Наталья СОВЕТНАЯ. «ТАК ВОЙДИ ЖЕ ПОД СВОДЫ И ТЫ!..». Памяти Глеба Горбовского

 

Наталья СОВЕТНАЯ

«ТАК ВОЙДИ ЖЕ ПОД СВОДЫ И ТЫ!..»

Памяти Глеба Горбовского

 

…Что было бы с сердцем и духом моим,

когда б не явились глаза Твои – свету?

Глеб Горбовский «Тебе, Господи!»

 

В течение нескольких месяцев до печального известия об уходе русского поэта Глеба Горбовского (1931-2019) я невольно часто вспоминала о нём. Думалось, какого же сейчас ему одному, потерявшему жену? Лидия Дмитриевна Гладкая, первая и последняя супруга поэта, более двадцати остававшихся лет жизни посвятила супругу: не только опекала его в быту, но и помогла в издании семи томов собраний сочинений, готовила творческие вечера, радовалась очередной публикации в журналах, газетах, переживала, если СМИ надолго забывали о Глебе Яковлевиче. И вдруг он остался один…

Я отвык от людей, от нежданных общений,

от негаданных встреч и мудрёных бесед,

от взаимных терзаний и нравоучений,

источающих чаще не радость, а бред.

Я сижу, поджидая последний автобус.

На моей остановке – покой, тишина.

Я успел обогнуть этот призрачный глобус,

на котором испил вдохновенье до дна.

А теперь наступило последнее в жизни:

отвыкать от себя, превращаться в туман

и рассеяться утром над милой отчизной,

израсходовав правду в душе и обман.

 

Потери, которые переживает человек, помогают ему «отвыкать от себя» и торопят успеть завершить задуманное. Даже в одиночестве человек не остаётся один в полном смысле этого слова. Ощущение присутствия становится всё явственнее. А поэт в стихии рифм, смыслов и образов всегда в паре с Творцом, любящим, одаривающим талантливыми произведениями, коих у Глеба Горбовского несметное количество. Сочинял он с детства, писал легко, мгновенно – чудесные слова кружили вокруг него, словно невесомые мотыльки, садились на густые волнистые волосы, мохнатые брови, опускались на руки, трепетали, удерживая равновесие, на быстрых пальцах. Казалось, что Глеб Яковлевич, будто полиглот, умеющий думать на множестве языков, мыслит не иначе, как стихами.

Давно замечено, что у великих, талантливых, героических людей и даже святых, была, как правило, непростая судьба. Характер выковывался, дух закалялся, душа мужала и ум мудрел в преодолении трудностей, препятствий, бедствий. Николай Васильевич Гоголь осенью 1845 года поделился: «Много, много в это трудное время совершилось в душе моей, и да будет вовеки благословенна воля Пославшего мне скорби и всё то, что мы обыкновенно приемлем за горькие неприятности и несчастья. Без них не воспиталась бы душа моя, как следует, для труда моего; мёртво и холодно было бы всё то, что должно быть живо, как сама жизнь, прекрасно и верно, как сама правда». В тепличных условиях не вырастают ни гении, ни вожди, ни герои.Чего-чего, а испытаний на долю Глеба Горбовского выпало с лихвой!

В четырёх стенах темно.

Свет зажечь или не надо?

...Постучите мне в окно

кто-нибудь из Ленинграда.

Пальцем дворника, тоской

девушки, которой тошно...

Обещаю всем покой,

всем, кому такое можно.

Постучите кто-нибудь:

песня, что уснуть не хочет,

плач, который чью-то грудь

точит...

Обещаю всем тотчас —

сердце... Если это важно...

Потому что мне без вас —

страшно.

 

Родился Глеб Яковлевич 4 октября 1931 года в семье «романтиков-учителей», преподававших русский язык и литературу, но при живых родителях обречён был на раннее сиротство. Отца Якова Алексеевича арестовали в 1937 году, а мать Галина Ивановна Суханова осталась в блокадном Ленинграде в то время, когда сын оказался на оккупированной немцами Псковщине – в Порхове, затем в Прибалтике. «Был я беспризорником и вместе с собаками, кошками, птицами и грызунами устремился на запах немецких помоек и полевых кухонь – за объедками», – рассказывал Горбовский в книге «Апостолы трезвости» (Псков, 1994). Отирался возле госпиталей, где у немцев служили власовцы. Они ему, ради смеха, французского коньяка налили, а потом стали подначивать, чтобы фрицев дразнил. Осмелевший пацанёнок скоморошничал, получая за это то оплеуху, то подзатыльник, а дважды немцы чуть не расстреляли его, уличив в том, что подкладывает он в госпитальные печи то гранатные детонаторы, то патроны, то осветительные ракеты.

