, в тревожное и судьбоносное для России время.

Анатолия Байбородин вспоминает: «В 1990 году я, счастливый, сподобился записать беседу с Валентином Распутиным, Царство ему Небесное; потом расшифровал диктофонную запись, довел до ума свои суждения, а распутинских не касался, и не потому, что Распутина боялся, как огня, и восторженно молился на писателя денно и нощно, а потому что его ответы виделись мне мудрыми, ясными и яркими. Но столь велико было мое изумление, когда я, передав Распутину рукопись, отпечатанную на машинке, получил ее назад почти переписанную, сплошь испещренную характерным распутинским подчерком, мелким, убористым, похожим на бисер, нанизанный на тугую, потаенную нитку. Правка продолжалась и в корректуре, лишь потом беседа увидела свет в Прибайкалье, и ныне, спустя четверть века чудом откопав рукопись в своих архивных залежах, предлагаю ее читателям; и не в связи с упокоением всесветно славленого русского писателя, не ради согрева души и рук в лучах славы, а потому что мысли, изложенные в беседе, и сегодня злободневны».

Воистину злободневны. Почитайте хотя бы это высказывание Валентина Распутина: «…Много чего за свою историю вы­несла и перетерпела Россия, но са­мый жестокий удар нанесен был ей в этом веке. Едва лишь она с великим трудом стала приходить в себя, поднялись на нее собствен­ные, взращенные за десятилетия манкурты – неразумные, оболва­ненные сыновья, не ведающие, что творят... Такого испытания еще не бывало, но... если не оставлять Россию, если стоять всем миром за честь ее и достоинство, за це­лостность ее просторов и братство всех составляющих ее народов, – лучшей своей частью поверившая в себя, вынесет Россия и это».

Надо только разобраться в самих себе с научным бесстрашием и прямотой, отбросив привычные идеологические штампы. Анатолий Байбородин справедливо отмечает, что «правящей православно-монархической верхушке хотелось видеть его (народ) лишь в смиренных крестьянских трудах от темна до темна, в домостроительстве и молитвах, либералам же потребен был народ безбожный и бунтующий; но русскому простонародью и то и другое идеологическое ложе оказалось узким, – народ был сложнее, загадочнее и, к сожалению, духовно противоречивее. Отчего и рождались в нашем отечестве великие и кровавые смуты и духовные трагедии».

История крестьянской общины в России с точки зрения социальной психологии требует отдельного разговора. Как и сама русская «общинность», с точки зрения её специфики и коренных отличий от родовых, кровных сообществ. «Когда мы говорим «русские», то зачастую имеем в виду духовную, а не родовую сущность!» – говорил Валентин Распутин в беседе с автором книги «Сокровище Сибири»

 Историк и философ Сергей Перевезенцев утверждал, что у славянских народов в древние времена основой племени была территориальная или соседская община, члены которой были связаны не столько кровным родством, сколько общехозяйственной жизнью, общей территорией, духовными и культурными предпочтениями. Несомненным достоинством такой общины была возможность объединить разные племена в одну нацию, а потом и в империю.

Но надо, наконец, сказать самим себе честно и прямо: подобное объединение постоянно было подвержено риску чужеродных влияний, потому что социальные слои между собой были слабо увязаны. Так было и в России, и не один век… Русским не удавалось надолго утвердить общие традиции для разных слоев населения и разных народностей. Иностранцы отмечали, что крестьяне и дворяне на Руси выглядели, как живущие на одной территории чуждые племена, совершенно не похожие друг на друга по своему менталитету. 

Не имея сильнейшего «ресурса» – кровного родства, мы не имеем той прочности связей, которая отличала народы, сильные своей родовой, кровной сплочённостью. Соседская община – сообщество заведомо непрочное. Стоит стране сменить «хозяев», как от «общности» не остаётся камня на камне, что порождает распад хозяйственных связей и политических союзов. Есть еще одна беда, о которой мало говорят: территориальное сообщество усиливает антагонизм между бедными и богатыми, который не столь гибельный в сравнения с народами, что свято берегут родовые связи.

