Александр ЛЕОНИДОВ. ПРОСТЫЕ СЛОЖНЫЕ ИСТИНЫ. К чему приводит изучение англо-американских классиков литературы

 

Александр ЛЕОНИДОВ

ПРОСТЫЕ СЛОЖНЫЕ ИСТИНЫ

К чему приводит изучение англо-американских классиков литературы

 

Существует явная зависимость между умом, образованностью, талантом англоязычного деятеля культуры – и его симпатии к России и русским. Любителей «свободы» этот факт всегда ставил в недоумение и даже пугал. Почему-то интеллектуальное, духовное и нравственное развитие несли в себе опасное для маккартизма и либертарианства зерно советизма и русофилии. Как будто бы одно без другого не может!

С этим странным эффектом и раздражённой реакцией оппонентов я столкнулся, обсуждая взгляды классика американской литературы, всемирно-знаменитого Ф.С. Фицджеральда. Не отрицая его писательских талантов, оппоненты сердито настаивали, что Фитцджеральд – левацкий элемент, прихвостень «красных» и записной славянофил. И вообще Фитцджеральд, хоть и классик, которого проходят на любом факультете словесности в США и Европе, – но алкаш и неврастеник, он «не ценил того, что давала ему свобода», «воспевал сталинский ошейник» и т.п.

В ответ я обычно сообщал, что алкашом Фитцджеральда сделала американская рыночная действительность, и приводил цитату другого гениального классика, Стивена Кинга: «Мысль, что творчество и дрянь, меняющая сознание, ходят парами, — это один из величайших мифов поп-интеллигенции нашего времени. Четыре писателя двадцатого столетия, на чьей ответственности это по большей части лежит, — Хемингуэй, Фицджеральд, Шервуд Андерсон и поэт Дилан Томас. Это они создали наше представление об экзистенциальной англоязычной пустыне, где люди отрезаны друг от друга и живут в атмосфере эмоционального удушья и отчаяния…».

То есть к Фитцджеральду добавлялся ещё и красный подпевала Хемингуэй, на котором вообще, с точки зрения либералов, «пробы негде ставить», у него только формально членского билета КПСС не было, а так коммунист коммунистом. Добавлялись менее известные у нас Андерсон и Томас.

Всем этим «алкашам» сторонники «свободы» противопоставляют мужественную Айн Ренд. Жаль, что писательница была бездарной, малообразованной, и с точки художественных достоинств мало кого интересует. Зато, в отличие от «алкашей», не имевших понятия, какое счастье они имеют в рыночной экономике, – идеи проповедовала правильные!

Странное сочетание: одна безграмотная, с корявым английским, эмигрантка – против целого соцветья коренных американцев и общепризнанных классиков. Обычно, диалог с либералом заканчивается в духе Ивана Бездомного из «Мастера и Маргариты»:

– Взять бы этого Фитцджеральда (Хемингуэя, Кинга), да за такие доказательства года на три в Соловки!

Едва ли не единственный в американской литературе «борец за свободу, против социализма» Айн Ренд – если копнуть, боролась не только с «гибельными» влияниями советизма. Заодно уж, в общем пакете, Рэнд отвергала веру и религию. Она поддерживала эгоизм и отвергала альтруизм. И крайне негативно относилась к большинству известных ей философов и философским традициям (1).

 Не кажется ли вам странным, что пышущий  ненавистью малограмотный автор отправляет всю мировую философию в ту же самую помойку, куда отправил русских и их Советский Союз? Не поискать ли тут взаимосвязи между советизмом, как формой, и умом, интеллектом – в целом, как содержанием?

 

* * *

Если классик английской литературы Джером К.Джером, после посещения России без обиняков (в 1906 году) назвал русских «люди будущего», то классик американской литературы Фрэнсис Стотт Фитцджеральд не без вызова сидит возле русского самовара, и заставляет сидеть возле него своих персонажей (голливудского магната, например).

И это не просто эпатаж уставших от холодного англоязычного мира душ, здесь прослеживается определённая преемственность, отражающая закономерности работы интеллекта. В последнем романе Фитцджеральда магнат Голливуда вызывает к себе одного из лидеров коммунистов, чтобы услышать: «в глубине души вы и сами понимаете, что мы правы».

