Александр ЛЕОНИДОВ. ПРИКРОВЕННЫЙ БИСЕР ВЛАДИМИРА КРУПИНА. Русский православный мир - базальтовая нерушимая плита

 

Александр ЛЕОНИДОВ

ПРИКРОВЕННЫЙ БИСЕР ВЛАДИМИРА КРУПИНА

Русский православный мир - базальтовая нерушимая плита

 

О Владимире Николаевиче Крупине, явлении в нашей литературе ярчайшем, значительном, написано и сказано много. Мой же обзор – не столько о самом Крупине, сколько о смелом эксперименте «Дня литературы», электронных книжках Крупина. Впервые увидев рассказы Крупина не в привычном бумажном варианте, а на экране – я задумался: уместно ли? Насколько тончайшее кружево словесности Владимира Николаевича совместимо с новомодными гаджетами? Не ошибка ли это – поставить его в один ряд с юнцами, жизни вне компьютера не мыслящими, сросшимися с клавиатурой?

Крупин для меня, как для рядового читателя и рядового почитателя его светлого дара, – прежде всего, Традиция. Он воплощает собой и в себе традицию слова, оборота, образа, самой амплитуды мышления классической русской литературы.

 Для себя я называю его «старцем» – естественно, ни в коей мере не связывая с возрастом. Есть старчество в Церкви, особое, монашеское наставничество, незамутнённый колодец духа, откуда черпают послушники неформализованную чистоту предания.

А поскольку русская литература очень и очень близка к Церкви – то и в ней есть своё, «литературное старчество». Те, кто связывают собой всё духовное пространство от Нестора и «Слова о полку Игореве» до современных молодёжных исканий, ледяных узоров мрачного постсоветского реализма. Ведь эти очень и очень разные труды – не должны сводиться ко всем очевидной разнице: в каком-то смысле творчество пращуров и правнуков – одно…

Уроженец огненного 1941 года Владимир Крупин, на мой взгляд, вполне вписался (хоть и неожиданно) в виртуальную полку электронной книги. Он не потерялся без бумаги, как не потерялось «Слово о полку Игореве» без пергамента. Посеянные им в далёком 1974 году «Зёрна» (его первая книга) дали щедрый и добрый урожай не только на ниве твёрдых и мягких обложек, но и на «планете иной» – когда расцвели семена русского слова в интернет-сети, поливаемые слезами и кровью безвременья.

Признанный мастер такого уже исторического явления, как «деревенская проза», лауреат былинных премий (Всероссийская литературная премия им. Святого благоверного князя Александра Невского, Патриаршая литературная премия), отсылающих фантазию ко временам берестяных грамот и святой Руси первоначальной, – Крупин хорошо вписался в электронные библиотеки, обретя в этом формате издания некие новые, порой неожиданные грани и оттенки.

Удивительное сочетание, сквозной нитью проходящее через весь путь Крупина – сочетание миролюбия, умиротворения и качеств бойца, борца, несгибаемость. Казалось бы – противоречие. На самом деле – неизменное стояние в истине, как он её понимает, посреди обтекающей этот камень мутной реки времени с его суетными переменами. Камень на стремнине – ни на кого не нападает, никого не атакует, но и никуда не смещается. Вся дрянь, однодневность, плывущая по течению, бьётся в него, ломается об него, пытается сдвинуть, уносится пенным потоком в никуда – а миролюбивый и непобедимый камень всё там же и всё тот же…

Крупину досталось от всех – и от советской власти, и от антисоветской. И от атеистов, и от фарисействующих. И в редакции издательства «Современник», в тихие 70-е,  и в журнале «Новый мир» в 80-е. И за твёрдо явленную в ряде открытых писем позицию, и от ельциноидов – редактируемому им журналу «Москва». Когда оглядываешься на всё это бурление лет, то недоумённо спрашиваешь себя: и где они все, щепки и брёвна, нанесённые потоком на неподвижного Крупина? Он вот есть, и прекрасно выглядит в электронной, молодёжной версии книг, активно работает, а все эти парторги 70-х и перекрасившиеся «парторги» 90-х – где? И Брежнев, и Ельцин успели стать «древней историей», а Крупин историей не стал, он ваш и мой современник, он в одном строю с самыми юными авторами, и не пытается занять какую-то особую рубрику-ложу. Его вполне устраивает компания по электронным публикациям, и он вполне органично в ней смотрится!