 Сообщества национальностей, основанные на кровном родстве, находятся в более выигрышном положении, нежели сообщество русских. Пока русские «барахтаются» в дремучем чувственном язычестве, непрерывно ссорятся друг с другом, расчётливые господа из иноверцев, инородцев творят «русскую культуру», чуждую русскому народу и даже порой враждебную. Это такая богоборческая стихия, что быстро «поедает» хрупкие российские духовные объединения и образования, основанные на традиционных русских ценностях.                                

И всё же отдадим должное нашим предкам-общинникам, которые в качестве объединителей земель с древности проявляли незаурядный талант, волю и решительность. Самые разные племена учились договариваться, как сообща жить и совместно отражать нападения врагов.

У русских любовь к великой Родине России, забота об её обустройстве – не вдохновляющий лозунг, а жизненная необходимость, единственный духовный «цемент», скрепляющий русских и позволяющий выжить. В недавней статье Капитолина Кокшенёва назвала этот феномен «способностью русского человека и по сю пору спасаться русской литературой, спасаться беспрекословной... покорностью родине, государству». (8)

Именно поэтому глубоко прав автор очерков Анатолий Байбородин, утверждая: «воспитание должно быть отечественное, а не чужеземное. Учёный чужестранец может преподать нам, когда нужно, некоторые знания свои в науках, но не может вложить в душу нашу огня народной гордости, огня любви к Отечеству, точно так же, как я не могу вложить в него чувствований моих к моей матери…».

Эта «зарядка «огнём народной гордости», это сознательное воспитание высоких чувств, – не прихоть или фантазии сентиментальных гуманитариев, а фундамент государствообразующей деятельности.

Но для фундамента нужен качественный «цемент». А это прежде всего – русская культура, миропонимание большинства населения данной страны. Любым претендентам на власть в России страшен «русский мир», как добровольный союз земляков-единомышленников разных национальностей. Ведь духовно объединившись, такой союз может заявить о себе в полный голос, и потребовать возврата отнятых национальных богатств.

После «сказок» большевистского интернационализма, нынешние хозяева России либералы опять повторяют знакомые мотивы: «в целях сохранения государства необходим решительный отказ от «органического» в пользу «политического» понимания нации». (9)

«Хозяевам» это выгодно! Декларировали «демократические права», а дальше крутись кто как может. И миром начинают править обладатели больших капиталов. Как верно отметил политолог Михаил Делягин в газете «Завтра»: «Стратеги либералы, и их стратегия, как мы видим, развивается. Нужно понимать, что в нашей стране реализуется китайская стратегия, исламская, несколько израильских. Эти… группы конфликтуют между собой, воюют друг с другом по всему миру и, в том числе, в России».

Ну и где здесь место «русскому миру»?

Автор статьи в «Новом мире» С.Солоух утешает нас: «происхождение, раса, этническая принадлежность не лишены полностью смысла, но не являются решающими, главное – это воля составлять единое государственное сообщество». Но, конечно, нам, простакам, либералы не объясняют, «государство» им нужно только «своё», «ручное» для защиты от конкурентов и бедноты.

Сильная духовная Россия не нужна мировым силам зла. Развиваться органично, естественным путём нам никто не даст. С помощью безграничной власти денег язычество и «тёмные силы» хотят завладеть миром, но они бессильны перед людьми, которые, по выражению Достоевского, не участвуют в соперничестве самолюбий, властолюбий и сластолюбий, и удерживают текущую действительность от окончательного падения.

Но «не участвовать в соперничестве» и при этом – не пасть от руки властолюбивых и сластолюбивых – просто нельзя! Тебя заставят участвовать, чтобы проиграть, если не будешь довольствоваться малым, исполнять заповеди Христовы. Чтобы выжить, надо обладать набором, казалось бы, несочетаемых качеств, как боец смешанного стиля Фёдор Емельяненко, то есть быть православным и способным сломать дьявольскую свирепость любого противника!