Читатель затаил дыхание, ожидая аргументов в защиту рынка от «акулы бизнеса». Но единственным аргументом оказывается попытка избить собеседника. Да и это не удалось: коммунист легко нокаутировал магната. Очнувшись, тот отказывается от планов мести оппоненту, которому не сумел ответить словами: в этом и проявляется, с точки зрения Фитцджеральда, ум его главного героя. Поговорили по душам, понял, что отвечать нечего – и заткнулся. Доживает свой век «последнего магната»…

С точки зрения биографии, Фитцджеральд – гуляка и тусовщик, трубадур блистательного «века джаза» и всей его блестящей мишуры. Эстетически коммунисты претят Фитцджеральду, неприятны ему. Но в области интеллектуальной он не может им возразить.

Фицджеральд со всей силой кисти гения рисует нам альтернативного советскому человеку-созидателю западного человека-гуляку. И в этом он выступил как провозвестник умонастроения той молодежи начала 20-х годов, которую с легкой руки Гертруды Стайн окрестят «потерянным поколением».

Уже в первом романе Фицджеральда «По эту сторону рая» (1920) устами героя эта молодежь объявила, что для нее «все боги умерли, все войны отгремели, всякая вера подорвана» и что она еще больше, чем предшественники, заражена «страхом перед бедностью и поклонением успеху». Это убийственно актуально для современной российской молодёжи, по крайней мере, той её части, которая с детских лет больна всеми болячками собачьей старости.

Отрекаясь от роли творца, борца и созидателя, человек попадает в зазеркалье хмельной пустоты, завершающейся, как у Березовского и Малашенко, петлёй. В этой пустоте смерть оказывается единственной правдой, единственно умным поступком. И чем больше приедаются бессмысленные оргии – тем призывнее манит к себе самоубийство…

Уже по опыту «века джаза», ещё до Великой Депрессии с многомилионными жертвами американского голодомора, в условиях относительного танцующего благополучия – Фитцджеральд понимает, что из человека западного типа ничего уже не выйдет для будущего и цивилизации. Этот тип завершён и он не способен к развитию. 

Но самое-то главное, что понимает это не один Фитцджеральд! А то оппоненты скажут – «набухался, и давай бред нести»… Нет, ребята, об этом говорят все американские интеллектуалы. В их числе и А.Эйнштейн (2), и Бернард Шоу (3), и Т.Драйзер (4), и… Может быть имя великого экономиста Кейнса кого-нибудь убедит? Кейнс возражал не целям советского общества (считая эти цели безусловно верными), а темпам (5).

 

* * *

Капитализм может «похвастать» заговором интеллектуалов против себя. Интеллект, развиваясь, приходит к отторжению капитализма, хоть ты тресни! Он (ум) может двигаться тем или иным путём, но если он двигается, если он в рабочем состоянии и не настроен жульничать – он вам скажет в итоге: «дважды два – четыре».

Это общее правило отразилось и на судьбе Фитцджеральда. Он и теоретически провозгласил и практически воплощал линию противостояния «…бизнесменам от литературы и кинематографии, для которых писатель был только мастеровитым поденщиком». Мир бизнеса и Фитцджеральд дрались, бизнес победил и убил Фитцджеральда, умершего молодым.  Теперь в этой легендарной судьбе  ищут «драму «потерянного поколения», пережившего свою эпоху, и еще одну, специфически американскую драму, где главными действующими лицами становятся большой художник и держащий его в своей узде литературный предприниматель, а итогом оказывается гибель таланта» (6).

Эта хрестоматийная история – история всех нас, а не только Фитцджеральда. Художник хочет «художничать», а не торговаться или ростовщичествовать. Капитализм ломает его в прокрустовом ложе, из которого выходят или торгаши, или мертвецы. Художник (или учёный, философ) – мстят за это капитализму, пытаясь сами его сломать. Возникает битва культуры с торговлей, и это метафизических масштабов битва, в основании которой – вечный вопрос о смысле жизни человека.

Человек рождается быть или иметь? Важен он сам, внутренне, или та собственность, что снаружи к нему налипает?

Ответ капитализма известен: человек сам по себе ноль. Только собственность, приставленная спереди, делает этот ноль каким-то двузначным числом. Или трёхзначным.  Но всегда измеримым в долларовом эквиваленте.

