Владимир ПОСТНОВ. МУЗЕЙНЫЕ ЗАМЕТКИ. Коммерциализация культуры

 

Владимир ПОСТНОВ

МУЗЕЙНЫЕ ЗАМЕТКИ

Коммерциализация культуры

 

Этим жарким летом довелось мне посетить три наших известнейших музея-заповедника: Абрамцево, Павловск и Эрмитаж. В последний раз в Абрамцево и Эрмитаже был много-много лет назад. Потянуло…

В подмосковном Абрамцеве нашу экскурсионную группу встретила еще довольно молодая, бойкая женщина в темно-синем джинсовом костюме и энергично начала свой рассказ об усадьбе, людях, живших и любивших этот некогда гостеприимный дом. История этого намоленного великой русской культурой незабываемого места была мне известна, но никогда не вредно освежить свою память, получить новые знания.

В кабинете Сергея Тимофеевича Аксакова, как и в прошлое посещение, экскурсовод остановила наше внимание на небольшом письменном столе и простом дубовом кресле на колесиках, сидя на котором работал над своими произведениями Сергей Тимофеевич, и на другую реликвию – диван, любимое место отдыха Николая Васильевича Гоголя. И давние воспоминания о посещении музея всплыли вновь, захотелось услышать подробности об их непростой дружбе…

Очнулся, когда наша группа уже ушла в соседний зал. И тема была другая – приобретение имения Саввой Ивановичем Мамонтовым. Скорость подачи материала экскурсоводом для моего восприятия зашкаливала, она была на уровне подачи краткой информации нашими шустрыми теле-корреспондентками в последних известиях. Речь пошла о таланте Саввы Мамонтова объединять вокруг себя замечательных художников, артистов, музыкантов, посещавших Абрамцево и творчески работавших там.

Их созвездие всегда поражает воображение: И.Репин, В.Поленов, В.Васнецов, А.Васнецов, В.Серов, К.Коровин, С.Коровин, В.Суриков, Н.Нестеров, М.Врубель, И.Остроухов… Следует добавить имена Ф.Шаляпина, К.Станиславского, А.Кони. Всех не перечисляю.

Вышли в зал, где представлена копия известнейшей картины Валентина Серова «Девочка с персиками». Как и на картине, в этой комнате стоит большой обеденный стол, у окна видим кресло со спинкой в виде лиры. Об этом шедевре русской живописи Игорь Грабарь писал: «Бывают создания человеческого духа, перерастающие во много раз намерение их творцов. И к таким же созданиям надо отнести и этот удивительный портрет. Из этюда «девочки в розовом» или «девочки за столом» он вырос в один из самых замечательных произведений русской живописи, полную глубокого значения картину, отметившую целую полосу русской культуры». Внимательно изучаю пространство комнаты. Снова смотрю на неповторимую картину. Обращаю внимание на подпись под рамкой. Читаю: авторская копия?! Удивительно, оказывается, в Абрамцеве имеется копия самого Серова…

Экскурсия продолжается, информационный поток не прерывается. Гид знакомит с портретами родственников Саввы Ивановича Мамонтова, рассказывает об их дальнейшей судьбе. Время экскурсии пробежало довольно быстро. И вот мы уже с сожалением покидаем этот удивительный дом.

Экскурсовод интересуется имеющимися вопросами. Молчание… Выдерживаю паузу и спрашиваю:

– Обратил внимание на надпись под картиной Серова «Девочка с персиками». Она обозначена как авторская копия.

Экскурсовод сначала кивает головой, потом, немного задумавшись, говорит: «Нет, это не авторская копия» и называет фамилию неизвестного мне художника. Извиняясь, задаю второй вопрос.

– Обратил внимание на рояли, стоящие в доме, четыре или пять инструментов.

– Не может быть. В доме всего два рояля, – самоуверенно отвечает наша путеводительница.

– Больше двух, – не сдаюсь я, тем самым снижая названную мной цифру, и автоматически верчу в руках свой маленький фотоаппарат в голубом футляре.

– Спорим на ваш фотоаппарат, – энергично говорит гид.

– Спорим, – отвечаю я с некоторым удивлением и смущением.

Однако разговор обрывается, и наша путеводительница уже ведет нас по территории усадьбы. Идем по парковым дорожкам, мимо небольшой церкви Спаса Нерукотворного, построенной по проекту В.Васнецова. Сегодня она закрыта для посетителей. Наша группа идет дальше. Останавливаюсь, не могу пройти мимо могилы, где похоронена вечно живая «девочка с персиками», Вера Саввишна Самарина, дочь Саввы Мамонтова.