Но не молодится – ему это не нужно. Все современные грязные наносы сиюминутности – всякие гей-парады, толерантности, безобразия ИНН, электронные карты – отражает так же, как и десятилетия назад всякую кипень отражал своей непоколебимостью. От чего светло на душе и радостно: как то прошло, так и это пройдёт!

 

* * *

Что свойственно в первую очередь электронным публикациям Крупина, о которых я обещал поговорить? Образ «прикровенного бисера» возник у меня в голове с первых же строк на экране. Это тот же самый Крупин, но это и иной Крупин. Экран оттеняет то, что бумага, может быть, не всегда давала мне понять.

Бисер нельзя метать перед свиньями, но его нельзя и прятать, скрывать – как евангельский, закопанный в землю талант. Что может соединить глубину и ясность? Только прозрачность вод! Когда вода чиста – то даже самое глубокое дно кажется и близким, и как на ладони. Чистота воды как бы скрывает глубину простотой и отчётливостью: кажется, что тут по щиколотку, а на самом деле – метры и метры…

Так и слово. В нём нет никакой эзотерики, герметики, зауми. Нет набивших оскомину замахов на элитарность книги, когда заранее защищая свою непонятность, автор ссылается – «это чтение не для всех». Когда он выступает собственным адвокатом, и требует «понимания» ещё до чтения, опасаясь, что вместе с чтением понимание не придёт…

В Крупине этого нет – отчего его легко читать в электронном виде, где почти невозможно читать, например, Леонида Леонова. Малая форма прозы, простота и деревенская житейская незамысловатость ситуации, тонкий добродушный юмор, порой стилистика байки, прибаутки на завалинке…

Это можно в равной степени сказать о читаемых с телефона записках «С УТРА ПОРАНЬШЕ», рассказах цикла «ЧТО Я ЕЩЁ МОГУ УВИДЕТЬ», фантастических и чудаковатых «протоколов» (с ироничным намёком на бездны Нилуса) вятских мудрецов» «МЫ – ЛЮДИ, НО ВЯТСКИЕ».

И про рассказ «ЦВЕТОК С РОДИНКОЙ», и про путевые заметки из Святой Земли, и в отношении повести «НЕДЕЛЯ В РАЮ», за которую больше всего тревожишься: повести и романы тяжело идут в гаджетах, тут чем короче – тем восприимчивее, особенность носителя, но…

Прочитаешь – и не заметишь объёмов. За простотой и деревенской хитрецой – смыслы, притчи, символизм, понятные только тому, кто «в теме», отсылки, связывающие маленькие сельские бытовинки со звёздным небом и нравственным законом в человеке (то есть к двум загадкам, поражавшим Иммануила Канта).

В каждой фразе – многие планы и ассоциации. Например, в сухом с виду изложении современного положения в Палестине я увидел прикровенные думы, в том числе, и о русском духе, русской литературе:

«Исторически сложились три ветви управления Святой Землёй: христиане, мусульмане, иудеи. Их отличает от язычества исповедование единобожия. Русское правительство очень много помогало сохранению святынь Палестины…».

В таком стиле я, школьник 80-х, делал «политинформации» для своего класса. И, обманутый этой протокольной обыденностью, я вдруг с замиранием сердца вижу дальше:

«…Святая Земля и жива-то только за счёт православных паломников из России. Это люди совершенно бесстрашные. Когда усиливалось противостояние израильтян и палестинцев, приток паломников истончался и только русские богомольцы по-прежнему стремились в Святые пределы земной жизни Иисуса. Для них умереть в Святой Земле – предел мечтаний».