Если вы думаете, что мы поклёп возвели на светлый образ рыночных отношений, то вот вам цитата из школьного(!) учебника по экономике, написанного И.Липсицем (7): «Эпиграф: цена человека – это его зарплата» – английская пословица».  Если вам за роман или картину не заплатили – то вы никчёмный человек, и это освящено традициями английского устного народного творчества. И уже не важно, о чём роман или картина, каковы их внутренние достоинства: их цена – это выплаченный за них гонорар. Сколько денег за них дали – столько они и стоят.

Такие подходы (а они в рыночной экономике более чем фундаментальны), аннулирующие личность, сводящие все достоинства личности к её кошельку – предопределили бунт любого живого ума против капитализма.

 

* * *

Чего не понимали коммунисты (тоже по-своему довольно ограниченные люди)? Неразрывной связи социализма с общим рационализмом, принципами строения и действия Разума, как такового. Порой коммунисты вместо «царства для умных» пытались выстроить «царство для обделённых». Они видели свою опору в «униженных и оскорблённых» больше, чем в прослойке интеллектуалов.

Обиженные жизнью – шаткая опора. Сегодня он обиженный – и за тебя с твоими лозунгами. А завтра оперился, заматерел – и уже сам старается обидеть. Очень часто мечта забитого раба – не в ликвидации рабовладения, а в получении статуса рабовладельца. Дон Кихот, освобождая каторжников, был после этими же каторжниками и избит до полусмерти. Судьба коммунистов в СССР близка к этому эпизоду Сервантеса. Каторжники, конечно, не против, когда с них снимают кандалы – кто бы эти кандалы ни снимал. Но вопрос – чем они намерены заниматься дальше, освободившись от цепей?

Опыт краха Советского Союза показал, что «сыны батрацкие» совсем не прочь попробовать себя на роли кулачья (8). Это для них оказалось куда ближе, чем какие-то абстрактные интеллектуальные конструкции о таинственном «новом мире» без рабов и господ…

Вопрос социализма, сведённый к торжеству обиженных, на самом деле есть вопрос о торжестве Разума. А это другая плоскость разговора. Обиженные могут быть разумными, а могут и не быть. Впрочем, и необиженные тоже…

 

* * *

Великий Рэй Брэдбери прямо в романе «451° по Фаренгейту» вспоминает, как к нему пришла идея написания этого романа: «Придя в аудиторию в начале нового семестра, я обнаружил, что на курс лекций по истории драмы, от Эсхила до Юджина О'Нила, записался всего один студент. Понимаете?». Факт, поразивший Брэдбери, заставил его подумать об исходе войны «чисто-конкретного» рыночного общества с интеллектуалами и абстрактным мышлением. Рей отомстил романом, в котором рыночное общество решило попросту сжигать книги, чтобы «лишнего не думать»…

В предсмертном интервью Брэдбери возлагает все свои надежды… на русских! «Меня опять терзают смутные сомнения», как говаривал Иван Васильевич Бунша: Фитцджеральд сидит «у русского самовара», Брэдбери умоляет русских «проснуться», «раскрывая миру перспективу»… «У Шпака магнитофон, у посла медальон». О своей самой знаменитой книге, романе «Великий Гэтсби», Фицджеральд с законной и обоснованной гордостью говорил, что образцом для него послужили «Братья Карамазовы»…

Трагедия коллективного разума в том, что с одной стороны – умные люди всегда в меньшинстве. С другой – по определению у них «контрольный пакет» ума.

А потому значение умных в обществе определяется отношением общества к уму. Они то становятся «нашим всем», то превращаются  в наших глазах в «ничто».

Интеллект может многое – когда он на подставке общественной поддержки. Но его искусственная природа сказывается в том, что без такой подставки интеллект не может ничего. И чем сложнее интеллект, тем он не только могущественнее, но и беспомощнее (9).  Всякий прибор чем сложнее – тем «капризнее» к условиям окружающей среды. Монитор не выдержит тех ударов, какие легко переносит кувалда, и т.п.

Звериный, примитивный ум компенсирует своё интеллектуальное ничтожество высокой степенью приспособляемости, устойчивостью, повышенной сопротивляемостью. Вывод: если общество лишило интеллектуальное меньшинство поддержки, то интеллектуалы оказываются самыми беспомощными недотёпами в данном обществе. Лишая будущего себя, такое общество лишает будущего и свой интеллектуальный авангард. Что будет делать даже самый гениальный писатель в обществе, прекратившем читать?