В быту всё трудно и тяжело дается, а Небесный свет в русских не иссякает!  Мы чувствуем – свет есть в нас и, как раскалённая лава в вулкане, молчит, копит силы до поры, до времени, а потом – вдруг взлетит к облакам поэтическим словом Сергея Есенина! Потом – Николая Рубцова. Потом – аккордами Сергея Рахманинова.

А еще в славянские праздники… «очистительно горюнилась, страдала и возносила молитвы ко Христу, живительно веселилась, ликовала русская душа, всякий раз вновь обреталась, крепла, чтобы вновь дивить мир неразгаданной силой и красой, закрепшей в терпении, любви и мольбе».

…Много дум рождает «Беседа о России» из книги очерков «Сокровища Сибири». А еще тревогу за будущее наших детей. Пора, пора задуматься!

 

* * *

В очерке «Поле брани Виктора Астафьева» Анатолий Байбородин пишет о нашем сибирском литературном сокровище, и автору, любящему талантливого русского прозаика Астафьева, трудно скрыть подступающее сожаление, порой недоумение. И мы, читатели, начинаем испытывать то же самое. В очерке через размышления и писательские письма запечатлена история основных конфликтов в российской литературе с конца восьмидесятых, до начала двухтысячных годов, смысл которых можно передать одной строкой из Пушкинского стиха: «В одну телегу впрячь не можно, коня и трепетную лань».

«Трепетная лань» – поэзия русского бытия, особый православный взгляд на мир, который заявляет о себе через души поэтов Есенина и Рубцова. «Кони», рвущие стремена, – хотя и потомки российских купцов и кулаков, потомки советских трудящихся, приверженцев социалистических ценностей, но уже зараженные заразой воинственного прозападного космополитизма. «Трепетная лань» и ошалелый «конь» пробуют тянуть «телегу литературы», и –  каждый в свою сторону. А в основе «раздрая» абсолютно разные философские системы, несовместимые религиозные и эстетические представления. И «телегу литературы», да и всей общественной жизни, тащит то вправо, то влево, то в нынешнее коммерческое «болото».

Автор описывает, как Виктор Астафьев, будучи русским националистом, вступает в перебранку с Эйдельманом, защищая родной народ, а потом, вдруг склонившись в безродный либерализм, бранит и русских националистов. Автор книги очерков пытается понять идеологические метания писателя: «Ныне  довожу до ума записки, что рождались на мрачном исходе минувшего века, когда Виктор Астафьев жил в здравом уме и ясной памяти, хотя и усталый от всесветной славы, когда маетно и азартно завершал надсадный фронтовой роман, когда обиженно и осерчало толковал о вчерашней России, что созидала рай для рабочих и крестьян, когда клял отца народов Иосифа Сталина и фронтовых командиров, «тупых, честолюбивых и жестокосердных», когда бранил и русский народ, «рабский, хмельной и ленивый»; а на исходе в оглушительном и скорбном разочаровании дольним миром, где всё суета сует и томление духа, начертал измождённой рукой: «Я пришёл в мир добрый, родной, и любил его бесконечно. Ухожу из мира чужого, злобного, порочного. Мне нечего сказать вам на прощание… (…) Коли, по преданию, писатель в предчувствии близкого исхода жаждал беседы с иноком, то, очевидно, в любви ко Всевышнему и ближнему, в покаянии рассталась душа с плотью: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Виктора, и прости ему вся согрешения вольная и невольная, и даруй ему Царствие Небесное…». А на земле российской, коя и поныне спасается праведниками, в людской памяти навечно поселились любомудрые и краснопевные, народные и природные сочинения Виктора Астафьева «Царь-рыба», «Последний поклон», «Ода русскому огороду», «Звездопад», «Пастух и пастушка», «Кража» и другие произведения, в коих «русский дух и Русью пахнет», где писатель «милость к падшим призывал», где писательское слово было послушно Богу. И будут жить, будить от душевной дрёмы, греть зябнущие сердца доколе будет жива русская словесность, избранная, что от Бога, а не князя мира сего».