Догоняю нашу группу. Экскурсовод предлагает понюхать иголки пихты, растущей недалеко от аксаковского дома. Они издают приятный терпкий запах. Начинаем прощаться. Смотрю на экскурсовода, она, как бы отвечая на мой взгляд, говорит: «Ах да, относительно роялей. Конечно в доме два рояля, но, правда, есть еще один – советского производства». Спорить не стал, поскольку она не права, утверждая о двух роялях. Неприятно было лишь то, что, если советский, то можно не считать, или это уже не рояль?

Уезжал из Абрамцева на автобусе, как и приехал. Смотря в окно на приветливо мелькавшую листву деревьев, почувствовал в себе не совсем внятное чувство разочарования, совсем не похожее на прошлые посещения. Помнится, тогда сердце переполнялось гордостью за наших гениальных художников, любивших все русское, национальное, переживавших за будущее России и ее место в мировой культуре…

«Думы мои думушки, боль в висках и темени…» через две недели я уже подъезжал к Павловску. Вот и вход в парк. Не один раз я бывал в этом великолепном музее-заповеднике, и всегда чувство благородного удивления вдохновляет меня, когда созерцаю этот дивный ландшафт, над созданием которого в свое время трудились Камерон, Воронихин, Кваренги, Росси… С наслаждением смотрю на живописные виды, открывающиеся как в сказочном сне: березовые перелески, лесные дорожки, аллеи, мосты и мостики, павильоны, скульптуры.

Нежным лебединым адажио открывается Круглое озеро, чаруют запруды и пруды, впадающие в реку Славянка. На водной глади тесно прижатые друг к другу изумрудные блюдца держат золотистые кувшинки. Их так много, что глаз воспринимает этот разлив цветов как сказочный ковер. Подхожу к воде ближе. Среди кувшинок плавают утки и селезни, они одобрительно поглядывают на маленьких утят, непрерывно ныряющих и тут же выныривающих. Посетители парка с улыбками снимают на кино- и фотоаппараты эти радостные мгновения жизни.

По липовой аллее приближаюсь к шедевру мирового зодчества – Павловскому дворцу, великолепие которого уже на расстоянии звучит музыкой торжественной увертюры. Перед дворцом широкая площадь, по ее периметру стоят разноцветные палатки, идет бойкая торговля сувенирами. Неожиданная удача: в кассе можно купить билет и почти сразу попасть на экскурсию. Надеваю бахилы и с группой вхожу в первый зал.

Экскурсовод – женщина средних лет, интеллигентно-сдержанно и интересно ведет рассказ о царственных обитателях дворца… Всегда останавливаюсь около стендов с фотографиями дворца, разрушенного фашистами во время Великой Отечественной войны. Трудно представить, какую колоссальную работу совершили наши реставраторы, подняв из руин Павловское великолепие.

Переходим из зала в зал, бывшие кабинеты, гостиные, спальные комнаты. Останавливаюсь около экспонатов, где представлены дневники еще совсем мальчика Павла, будущего царя. Каллиграфическим почерком записаны учебные и прочие дела за день. Экскурсовод подчеркивает большую загруженность царевича еще в ребяческом возрасте. Оказывается надо много трудиться, чтобы занять царский престол.

Вдруг наша группа внутренне вздрагивает от громкого крика:

– Давайте проходите скорее, вы задерживаете следующую группу.

Я не понял, чей это крик, но он прервал внимание к рассказу нашего гида. Идем дальше. Однако прошло всего несколько минут и нас обгоняет разгневанная женщина, по всей вероятности, распорядительница, и громко на пределе своих голосовых связок изъясняет:

– Ну, сколько можно говорить! Быстрее, быстрее, вы здесь не одни!

На минутку мы вместе с экскурсоводом замираем на месте, где стоим. Крайне неловкое короткое замешательство, которое явно диссонирует с окружающей нас античной экспозицией.

Смотрю на находящиеся совсем рядом предметы античного искусства и как бы слышу: « Из всех знаний нравственная наука, может быть, есть самая нужнейшая, но ей не обучаются» – Пифагор.