 

* * *

Если разум востребован – то востребованы и умники, его носители. А если всё решается простым голосованием – то торжествуют, увы, читатели Айн Ренд.  Ведь либерализм – лишь апологетики звериных инстинктов. И чем ближе человек к зверю – тем ему ближе зоологические рефлексы. Следовательно, тем ему ближе и учение либералов, либертарианцев – независимо от того, понимает он это или нет.

Кулак с обрезом, пристреливший приехавшую на село учительницу – вполне мог быть неграмотным, и понятия не иметь ни о какой рыночной теории. Рыночные ценности эта зверюга носит не в голове, не из книжки черпает; она их носит в спинном мозге, и черпает из миллионолетий звериного существования.

Кулак с обрезом – несмотря на всю меру его безграмотности, и даже благодаря ей – «свой парень» для рыночных теоретиков и приватизаторов. Он хапнет волчьей пастью, а потом за хапнутое любому горло перегрызёт. Для такого поступка образования не требуется: оттого и вводят ЕГЭ (10).

Если человек думает – то задумывается, в том числе, и о том, чем отличается от животных. А если не думает, то и об этом не задумывается. И в итоге от животных ничем не отличается.

 

* * *

Как пишут исследователи вопроса, «хорошо видно, что удивительный взлет американского романа в 20-е и 30-е годы был предопределен прежде всего крушением стародавних представлений об «исключительности» исторического пути, избранного заокеанской республикой, и родившимся в тогдашней атмосфере ожиданием социальной революции, сознаваемой как единственное разрешение слишком накаленных общественных противоречий. По-разному, но в равной мере органичным было это убеждение для Фолкнера и Хемингуэя, для Стейнбека и Вулфа, для многих других художников, выступивших в те незабываемые годы. Фицджеральд – никак не исключение на их фоне» (11).

В своём последнем романе Фитцджеральд вообще делает вывод, что почти все сценаристы в хорошо знакомом ему Голливуде – «красные». По этой части и сам Фитцджеральд «не без греха», но и вокруг него – такие же. Почему? Сказывается обида, низкие ставки, но главным образом, конечно, то, что они – пишущие. Следовательно – мыслеслагающие. Следовательно – поневоле мыслители. А мысль обречена искать выход из маразма денежной обезличенности, при которой вместо людей на раутах встречаются бирки с указанием банковских счетов…

 

* * *

Оставив, наконец, в покое Фитцджеральда и американскую классическую литературу (12), скажем главное, к чему мы так долго подводили. Научное познание требует единства истины. По любому вопросу могут быть миллионы неверных ответов – но верный ответ – лишь один.

И если этот ответ первыми нашли, например, русские, то англосаксам может быть очень обидно. Им обидно чужое первенство. И тогда они из вредности начинают говорить, что «дважды два пять» – чтобы не принимать истины из чужих рук. Но с интеллектуалами, непродажными сынами разума, этот номер не проходит.

Интеллектуалу сама истина гораздо важнее, чем то, кто первый её удосужился сказать. Приведу в пример две таблицы, знакомые всем со школы: таблицу Пифагора и таблицу Менделеева.

Пифагор был плохим человеком. А Менделеев – хорошим. Всё, что мы знаем о Менделееве, говорит о благородстве души и светлых помыслах Дмитрия Ивановича. Про Пифагора Самосского такого не скажешь: он был очень недобрым и желчным, злым и жестоким.

Но даже если бы Менделеев был плохим человеком, таким, как Пифагор, – что это изменило бы в ИСТИНЕ таблицы Менделеева? Ничего! Потому и наделанные историческим Пифагором гадости ничего не изменили в таблице Пифагора.

Вывод: может быть разная оценка исторических личностей, создававших таблицы. А может быть критерий истинности таблиц Пифагора и Менделеева, который никакого отношения не имеет ни к биографии Пифагора, ни к биографии Менделеева. Никуда не уйти человечеству от таблицы Пифагора и от таблицы Менделеева. Единственный выход от них – в безумие.

