Евгений КАЛАЧЁВ. ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ… О книге Николая Иванова «Свете тихий»

 

Евгений КАЛАЧЁВ

ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ…

О книге Николая Иванова «Свете тихий»

 

С чего все началось? Роясь в поисковой системе интернета, можно сказать, случайно наткнулся на новеллу известного писателя Николая Иванова «У синей реченьки». Потом в газете «День литературы» прочитал критическую статью на полуфиналистов национальной литературной премии «Большая книга» Валентины Ерофеевой, где упоминается его последняя книга «Свете тихий», и интерес к прозе Николая Иванова вспыхнул с новой силой.

 Первая же новелла из этой книги «Золотистый-золотой» полоснула по сердцу. Цитирую:

«…И, выслушав ее тихий стон, тоже седой, задерганный противоречивыми приказами, обвиненный во всех смертных грехах политиками и правозащитниками, ни разу за войну не выспавшийся подполковник дал команду выстроить под палящим солнцем полк. Весь, до последнего солдата. С боевым знаменем.

 И лишь замерли взводные и ротные коробки, образовав закованное в бронежилеты и каски каре, он вывел нежданную гостью на середину горного плато. И протяжно, хриплым, сорванным в боях голосом прокричал над горами, над ущельем с остатками банд, над минными полями – крикнул так, словно хотел, чтобы услышали все политики и генералы, аксакалы и солдатские матери, вся Чечня и вся Россия:

 – По-о-олк! На коле-е-но-о!

 И первым, склонив седую голову, опустился перед маленькой, босой, со сбитыми в кровь ногами женщиной.

 И вслед за командиром пал на гранитную пыльную крошку его поредевший до батальона, потрепанный в боях полк…

 … Сейчас знамя по приказу молодого седого командира само склонялось перед щупленькой простоволосой женщиной. И оказалась вдруг она, вольно иль не вольно, по судьбе или случаю, но выше красного шелка, увитого орденскими лентами еще за ту прошлую Великую Отечественную войну…

 … И продолжал стоять на коленях полк, словно отмаливал за всю Россию, за политиков, не сумевших остановить войну, муки и страдания всего лишь одной солдатской матери. Стоял за ее Женьку, рядового золотистого воина-пограничника. За православный крестик, тайно надетый и прилюдно не снятый великим русским солдатом в этой страшной и непонятной бойне»…

 А после чтения, после затухания эмоций возникли вопросы. Много вопросов. Например, почему так разорвано информационное литературное пространство нашей страны? Почему даже писатели не читают друг друга, не говоря уже о простых людях? Почему «суровая и вездесущая рука рынка» не отрегулировала, не донесла во все уголки нашей, пока еще необъятной, страны и информацию о книге и саму книгу, как носительницу уже иной – кодовой, генетической информации о русском корневом характере?..

 Который проявлен буквально во всех персонажах книги. Взять хотя бы новеллу «У синей реченьки»:

 «Домик Нади тоже увиделся обшарпанным и еще более кособоким, чем наш. На мой осторожный стук внутри него завозились, и неожиданно забилось сердце от осознания простейшей истины: здесь, на войне, единственно близким человеком после Бауди у меня оказалась Надя. Желавшая, чтобы я был всегда в тепле. Она неожиданно оказалась права – тельняшка не греет. Погоны не спасают. Звания и знания никому не нужны. Дождаться солдата с войны могут только женщины…

 Но дверь открыла незнакомая девушка… Маленькие худенькие плечики затряслись в подавляемом плаче.

 – Что?

 – Надя…

 – Что Надя?

 – Она тогда поехала в Моздок. На рынок… Она была в том автобусе, который взорвали на переезде…

 … И вдруг мы с Баунти одновременно вздрогнули: зазвучало до боли знакомое:

 У синей реченьки, под красным солнышком

 С тобой мы прятали от всех любовь…

 

 Как она танцевала!

 – Не плачь, Тигрыч.

 Не плачу… И я еще вцеплюсь в горло всем, кто убил Надю. Не потому, что пьян, а потому что я русский офицер и никому не отдам ни своих погон, ни России, ни веры, ни любви.

 Вот только не танцует в кафе Надя…».