Когда Глеб после детских домов вернулся к матери, ему было тринадцать. Определился в ремесленное училище, где нередко в кочегарке вместе с истопником-фронтовиком прикладывался к бутылке. Боролся поэт с пьяной страстью в дальнейшем долгое время и даже успешно – вёл совершенно трезвую жизнь десятилетиями. Но это потом. А за ремесленным и практикой на фабрике клавишных инструментов предстояла ему ещё исправительная колония в городе Марксе, побег из неё в Ленинград, потом побег к высланному отцу в заволжские леса, где окончил семилетку в Кенишме, «армия-стройбатовка» с 286 сутками гауптвахты, два года Ленинградского полиграфического техникума, географические и геологические экспедиции – Сахалин, Якутия, Камчатка, Средняя Азия. Возвращение в Ленинград. Проба пера в литературных объединениях. С 1960 года – сборники стихов. Приём в Союз писателей в 1963 году. И страшные обвинения критиков от идеологии: в 1968 году вышла из печати огромным тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров четвёртая книга поэзии «Тишина», а через несколько месяцев в газете «Советская Россия» появилась статья В.Коркина «Рыжий зверь во мне сидит» – по поводу сборника стихов Глеба Горбовского «Тишина». Книга попала в разряд вредных, поэта обвинили «в пессимизме, фашизме, антисоветизме». Часть тиража изъяли из продаж и пустили под нож. Было из-за чего загоревать…

«Во все времена, спасаясь, люди на земле, по исчерпанию всех доступных средств, обращались за помощью к силам надмирного, запредельного порядка, то есть – к Богу. Вот и моя последняя, теперешняя попытка, лишённая какого-либо расчёта, зиждется исключительно на раскаянии и уповании, на смирении и вере, на совмещении усилий человеческих и милости Христовой», – признавался Глеб Яковлевич в исповедальной книге «Апостолы трезвости».

Милосердный Господь не оставил Горбовского своим заступлением. Пройдя тяжёлые испытания, Глеб Яковлевич, щедро одарённый талантом, прожил долгую, плодотворную жизнь, оставив потомкам семь томов собраний сочинений, куда вошли: семь книг прозы, тысячи стихов (25 сборников и шесть книг стихов для детей), высоко оцененных взыскательным и благодарным читателем. Среди многочисленных наград – Государственная премия РСФСР имени М.Горького (1984) за книгу стихов «Черты лица» (1982), премия правительства Санкт-Петербурга в области литературы (2005), православная литературная премия Святого князя Александра Невского (2005), премия Союзного государства (2012).

В 2014 году, когда Фонд памяти поэта и воина Игоря Григорьева (1923-1996) готовил к изданию сборник стихов по итогам первого международного конкурса лирико-патриотической поэзии, Глеб Яковлевич, не медля, откликнулся на предложение принять участие во внеконкурсном разделе. Но не просто любезно предоставил свои стихи, а написал к ним вступление «От благодарного сердца моего…» с искренними словами признательности, обращёнными к поэтам-фронтовикам, в том числе к Игорю Григорьеву, за братскую поддержку на литературном пути и за победу над немецкими захватчиками: «Я на всю жизнь возненавидел войну и проникся чувством горячей благодарности к своим спасителям и освободителям, ценой своей крови и жизни добывшим Победу в Великой Отечественной войне».

Не только с поэтом Игорем Григорьевым свела судьба Глеба Горбовского, но и с сыном его, врачом и протоиереем о. Григорием, доктором медицинских наук и доктором богословия, профессором. С его помощью в начале девяностых годов прошлого века определился поэт на временное жительство в восстанавливающийся Зеленецкий монастырь, где не только написался Зеленецкий цикл стихов, но возвратилась и окрепла вера в Бога.

В атмосфере дремучей, объёмной,

за лесами, за Свирью-рекой –

слушать издали гомон церковный,

обливаясь звериной тоской…

Лес гудит, как ночная машина,

ветром-ухарем взят в оборот…

А душа, как стальная пружина:

не опомнишься – грудь разорвёт!

Как поют они чисто и мятно

В тесном храме, ничьи голоса…

Неужели тебе не понятно:

там от века – синей небеса!

Только там, за оградой церковной,

Там, под сводами горней мечты,–

Обиталище Воли Верховной.

Так войди же под своды и ты!

Обогни неслепую ограду,

отыщи неглухие врата,

и получишь свободу в награду.

И любовь. И уже – навсегда!

 

Известный лексикограф Анатолий Павлович Бесперстых из белорусского города Новополоцка, собиратель образного русского слова, посвятил замечательному поэту словарь «1000 эпитетов из поэзии Глеба Горбовского». Работая над книгой, он неустанно восхищался простым и в то же время удивительно совершенным, точным языком Глеба Яковлевича. Всё-то у него живое: костёр, деревья, душа, травы, мир… Весёлое – лучик, песенка, речка, рожицы… Белое да светлое: дни, часы, цветок, думы, душа, парус, рубаха, камушек, мельник… Божье и родное: Горбово, земля, глобус, города, парки, храм, суд… Русское – дух, язык, печь, поле, птица, телега, царевна... И даже «Волга пахнет расставаньем и Русью».

Медленно и постепенно учился поэт «отвыкать от себя», может быть, потому так часто встречается в его строках одиночество – один, одинокий, одинок (как фантастично был он одинок; один в холодном классе… ) – Я один / вот я встал… В переплетенье льдин, / в северном сиянии… Один.

Да, он был такой один – поэт Глеб Горбовский! Неповторимый, как всякий человек, талант, каким бывают немногие, «вселенская душа», озарившая мир.

 

=======================================

Памяти Глеба Горбовского

Не дождался весны, улетел лёгкой птахой из мира.

Мягкий снег засыпает поэта земные следы.

Отзвучала его незабвенная звонкая лира,

Высох щедрый ручей животворно-прозрачной воды.

Но весна пробудилась и полнится тайною силой,

Капля талая точит и точит могучие льды,

А под ними сокрыта стихов златоносная жила,

В оживающих струях – поэзии русской черты.

Отпечатки следов заполняет весенняя влага,

Припадают к ней птицы, чтоб чище и радостней петь.

И капель, и ручьи, и следы – всё небесное благо,

А в руках у поэта сверкает и злато, и медь!

 

Санкт-Петербург