Существует проблема соотношения первооткрывателя – и познавательной Истины. Истина существует века после смерти первооткрывателя – несомненно, существовала и века до его рождения. Мы ведь все понимаем, что если бы Пифагор не открыл таблицы Пифагора, то её потом открыл бы кто-то другой. Имя у таблицы было бы другое, а сама таблица – точно такой же.

Это касается и таблицы Менделеева. Если бы её не открыл Менделеев – её открыл бы другой химик. Рано или поздно, но Разум дал бы итогом Таблицу Периодических Элементов. Она называлась бы не «таблицей Менделеева», а «таблицей Зингельшухера». Но по сути своих рядов строилась бы также…

В вопросах познания, в сфере Разума есть ситуации, когда «Оно ИЛИ ТАК, ИЛИ НИКАК». То есть остановить движение разума в определённую сторону можно только путём уничтожения разума и его познавательного потенциала. Если этого не сделать, оставить разум живым – то он придёт к «2х2=4», хоть тресни!

 

* * *

Но что действует в математике (пифагоровы штаны) и в химии (таблица Менделеева) – действует и в общественных науках, в познании общества.

Цивилизация не слагаема как попало: она формируется по таблице, подобной пифагоровой или менделеевской. Выбросишь железные правила сложения цивилизации – выбросишь вместе с ними и саму цивилизованность.

Интеллектуалы это понимают, а «рыночные реформаторы» – нет. ЦОЖ – Цивилизованный Образ Жизни – это очень строгий канон с массой запретов и ограничений, не присущих зверям в дикой природе. В общем и целом этот самый ЦОЖ требует построения общества, аналогичного советскому.

А если «реформаторы» этого не хотят, ненавидя собственные пионерские будни (может быть, их там унижали более сильные сверстники или кашей манной перекормили), – они начинают демонтаж цивилизации, удовлетворяя свои тайные комплексы и личные заморочки ущербных людей.

А Цивилизацию нельзя выбрать частично, куском: мол, лампочка пусть горит, она мне нравится, а школу закройте, я её ненавижу. Не станет школ – погаснут в итоге и лампочки. Ведь электротехника неразрывно связана с преподаванием физики. Да и вообще в цивилизации всё связано со всем.

В частности, итоговое общее благо связано с прививаемым всеми силами коллективизмом. Перестали его с детства прививать, опустили детей до конкурентного животного индивидуализма – потеряем в итоге общее благо. И вас никто не спрашивает – этого вы хотели или не этого? Может быть, вы никак в умишке не связывали крах КПСС с повсеместным закрытием библиотек – но ведь получилось-то именно это!

Цивилизация – есть преодоление звериных законов рынка ограничениями, сперва религиозно-нравственными, а затем юридическими, в рамках строительства социализма.

Если вы удаляете эти ограничения в обратном порядке («кончив» сперва юридическую справедливость, а потом и религиозное представление о ней) – то вы переводите общество обратно в режим первобытности. Ваше (или моё) личное мнение об этом не имеет никакого значения, о чём и пытался докричаться Фитцджеральд – говоря о смерти богов и героев в современном уже ему обществе трусоватых и подловатых потребителей. Нравится ли этот процесс мне, вам или Фитцджеральду – дело десятое.

Есть таблица Пифагора. Есть таблица Менделеева. А есть социализм – как единственное выводимое умом будущее человечества. Другого будущего человечеству ум вывести не в состоянии.

Оттого интеллект всегда против рыночных отношений (13), а эти рыночные отношения мстят ему, выступая против него. И только от нас зависит – кто победит. Но если мы выступим против Разума – не стоит потом удивляться торжеству дурдома и безумия вокруг.

 

=========================================================================================

ПРИМЕЧАНИЯ:

(1) Кроме Аристотеля, Фомы Аквинского и классических либералов. Как попал в этот шорт-лист «католический коммунист» Фома Аквинат – не знаю, спрашивайте у Ренд!

(2) Небольшое эссе Альберта Эйнштейна «Почему социализм?» было написано им по просьбе Пола Суизи (известного американского политэконома, автора теории монополистического капитализма) для первого номера журнала «Ежемесячное обозрение» (MonthlyReview, май 1949), до сих пор выходящего в свет в США. Статья Эйнштейна отражает взгляды на общество одного из величайших научных гениев человечества. Она остаётся актуальной, поскольку те условия человеческого существования, тот кризис общества и личности, о которых пишет Эйнштейн, остаются неизменными на Западе полвека спустя и они имеют место уже в условиях современной России.

