Вадим РУДАКОВ 
Вадим РУДАКОВ
СМОТРИТЕЛЬ ОКНА
Рассказ
Сыну Дмитрию, с любовью
и благодарностью за подсказку
В квартире на четвёртом этаже висела тишина. Лишь в прихожей неразборчиво шепелявила радиоточка.
Антон Матвеевич Синицын сидел на кухне и наблюдал, как чайник на газовой плите начинает закипать. Вечер завершался. Оставалось попить чаю, читая на диване журнал из подшивки, и ложиться спать. Хотя в центре, в получасе езды, жили дети и внуки, здесь, на окраине, они показывались редко. Жену Антон Матвеевич проводил навсегда ещё до пенсии. И сегодня он вновь коротал обычный вечер одиночки.
Прохаживаясь по комнате с чаем в подстаканнике в руках, в раздумьях Синицын обратил внимание на окна девятиэтажки, что выросла полгода назад в сотне метров от его дома. В одном из окон на пятом этаже ритмично гас и снова зажигался свет. Антон Матвеевич пригасил ночник и стал наблюдать, изредка отпивая чай. Прошло десять минут. Мигание не прекращалось. Чай в стакане остыл. Синицын задёрнул штору, отнёс стакан на кухню и отправился спать.
Новый день Антон Матвеевич начал короткой пробежкой по тропинкам парка. Ещё рано утром проморосил дождь, и поэтому ноги вымокли. Из-за боязни простудиться ему потом пришлось долго стоять под горячим душем.
Пять лет назад выход на пенсию был для Синицына обретением свободы. Он, наконец, получил право распоряжаться своей жизнью полностью. Но со временем проявилось чувство растерянности. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не поддаться страху неопределённости. Так складывался новый распорядок, новые привычки и разные занятия, которые он в шутку называл «наживками». Сегодня, по плану, он собирался пойти в шахматный клуб, завсегдатаи которого собирались в парке культуры на лавочках перед старой эстрадой.
Синицын неплохо играл в шахматы. Он быстро стал в клубе своим и с удовольствием коротал здесь время. Так и сегодня, за игрой, пересудами и кофейком с коньячком, провёл день.
Перед телевизором, поддевая вилкой макароны, Антон Матвеевич вспомнил о вчерашнем окне с мигающим светом. Он встал с дивана, поставил тарелку на телевизор и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, вгляделся в вечерние сумерки. За деревьями парка, за детской площадкой мерцала окнами девятиэтажка. В одних слабо синел отблеск телеэкранов, в других – свет настольных ламп. Отдельные окна сияли празднеством люстр, а другие слепо смотрели на мир прямоугольниками темноты.
Синицын, разглядывая дом, старался вспомнить то место, за которым он наблюдал вчера. Но пятый этаж светился только двумя окнами посередине дома и вспомнить, откуда вчера маячили сигналы, сразу не получилось. Антон Матвеевич уже стал оправлять занавеску, как на доме напротив мигнуло и погасло в окне. Старик застыл, смотря туда, и удивился неожиданному биению собственного сердца, словно он наблюдал что-то необычное и загадочное.
Свет мигал с равными промежутками. Затем гас, и через несколько секунд темноты повторялся снова.
Антон Матвеевич ощутил почти детскую колющую зависть. Было чувство, что его не позвали в какую-то тайную игру, и ему теперь со стороны приходилось наблюдать за увлекательным занятием кого-то другого. Хотя, конечно, он не знал, кто подаёт сигналы. Может, прикованный к каталке инвалид или влюблённый юноша. А может, школяр, наугад сигналящий в мир звёздному небу, инопланетянам.
Второй час ночи Синицын встретил, сидя в темноте на застеленном диване. Он не мог уснуть. В душе щемило чувство, которое родилось этим вечером. Стена напротив него, на которой висели круглые часы, была наполнена ночными бесформенными узорами теней листьев, световых точек, что пробивались сквозь листву на стену, и оставалась на ней причудливыми пятнами. Синицын вглядывался в них и ощущал, как он всё больше оказывается на обочине мира.
