Елена КРЮКОВА. "ВСПОМИНАЙ МЕНЯ БЕЗ ГРУСТИ...". Таисия Вечерина, Лола Звонарева "Труды и дни Риммы Казаковой"

 

Елена КРЮКОВА

"ВСПОМИНАЙ МЕНЯ БЕЗ ГРУСТИ..."

Таисия Вечерина, Лола Звонарева "Труды и дни Риммы Казаковой"

 

Создать – во многом воссоздать. Труд писателя, что намеревается воссоздать жизнь другого художника, уже ушедшего в царство вечности, без всякого пафоса, сравним со вторым рождением: важно вывести героя к народу за руку – живым и настоящим; важно не упустить ничего из верных и точных, предельно подлинных штрихов жизнеописания, и в то же время не утерять собственной живой интонации – не просто отстраненного рассказчика, но живого человека, любящего, знающего, деликатного.

Важно не утаить самое драгоценное – и умолчать о самом трагичном: о безмерной боли и страданиях любви лучше самого Поэта никто не скажет.

Лола Звонарева и Таисия Вечерина отважились на этот труд написания биографии Риммы Казаковой – не только потому, что обе хорошо знали Римму Федоровну и имели полное жизненное и житейское право, право верных друзей, говорить о Поэте; а еще и потому, что этот ансамбль, этот авторский дуэт счастливо сочетает в себе два пространства: воспоминания давнего друга и мастерство литератора. Книга эта отнюдь не литературоведческое исследование, и в то же время она – не собрание "случаев из жизни", написание которого так соблазнительно для современников большого мастера. Стихи Риммы Казаковой в книге – на каждом шагу, на каждой странице. И тем пронзительнее их музыка, чем достойнее и правдивее звучат голоса обеих женщин, смело обратившихся к воссозданию непростой, насыщенной, драматичной жизни Поэта советских краснознаменных времен.

Слово "поэтесса" – тоже хорошее, вполне уместное тут слово, хоть его и не любила, к примеру, Марина Ивановна Цветаева. Однако скрытая его кокетливость немедленно заслоняется его неоспоримой женственностью. Римма Федоровна была той поэтессой советского яркого века, что вырвалась на просторы большого искусства из недр страданий, из страшной близости великой войны.

А еще она была настолько независимой и настолько самодостаточной (и самостоятельной – это врожденная храбрость: отец – красногвардеец, большевик, политрук, мать родом из героического Севастополя...), что ее тяжело, невозможно приписать к какой-либо группе, внести в реестр: она, с гордо поднятой головой, шла спокойно и мимо новых славянофилов и новых либералов. Ни Юрий Кузнецов, ни Евгений Евтушенко по-настоящему не поняли и не приняли ее, хотя, возможно, делали "хорошую мину при плохой игре". Римма Федоровна была слишком ленинской, слишком ярко-советской – ярче, чем красное знамя нашей страны.

Имя, что дал ей отец, когда она родилась – РЭМО (Революция, Электрификация, Мировой Октябрь) – позже превратилось в привычное слуху "Римма". Вот мы глядим на старые фотографии: Рэмо (или уже Римма?) на набережной Невы, в стройотряде, среди однокурсников... Какие ясные, открытые солнцу и всем ветрам молодые, смелые лица! Да, именно смелость, и ничто другое, стала вектором молодой жизни, ее безоглядного движения вперед. А поэзия – путеводной звездой.

Лола Звонарева и Таисия Вечерина показывают, как в молодой девушке рождался Поэт.

"Пускай не толще волоса,

но – твой, и этим нов, –

не пой с чужого голоса! –

сказал мне Старшинов. –

Пусть на крупицу малую,

на толику ее,

пускай не запевалою,

но главное – свое...".

(...)

Мы шли путями разными

так много долгих лет.

Звенели наши праздники,

тускнели дни от бед.

За что дрались, что грезилось,

на совесть, не на страх

трепещуще прорезалось

и в наших голосах...

 

Это Римма Казакова написала уже в зрелом возрасте, вспоминая былое. "Стихотворение, посвященное Старшинову, стало программным для творчества поэтессы", – пишут авторы книги.