 И так с каждой новеллой я взбирался на эмоциональный пик, пока не дошел в своем чтении до 2-й части книги «Вход в плен бесплатный, или расстрелять в ноябре». Здесь автор продемонстрировал свое умение надолго «приковать» меня, читателя, к достаточно длинному повествованию. Написанному без какого-либо излишнего пафоса, без эмоционального нагнетания. Просто, сдержанно, неторопливо, без особых сюжетных изысков, с уважением к себе, с уважением ко всем персонажам повести, с уважением ко мне, читателю. Правдиво, без лукавства. И этот текст «без затей» вызывает, может быть, не такие ярко-взрывные эмоции, как короткие новеллы, но более глубокие, я бы сказал, глубинные чувства и мысли о войне и мире, и о том – зачем мы пришли в этот мир и как из него уйдем: с достоинством ли?

Повесть автобиографична, оттого хочется поблагодарить автора и за выдержку, и за «скромный» героизм, и за то, что выжил и написал прекрасную книгу. Книгу нужную нам всем – и молодому нашему поколению, и нашему Государству. Государству нужна патриотическая идеология, если оно хочет сохраниться. А формируют такую идеологию не только телевидение или интернет (там её пока больше разрушают), но и такие книги. Такие книги и герои, как Павка Корчагин из романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Такие герои из новелл «Цвета хаки» Николая Иванова. И тот, кто думает, что Государство может обойтись без литературы, без таких книг как «Свете тихий» Николая Иванова, тот сильно ошибается.

 Книга «Как закалялась сталь» продавалась во всех книжных магазинах страны, имелась в наличии в любой библиотеке, переиздавалась десятки раз. Книга «Свете тихий» Николая Иванова напечатана тиражом 1000 экземпляров. Здесь хочу процитировать выдержку из статьи «Общенациональное творческое будущее» Василия Дворцова (ДЛ №12(266)): «…член союза писателей СССР имел от государства множество льгот: квартиры, творческие дачи и командировки, пенсии, гонорары от 250 до 800 рублей (при долларе в 60 копеек) за авторский лист. И тиражи – от малых в 25 000 экз., до миллионных, да с переводами на разные языки…».

 Кто-то подумает, что я ностальгирую по «великому» прошлому – Советскому Союзу. Это не так – я против идеологического давления, государственной цензуры в угоду сомнительной коммунистической идеологии, которая разрушила и уничтожила созданное и моими предками, в том числе, огромное и достаточно справедливое государство под названием Российская империя; уничтожила ради призрачной цели – коммунизма – миллионы людских жизней…

 Но если попытка контрреволюционного реванша в девяностые годы прошлого столетия и первых двух десятилетий двадцать первого века не удалась, а это реальный факт: девять из десяти крупнейших банков в современной России государственные; весь газ и все газовые службы в стране государственные; вся нефть, за исключением Лукойла, тоже принадлежит государству; весь военно-промышленный комплекс принадлежит государству; почти восемьдесят процентов промышленности – это тоже государство; самые лакомые сельскохозяйственные предприятия принадлежат государственным чиновникам и даже розничная торговля становится государственной (крупнейшую розничную продовольственную сеть «Магнит» национализировали путем выкупа контрольного пакета акций государственным банком ВТБ), то почему бы уже и не восстановить справедливо и честно и государственное финансирование литературной деятельности. Есть, конечно, еще большая опасность, чем полунищая, бесплатная  на всех уровнях писательская действительность, что «бюджетные места» писателей займут дети и внуки бессчетных чиновников… Но работать над решением этой проблемы необходимо.

 

Но вернемся к прозе Николая Иванова.

Автору книги «Свете тихий» присущ добрый светлый юмор и грустная самоирония, что для меня не является новостью. Потому что сам Николай Иванов, несмотря на суровые жизненные испытания, сохранил в себе светлую душу и доброе заботливое отношение к миру и к людям.

 Вот фрагмент из новеллы «Свете тихий»:

 «Возле магазина ходила женщина с топором.

 Скорее всего, она просто кого-то ждала, но Дима Кречет попятился. Только что в приемной главы района секретарша, принимая у него с Сергеем куртки, поинтересовалась, добрая душа:

 – Может вас повесить на один крючок?

 Фраза не имела никакого подвоха, но они-то помнили, что приехали не просто на родину своего друга, а в партизанские края. Так что и за топором не лишним было бы присмотреть».

 «И дальше река разливанная – русской речи, русского мышления, русского характера… целая галерея живых – дышащих, чувствующих, действующих – существ: трав, цветов, птиц, зверей, человеков.