Тот, кто посылал сигналы, участвовал в этом деле, ему или ей необходима была связь, он или она упорно, каждый вечер находили для этого желание, силы и время. Были увлечены и уверены в себе. А он, Синицын, сидел в темноте на своей постели где-то в стороне и ощущал своё бессилие и слабость. В увлекательную игру жизни он уже поиграл, и больше его туда никто не позовёт.
Он проснулся очень рано. За окном висел туман. Так и не забравшись под одеяло, он проспал в пижаме, полусидя, привалив голову на спинку дивана. Мышцы затекли. Настроение было омерзительным. Во рту кислило.
Сегодня не хотелось ничего делать. Антон Матвеевич, не снимая пижамы, позавтракал и уселся перед телевизором. Так и просидел до обеда, нажимая кнопки каналов. Первый раз за последние годы он по-настоящему не знал, что делать дальше. Чем заняться. Ближе к пяти часам переоделся в брюки и свитер. Кряхтя, завязал ботинки и вышел на прогулку, на ходу надевая пальто.
Немного пройдясь, он увидел перед собой тот самый дом, из которого шли сигналы. Две, казалось, бесконечных стены смыкались под тупым углом, и поэтому он напоминал огромную раскрытую книгу. Девятиэтажная махина нависла над Синицыным и, как многоглазое существо, рассматривала его одновременно сотнями прямоугольных глаз на застывшем плоском сером лице. Антону Матвеевичу стало нехорошо. Ему вдруг почудилось, что сейчас эта многоглазая книга неожиданно захлопнется, и он останется высыхать меж бетонных плоскостей, раздавленный словно клоп.
Синицын качнулся, глубоко вздохнул и пошёл в сторону своего дома. Не хотелось быть тем, кто не может ничего совершить. Вся натура сопротивлялась ночным мыслям. Хотелось показать если не миру, то себе, что он может ещё сделать один решительный шаг. И что он тоже ещё умеет играть в странные детские игры, в которых есть общие секреты и пароли, доступные лишь тем, кто принят в игру.
И тут его осенило! Как он не догадался об этом раньше? Куда он смотрел и о чём думал? Он знает, как поступить. Решение вот оно, в его руках, в его сердце. Сегодня же вечером он поддержит сигналы. Он ответит на них. И примет участие в этой нужной, спасительной для него игре. Сегодня же. Этим вечером.
Вечер оказался невыносимо тягучим. Синицын мерил квартиру шагами и с тоской смотрел на медленные сумерки за окном. Село солнце. Стемнело. Антон Матвеевич стоял у двери на балкон и напряжённо наблюдал, как загораются окна. Стало окончательно темно. Прошёл час. И вот – мигнуло. Он бросился в угол комнаты к выключателю и положил палец на его клавишу.
Вспышка – тьма – вспышка – тьма.
Он почувствовал, как по спине потёк пот. Щёлкнул несколько раз в ответ, обратив внимание на то, как туго подаётся клавиша выключателя. У Синицына не получилось просигналить так же проворно, как его сосед из дома напротив.
Но случилось главное. Его заметили. И ответили двумя вспышками. Антон Матвеевич, волнуясь, мокрым от пота пальцем два раза перещёлкнул клавишу.
Окно мигнуло один раз. Один раз ответил Синицын. Потом была одна вспышка и через паузу две. Антон Матвеевич боялся поверить, но ему показалось, что один сигнал – это «Я», а две вспышки – «Ты». И тогда получалось, что одна и две вспышки означает «Мы». Он старательно отбил один сигнал, добавил два, а затем один и два через короткую паузу.
Издали, сквозь сумерки, ответили одним длинным сигналом и наступила темнота. Синицын включил через некоторое время свет и посмотрел на часы. Стрелки показывали всего-то половину двенадцатого ночи.
