Владимир КОРНИЛОВ. НЕЗАБВЕННАЯ ПАМЯТЬ. О книге стихов Владимира Шемшученко «…И рука превратится в крыло»

 

Владимир КОРНИЛОВ

НЕЗАБВЕННАЯ ПАМЯТЬ

О книге стихов Владимира Шемшученко «…И рука превратится в крыло»

 

 «…И рука превратится в крыло» – так необычно для человека, лишенного фантазии, назвал известный российский поэт Владимир Шемшученко свою новую книгу стихотворений, вышедшую в декабре 2008 года в Санкт-Петербурге, в издательстве «Всерусскiй соборъ».

Объяснение столь загадочному названию, я думаю, читатель найдёт сам, прочитав и выстрадав вместе с автором право сопричастности к его незаурядной поэзии.

В предисловии к книге поэт Егор Исаев написал следующее:

«Сколько на своём веку я повидал людей, которые думают, что они на «ты» с поэзией, что они пишут стихи. А на поверку оказывается, что они всего лишь плетут кружева из слов, создают что-то эфемерное, этакое тонкое графоманство. Цветы у них, цветы… а в итоге пустоцвет, не дающий плодов. И когда появляется человек, который пишет как живёт, у которого стихи, а не порхание, – его видно сразу.

Живёт в Петербурге Володя Шемшученко – поэт ума, сердца, человек русского народа, русского языка, поэт обжигающего слова».

Продолжительное время, следя за творчеством Владимира Шемшученко и анализируя вышедшие книги стихотворений «Неподсуден» (издательство «Всерусскiй соборъ», Санкт-Петербург, 2007), «…И рука превратится в крыло» и другие, я отметил для себя очень важные качества его поэзии – за всю свою жизнь, как истинно русский поэт, он ни разу не покривил душой в стихах перед своим великомучеником-народом, не предал своей православной веры ради сытой еды и холёного быта.

Об этом свидетельствуют многие стихотворения, кровоточащие строки которых написаны человеком совестливым и правдивым, его незабвенной памятью и болью беспокойного сердца. Среди них мне запомнились: «Я шёл на отчий зов зимой и летом…», «Не случилось. Не стал я поющей звездой…», «Хата моя не с краю…», «Я не страдаю от режима…».

Чувство вины перед своей семьёй и перед народом за неустроенность их в быту и за свершённые «преобразователями жизни» злодеяния – ни на минуту не покидают поэта, и это воплощается в его покаянных строках:

Озябшие пальцы и теплые варежки сна.

Дыхание матери, кашель отца у порога.

Саманный барак, школьный двор, а за школой дорога.

И в клубе единственный фильм: «Если завтра война…».

Проснусь среди ночи, как в детстве, луну отдышу

В замёрзшем окошке, и свет снизойдёт к изголовью…

У Господа я всепрощенья себе не прошу,

Я только молю, чтобы сердце наполнил любовью.

Когда надо мной в одночасье нависнет вина

За то, что себя возомнил и судьёй, и пророком,

Я чашу раскаянья радостно выпью до дна,

Чтоб сын, повзрослев, из неё не отпил ненароком.

 

Во вступительной статье к книге «Неподсуден» Глеб Горбовский дал высокую оценку творчеству Владимира Шемшученко, назвав его лучшим поэтом Санкт-Петербурга.

Думаю, и не только Санкт-Петербурга… Я с огромным интересом прочитал его новую книгу «…И рука превратится в крыло», подаренную мне автором в Дни Русской духовности и культуры на православной иркутской земле осенью этого года. Поэзия в ней изумительная – трогает за живое, да так, что слёзы вышибает. Это, на мой взгляд, эпохальная книга. В ней художественно образно и правдиво отражены почти все самые важные моменты истории России ХХ века, губительно сказавшиеся на жизни народа. Перед глазами зримо предстают: и жестокое, обожженное «красным огнем» и насильственной смертью утверждение Советской власти: (стих.