(3) В 1931 году Шоу посетил СССР, другом которого был с первых лет революции. Три часа беседовал со Сталиным. “Я уезжаю из государства надежды и возвращаюсь в наши западные страны – страны отчаяния. … Для меня … глубокое утешение … знать, что мировая цивилизация будет спасена. ... Здесь, в России, я убедился, что новая коммунистическая система способна вывести человечество из современного кризиса и спасти его от полной анархии и гибели” – так прощался с СССР английский драматург.

(4) Литературоведы находят в дебюте Фитцджеральда,  рассказе «Первое мая»,  явное влияние «обличительных страницы Драйзера». Преемственность между Драйзером и Фитцджеральдом налицо.

(5) Кейнс предположил (и не без оснований, как видим), что чрезмерная скорость безусловно-положительных, с его точки зрения, преобразований в СССР – приведёт к крушению локомотива. «Медленнее надо, осторожнее» – советуют Сталину Кейнс и Шоу, весьма обеспокоенные судьбой  «последней надежды человечества» – то есть советским экспериментом.

(6) Алексей Матвеевич Зверев. «Фицджеральд: легенда и истина».

(7) Липсиц, Игорь Владимирович, является одним из основателей Высшей школы экономики, где в 1993 году создал кафедру «Экономики фирмы», ставшую основой для формирования в ГУ-ВШЭ всего направления прикладных дисциплин, а в дальнейшем – Факультета менеджмента, где И.В. Липсиц в 1998 году основал кафедру маркетинга. И.В. Липсиц известен как автор многих публикаций в экономической прессе и первого в России учебника по рыночной экономике для подростков «Удивительные приключения в стране Экономика», изданного большим тиражом. В период с 1993 по 2009 гг. большими тиражами были изданы его учебники и учебные пособия: «Экономика без тайн», «Раскрывая тайны экономики» (совместно с Л.Л. Любимовым и Л.В. Антоновой), «Основы экономики» (совместно с Л.Л. Любимовым), «Экономика» (в двух томах), «Экономика. История и современная организация хозяйственной деятельности».

Прочитанный им в 1991 году радиокурс «Основы рыночной экономики» был первой подобной передачей, прозвучавшей на всю страну. Большой отклик получили и лекции по экономике, которые И.В. Липсиц прочитал в рамках Экономического факультета Открытого телевизионного университета, организованного телеканалом «Российские университеты». Создал первый в России полный цикл школьных учебников по экономике с 7 по 11 классы.

(8) Перед самой смертью М.Горький вспоминал с горьким сарказмом  прочитанный в юности роман Златовратского «Устои». «В романе было рассказано, как интеллигенты пытались воспитать деревенского парня революционером, а он стал «кулаком». Это вошло одним из эпизодов в недописанную эпопею «Жизнь Клима Самгина».

(9) Например: примитивные фанерные самолёты могли садиться на любой, более-менее ровной лужайке. Современные авиалайнеры нуждаются в бетонных посадочных полосах. Возможностей у современного авиалайнера больше, но в эксплуатации он гораздо капризнее.

(10) А вот, что сказал министр образования Фурсенко, который это образование разрушает и уже почти разрушил: «НЕДОСТАТКОМ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ БЫЛА ПОПЫТКА ФОРМИРОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА-ТВОРЦА, А СЕЙЧАС НАША ЗАДАЧА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ВЫРАСТИТЬ КВАЛИФИЦИРОВАННОГО ПОТРЕБИТЕЛЯ». Источник: передача № 244 от 10.09.2011 академика В. П. Филимонова.

(11) Алексей Матвеевич Зверев «Фицджеральд: легенда и истина».

(12) Чтобы покончить с «красными» в литературе, США пришлось уничтожить и выкорчевать классическую литературу со всеми её традициями. «Смена» не пришла: культуру книжного чтения потребительский рынок убил. Последний американский классик, Стивен Кинг – уже очень старенький. Но, при этом, тоже весьма и весьма левых взглядов…

(13) «Социализм неизбежен как дембель» – заявляет в наши дни знаменитый интеллектуал и эрудит, «всезнайка» Анатолий Вассерман.