Антон Матвеевич ощутил прилив сил. Тело было пружинистым, сердце колотилось, разнося по телу кровь. Хотелось сделать ещё что-нибудь. Смелое и неожиданное, как в молодости. Но ничего не пришло в голову. Он выпил валерьянки и пошёл спать.
Отныне день превратился не просто во времяпрепровождение, а в наполненный смыслом ожидания отрезок жизни. Синицын сходил в магазин электротоваров и заменил на стене тугой старый выключатель на более современный и податливый. Потом целый день читал книгу о различных способах связи на расстоянии. Там описывался и африканский «тамтам», индейские способы костровой передачи сообщений, и световой семафор Морзе. Но азбука Морзе не подошла. Загадочный собеседник то отпускал чёткие сигналы, то, в следующий момент, в его окне появлялось мерцающее свечение, меняющее интенсивность.
Впрочем, по прошествии недели Антон Матвеевич начал воспринимать все эти вспышки как определённые фразы. Он ощущал себя человеком в чужой стране без переводчика, которому ничего не остаётся, как научиться понимать новый язык. И он старательно всё запоминал, записывал в тетрадь и до глубокой ночи разбирал сообщения.
Ещё через некоторое время он съездил к сыну и попросил у него старую видеокамеру. Теперь, записывая на неё сеансы связи и просматривая их, стало легче познавать странный световой язык собеседника. Синицын соорудил нечто вроде светового передатчика, который позволял при помощи реостата выдавать пульсирующие световые вспышки. И наконец наступил вечер, когда Антон Матвеевич смог вступить в полноценный разговор.
Ночь. Во всей квартире он выключил свет, и сидел за столом, на котором стоял тщательно проверенный «передатчик». Под правой рукой Синицына находилась присоединённая к настольной лампе кнопка дверного звонка для подачи сигналов, а левая сжимала ручку реостата. Раструб плафона был направлен в темноту, на улицу, в сторону огромного дома с огоньками окон. Видеокамера тоже была на столе и уже десять минут работала.
И вот – вспышка! За ней несколько пульсаций. Синицын уже знал эту «фразу». Его приветствовали. Он уже слышал в голове перевод: «Я знаю, ты здесь». Синицын, нервничая, боясь ошибиться, просигналил то, что он старательно составил сам: «Кто ты?». В ответ – пульсации: «Сосед». Антон Матвеевич ощутил вдохновение и, уже не думая как, ответил: «А я – пенсионер».
Наступила темнота. Прошла минута. Сердце колотилось, а по спине тёк пот. И ответ: «Наверное, одиноко?». У Синицына ёкнуло: «Одиноко». И тут же ответ: «Мне тоже; я тоже – как бы пенсионер».
Антон Матвеевич увидел в своём воображении тёмную комнату, в которой сидит такой же одинокий человек, прикованный, скорее всего, к инвалидной коляске. Какой-нибудь молодой парень после Чечни, а, может, и уже стареющий солдат Афганистана. Сидит у стены и нажимает на выключатель. Подумав, Синицын отправил вопрос, продиктованный не столько любопытством, сколько чувством, походим на ревность. «Тебе больше никто не сигналит?» Ответ был такой: «Нет. Похоже, больше никто не заметил». И прощание: «Извини, мне пора». Темнота в окне.
Дрожащими руками Антон Матвеевич взял в руки видеокамеру и остановил запись. Затем, не включая свет, налил себе холодного чая. Дом напротив гас, смыкая гасил окно за окном. Люди ложились спать.
Утром, просматривая запись на откидном экранчике камеры, Синицын подумал о том, что надо бы навестить своего ночного собеседника, познакомиться, может, чем подсобить. Не всё же время вести ночные сеансы. Но тогда оборвётся игра, в которую он с таким рвением вошел. Что тогда? Антон Матвеевич зашагал по комнате. В самой глубине души начало тихо щемить. Подойдя к трюмо он остановился, вгляделся в своё отражение, встряхнул головой, перевёл дыхание и решил построить ход мыслей иным путём.