Проскакал по степи чёрный всадник на красном коне,

И ворвался огонь в белоснежные юрты аула,

И никто не ушёл, и расплавилось солнце в огне,

И крылатая смерть на корявых ветвях саксаула

Наблюдала, как дети от сабельных корчатся ран,

И пришли корсаки, чтоб обгладывать лица и ноги,

И не слышал Аллах материнского вопля: «Аман!».

И стоял безответным вопросом сурок у дороги,

И луна не взошла, и ушёл конармейцев отряд,

И вернулись в аул, подвывая от страха, собаки…

Не ходи к роднику – не вода в нём, а памяти яд,

И не трогай руками росою омытые маки.

                                                                                     («Степное»)

… и репрессии 30-х годов, в том числе арест деда и отца будущего поэта по доносу мерзавцев:

Увели их по санному следу,

Возвратились – забрали коня.

Ни отцу не помог я, ни деду,

Вот и мучает совесть меня.

Хватит, сам говорю себе, хватит.

Раскулачили – значит, судьба.

Только пусто в душе, словно в хате,

По которой прошлась голытьба.

Нынче всякий и рядит, и судит,

Прижимая ко лбу три перста.

Дед с отцом были русские люди –

Ни могилы у них, ни креста.

За отца помолюсь и за деда,

И за мать, чтоб ей легче жилось –

У неё милосердье комбеда

На разбитых губах запеклось.

                                                          («Увели их по санному следу…»)

…и нелегкое, голодное детство, и такая же суровая юность, которые всё-таки не сломили, а лишь закалили его в уличных драках и на лесоповале («Любил я блатные словечки…», «Подранок», «Караганда»). С какой горечью вспоминает он об этом:

Юность в отчем краю бесшабашной была –

Наше вам… из карлаговских мест.

Я из дома ушёл, закусив удила,

А очнулся – трелёвка окрест.

Я погнал своё время, пустил его вскачь –

Эка невидаль – лесоповал! –

Ел подёнщины хлеб, пило вино неудач,

Протрезвившись, ещё наливал.

Жил в полярных широтах, где лыком не шит

Каждый первый, кто ставит вопрос…

И узнал, что назойливый гнус не звенит,

А глаза выедает до слёз.

Я бы мог там безбедно прожить много лет,

У чужого пригревшись огня,

Научившись закат принимать за рассвет,

И никто не стрелял бы в меня.

                                                                     («Подранок»)

…это и стихи о гибели могучей советской империи и всего, что с ней связано:

Империя не может умереть!

Я знаю, что душа не умирает…

Империя – от края и до края –

Живёт и усечённая на треть.

Оплаканы и воля, и покой,

И счастье непокорного народа.

Моя печаль – совсем иного рода,

Она созвучна с пушкинской строкой.

Пусть звякнет цепь,

                      усть снова свиснет плеть

Над теми, кто противится природе…

Имперский дух неистребим в народе,

Империя не может умереть!

 

…и неописуемая боль за угрозу утраты Россией своей независимости, происходящей из-за усиления колонизации её жителями Китая и выходцами из Кавказских и Среднеазиатских государств, как это мы видим в стихотворении «Золотые слова растащило по норам ворьё…». Глубокой скорбью и состраданием к своей горемычной Родине наполнены строки этого уникального по силе эмоционального воздействия на читателя стихотворения:

Золотые слова растащило по норам ворьё,

И аукнулась нам бесконечная наша беспечность.

Поспешаем за веком и в души несём не своё,

На сегодняшний день обменяв православную вечность.

Разрастается зло, выползает из темных щелей,

Погремушками слов азиаты гремят на рассвете…

Встань за Родину, друг мой! Молись и себя не жалей –

От безбожных отцов не рождаются русские дети.

 

Как это созвучно с болью каждой русской православной души, переживающей разрушительные нынешние «перестроечные» процессы!

Не менее сочувственно относится поэт и к унижениям нашей истерзанной Родины:

Осень. Звон ветра. Синь высоты.

Тайнопись звездопада.

Если на кладбищах ставят кресты,

Значит, так надо.

Значит, и нам предстоит путь-дорога

За теплохладные наши дела.

Сколько, скажи, не дошедших до Бога

Тьма забрала.