 Галки, «расхаживавшие вдоль дороги в ожидании добычи вальяжными гаишниками; склонившие «до пыли слоновьи уши» лопухи; трехлапая, утыканная репейником псина, присевшая чуть поодаль и выхлопывающая смиренными глазами вкусного милосердия; баба Сима, разогнавшаяся идти, «а ноженьки меня не слышат»; баба Зоя, старая партизанка из брянского леса, которую и приехали забирать в Дом ветеранов добры молодцы из Москвы, … обвела их вокруг пальца … – удрала, спряталась от них, лишь бы не ехать в «райский» Дом ветеранов…» (В.Ерофеева).

 И вся новелла пронизана всем этим легким и добрым народным юмором. Именно добрым… Ведь невозможно что-то злое писать о том, что любишь, о том, что является твоей плотью и кровью.

 И вот пример грустной самоиронии уже из другого произведения автора «Брянская повесть».

 «Ударить по газам не получилось и на Киевке. На первом же пригорке, собрав гармошку из нетерпеливых, мальками дергающихся легковушек, полз трактор-«петушок», издевательски кивая всем задранным ковшом. Сколько ни имей лошадей под капотом, а подчиняйся второй скорости трактора… Рвануться вперед всем скопом смогли, лишь выскочив на пригорок и получив обзор.

 Всем скопом внизу и остановил своей волшебной палочкой выбежавший из-за автобусной остановки счастливый гаишник. Вот же засада, в прямом и переносном!».

 И в конце повествования тот же гаишник:

 «– Предупреждал же: осторожнее!

 – Я, что ль, хотел этого?

 Гаишник не побрезговал спуститься вниз, окунуться вместе со всеми в мотор, вытолкнув плечом мужичонку. Потом нарисовал для «сибиряка» в воздухе загогулину, для гарантии повторил ее на снежной схеме (как надевать лопнувший ремень вентилятора). Поднялся обратно, на ходу вытаскивая мобильник:

 – Алло, Вася? Трос есть? Дуй на Севский перекресток, надо будет протянуть машину по полю.

 Через два часа Вася на «петушке» набивал колею по снежной целине»…

 

Продолжить отзыв на книгу хотелось бы с краткой биографической справки:

 Иванов Николай Федорович, родился 8 июня 1956 года в селе Страчево Брянской области, закончил Московское суворовское училище и факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища. Служил кадровым офицером в Псковской, Каунасской дивизиях, 44-й учебной дивизии ВДВ. В 1981 году направлен в Афганистан. Служил в Витебской (Кабульской) ВДД. Участвовал в более десяти боевых операциях. Награжден орденом «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» 3 степени, медалью «За отвагу», знаком ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть». Во время командировки в Чечню в июне 1996 года был захвачен в плен боевиками. В качестве военного писателя побывал во время событий в Чечне, в Цхинвале, в Крыму, на Донбассе, в Сирии. Звание полковник. Автор более 20 книг прозы и драматургии.

 

 Книга «Свете тихий», состоящая из девяти новелл, «каждая из которых равносильна по мысли и образному строю роману» (В.Ерофеева), и автобиографической повести «Вход в плен бесплатный, или расстрелять в ноябре» поднимает на новую высоту множество вопросов, описывает и раскрывает в экстремальной ситуации разные характеры, преподносит разную мотивацию их поступков. С неослабевающим интересом читается всё, что преподносит автор: о войне, о любви, о человеческом отношении друг к другу в нечеловеческих условиях.

 Еще в восемнадцатом веке европейский философ Иммануил Кант писал:

 «Мораль является абсолютно нравственным законом, выражающим безусловный долг человека, который превышает все остальные человеческие обязательства». В новелле Николая Иванова «Небожители» капитан спецназа Константин в первый день отпуска, играет дома с сыном, пока жена с дочкой в поликлинике собирают справки для санатория, и тут за ним прибывает сержант:

«– Товарищ капитан, на выезд!

 – Я в отпуске, – улыбнулся Костя сержантику, даже не пуская его на порог квартиры. Командир вчера лично путевку в санаторий…

 – Машина внизу…».

 У капитана спецназа Константина есть долг по отношению к семье, к сыну. Он должен не только обеспечивать их материально, но и давать им другие человеческие радости – совместный отдых, совместное времяпровождение, любовь, воспитание… и это его долг и перед женой и перед детьми, основанный на нравственном законе, традиции и естественном законе продолжения рода, но есть еще и служебный долг, закрепленный законом – присягой, приказом, служебной инструкцией. Что главнее? Какой долг? Для героев Николая Иванова, как и для него самого – читайте биографическую справку, – так вопрос не стоит! Есть служебный долг, есть воинский долг. И профессия у его героев и у самого автора – вспомним Василия Ланового в фильме «Офицеры»: «Есть такая профессия Родину защищать».