 

* * *

Читая очерк о сибирском народном писателе Алексее Звереве «В терпении, любви и мольбе», я думал: есть очеркисты – зоркие наблюдатели со стороны, но Анатолий Байбородин сам такой же народный писатель по духу, живёт той же жизнью, что и его герой, лишь представляет поколение, которое пришло позже фронтовиков и детей войны. И также любит сибирскую деревню –  крестьянскую вселенную – с её бытом, тяготами и народным творчеством. Как и судьбу Зверева, Анатолий Григорьевич и свою судьбу здесь проживает… Он также воспринимает свое призвание, как служение народу своему и чувствует себя ответственным за каждое своё слово. И это не дежурная фраза-штамп, а живое переживание от того, что испытывает героиня – старушка из забайкальской деревни. Анатолий Байбородин предложил ей прочитать рассказ своего старшего друга Алексея Зверева и был поражён, сколь было сильно в сельской книгочее сострадание героям, ибо и сама настрадалась на своем крестьянском веку.

Автор пытается понять: откуда берутся духовные силы так любить ближнего и Вышнего в мире, где господствует эгоцентризм?.. Возможно, источник сил кроется в неисчерпаемых способностях русской души и сердца «искренне, в полную силу переживать чужое горе, как своё; сострадать, молитвенно утешать, бескорыстно пособлять».

Старший товарищ Анатолия Байбородина фронтовик Алексей Зверев – из поколения победителей в страшной войне, и своей жаждой жизни в творчестве он и нас вдохновляет: «На тарабарном газетном наречии, что замусорено жаргоном и англоязычным варваризмом, в ходу слово феномен, кое истрепали в труху. О писателе Алексее Звереве все же можно сказать, применив сие понятие, ибо его писательский феномен был в том, что, молодые, полнокровные годы отдав школе, в те лета, когда собратья по перу плетут и вяжут мемуары, Алексей Васильевич вдруг с молодым творческим азартом пишет одну за другой повести «Раны», «Выздоровление», «Передышка», «Гарусный платок», «Лыковцы и лыковские гости», «Сашкина душа», «Залоги», «Жили-были учителя»; а в последние годы вышел в свет и роман «Ефимова держава». (…) Ныне книги Алексея Васильевича Зверева живут в моем книгохранилище рядом с книгами талантливых народных писателей прошлого века».

Очерк, посвящённый Алексею Звереву, еще раз заставит мыслящих людей вернуться к вопросу о русском национальном характере. Снова и снова оценить его проявления во время советской коллективизации, в годы тяжких военных испытаний и в наши дни. Из «мозаичных фрагментов», которые дарят нам такие писатели, общественное сознание должно создать образец для подражания, «матрицу» национального характера.

 

* * *

В очерке о писателе Глебе Пакулове «Слово величия и скорби», Анатолий Байбородин поднимает вопрос о «качестве» современного российского человека, которому предстоит, возможно, последняя схватка за право жить на этой прекрасной земле! Писатель напоминает о «средневековом русиче – обладателе мистически могучего духа». Может быть, этот богатырь еще таится в наших генах?.. И Всевышний послал нам потомка староверов, писателя Глеба Пакулова, чтобы напомнить об этом, для сей почётной миссии, – сохранил его живым в ледяной воде возле перевёрнутой лодки, на которой он плыл по Байкалу с другом, драматургом Александром Вампиловым. После гибели Вампилова Глеб Пакулов должен был заполнить недостающие страницы в литературной «летописи» Сибири и русской культуры в целом.