Скольких, ответь, ещё водишь по краю,

По-матерински ревниво любя.

Я в этой жизни не доживаю

Из-за тебя.

Из-за тебя на могилах трава –

В рост! – где лежат друзья…

Но истина в том, что не ты права,

А в том, что не прав я.

                                                                 («Родине»)

Не заживающей раной в стихах видится мне и тема ветеранов Великой Отечественной войны, освободивших человечество от фашизма. Но герои Великой державы, принесшие свободу и процветание народам Европы, по-прежнему влачат у себя на Родине полунищенское состояние. С каждым годом редеют их ряды. И тогда так пронзительно и актуально звучат для нас строки поэта:

Он был болен и знал, что умрёт.

Положив мою книгу на полку,

Вдруг сказал: «Так нельзя про народ.

В писанине такой мало толку».

Я ему возражал, говорил,

Что традиции ставят препоны,

Что Мефодий забыт и Кирилл,

Что нет места в стихах для иконы.

«Замолчи! – оборвал он. – Шпана!

Что ты смыслишь! Поэзия – это…».

И закашлялся. И тишина…

И оставил меня без ответа.

 

Но какие бы тяжкие и смутные времена не переживало Отечество, у истинного творца – будь это композитор, скульптор или художник – в его горячем сердце всегда найдётся место для создания прекрасного, юного, вечного чувства – чувства восторга и любви перед красотой окружающего мира. Так и у поэта Владимира Шемшученко… Как требователен поэт в выборе красок для своей художественной палитры, создавая удивительно яркие по образности картины природы во все времена года! Сколько здесь незаёмных образов, ярких, неожиданных метафор и сравнений, делающих стихи запоминающимися! Происходит просто какое-то чародейство в его душе со Словом, рождающим в ней неповторимую, самородную поэзию! Так и хочется процитировать прекрасные по мелодике и высокой художественной выразительности строки:

Апрельское утро грачами озвучено.

Уходит подлесок в туман не спеша.

Еще две недели, и скрипнет уключина,

И лодка пригладит вихры камыша.

Еще две недели, и синяя Ладога

Натешится вволю, подмяв берега.

И в небе проклюнется первая радуга,

И рыба пойдёт нереститься в луга.

И ветер с Невы – аж до самого Таллина! –

Молву донесёт…

                              А пока среди льдин,

Как спящая женщина, дышит проталина

С лиловым цветком на высокой груди.

                                                                  («Времена года»)

Или вот еще пример необыкновенной, прекрасной поэзии, поднявшейся до недосягаемых высот:

Ветер нынче строптив, хамоват и развязен,

Вот и верь после этого календарю.

Я к нему паутинкой-строкою привязан,

Потому и стихами сейчас говорю.

Ветер ходит, где хочет, живёт, где придётся:

То стрелой пролетит, то совьётся в кольцо.

Окликаю его – он в ответ мне смеётся

И кленовые листья бросает в лицо.

Он стучит мне в окно без пятнадцати восемь,

Словно нет у него поважнее забот.

Он несёт на руках кареглазую осень

И листву превращает в ковёр-самолёт.

Он целует её, называет своею,

И ему аплодируют створки ворот…

Я стою на крыльце и, как школьник, робею,

И сказать не умею, и зависть берёт.

                                                                                 («Август»)

Великолепны по богатству выразительных средств и красоте поэтического звучания его стихи о Родине. Примером сыновьего почитания своей отеческой земли служат стихотворения: «Церковь», «Родиной пахнет ковыль», «Не то чтобы нас пригласили...» и многие другие. Смирением и потаённой радостью наполнены строки последнего вышеназванного стихотворения, где поэт говорит о возвращении после долгих скитаний на Родину:

Не то чтобы нас пригласили –

Скорее наоборот.

Но мы приезжаем в Россию

Из всех суверенных широт.

Нам стало вдали одиноко

И сделалась участь горька.

И с Запада, и с Востока

Течёт человечья река.

Над мыслями нашими властвуй.

Пришли мы к тебе налегке…

Как сладко сказать тебе: «здравствуй!» –

На русском своём языке.