Странно, невероятно, но это так, – биографическая книга о Римме Казаковой читается с жадным интересом и с неподдельным восторгом, что тебе роман приключений; потому что это, во-первых, подлинная жизнь, а правда всегда обжигает, – но еще и потому, что читатель, проживший и переживший ту эпоху, соскучился по ее дерзости, свету, чистоте, честности, по ее праздникам, выросшим на почве потрясающих бедствий, по ее радости, что подчас вырывалась из сгустка отчаяния. А читатель новый, молодой, что знает о том времени лишь понаслышке, из рассказов родных, из книг, фильмов да из интернета, погружается в историю не знакомой ему страны и, захлебываясь, плывет в ней: он, выросший и воспитанный в мире свободы лжи, погони за деньгами во что бы то ни стало, в атмосфере оборотней и перевертышей, внезапно понимает: при всем безусловном трагизме советских лет, на фоне всех кровавых революций, неправедных репрессий и разрушительных войн, там присутствовало нечто, что оказалось ценнее соцветия всех мыслимых и немыслимых свобод новейшего времени: честь, совесть, энтузиазм, порыв – вперед и выше.

Римма Казакова была именно такой: вперед и выше! И ее ясные, прозрачные, беспримесно чистые, по-мужски четкие, пружинящие стихи, что вдруг отсвечивали, как самоцвет, чудом любви и притягательностью нежного женского начала, понимали все. И – любили. Она нравилась многим. Близка была всем. Ее слушали рафинированные эстеты – и невольно подпадали под ее обаяние. Ее слушали, в заводских цехах и на свежем воздухе грандиозных сибирских строек, парни и девушки в рабочих робах – и шепотом повторяли за ней:

Про всё, что было, будет, есть,

большое и минутное, —

про нашу власть, про нашу честь,

про нашу верность трудную.

Ту, что несли из года в год,

как знамя изначальное,

не разменяв на анекдот,

на мелкое, случайное...

 

Это было обаяние большой души и большого сердца: та сила, что делает поэта – поэтом, а человека – человеком.

Римма Федоровна была таким человеком и таким Поэтом.

И авторы книги нам честно и мощно показывают это.

 

Все, что было с Риммой Казаковой – все это было вчера.

А наше вчера – ведь это же почти наше сегодня. Так недавно это все было: на расстоянии руки, протянутой в клубящуюся мглу вечности.

И эта живость, эта вчерашняя жизнь, так незаметно ставшая сегодняшней, тоже подвержена забвению, тлену. Патина времени, зеленый налет на старой бронзе, затянутые паутиной памятники... Римма Казакова, с лицом, загорелым на далеком дальневосточном солнце, выбегает к нам со страниц книги – она не хочет становиться памятником! Поэты рождаются в провинции, а умирают в Москве – это почти аксиома. Да, Римма годы напролет стояла у руля литературной верховной власти; и скольким людям она успела помочь! Дочь политрука, сердце и губы обожжены стихами навек, красивая женщина, хорошо узнавшая на вкус и торжество великой страсти, и предательство, и измены, и пьянство мужа, и счастливые роды, и беспросветные похороны близких... Ее сын Егор Радов стал писателем-маргиналом. Он выбрал свой путь. А перед Риммой Федоровной, так же, как перед всею страной, открывался – а может, разверзался, как пропасть? – путь освобождения от оков, от призраков ГУЛАГа. Что выбрать? Куда идти? Где СССР с его незыблемой правдой и верой в то, что "искусство принадлежит народу"? "Мы впервые начали говорить новые слова о свободе, а СМИ еще молчали", – говорила Римма Федоровна, вспоминая годы перестройки.

Таисия Вечерина и Лола Звонарева всячески подчеркивают то, о чем должны знать современные читатели и этой биографической книги, и поэтических книг Риммы Казаковой: Римма в годы, когда с грохотом рушилась эпоха, ни на йоту не утеряла своей врожденной смелости; каждый ее поступок в те тяжелые годы, когда иные люди искали, чтобы выжить, новые дороги двурушничества и приспособления, а иные просто погибали от голода, в забвении и безвестии, не умея приладиться, не становясь рыбой-прилипалой под огромным днищем давшей течь страны, был поступком человека, что помогал людям. И, более того, – СПАСАЛ людей.

Она спасала – деньгами, письмами, крышей над головой, куском хлеба – онемелых литераторов великого государства, что еще не могли, не умели разговаривать на языке новых времен.