«Минуя свою судьбу и судьбу рода Глеб Пакулов убрёл в средневековые палестины русской исторической прозы. (…) Типичный нынешний обыватель, чуждый природе, чуждый православному христианству, истинному, без фарисейства, – мелкодушен, а средневековый русич – обладатель мистически могучего духа, даже с ярой и яркой бранью в душе бесовского – язычески земного, живописно обрядового, с Божиим – православным, ангельски небесным, спасительным для вечной жизни души. (…) Трудно художественно освоить современную жизнь, а тем паче, жизнь города …хотя в русской литературе XX века и были примеры талантливого освоения городского быта… а средневековую жизнь писателю нужно лишь бережно, не расплёскивая, черпать из источников, –  средневековая жизнь сама величавое художество; нужно было, погрузившись в древнерусскую литературу, в летописи, в фольклорно-этнографические сборники, в церковнославянские, старославянские, древнерусские словари, духом и разумом ощутить и полюбить эпоху. Случалось, писатели, даже обойдённые художественным даром, создавали яркие произведения, старательно переписав и вставив в свои скудоязычные сочинения пространные выписки из древних источников, обычно притчево и образно изложенных...».

Что даёт силы посвящать творчество таким историческим исследованиям? Наверно, только осознание того, что история нужна нам, чтобы духовно «обустраивать» нацию. Народу жизненно важно осознать себя в ретроспективе веков, постигнуть свой нрав, чтобы достичь неких новых духовных высот.

 

* * *

Завершает книгу Анатолия Байбородина очерк «Крест», посвященный памяти иркутского просветителя и поэта Геннадия Гайды… Если долго живёшь, наступает время, когда живые люди вокруг тебя становятся историей. Еще вчера имя дорогого тебе человека было в твоём телефонном справочнике, а сегодня ты читаешь его имя на мемориальной доске, на борту теплохода, в названии театра, среди имён галереи Славы… Вот и поэт Геннадий Гайда по праву стал одним из героев книги очерков о выдающихся людях матушки Сибири.

Когда-то с еще одним молодым писателем Гайда гостил на севере Иркутской области в городе Бодайбо, где я тогда жил. Были творческие встречи с читателями и споры у меня дома до утренней зари. Конечно, споры о смысле жизни, о предназначении поэзии и прозы… Вспоминая эти встречи, так и хочется написать письмо в вечность с припиской на конверте «вручить Геннадию Гайде лично» такие стихи:

Я счастлив, что в моей квартире

Ты был – сокровище Сибири!

 

Гайда был не просто поэт. Это был философ, просветитель, борец за духовную чистоту творческих порывов. Его наследие – две книги стихов да сборник «Избранное». Может быть, стихи больше и не будут переиздаваться, но важен сам феномен появления такой личности в переломные времена. Он был, как сигнал тревоги за нацию, за состояние её духовности.

В каждом виде общественной деятельности есть «оживляющие» её деятели – неустанные труженики, просветители, лекторы, идейные бойцы, готовые «сразиться врукопашную». Геннадий Михайлович… «жарко и воительно оборонял от чужебесия православный русский дух, воплощённый и в искусстве…». И эта борьба не должна прекращаться не на один день…

«Благо, если входят в литературу робко и стеснительно, как в нее и входил Геннадий Михайлович Гайда, чтобы душевно страстным, любомудрым словом ободрить, оборонить сестер и братьев во Христе, униженных и оскорбленных, чтобы послужить России-матушке, кою христопродавцы испокон ее века норовили заарканить и угнать в полон содома и гоморы».

 

* * *

В целом, книга очерков «Сокровища Сибири» заставляет задуматься о путях русского народа к национальной зрелости. У каждого народа – свой путь на земле. При этом не надо обольщаться техническими достижениями, даже многочисленными победами на поле брани… Под зрелостью нации следует понимать «включение» в общую работу всех лучших качеств национального самосознания, или, по выражению социологов «коллективной души народа».