 

К таким же высокой пробы произведениям можно отнести и стихотворения: «Отступили дожди, навалились снега…», «Я просыпаюсь. Мой костёр погас…», «Рождество», «Заревые июньские росы...», «Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен» и другие.

Светло воспеты у Владимира Шемшученко в книге – любовь к матери и к своей возлюбленной, ставшей позднее женой и подарившей ему сына и дочь. Об этом свидетельствуют множество стихотворений. Очарованием любви и неподдельной страсти веет на нас от этих по-юношески исповедальных строк в цикле «Марине»:

Смахнул снежинки с тёмной шубы

И сразу понял – опоздал!

Тебя в обветренные губы

Мороз уже поцеловал.

Глаза в глаза и – задохнулся,

И растворился… И пропал…

Ненужным словом поперхнулся

И поражение признал.

Я снег! Лепи меня руками.

В азарте пальцы обжигай.

Взрывайся белыми стихами

И междометьями стегай.

И смейся. Смейся до упаду.

А вечер – бел. А ветер – тих.

Приму, как высшую награду,

Прикосновенье рук твоих.

 

Необычно трогательно звучат стихи о высокой любви и нежности у него и в цикле «Колыбельная для Марины», где поэт своим трепетным сердцем чутко прислушивается к дыханию своей любимой, боясь пропустить этот неповторимый миг:

Спи, родная, любимая… Я просыпаюсь.

Чтобы слушать, как ты тихо дышишь во сне.

Я гляжу на тебя и всегда удивляюсь,

Что не грезишься ты, богоданная, мне.

Мы с тобой, дорогая, счастливые люди –

Нам досталось сполна и воды, и огня.

Мы слились воедино – я знал, что так будет.

Если я оступлюсь, ты поддержишь меня.

И когда в небеса позовёт нас дорога…

Не хотел говорить, но сегодня скажу:

Если первым уйду – проводи до порога.

Если первой уйдёшь – я тебя провожу.

                                                          

Какое здесь глубокое, библейское единение до самого смертного вздоха супружеской любви, предначертанной нам свыше! И это не бравада поэта перед читателем, а осмысленное жизнью и отвечающее канонам православной веры убеждение человека.

И, как продолжение этой любви у поэта, по-особому нежно звучат его строки, посвящённые детям:

Спит дочурка, спит маленький сын.

Ночь звезду за звездой зажигает.

Разжигаю стихами камин.

Мне жена помогает.

 

Особое место в лирике Шемшученко занимают «городские мотивы», навеянные Киевом и Санкт-Петербургом, с которыми тесными узами связала его за долгие годы судьба. Здесь художественно ярко отражены и гражданский пафос, и самосознание причастности поэта к русской православной культуре, выраженной в великолепном зодчестве и в неповторимой древней архитектуре этих городов… Характерными для этих «мотивов» являются стихотворения: «Петербургский вальс», «Блок», цикл «Киев», «В квартире моей абажур с бахромой…», «Подснежник скукожился в банке…». Из этого цикла приведу стихотворение, особенно тронувшее меня своей исповедальностью:

Я поэт городской, вряд ли есть мои корни в деревне.

Электронный будильник вполне заменил петуха.

Рядом строится дом, трактора пожирают деревья.

Я сижу за столом и плету паутинку стиха.

Город мой словно мать,

Он взрастил меня в каменном чреве,

Он меня прокормил и сберёг для меня теплоту.

Почему так тревожно кричит на истерзанном древе

Полуночная птица, и гарью несёт за версту?..

Что-то сердце щемит, предынфарктное выдалось лето.

Из открытого крана со ржавью, но всё же вода…

И подумалось мне, что рождённых в деревне поэтов

Посылает Россия на верную смерть в города.

 

Объединяя мысленно и другие стихи, навеянные «городской» тематикой, в один цикл, я отметил и такой, существенно важный момент в поэзии Шемшученко – это его кровное родство с городом, в частности, с Карагандой, где прошли его детство и бурная юность.

