Константин ШАКАРЯН. СТАВШИЙ ТОЧНОЙ СТРОЧКОЙ. К 100-летию со дня рождения Бориса Слуцкого

 

Константин ШАКАРЯН

СТАВШИЙ ТОЧНОЙ СТРОЧКОЙ

К 100-летию со дня рождения Бориса Слуцкого

 

Век назад, в мае 1919 года, родился Борис Слуцкий — воин, политрук, литературный "дядька" не одного поколения поэтов. Крупнейший русский советский поэт.

Сочетание это — "русский советский" — в приложении к слову "поэт" всегда отторгало меня, хотя бы потому, что русские поэты второй половины XX века в подавляющем большинстве своём едва ли могут быть названы "советскими", и наоборот. Всё, вроде, просто и ясно. Но Слуцкий выламывается и из этой простенькой схемы, как иные "советские" стихи его не вписывались в советский же стиходельческий поток, вследствие чего или не печатались, или печатались со "сломанными руками" и "рублеными ногами", по собственному признанию их автора.

Волей-неволей приходится назвать Слуцкого "русским советским" поэтом. Впрочем, он, полагаю, не обиделся бы и на одно-единственное определение — "советский".

Но я не хочу иного.

Я век по себе нашёл,

И если б родиться снова,

Я б снова в него пошёл.

Начала его не заставши,

Конца не увижу его...

 

* * *

Расспросите меня про Сталина —

Я его современником был.

 

Если кого и стоит из поэтов "расспрашивать", то в первую очередь Слуцкого, ибо:

О Сталине я думал всяко-разное,

Ещё не скоро подобью итог.

 

Выставлять Слуцкого антисталинистом, пожалуй, не менее глупо, чем махать на него руками, как на сталиниста. Слуцкий был до конца честен перед собой и перед своим временем. И дело тут даже не в одном отношении к "хозяину" и "богу" (ни больше ни меньше!), о котором он в то же время писал:

Он был мне маяком и пристанью.

И всё. И больше ничего.

 

И, строк через десять:

Не думал, а потом — подумал.

Не знал, и вдруг — сообразил

и, как с пальто пушинку, сдунул

того, кто мучил и грозил...

 

(Сдунул ли?..)

Художники рисуют Ленина,

Как раньше рисовали Сталина,

А Сталина теперь не велено:

На Сталина все беды взвалены.

Их столько, бед, такое множество!

Такого качества, количества!

Он был не злобное ничтожество,

Скорей — жестокое величество.

 

Если брать шире, то можно сказать, что в Слуцком сидел некий глубинный советский патриотизм, который не дал ему сделаться диссидентом, ренегатом, "шестидесятником" (в истинном понимании этого слова, представленного такими лицедеями и дельцами от литературы как Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и проч.)...

На перестройку же и к шабашу 90-х Борис Абрамович не успел, но сейчас такие его строки можно в какой-то степени приложить и к этим недавним горе-временам:

Странная была свобода:

делай всё, что хочешь,

говори, пиши, печатай

всё, что хочешь.

Но хотеть того, что хочешь,

было невозможно...

 

* * *

Опубликованному чуду

я больше доверять не буду.

 

Выстраданное признание поэта. Как тут не вспомнить издевательский отзыв Ахматовой о стихах Слуцкого:

"Пока они ходили по рукам, казалось, что это стихи. Но вот они напечатаны, и все увидели, что это неумелые, беспомощные самоделки...". Каково? Небось, не одна Ахматова высказывала такие обывательски-презрительные "мнения". А что же Слуцкий? А он сам мучился:

Лакирую действительность —

Исправляю стихи...

 

...Выдаю с головою,

Лакирую и лгу...

Всё же кое-что скрою,

Кое-что сберегу.

Самых сильных и бравых

Никому не отдам.

Я ещё без поправок

Эту книгу издам!

 

Или:

Был печальный, а стал печатный

Стих.

Я строчку к нему приписал.

Я его от цензуры спасал.

 

В этом была его трагедия. А точнее, это было одним из кусочков её мозаики. То, что Слуцкий — фигура поистине трагическая, думаю, и подчёркивать не нужно.

Те, кому не открылось истинное значение Слуцкого после книги "Память" (1956), осознали его уже после смерти поэта, когда хлынул поток публикаций лежащих некогда под спудом стихов. И сколько их было!.. Это было открытие Слуцкого для многих, и что удивительно — открытие это продолжается и сегодня. Слуцкий требует подвижнического труда, и подвижники эти всегда находятся — люди, занимающиеся наследием поэта, работающие с его рукописями.

Книги "без поправок" были изданы, но Борис Абрамович их уже не увидел. Он умер в 1986 году, смирившись с невозможностью публикации тысяч своих стихов, пребывая в уверенности насчёт СССР, что "это всё на тысячу лет, как Византия".

Слуцкий остался в своём времени, прочно осел в нём. Но не протяни он свои стихи в будущее, не было бы и необходимости в нём сегодня. А она, эта необходимость, есть. И "смахнуть крошкой со стола" вместе с ушедшей эпохой её певца и воина не получится, вопреки его же словам.

К тому же, неслучайно он написал, едва ли не попросил:

Народ, за спиной мастера

Нетерпеливо дышащий,

Но каждое слово внимательно

Слушающий и слышащий,

Побудь с моими стихами,

Постой хоть час со мною,

Дай мне твоё дыханье

Почувствовать за спиною.

 

Слуцкий остался сильнейшим поэтом своего (отнюдь не бедного на таланты) поколения. Более того — его можно с полным правом назвать одним из лучших "русских советских" поэтов ХХ века. Или даже так — лучшим "советским". Сам о себе он сказал в стихах сдержанно и верно, назвав себя попросту "точной строчкой":

Не знающей покоя,

волнующей строкою...

 

И нам она, эта строчка Слуцкого (Строчка-Слуцкий), покоя не даёт. И дыхание читателя за спиной поэту чувствовать долго — дольше, чем он сам, может, и предполагал когда-либо. Сегодня это уже очевидно.

С Юбилеем, Борис Абрамович!