Можно привести аналогию со средней школой. После её окончания нам выдавали аттестаты зрелости. У этого заветного документа название явно неудачное. Два ученика могут получить одинаковые оценки по всем предметам, но один ученик, говоря поэтически, «впитает в себя все живительные соки своей родины», будет полностью разделять представления большинства её граждан о красоте и справедливости, и станет героем России, а другой ученик – станет диссидентом Абрамом Терцем, который, говоря стихами Маяковского, «по родной стране пройдёт стороной, как проходит косой дождь», да еще и охает родную страну. Действительно, по-настоящему зрелым гражданином будет только первый ученик, у которого сложились гармоничные отношения со своим народом, который исповедует одинаковые с ним духовные ценности. Писатель Алексей Зверев называл их – «коренные черты», писатель Василий Шукшин определил их, как качества, которые русский народ за всю свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения, и которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту.

Коли проверять всех выпускников на гражданскую зрелость по таким качествам, многих придётся оставить без аттестата зрелости. Вот, кажется, огромен, как писатель, сибиряк Виктор Астафьев, запечатленный в очерке «Поле брани…», а не смог преодолеть искушения «прелестями мира сего», не мог одолеть гордыню и высокомерие перед родным простолюдьем. Прости ему Господи… а такой «груз» земных похотей – явный признак незрелости публичного человека.

В книге «Сокровища Сибири» приводятся слова Ф.М. Достоевского: «Если общечеловечноть есть идея национально-русская, то прежде все­го надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с перво­го шагу все изменится. Стать русским – значит перестать презирать на­род свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать на­род наш и националь­ность нашу, так тотчас же начнет и он нас са­мих уважать».

Ну, скажите, как потомок «раскулаченных» сибиряков будет следовать вышеприведённым советам русского гения, если смотрит на народ слишком избирательно и предвзято?! Астафьев презирает «ленивых» крестьян, якобы ставших нищими из-за пьянства и лени. Другой классик русской литературы, певец пролетариев, Максим Горький и вовсе отказывает крестьянству в уважении лишь за принадлежность к сему социальному слою, за патриархальный образ мыслей, за привязанность к матери-сырой земле.

Если и такие выдающиеся русские люди могли ошибаться в оценке родного народа, то что говорить о тех, кто по своему менталитету вообще духовно чужой, исповедует другую религию, проповедует другую эстетику, воспитан на иных этических нормах. Надо задуматься, почему мы называем гражданскую войну «братоубийственной». Хотя, вроде, бедные воевали с помещиками и капиталистами за землю, фабрики и заводы. Обозлённые бедняки – против наглых кулаков, мещан, против продажных чиновников.  А по сути, русские брат на брата подняли руку, брат брата стал убивать…

А посему русской нации еще зреть и зреть! А без национальной зрелости о новом рывке в хозяйственном, духовно-нравственном развитии России и думать нечего. Бодрящим елеем вливаются в душу читателя такие строки из книги очерков: «…К ярости христопродавцев, теряющих власть, светает в родимом краю, тает гибельный сумрак, стихают в кремлевской ограде чужебесные песни и пляски, и чудится русичу, власть нынешняя даст волю слову русскому, и слово, вырвавшись из чужеверного полона, вновь зазвучит по земле русской в боголепной речи, в родимой песне, в древлеотеческой молитве и святом псалме. Чудится, блазнится блаженному русичу; перекрестись, брат…».

 

=======================================

Приложение:

1). В.Брумфилд "Иркутск. Архитектурное наследие в фотографиях". Издательство «Три квадрата». Москва, 2006.

2). Григорий Фрейдин. Журнал «Знамя», 2015-№ 5, стр.179.

3). Юрий Козлов. Журнал «Наш современник», 2018 г., №7. 

4). Шергин Б.В.  Древние памяти. М., «Худ. Лит». 1989. С. 483.

5). «Енисейское купечество в лицах, ХIII – начало ХХ века». Новосибирск, 2012 г. Стр. 8-12

6). В.Цыбин «История русской православной церкви». Издательство Сретенского монастыря, Москва, 2010 г., стр.162.

7). Домострой. Москва, Советская Россия,1990 г., стр.13.

8). К.Кокшенёва «Больно жить». Газета «Завтра».

9). Сергей Солоух «Сопоставляя сопоставимое». «Новый мир», 2018 г., №9. Стр.199.