Александр ЛЕОНИДОВ. БЫТЬ УЗНАВАЕМЫМ И ОСОБЫМ... Стилистика прозы Ирины Иваськовой

 

Александр ЛЕОНИДОВ

БЫТЬ УЗНАВАЕМЫМ И ОСОБЫМ...

Стилистика прозы Ирины Иваськовой

 

 

Яркая и запоминающаяся фигура нашей новой современной литературы, прорастающей сквозь асфальт пореформенной реальности, Ирина Иваськова родилась в 1981 году в Красноярске. Она окончила Красноярский государственный университет, как и положено в наши дни –  много лет работала юристом (писателем – не выжить!).

Поэтому, как в средневековье, днём контора, вечерами творчество: публиковалась в журналах «Наш современник», «Север», «День и ночь» и др. Лично мне знакома по незабываемым публикациям в «Дне литературы», на его сайте и в журнале-альманахе. Иваськова – автор книги прозы и член Союза писателей России. Живет в Анапе, где, как убеждены все уральцы, «все ходят в белых штанах» (как сказал бы Остап Бендер).

Иваськова вошла и вписалась (и прочно прописалась) в плеяду молодых авторов «ледникового периода» (так я называю время великого оскудения интереса ко всей и всяческой литературе), суровых сталкеров нашего пост-апокалиптического мира. Такой предстала в сборнике, о котором я писал статью «вообще», находя единые грани у всех его авторов, роднящие их в одно творческое поколение.

Но, кроме общего, у молодых прозаиков «ледникового периода», живущих и творящих в мире сверхнизких температур всеобщего охлаждения и эмоционального отупения, есть и свои, личные, индивидуальные черты. В полной мере это относится и к творчеству Иваськовой. Что-то заставляет, отложив её прозу, через определённое время возвращаться к текстам, перечитывать… Но что? И я недавно осознал: неожиданный мозаичный метод построения композиции, выделяющей и оттеняющей Иваськову, делающий её узнаваемой, отличимой от иной качественной прозы!

Начиная со времён эпических, художественное творчество гналось за вещами великими, громоблещущими, ослепительными, гналось за чем-то, что поразило бы воображение современников. Так и строилась литература мифов и эпосов, классицизма: отразить необычайно поучительный, необычайно значительный и восхищающий, изумляющий факт. Первые оценки были именно по этому критерию: чем более значимо событие (война с Троей, схождение заживо в ад и т.п.) – тем больше почёта произведению и автору.

На этой почве перекормленный сверхгероями и сверхсобытиями читатель должен был востребовать литературу о маленьком человеке и обычной жизни. Так рождается тоже хорошо нам знакомый прозаический натурализм. Он подкупал не блеском уникальных событий, а наоборот, узнаваемой простотой и правдой жизни. И с тех пор писатели делятся на эффектистов и натуралистов, на тех, кто поражает воображение сильным впечатлением, чем-то незабываемым, взрывным, – и тех, кто убаюкивает воображение читателя размеренным ходом протокольного бытописания. Например, у Гоголя есть «Вий», а есть «Старосветские помещики», яркие примеры того и другого: нечто поразившее и нечто колыбельное…

Иваськову не спутаешь ни с кем, потому что она работает в свойственной только ей мозаичной манере, складывая из обыденных элементов повествования нечто знаменательное и притчевое. Так из предельно узнаваемых и будничных кусочков реальности складывается шокирующий эффект общего восприятия. Например, новелла «Бумажный саксофон» выстроена буквально-мозаически (https://denliteraturi.ru/article/3172).

В ней фраза из текста становится заголовком следующей (и не следующей, а той же) истории. А когда мозаика сложена – то из малозначащих эпизодов проступает и величие и сложность жизни. Но это именно эффект сложения: ведь никаких новых планов у эпизодов мозаика Иваськовой не открывает, они остаются бытовыми, тут важнее стыки и композиционная выкладка.

То есть взяли много «старосветских помещиков», как цветные камушки, и выложили из них «Вия». И получается притча-сказка, сложенная без элементов притчей и сказок, из словесной «смальты».

Или, ещё один пример – рассказ «Время красных птиц» (http://xn-90aefkbacm4aisie.xn-p1ai/content/vremya-krasnyh-ptic). Он сам по себе небольшой, но тоже составлен методом мозаики разниц взрослого, детского, и отстранённо-авторского взглядов. Тут тоже нет истории вне мозаики, история сначала разбита на статичные планы, картинки – а потом собрана в складной образ.

Так получается язык изложения, отличающий Иваськову, нащупавшую свой путь в прозе, от огромного множества русских авторов, которые, казалось бы, как только не самовыражались. Один брал цитадель оригинальности телеграфным стилем, другой долготами, третий народным языком, на грани жаргона, четвёртый фельетонностью, пятый… Ну, начиная с Тредьяковского, писавшего гекзаметром под Гомера, чего только не было!

А Иваськова – узнаваема даже при столь пёстром разнообразии стилей. Она – небывалое сочетание эффектиста с натуралистом, при котором история одновременно и необычно цепляюще-запоминающаяся, и при этом обыденная, проходная, без подвоха и обязательных для эффектности зубодробительных развязок, скрытых планов и взрыва уникальностей.

Почему я, как самый обычный и заурядный типовой читатель – не могу полгода забыть историю, в которой нет ничего необычного и запоминающегося? Что за эффект воспоминания, когда сорок лет помнишь печёное яблоко из детства, и помнишь вместе с тем, что ничего особенного в этом яблоке не было? Почему из тысячи бабушкиных завтраков засел в памяти только этот – если он ничем не выделялся?

Я понимаю, почему помню выпускной вечер или выход первой книги: событие грандиозное, веха. Я понимаю, почему не помню давнего обычного завтрака, потому что там нечего помнить. Но есть и третья память человека, на которой тонко, мозаично играет Иваськова: память обыденности, особой своей очевидной обыденностью.

Если сложить привычные картинки в непривычный силуэт общего контура, то получится изображение запоминающееся, но не ставшее замечательным. Оно замечательно именно своей незамечательностью, потому что становится символом реальной, прожитой жизни, прессованной памятью будней.

Ирина Иваськова показывает нам жизнь именно в таком ракурсе, в котором проза её не показывала. Когда нет ничего необычного, кроме общего контура и смутного силуэта: элементы мозаики прозаичны, комбинация – содержит внутреннюю напряжённую поэзию притчи.

И потому можно взять вырванный из контекста лист из творчества Иваськовой – и по мозаичной манере, содержащей ярко выделенные «отпечатки пальцев» безошибочно опознать автора. Без имени. По манере и стилю письма. По авторскому почерку – исчезающему в печатном варианте текста у большинства писателей.

Наверное, когда пройдёт «ледник», то у мозаичной манеры появятся подражатели и подражатели. И кто-то превзойдёт почин, но… Первой-то всё равно останется Ирина в этой своей стилистической находке! Опознаваемая по мозаике сложения, как Маяковский по его «лесенке»…

А быть узнаваемым и особым по манере письма – может статься, самое главное для писателя.