Анастасия КОБОЗЕВА. «А Я ГОВОРЮ, ВЕРОЯТНО, ЗА МНОГИХ…». О поэзии Анны Ревякиной

 

Анастасия КОБОЗЕВА

«А Я ГОВОРЮ, ВЕРОЯТНО, ЗА МНОГИХ…»

О поэзии Анны Ревякиной

 

Я не переставала писать стихи. Для меня в них –

связь моя с временем, с новой жизнью моего народа.

Когда я писала их, я жила теми ритмами,

которые звучали в героической истории моей страны.

Анна Ахматова, 1965

 

Поэт слышит ритмы времени, а поэтессы – погремушки и пустяки. В современном мире почти вовсе не слышно о поэтах. Зато на просторах интернета полно творчества поэтесс – Сола Монова, Ах Ахматова, Вера Полозкова. Их поэзия иронична, мимолётна и глупа, соответствующе запросам читателей. Но что если у читателей просто нет выбора? Соцсети кишат цитатами вышеназванных поэтесс, в лучшем случае появляются отрывки стихотворений классиков, но о молодых авторах нашего времени не идёт и речи. Никому из молодёжи, за исключением обучающихся по литературной специальности, и в голову не придёт рыться на страницах «толстых» журналов в поисках новых поэтов. А мне вот пришло…

 В восьмом молодёжном номере «Нашего современника» за 2018 год нашлось много достойных авторов. Но больше всего меня поразила Анна Ревякина с её поэмой «Шахтёрская дочь». После небольшого исследования я обнаружила, что Анна публикуется достаточно активно на многих интернет-порталах, в соцсетях тоже можно найти её стихотворения, однако, я уверена, что большая часть молодых читателей, как и я, с её творчеством не были знакомы. Я хочу подробнее остановиться на Анне Ревякиной, чтобы разница «сетевой» и настоящей поэзии была очевидна для всех.

 Анна Ревякина родом из Донецка, где и проживает в данное время. Она пишет о войне, которую не выбирала, которую не выбирал никто из мирных жителей. Все её стихотворения пронизаны нескрываемой, «червоточьями да кровоточьями» покрытой болью. В своём творчестве она выступает и как дочь, и как мать, и как боец, готовый защищать свою родину. Только от кого? Анна не выбирает ничью сторону. На войне она не видит правых и виноватых, есть лишь сплошное кровопролитие, разлучающее матерей и детей, лишающее жизни родных:

Не слышно, как поёт младенцу мать,

Не слышно, как в войну играют дети.

Хороший мой, нас будут убивать.

Нас будут убивать и те, и эти.

 

 По силе духа и патриотическому посылу поэзия Анны Ревякиной напоминает мне Марину Цветаеву. Но у Анны на первом месте боль мировая, она смотрит дальше своего города, дальше определённой страны. Для неё рай: «Утром проснуться, в кофе добавить сливки/ В мире, где Бог навсегда запретил войну». У Марины Цветаевой личные переживания перетекают в разделение на «чужих и своих», в то время, как Анна видит лишь «тех и этих». Для неё они все чужие, все, кто выбрал войну и стал проливать кровь.

 Вспоминая Марину Цветаеву, нельзя не сравнить два «Реквиема» поэтов. В этих стихотворениях прослеживается чёткая разница восприятия мира авторов. Марина Цветаева, как бы глубоко она ни переживала народную трагедию, всё же больше задумывается о смерти и своём предназначении поэта. Для неё не страшен уход из жизни, но и тогда в поэзии Цветаевой чувствуется доля самолюбования: «Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли». Анна Ревякина переживает за судьбу своего народа, она показывает, что события на Донбассе – необратимая ошибка, которую уже не исправишь: «…и вся жизнь теперь то, что поздно, то, что вряд ли воротишь вспять».

В таком случае из логического цикла стихотворений, проклинающих войну, выделается поэма «Шахтёрская дочь», где главная героиня становится снайпером. Здесь автор уже смотрит на войну не «сверху», жалея всех и вся, а сама встаёт на место страдалицы. Девушка Мария, «молчаливая, милосердная», после смерти отца сама уходит на фронт. Личная трагедия перерастает в мировую, это особенно проглядывается в отдельных строках, когда Анна Ревякина является перед читателем «на две трети» Марией, а на одну треть собой. Этот расколотый мир страшен для автора стиранием христианских законов, люди забывают о всеобщем родстве, «где мать – вдовица, а дочь – сиротка, где брат вгрызается брату в глотку».