 И когда, сержант приоткрывает тайну срочного вызова: «Там как раз школа… В заложниках дети. Много…», капитан спецназа Константин, оставив свою семью, своего сына, уходит выполнять свой служебный долг – спасать детей. Чужих детей?!

 «Тишина. Если не слышать стоны людей, собравшихся возле школы. А на дереве, почти над головой, висит вырвавшийся из плена, но зацепившийся за ветку праздничный воздушный шарик. Ему, как и трагедии, третий день. На солнце никнет, воздух, словно жизнь, уходит из него. Что же дети в такой жаре и тесноте спортзала? Представить страшно, что там могли оказаться Глебка и Маришка…».

«Взрыв взметнул крышу спортзала, в ту же секунду Костя взлетел над оградой. Проломил плечом раму с торчавшими осколками стекла. Что-то пошло не так, как хотелось бы, его бросок не стал главным, и теперь ему приходилось нестись по коридорам, полным дыма и битого стекла, в стрельбу и крики.

 Первой под ногами оказалась скрюченная фигурка девочки, Подхватив ее на руки и закрыв собой, Костя бросился к выходу, в котором среди детей мелькали инопланетянами-гулливерами бойцы их отряда… Девочка на руках застонала, и больше не раздумывая Костя побежал сквозь огонь дальше»…

 Казалось бы, всё. Наш герой – спецназовец капитан Костя – выполнил свой служебный долг: спас девочку-школьницу. Даже телевизионные камеры зафиксировали это – подумай теперь о своей семье, о своих детях. Подумай о своем долге перед ними… Но нет, наш герой не может себе позволить отдохнуть, поберечь себя. Он опять идет в горящее, смертельно опасное здание школы, спасает мальчика по имени Азаматик, погибая или получив тяжелое ранение (автор не выносит приговор герою). И это именно настоящий Герой, выполнивший свой служебный долг. Настоящий русский офицер с честью, отвагой и достоинством!

 Но этот Герой не одинок. Читаем новеллу «Тридевятое царство». В ней два боевых офицера: командир морской пехоты из Балтийска старший лейтенант Мережко и вертолетчик капитан Руслан Летников ссорятся из-за «маленьких грудок», которые во время загара можно прикрыть всего двумя маленькими плоскими камушками, хирургической медсестры Алены Маликовой. Ссора серьезная: таинственным образом на территории подконтрольной старшему лейтенанту Мережко исчезает автомат капитана Летникова, и для его поисков подключается контрразведка (особый отдел). Захватывающий сюжет, но не нов – сколько ссор и даже войн было в истории из-за влюбленности сильных мужчин в одну прекрасную женщину. Взять хотя бы Троянскую войну и Прекрасную Елену. Но вот далее Николай Иванов блестяще, на мой взгляд, выводит сюжетное действие на более высокую нравственную линию. Вспомним того же Канта: «Долг – это именно то великое, что возвышает человека над самим собой». Старший лейтенант Мережко со своей разведгруппой, выполняя приказ оттянуть на себя боевиков, получает тяжелое осколочное ранение в голову, и вертолетчик капитан Руслан Летников, без малейшей тени сомнений, выполняет свой служебный и воинский долг.

 «И пошел вниз Ми-8 – многоцелевой, второй в мире по применению, боевой транспортный. И висели на автоматных ремнях пехотинцы, перебирая в воздухе ногами, словно шли по небу. И колдовал вокруг осколка подполковник Сердцев… И перед самым вылетом из тумана, там, где тропинка первый раз приглашала отдохнуть при походе к вершине, из-за валуна- приманки раздались выстрелы. Успел, успел Хаттабушка превратить дорожку спасения в тропу войны. И некуда было деться от огня «лягушатам» на внешней подвеске. Да и брюхо машины для разрывных – что фольга для иголки. А Мережко распластался как раз по центру днища, как десятка в мишени, так что все пули, даже случайные, – его…

 … Но, когда первый толчок от попадания пули ударил под бронеплитой, из вечернего сумрака и грязного тумана вынырнул «Мотоцикл-12». Летников, круживший в зоне досягаемости. Прежде чем Громак вышел с ним на связь, ведомый поднырнул и стал под «восьмерку» командира. И вся разрывная свора, предназначавшаяся «Триста тридцать третьему» с его грузом, полетела ему в брюхо…

 … На кромке оставшегося пустым аэродрома лишь стояла, не выключая мотора, «санитарка» в ожидании Мережко. Алена, не сдерживая эмоций, металась перед включенными фарами, путаясь в лезущей под ноги Халяве (собака), оставшейся без хозяев. Обоих остановила Зина с огромным пакетом.

