Виктория ПАНИНА 
Виктория ПАНИНА
И МОЖЕТ БЫТЬ, Я ОБЕРНУСЬ…
РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ
Оттого ли роднее душе ты моей, что заброшен,
Предан памяти, прошлому, предан, как я, человеком?
Крест уже постаревшей надежды становится ношей,
Обреченьем, которое вытеснить нечем и некем.
Здравствуй. Снова дотронусь до стен неприглядных ладонью.
Сероглазое прошлое так же ко мне прикасалось.
И тогда было сердце наполнено светом, я помню.
Но пустует теперь, словно стены Речного Вокзала.
Здесь, в туманы укутавшись, хочется жить до восхода
И вдыхать глубину каждой ночи, меня приютившей,
Под луной провожать бесконечно бегущие воды
И шептать им вдогонку, а может, себе: «Тише, тише…».
Вновь стою на краю то ли прошлого, то ли причала.
А река предо мной, как дорога из сказки, в три вехи.
Тихо зреет рассвет над мостом и своими лучами
В заколоченных окнах и в сердце всё ищет прорехи.
ПОЦЕЛУЙ
И снова этот поцелуй
Приник дыханьем леденящим
К обыкновенному теплу
Дрожащих губ.
Как настоящий.
Закружит против часовой
Неубиваемая память,
В тот день забросит с головой,
Когда возможно всё исправить.
Помчусь сквозь улиц лабиринт,
Вдоль мостовых, лохматых парков,
На ткани ночи выжгу принт
Сияньем глаз, свеченьем фар, как
Выжигают тишину
Золотошвейной силой слова,
Как в памяти меня одну
Твой поцелуй сжигает снова.
Мы не близки, не далеки
(Я под твоим балконом старым).
Ты выходи на маяки –
Во тьме мигающие фары…
Меня к свободе не ревнуй –
Нырну в портал – тоннель бесцветный,
Забрав январский поцелуй
В подарочной фольге рассветной.
* * *
Так и вижу тебя: отрешённого от любви.
Ты уходишь, объятьями новой весны обвит,
В тяжеленной кожаной куртке из США,
С лёгким регги, беспечно звучащим всегда в ушах.
Беспощадно распята на куртке твоей звезда,
Как ладонь, как любовь, как душа моя, навсегда…
Ты, похожий на Бонда, уверен, красив и свеж,
Растворяешься тенью смелых моих надежд.
Исчезаешь бесстрашно в чужую судьбу, во тьму.
Быть счастливым – твой главный плюс. Вопреки всему.
Так и вижу тебя: отрешённого от меня.
Без меня,
одного,
выходящего из огня.
ШТАМП
Скрипка сломалась. Бьётся в висках орган
И заунывную тянет, стараясь – громче.
В корни твои когда-то вплёлся цыган,
Вот и бредёшь из дома выгуливать ночи.
Я отнимаю себя у тебя по частям:
Сердце и разум, тело и полквартиры.
И без отцов-привидений детей растят,
Не пропадая в душевных озоновых дырах.
Стены разделят мою и твою кровать
И жизни (в прямом и переносном смысле).
Я одиночка-жена и нормальная мать.
А если будет нужно – медведица гризли.
В свете уставших от крайностей загсовых ламп
Определят нас друг другу, как лишнее в почках.
Шлёпнут, как жирную точку, конвейерно штамп
Официальной матери-одиночке.
ДРУГУ
Если боязно и тревожно
В эпицентре возможного взрыва,
Разминируй меня осторожно.
И красиво.
Пульс тактичен, как писк отсчёта,
Страшно в жизненных катакомбах.
Если здесь я – ты знаешь чётко:
В сердце бомба.
От неё проводов сплетенье
Длится прямо к тебе в руки.
В ком увидеть сапёра, если не
В близком друге.
В одинаково-мутные вены
Запусти алкоголь и речи.
Что в какую – ты знаешь верно,
Безупречно.
Режь больное чутьём подкожным,
Острой правдой о самом личном.
Разминируй, уже не сложно.
Как обычно…
ДОРОГА
1.
Шины на трассе почти как шасси,
Мощны железные крылья!
Пьяное солнце на ветках висит,
Пить небеса обессилев.
Словно лечу над изгибами рек,
Ситцевым, радужным полем.
Я на дороге – другой человек –
Жадно глотающий волю.
В перьях зелёных, как селезень, май
Кормится с рук, не боится…
Дивны пейзажи, снимай и снимай
Вспышками через ресницы.
Мыльною пеной плывут облака,
Нежно смывая печали.
Я выливаюсь в весну, как река,
И становлюсь, как в начале…
2.
Упруга и податлива педаль.
Плывёт полей пестрящая расцветка.
Куда ведёт асфальтовая даль,
Пришитая к земле тугой разметкой?
Раскрученная битумная гладь,
Как эластичный бинт на ранах мира.
Дорогам снова впору бинтовать
Больной души порывы и нарывы.
Стеснённая тесьмой из тополей,
Бежит дорога без конца и края,
Несёт меня рекою по земле
И в небо неизбежное впадает.
СТЕКЛО
И может быть, я обернусь,
Шестое чувство не обидев.
Настигнет вдруг такая грусть,
Когда, друзей своих увидев,
Застыну и навек пойму,
Что рядом с ними не стоять мне.
И осознаю, почему
На маме траурное платье.
Пойму, что освобождена
От суеты и круговерти,
Что всколыхнуть покой со дна
Души – по силам только смерти…
Похоже, время истекло,
И песня навсегда допета…
Алмазно-чистое стекло
Разделит мир на тот и этот.
На нём появятся штрихи
Незримые от слёз несчастья.
За ним – останутся стихи,
К которым я была причастна.
СНЕГА
Накрыли город белые стога:
Он обесцвечен, обескровлен.
Идут, идут, идут, идут снега.
Не за тобой ли?
Несётся, спотыкаясь, по дворам
Хромое колесо метели,
И с ловкостью простого маляра
Пространство белит.
Кто раскрывает неба дряхлый зонт,
Давно необратимо спятил.
Без сил раскинул руки горизонт,
Как на распятье.
Земля нага под чистой простынёй.
И, кажется, что хочешь – требуй.
Но крошится без меры на неё
Большое небо.
Зима невозмутима и строга:
Как выжить, никому не скажет.
Идут, идут, идут, идут снега.
Идут за каждым.
О РОДИНЕ
О родине хочется шёпотом говорить.
В душе освятив её имя молитвой и верой,
И пусть разливаются краски родные на сером:
На гжели небес хохломой ляжет отблеск зари.
О родине хочется заговорить в унисон
Шуршащим, летящим по ветру берёзовым косам.
И шелесту шёлковой ленты речной меж покосов,
Тревожному говору недосягаемых крон.
О родине хочется думать и заболевать
С ней вместе волненьем морей, человеческих судеб,
Гореть вечным жаром войны, что никто не остудит,
И ждать исцеления, как загулявшую мать.
О родине хочется просто замолкнуть на миг,
Свечёй тишины помянуть за неё уходящих.
И только в себе слыша голос её настоящий,
В глубинах себя не сдержать нарастающий крик.
г. Тверь