 Не зря местом боевых действий берётся «поле Дикое». Название поля говорит само за себя, люди потеряли свой христианский вид, подняв друг на друга оружие. Такой является и Мария, став снайпером не иначе, как из кровной мести, что свойственно дохристианскому миру. Вендетта, распространившаяся на всю страну. Поэтому Марии сопутствует «тоска гнетущая. По отцу тоска, кровью не смываема». Девушка осознаёт неправильность своего выбора, «полушёпотом молится Богородице», но в следующей же строфе: «Не зная ни имени, ни возраста, видит главное по нашивкам – враг». Сердце девушки разрывается на две части. С одной стороны в ней ещё живо добро и желание мира, особенно это заметно в её мечтах о семье:

Родить бы дочку,

Тонкую, как берёза,

Беленькие носочки,

Платье в полоску.

Волос тугой, русый,

Не сплесть в косоньку,

Плечики узкие,

Пяточки абрикосовые.

 

С другой стороны, короткие, рубленые строки действительности, написанные даже не четверостишьями, а рифмованной прозой с использованием яркой звукописи: «Никого не родишь. Только чёрный камыш да слепая луна над рекой, не пройдёт человек, даже серая мышь здесь боится бежать по прямой. Степь – лоскутный пейзаж и горячий рубеж, пограничье двух разных миров. Я люблю этот кряж, его дикий мятеж в кружевах кучевых облаков». Понимая неправильность и неестественность войны, Мария идёт до конца и погибает. Только смерть может даровать ей спокойствие, потому что там, в другом мире, наконец-то встретятся отец и дочь, и «и только Донецк с его улицами, проспектами и мостами навсегда останется с ними, будет их лучшей частью».

 На протяжении всей поэмы самые частые слова – «боль», «тоска», «война», «чёрный». И, несмотря на непреклонность Марии, мы понимаем, что эти «две трети» автора, это та ненависть к войне, которую переживает и Анна, и Мария, их метания между «идеей национальной» и божественным началом:

Мы – подвальные, мы – опальные,

кандалы наши тяжелы.

Мы – идея национальная,

мы – форпост затяжной войны.

Чёрной совести боль фантомная,

боль, что мучает по ночам,

эта домна внутри огромная,

наша ненависть к палачам.

Мы священные, мы убогие,

мы у боженьки в рукаве.

И глаза Его слишком строгие.

И следы Его на траве.

Утром встанем, пересчитаемся,

похоронимся, поревём.

Эх, война-война – девка та ещё!

Частоколы да бурелом,

заминированы окраины,

человеческий страшный суд.

Авель помнит, что всюду Каины,

только высунешься – убьют.

 

 Станислав Куняев очень тонко понял посыл поэта: «Читаю поэму «Шахтёрская дочь» и снова чувствую, что и «златоглавый Киев», и прифронтовой Донецк, и «дикое поле» со свежими могилами с незапамятных времён и до сего дня остаются израненными, расколотыми, распятыми частями великого русского мира, которому нужна «живая вода»». Этой «живой водой» является поэзия Анны Ревякиной, которая своими строками хочет пробудить человечность в людях.

 Большая часть её творчества касается темы войны, она нашла своё предназначение поэта: «глаголом жечь сердца людей». Виктор Бараков, рассуждая о прозаическом творчестве Юрия Лунина, верно заметил: «Служим мы, конечно, не музам, а Богу, истине и Родине, и если не стремимся к спасению сами и не призываем к спасению других, то какая всем нам от такого творчества польза?». Дело, разумеется, не только в просвещении. Хочется найти способ продвигать подобных молодых авторов, «выводить их в люди», в СМИ, чтобы народ говорил о них, обсуждал. Тогда и у самого поэта появилось бы больше тем и сил для написания новых произведений, и мы бы, пожалуй, «воспрянули духом».