Синицын решил, что "перестукиваться" бесконечно тоже не серьёзно. С людьми надо знакомиться, общаться. И Антон Матвеевич решил, что всё-таки будет резонно нанести визит, сюрпризом. А для этого надо определить, в какой квартире живёт собеседник.
Собираясь на улицу, Синицын вдруг заметил коробку с недавно купленными туфлями. Он хмыкнул и надел их…
Высматривая окно, определяя подъезд и угадывая расположение квартиры на площадке, Синицын пару раз обошёл дом кругом. Здание было новой планировки, и сразу было трудно вычислить местоположение квартиры. Но, потолкавшись у подъездов, через полчаса он уже знал номер квартиры. После этого он в приподнятом настроении отправился прогуляться, обдумывая детали своего визита.
Вечером сеанс связи не состоялся. Антон Матвеевич просидел у окна весь вечер. Но свет загорелся только раз. Замигал, пульсируя, а потом несколько раз включился на несколько секунд и погас совсем. Ни одного сигнала в этом не прочитывалось. Скорее всего, просто включали свет. В этот раз Синицын засыпал трудно и печально. Обидно было сорвать такое хорошее начало. Но назавтра он твёрдо решил нанести визит.
Утром, приняв душ, Антон Матвеевич побрился с настроением. План был готов. Вечером, часов в шесть, он нанесёт неожиданный визит. Чем встреча закончится – неизвестно, но есть возможность представиться и завести новое знакомство.
Позавтракав, Синицын сбегал в гастроном за тортом. Попутно купил несколько гвоздик, сказав себе в оправдание: «На всякий случай». Думал купить шампанское, но не решился. После этого он готовился – гладил брюки, рубашку, чистил слегка запылившиеся туфли.
В шесть часов вечера Синицын, парадно одетый и в приподнятом настроении, волнуясь, вышел из своего подъезда. Путь его лежал через парк и детскую площадку к дому, где жил, как его уже по привычке называл Антон Матвеевич, – «Связной». В лифте с разрисованными фломастерами стенами Синицын отыскал обугленную, в саже, кнопку с цифрой «пять». Кнопка продавилась, и лифт пополз вверх.
Выйдя на площадку этажа, Антон Матвеевич огляделся. Справа от него, рядом с лестницей, находилась дверь искомой квартиры. Синицын подошёл к ней и в нерешительности остановился. Краска на двери кое-где потрескалась. Номерок квартиры на краях был загнут так, словно шурупы доколачивали молотком.
Из-за двери доносились глухие голоса. Судя по всему, разговаривали на повышенных тонах. На Синицына навалилась нерешительность. Вся затея показалась бессмысленной. Сейчас всё происшедшее с ним представлялось глупым мальчишеством, озорством. Ещё оставалась возможность развернуться и уйти. Но рука сама собой потянулась к звонку.
Звонок отозвался шепелявым треском. Голоса за дверью притихли. Через несколько секунд щёлкнул замок, и дверь распахнулась.
Перед Антоном Матвеевичем в дверном проёме стоял мужчина. Чуть позади него была видна женщина, а из-за ног мужчины выглядывал заплаканный мальчуган лет трёх-четырёх. Все они молча смотрели на Синицына.
Мужчина и женщина были неопрятны. С одного взгляда на их лица Антон Матвеевич понял, что алкоголь в этом доме частый гость. Мужчина был одет в линялую жёлтую футболку и старое китайское трико, что лоснились от грязи. А женщина с неубранными волосами теребила рукой воротник старого бесформенного халата.
Синицын так и застыл с натянутой улыбкой на лице.
Пауза затягивалась. И он наконец выдавил из себя:
– Здравствуйте.
Хозяева в дверях недоверчиво тоже его поприветствовали. Нужно объяснить, зачем он здесь. Развернуться и уйти оказалось непросто.
– Я живу в доме напротив… – неуверенно начал Антон Матвеевич.