В этом объединённом мной цикле чувствуется не только высокий лиризм произведений Владимира Шемшученко и зоркость его как художника слова, сумевшего метким взглядом увидеть красоту старинных городов и отразить ее в своём творчестве, – но и умение не менее правдиво выразить свое негативное отношение к неоправданной в городах людской сумятице и процветанию бездуховности в них:

Отступили дожди, навалились снега.

Город стреляной птицей притих на болоте.

Ах, как хочется нынче пуститься в бега

На машине, на поезде, на самолёте!

Шалый ветер-дворняга обшарил квартал,

Треплет полы пальто и хватает за руки.

Я стихи о любви киоскёрше отдал,

Пусть зевает в метро, изнывая от скуки.

Ветер пьяную девку целует взасос.

Утонула в заливе луна, как монета…

Город Гамлет! Ты задал простейший вопрос,

На который никто не придумал ответа.

                                                                           («Город Гамлет»)

Отдельного разговора требуют и стихи из цикла «Москва, Москва…» о нашем древнерусском стольном городе, превратившемся в результате «перестройки» в Вавилон, изгоняющий русский дух. Здесь также чётко обозначена гражданская позиция поэта Владимира Шемшученко, не приемлющего происходящее:

О, как ты был прав, поджигатель Москвы безымянный –

Крещенье огнём православному любо принять,

Коль скоро восстал и воссел Святополк Окаянный

На княжий престол, иже с ним – вороватая чадь.

Минули века, и окрепли бесовские путы:

Опричников – тьма, а уж эти умеют стеречь…

Всё ярче горят над Москвою сегодня салюты.

Всё громче слышна на Москве чужеродная речь.

Гуляй, Вавилон! Разбазаривай грады и веси!

Гони русский дух и поэта гони аки пса,

Но помни о том, что бесстрастно грехи твои взвесит

Всесильный Творец, и падут на тебя небеса.

О, как ты был прав, поджигатель Москвы неизвестный.

Вернись сквозь века и сверши, что тебе суждено.

А люди придут, осеняясь знамением крестным,

И стены поднимут, и в пепел уронят зерно.

 

Как вырвавшийся из души крик, звучит со страниц книги Владимира Шемшученко и тема «одиночества», когда происходит у нас отчуждение не только от своих родословных корней, связующих испокон веков род человеческий, но идёт и вырождение их в связи с бессмысленным современным укладом нашего бытия, выхолостившего родственные человеческие узы… Яркой иллюстрацией тому служат следующие строки:

Как человеку нужен человек,

Особенно когда лютует холод.

Мой разум этим холодом расколот

На да и нет, а посредине – снег.

Как нужен рядом тот, кто всё поймёт

И по любви великой не осудит.

Ну почему поэта гонят люди

Сквозь клевету и непременно вброд?!

Луна уйдёт, и вновь придёт луна,

Поскольку на земле не рассветает.

Как человека в мире не хватает!

Какая нынче лютая весна!

 

Мы видим, как горько сетует поэт в минуты одиночества на бесконечную, беспросветную ночь, на лютую весну, на весь мир, который гонит его, одинокого, отторгнутого, сквозь лютый холод и сплетни вброд, как охотники отбившегося от стаи волка.

А вот еще пример, где автор уже чётко обозначил в стихах эту страшную истину:

…Одиночество – оно страшнее плена,

Ведь не каждому дано писать навзрыд.

Не горит, увы, намокшее полено –

Одинокое полено не горит.

                                          («Вечер тихо за окошком угасает…»)

Заканчу анализ книги Владимира Шемшученко стихотворением:

Ничего я тебе не скажу.

Я тобой безнадёжно болею.

Я желаю тебя и жалею,

И дыханье твоё сторожу.

Чиркну спичкой – и станет светло,

И в оконном стекле отраженье

Передразнит любое движенье,

И рука превратится в крыло.

 

В одной небольшой статье трудно передать все чувства и мысли, навеянные самобытной лирой поэта. Одно могу поведать с чистой совестью и, не льстя автору, – давно не читал такой пронзительной и в то же время прекрасной поэзии среди нынешних моих современников, отражающей на высоком художественном уровне чаяния и духовную суть русского народа, его исторические корни…

г. Братск