 – Не метусись. Смотри, черешню перебрала. Половина гнилой пришло. Но для ребят отобрала. Я ж их просила вернуться…».

 Не хочется опять говорить о политике, но если бы наши чиновники, принимающие решения и проталкивающие их в жизнь, хотя бы на сотую, на тысячную долю процента были похожи на бескорыстных, беззаветно служащих своему народу, своему государству, верных своему служебному и воинскому долгу героев Николая Иванова, то мы бы могли жить совсем в другой стране. В стране, в которой нет монополий, в стране, где цены не растут бесконечно, где народ и сыт, и здоров, и образован, и счастлив, и читает такие книги, как «Свете тихий».

 А теперь немного о любви. О любви к женщине, которая, порой, случается и на войне.

 Вернемся к новелле Николая Иванова «У синей реченьки». Читаем:

 «Как она танцевала!

 Полевая форма делала ее мешковатой – но только до момента, пока не вошла в круг… Неожиданно проявилось гибкое, легко откликающееся на музыку тело…

 Зал смотрел на нее.

 Не особо красивая и приметная за столом, курящая одну за другой сигареты, она, несомненно, знала свой главный козырь и не торопилась вытаскивать его из колоды прежде времени».

 Так начинает свое повествование Николай Иванов и кажется, что это будет простая интрижка, которые естественны и часты в такого рода ситуациях. И, действительно, герои знакомятся, танцуя. И всё. Проходит день и главный герой новеллы подполковник Главного разведывательного управления Иван Петров опять встречает ее:

 «Не играла музыка, вместо полумрака светило солнце, которое не прятало морщин, а главное, она не танцевала – и я увидел совершенно иную женщину. Ни надменности, ни превосходства, ни очарования... Похожа на десятки прапорщиц, ежедневно мелькающих перед глазами».

 И у читателя появляется мысль, что, наверное, и интрижки не будет. И действительно, характер женщины раскрывается совсем с иной драматической стороны:

 «Когда нас призывали, в военкомате сказали: участников боевых действий поставят в льготную очередь на жилье. А я с дочкой и мамой в одной комнатке в коммуналке…

 – Но почему в разведку? – не мог сообразить я.

 – В боевых частях женские должности давно заняты женами, родственниками или любовницами.

 – А вы…

 – А я – нет, – с вызовом ответила Надя…».

Возможно, кроме жалости эта женщина-прапорщик никаких чувств вызвать не может, но вдруг читаем дальше:

«Идти под одной накидкой пришлось, тесно касаясь друг друга. И в этом крылась моя роковая ошибка: попробуйте, прижавшись к женщине, ощущая ее мягкое подвижное тело, добровольно отстраниться или сделать вид, что вас это не волнует…

 И Надя, Надя! Какими фибрами души, каким уровнем подсознания уловила, что со мной все кончено, что меня можно брать голыми руками? Только что дрожавшая от холода, она вдруг в одночасье сделалась горячей, запылала, прожигая мне мокрый бок»…

 И что вы думаете? Героический Иван Петров «погиб» – влюбился. И Надя в него. И в эту нежданную любовь верится. И сам чуть ли не влюбляешься в героиню этой новеллы, а дочитав до конца, сострадаешь Ивану Петрову в её потере.

 Я как-то не выдержал и спросил автора:

 – А нельзя ли сделать так, чтобы она осталась живой?

 Николай Иванов в ответ улыбнулся и сказал, что я не первый, кто обращается к нему с этой просьбой. И сообщил, что для пьесы, поставленной по новелле «У синей реченьки», он написал счастливый конец – Надя опоздала на взорванный боевиками автобус. А так как вещи с документами на ее имя были в автобусе, ее внесли в списки погибших…

 Хотелось бы, чтобы, как в пьесе по новелле Николая Иванова «У синей реченьки», и у нас с вами было счастливое продолжение всей нашей остросюжетно запутанной последними десятилетиями жизни – и Государства нашего, и личной…