Они снова промолчали.
– Так вот, я живу в доме напротив. И однажды я обратил внимание, что из вашего окна по вечерам видны сигналы. Кто-то мигает лампочкой. Я долго наблюдал за ними, – тут Синицын стеснительно кашлянул, – и даже пытался на них отвечать.
– Ну, и… – недружелюбно произнёс мужчина.
– Да, как вам сказать… – Антон Матвеевич всё труднее подыскивал слова. – Я подумал, что кто-то в беде, в одиночестве. И вот, пришёл познакомиться. Торт купил…
– Чего-то я ничего не понял… – хозяин посмотрел на женщину. – Какие сигналы? Кто кому мигает?!
Женщина нахмурилась, посмотрела на Синицына, потом на супруга, и тут её лицо озарилось догадкой. Она закивала головой, и было видно, что она начинает распаляться.
– А я вот всё поняла! Я поняла, что это за сигналы! Я сколько раз говорила, что надо выключатель на кухне отремонтировать? Вы понимаете, – она обратилась к Антону Матвеевичу, – у нас на кухне выключатель не контачит. Вот этот лентяй запойный только одно слово знает: «не контачит», – а отремонтировать, понимаете, кишка тонка. Вы уж его, пожалуйста, простите, безрукого-то. Никто никаких сигналов не посылал. А просто у кое-кого выключатель на кухне «не контачит». Мы на кухне даже ужинать перестали. Терпения нет сидеть при мигающем свете.
– И что, у вас всё в порядке?
– Ну, если не считать, что ещё унитаз из ведра сливать приходится…
– Извините, я имел в виду, что никто не болеет, нет одинокого неприкаянного человека?
– Ну, у нас есть один больной на голову, – дама в халате уже игриво глянула на кавалера в трико, – но его неприкаянным не назовёшь… Правда, Пусик?
– Ты вот что, дед, иди откуда пришёл. Нет у нас ни радистки Кэт, ни Штирлица, – хохотнул, завершая тему, Пусик и победно глянул на жену. – Отец, радистки Кэт в этом доме нет. Как, впрочем, и Штирлица.
Антон Матвеевич растерялся. Вот как всё повернулось. Оказывается, ничего не было.
– Простите, как же так. Я получал сообщения, я изучал код, на котором со мной выходили на связь... Последние слова он говорил уже не тем, кто стоял у порога, а себе. Он протянул торт женщине и сказал: – Вашему мальчику.
Спускаясь по ступенькам, Антон Матвеевич даже не услышал, как на лестничной площадке хлопнула дверь. Выйдя из подъезда Синицын увидел, что держит в руке гвоздики. Он положил их на скамейку.
Весь вечер Антон Семенович пролежал. Подскочило давление, и несколько раз пугало сердцебиение. Было смешно и грустно думать, что он дожил до такого состояния, когда можно начать верить собственной выдумке. И как это получилось, было для него загадкой. Загадкой, которую он отгадает позднее или не отгадает никогда.
Вечером, около одиннадцати, решив попрощаться со своей стариковской затеей, он поднялся, выключил свет и встал у окна. Окно, где нерадивый хозяин не мог отремонтировать выключатель на кухне, было темно.
Антон Матвеевич постоял, тяжело вздохнул и стал оправлять штору. В доме напротив вдруг мигнуло. Синицын взглянул и горько усмехнулся: «Кто-то из хозяев заявился на кухню». И стал смотреть, как в окне пульсирует свет.
«Я знаю, ты здесь», – высветилось в ночи. Антон Матвеевич подумал, что окончательно сходит с ума, но решил досмотреть до конца.
«Прости, что так получилось», – просигналило окно.
Темнота. Долгое, как век, молчание. Потом: «Больше меня не будет. Пора уходить».
И словно через раздумие: «Прощай навсегда».
Окно погасло.
Синицын стоял и плакал. Словно и вправду ушёл хороший добрый друг, с которым он так и не увиделся.
Иркутск