Авторы дают нам услышать голос самой Риммы Федоровны: "История – не пальто, износил, сбросил и купил новое. Наша история выплавлена ценой множества жертв не для того, чтобы так легко и поспешно лишать их смысла. Пройдя самую трудную часть пути, вдруг растеряться, наделать ошибок, позволить себя обмануть. (...) Российская интеллигенция маялась по-разному. Платонов говорил: "И стыдно жить, и грустно умирать". (...) У человека ведь совсем немного лет, которые он может прожить на "высокой ноте". Помните: "Пока свободою горим..." и конец – "Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы". Гений это понимал, что "пока" – срок небольшой и быстро проходит".

А о чем вся эта книга, жизнеописание, биография, житие Поэта, как не о времени, о его безмерной трагедии – неизбежного ухода и небытия, о его бессмертной славе – веры, таланта, счастья жить?

Хорошенькая девушка Рэмо, что стала известной на всю страну поэтессой Риммой Казаковой... Нам ничего не дано предугадать – ни в начале, ни в конце пути. Ибо придет всепожирающее Время и вынесет свой безжалостный вердикт.

Кто читает сейчас Римму Федоровну? Кто любит?

Любят и читают. И помнят.

И те, для кого советские годы святы, прощают ей эти слова: "Я, такая крутая комсомолка в прошлом, такая законопослушная, готовая с радостью сжечь свою молодую жизнь в любой дыре, куда партия пошлет, существо с руками по швам, – вдруг ощутила, что этого во мне не осталось совсем..." – а те, кто сполна вписался в новую политику новых свобод, тихо, молча внимают ей, вбирают вот это, ничем не вытравимое, не убиваемое ничем:

Из первых книг, из первых книг,

которых позабыть не смею,

училась думать напрямик.

И по-другому не сумею...

 

Последняя прижизненная книга Поэта: апрель 2008 года. В этом году Риммы не станет. Предисловие к этой последней книге написала Лола Звонарева. Книга называется "Пора". Символическое название. Как оклик. Как дальнее скорбное эхо. Как бодрое это, комсомольское, звонкое, на прощанье, перед отъездом на вокзал с рюкзаком за плечами: "Пора!":

Не война мой день и не игра.

Так о чем твержу себе я тоже

исступленно, яростно, до дрожи! –

твердо и упрямо: "Что ж, пора...».

 

В последней главе книги собраны слова и высказывания о Римме Федоровне от собратьев по перу. Много имен. Проходят вереницей. Много в словах тех печали, но еще больше любви. Понимания и боли. Правды и красоты. Белла Ахмадулина, Анатолий Приставкин, Сергей Надеев, Игорь Харичев, Елена Исаева, Василий Аксенов, Валерий Ермолаев, Нина Королева, Зинаида Палванова, Гулрухсор Сафиева, Ивайло Петров, Сергей Тетерский... и еще имена, имена... Вот она, посмертная соборность. Это единство памяти. Это – как перекреститься, прошептать: "Царствие Небесное..." – на всю необъятность Будущей Жизни.

В этом году – десять лет со дня ухода в вечность Риммы Казаковой. Теперь там, в небесных просторах русской поэзии, ее дом.

Но ее дом и здесь. На любимой земле.

Ее книги в каждом доме, где любят поэзию.

А Лола Звонарева и Таисия Беседина сделали, на радость и в память нам всем, такую колоссальную работу, за которую им низкий, земной поклон.

 

...И мне судьба подарила встречи с Риммой Федоровной.

Помню ее живой и веселой. Никакой старости: где она, ау! нет ее. И очень красивой: с весело горящими темными, ночными глазами, в черной шляпке с маленькой вуалью, в черной длинной юбке с "коварными" блестками, – мы вместе в Питере, и это 1999 год, двухсотлетие Пушкина, фестиваль, чтение стихов, гуляние вечерами по набережным Невы, Мойки и Фонтанки... И Римма читает стихи. И мы все слушаем, затаив дыханье. Понимаем: это на всю жизнь, с этим мы разъедемся по своим градам и весям и будем жить. А голос этот, негромкий, чуть хрипловатый, то нежный, то взлетающий до звонкости армейской трубы, будет в нас теперь – звучать. Навек.

Мой товарищ стародавний,

суд мой и судьба,

я тобой перестрадаю,

чтоб найти себя.

Я узнаю цену раю,

ад вкусив в раю.

Я тобой переиграю

молодость свою.

Переходы, перегрузки,

долгий путь домой...

Вспоминай меня без грусти,

ненаглядный мой.