Разве это только о Палестине географической?! Да тут же каждая буковка вопиет о «Палестине Духа», об особой, обратной симметрии души паломника по отношению к стяжателю и «детям века сего»!  Где другие боятся умереть – там сии жаждут. Откуда уезжают – туда они приезжают…

Так шли русские предки Крупина на самый северный из Северов, где никто, кроме русских, выжить не может, да и не захотел бы. Так ставили города на «палестине» вечной мерзлоты (напомню, «палестина» – «крайняя земля», туземцы называли её «Ханаан», а для пришельцев она край пути и стремлений). Так сегодня русские мальчики и девочки несут на руках русскую литературу, «проклятую и убитую» Астафьевым и астафьевцами («Прокляты и убиты» – книга, в которой маститый, но быстро перекрасившийся автор не только второй раз убивает защитников Отечества, но и непонятно зачем проклинает их. Критики не раз изумлённо вопрошали: «Ну ладно, допустим, «убиты» – хотя защитников Родины принято считать бессмертными. Но кем прокляты-то?!» – Немцами? Самим Астафьевым? Или кем?!), из сытной кормушки разного рода «певцов партии» вмиг ставшую камнем, мельничным жерновом на шее.

Другим плохо – а «особым русским» в радость: без тиражей, без гонораров, без поддержки… В такой литературе и воздух чище, и толчеи меньше. Как на Крайнем Севере, куда первопроходцы сквозь пургу за тем же и шли – в СВОЮ Палестину.

 

* * *

Все века русской истории и народа сводит крупинская притча-сказ воедино. Как гусиное перо древних авторов и электронная версия текста сошлись в его публикациях, так и архаика встречается с новой техникой, текущие реалии – с вечными ценностями. Вот, приведу, за малостью места, лишь один лакомый кусочек электронного текста, мерцающего окном высоких технологий и одновременно деревенских изб:

«…Афанасья идет за Авдеем. Стучит в его окно и восклицает:

– «Эх, балалайка, балалайка, балалайка лакова! До чего же ты дово­дишь – села и заплака­ла». Авдей, золотко, жи­вой? Выходи, дитятко!

Авдей появляется на крыльце. Без балалайки, с маленьким приемником.

– Ой! – изумляется Афанасья. – Лопотина-то на те сколь баска!

– Афанасья, – сурово говорит Авдей, – кур укороти, а то я их оконтужу. Боле они у тя воровасты».

Как причудливо и интересно сплетаются разноцветные нити интонаций и форм из разных веков. Чувствуешь и маслянистый блинный смак народной сказки, и золочёный отблеск церковно-славянского, и загадочные омуты достоевщинки, и симметричную простоту, разлинённость колхозного строя. И «остатни времена» русского лихолетья – тоже ведь позвякивают черепками битой посуды!

И если электронная книга обращена в первую очередь к молодому читателю, то Крупину, безусловно, есть что этому читателю сказать. Он может сводить нас в музей былых форм, но сам – далеко не музейный экспонат.

Увлекательная игра, поиск прикровенного во мхах предельной простоты бисера непреходящих истин – вот куда приглашает нас автор, теперь и через интернет. Не мечет, перед кем не надо, – но и в землю не закапывает. Не опускается, но и не возносится. Ровня. За то и ценим, и дорог…

Слова Крупина – обладают и каменным спокойствием и каменной несокрушимостью. Они вселяют подспудно, даже вне и сверх сюжета – уверенность в Вечности, спокойствие космической уравновешенности. Они не наступают, не атакуют, не кричат «ура!» – но и не отступают никогда и никуда. Они здесь, на стержне, на оселке мира, и никуда им оттуда уже не сойти.

Крупин пишет о той базальтовой нерушимой плите, на которой лежит русский православный мир, и поверх которой буйствуют пешие и конные, растут и вянут разные посадки, выпадают и тают снега времён. Сама же плита – всё принимает, всё выдерживает и ни от чего не сдвигается.

Такое удивительное сочетание серьёзности и оптимизма – бывает только в речах старцев церкви. И у Крупина…

Уфа