Николай БЕСЕДИН. Я ВТОРОЙ, ДРУЗЬЯ, ВТОРОЙ! Стихи

 

Николай БЕСЕДИН

Я ВТОРОЙ, ДРУЗЬЯ, ВТОРОЙ!

 

* * *

Классическая ритмика стиха,

Мне говорят, – беспомощно плоха,

Она, как без взрывателя граната.

Упругий ямб, стремительный хорей

Пора бы в поэтический музей

Сдать в качестве почётных экспонатов.

 

Мол, в наши дни космических ракет

С хлопушкой схожи ода и сонет –

Необходим совсем другой калибр.

Стремительность эпохи, может быть,

И чувственность души соединить

Способен разве только лишь верлибр.

 

Да, я и впрямь растерян иногда

От скорости, с какой летят года,

Рождая леденящий душу ветер.

Но Пушкина и Данте среди книг

Возьму – и словно замирает миг,

Впитавший все минувшие столетья.

 

И тащится всё также не спеша

Кибитка по степи или душа,

В обличие Вергилия стенает.

Михайловские рощи или ад

Не только о минувшем говорят,

Но будущее мне приоткрывают.

 

Прости, Верхарн*, ты вовсе не причём,

Твои слова горят живым огнём

Добра и правды, времени ваятель.

В какую б форму ни облечь слова,

Поэзия останется мертва,

Пока не вложишь сердце, как взрыватель.

-----------------------------

*Замечательный мастер стихотворной формы, Верхарн новаторски использовал так называемый верлибр (свободный стих), подчиняя само ритмическое движение стихотворения задаче полного и выразительного воплощения.

 

ПРИГОРОД

И вот начинается пригород.

Как будто в предверьи кантаты,

Когда ещё стулья двигают,

Рассаживаясь, оркестранты,

Когда контрабасы простуженно

Откашливаются – си-до-ля-ми,

И диски ударника кружатся

От света над антресолями.

Ещё лишь слегка угадывается

Флейта в минорной тональности,

И скрипки в полтона радуются

Ещё предстоящей радости.

Но вот, фрак раскинув крылато,

За пульт дирижёр поднимается,

И первые звуки кантаты

В аплодисменты вплетаются.

Потоками звуков и света

Сонный покой расколот.

Тогда и поймёшь, что это

Начинается город.

 

* * *

Вы просили свободу и зрелищ,

Ибо хлеб был у вас на столе.

Вы Советами вдоволь наелись,

Жизнь обрыдла на русской земле.

Вас пленили Канары, Парижи,

Зашаманила сытость витрин.

Вам заморские гульбища ближе,

Чем задумчивость русских равнин.

Что ж, просите, берите, хватайте

Всеми членами ваших телес,

Предвкушая блаженство на сайте

Всех семи либеральных чудес.

Что ж, клянитесь в любви забугорью,

Призывайте Россию распять

За её сострадание горю

И упорство за правду стоять.

Всё пройдёт. И истории ветер

Разметёт весь ваш дом на крови,

Чтобы стало светлее на свете

От великого дара любви.

 

В КИНО

Фильм показывали про бедность,

И была в этой бедности бездна,

Из которой на миг не вылезти

Ни людской и ни Божьей милостью.

И сидели притихшие зрители,

Те, что это не просто видели,

А которые сами жили

В этой трижды проклятой были.

И когда обе бедности в зале

Словно встретились вдруг глазам,

Кто-то крикнул голосом твёрдым:

«Эй, механик! Какого чёрта

Ты завёл нам эту обедню?

Покажи-ка лучше комедию».

 

* * *

Привычный мир уходит понемногу,

То плача, то смеясь, то матерясь.

И только боль берёт с собой в дорогу,

Что подлецам отдал над Русью власть.

Закатный свет мерцает от прохлады,

И тает, тает в небе синева.

Мне ничего теперь уже не надо,

И стынут на губах моих слова.

Да, к истине всех ближе только дети,

Но им ещё не верят ни на грош,

И старики, но им на белом свете

Уже не верят, чтя обман и ложь.

Ведёт слепой слепого по дороге,

Ведущей их в погибельную тьму.

«Народ безмолвствует…».

                        И равнодушны боги.

Иль мир любви не нужен никому?

 

* * *

Меня не слушаются вещи,

Весь день они со мной враждуют:

То падают, то протестуют

Своей недвижностью зловещей.

Мне ничего не удаётся.

И мысли тоненькая нитка,

Как ни прочна собой на вид она,

Всё почему-то рвётся, рвётся.

Не зная, что всё это значит,

Ругаю волю, неуменье,

И что так редко вдохновенье,

И что так часты неудачи.

Но иногда мне так понятна

Причина этой невезучести,

Но я боюсь признаться в участи,

Что ты лишь в этом виновата.

 

* * *

Когда уснёт великая Москва

Под тихую молитву снегопада,

Мне кажется, что ты садишься рядом,

В туманном свете зримая едва.

На голове больничный белый плат,

И сквозь халат видны худые плечи.

Я говорю: «Как рад я нашей встрече.

О как тебе, любимая, я рад!

Присядь поближе, прислонись к плечу,

Я обниму тебя и приласкаю…».

А ты уходишь тихая такая,

И тонкая, подобная лучу.

 

* * *

По шоссе ленивым хороводом

Гонит ветер листья за село.

Белым пухом по спокойным водам

Бабье лето тихо уплыло.

С каждым днём всё больше леса просинь,

Пахнет гарью с убранных полей.

И задумчиво гадает осень

На ромашках о любви своей.

 

* * *

Пути к известности исповедимы:

Мелькайте чаще на глазах у тех,

Кто в речь, в статью ли вставит ваше имя,

И вот уж обеспечен вам успех.

Ценя свою поэзию с излишком,

Ну, кроме Пушкина и может быть Рембо,

Моих стихов из нераскрытой книжки

Прочтите хоть с десяток.

                                     Что – слабо?

 

ШУТКА

Я второй, друзья, второй!

Не судите очень строго,

Что нескромен я порой.

Ну а первый… Первых много.