Заканчивается наша экскурсия. Группа идет снимать бахилы, подхожу к нашему гиду, благодарю за интересную экскурсию и спрашиваю:

– Помнится, если не ошибаюсь, я был здесь в 2003 году. И при входе во дворец и по выходе из него прекрасные девушка и юноша играли на старинных духовых инструментах и в одеждах той поры. Запомнилось, когда я входил во дворец, они исполняли известную мелодию Боккерини «Менуэт». Женщина-экскурсовод, немного нахмурившись, кратко ответила: «Пришло новое начальство…». И, поблагодарив меня на добром слове, ушла.

После посещения Павловского музея через пару дней удалось попасть в залы Эрмитажа. Приобрести билеты на этот раз оказалось сложнее. Пришлось постоять в очереди около часа. Осчастливленный возможностью купить билет, вхожу в здание этого уникального музея. Более получаса жду, когда нашей группе назначат экскурсовода и мы пойдем по историческим залам Эрмитажа. Наконец появилась миловидная девица-гид и начала свой рассказ с истории Эрмитажа, когда и кем был задуман, как расширялся, пополнялся новыми картинами и экспонатами.

– Свою новую жизнь музей начал после Октябрьского переворота, – говорит она.

– После Великой Октябрьской революции, – не выдерживаю и поправляю ее.

– Да, – говорит она, слегка улыбаясь. – Но правильнее говорить, после переворота.

Такая самоуверенная напористость девицы неприятно задевает меня и мне становится понятной вся ангажированность ее дальнейшего рассказа.

Мы переходим из зала в зал, чуть ли не толкаясь с экскурсионными группами, идущими нам навстречу. Посетителей музея так много, что в залах приходится прислушиваться к голосу гида. Как и в Павловском дворце, около экспонатов и картин молодежь, и не только она, фотографируется. Девицы задирают ножки, как принято на фотографиях, рекламирующих женскую одежду. Некоторые болтают по телефону, царит вокзальная суета. Вот иностранка с айфоном в руках продолжает объясняться с кем-то около шедевра Рафаэля, не обращая внимания, что наша группа подошла к этой знаменитой картине и экскурсовод начал рассказ.

Чувствую, что теряю музейную ауру, и отхожу от группы. Мне сегодня некомфортно здесь. В таких случаях просыпается как бы ретроспективное зрение. Около сорока лет тому назад я тоже шел по залам Эрмитажа. Мой старший товарищ по работе Борисов П.В., зная, что буду в деловой командировке в Ленинграде, попросил меня встретиться с Борисом Борисовичем Пиотровским и передать ему привет и какой-то скромный подарок.

Вот тогда я шел спокойно, без всякой толчеи, завороженный непревзойденными работами гениальных художников прошлых веков, искусных мастеров своего дела. Экскурсионные группы не мешали друг другу, завораживала аура восприятия прекрасного. Еще бы немного и я опоздал к назначенному часу.

Борис Борисович встретил меня доброжелательно, усадил в кресло. Я выразил восхищение музеем, великолепной обстановкой залов. Передал привет и скромный презент с пожеланиями здоровья и успехов от Петра Васильевича.

Тогда много писалось и говорилось об открытии золотой кладовой Эрмитажа. Поэтому я задал несколько вопросов по этой теме. Пиотровский рассказал мне о золоте скифов, украшавших золотую кладовую. В то время детям до 13-14 лет посещать золотую кладовую не разрешалось. Тем не менее, я спросил:

– Борис Борисович, в отпуск собираюсь приехать в Ленинград с десятилетним сыном. Нельзя ли ему посмотреть золотые изделия скифов?

– Владимир Александрович, давайте не будем нарушать установленное правило, – ответил директор Эрмитажа.

Мы еще о чем-то поговорили и тепло распрощались.

Из далекого прошлого вернулся в суету нынешних эрмитажных залов. И почему-то мне вспомнилось мудрое изречение Монтеня: «Прекрасное, когда оно не к месту, перестает быть прекрасным». Конечно, все пространственное богатство Эрмитажа не перестает быть прекрасным. В данном случае имею в виду условия постижения увиденного, восприятия прекрасного. Мне было дискомфортно воспринимать великое искусство в шумящей людской массе, напрягать слух, внимая словам экскурсовода, ловить настроение, переданное великими шедеврами гениальных мастеров живописи.

Известно, что восприятие культуры художественного мира – важный фактор воспитания прекрасного в человеке. И, естественно, способы его взаимоотношения со зрителями должны быть адекватными. На мой взгляд, наметившаяся коммерциализация музейного пространства не служит укреплению его благородной роли.

Я вышел из музейной толчеи на Дворцовую площадь с чувством определенной досады и усталости. И с облегчением вдохнул в себя свежесть влажного прибалтийского ветра.