Николай БАШМАКОВ. РАССКАЗЫ О ВОЙНЕ. Из книги "Бумеранг из юности"

 

Николай БАШМАКОВ

РАССКАЗЫ О ВОЙНЕ

Из книги "Бумеранг из юности"

 

Моё поколение, родившееся сразу после окончания войны, росло в период, когда слишком свежи были воспоминания о Великой Отечественной. Когда ещё живы были наши отцы и матери, прошедшие эту войну. Слушать рассказы фронтовиков и играть в войну для нас было так же естественно, как для современных ребят проводить свободное время за виртуальными компьютерными "сражениями". Возвращаясь с помощью волшебного бумеранга к детству и юности, хочу предложить читателю несколько рассказов, написанных по воспоминаниям участников этой Великой войны.

 

Ополченцы сорок первого

 

Войну Михаил Егорович закончил в Берлине. Многое пришлось повидать за долгие военные годы, но тот короткий бой в сорок первом накрепко впечатался в памяти.

 Критический для страны сентябрь сорок первого. Враг прорвал оборону Западного фронта и подходил к столице. Пытаясь остановить ударную группировку немцев, командование фронта выставляло заслоны из частей и подразделений, которые были под рукой.

Срочно сформированный батальон ополченцев привезли на позиции ночью. Должны были отправить на полигон, чтобы бойцы хоть немного изучили азы военного дела. Но, как это часто случается на войне, обстановка резко изменилась и последовал новый приказ – занять оборону за спиной полка, наспех собранного из отступавших подразделений.

Основу батальона составляли добровольцы, по тем или иным причинам не призванные в действующую армию. Большинство имело бронь и понятия не имело о военной подготовке. Руководствовались лишь желанием: помочь столице, над которой нависла смертельная угроза.

Вооружение самое разное: трёхлинейки, карабины, охотничьи ружья, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Из серьёзного оружия комбату удалось выпросить только три противотанковых ружья и десяток новеньких автоматов, которые должны были заменить обещанные, но так и не доставленные к сроку пулемёты.

На подготовку обороны всего несколько часов. С утра на западе загромыхал бой. После полудня стих, и это означало только одно: немцы преодолели сопротивление сборного полка и вот-вот будут здесь. К этому времени удалось отрыть одиночные окопы для стрельбы стоя и небольшую траншею для командно-наблюдательного пункта.

В отделении Михаила Егоровича – один не нюхавший пороху молодняк. Ребята разные. Общее – только боевой задор да полное отсутствие воинских навыков. За исключением его самого, воевавшего в Финскую, никто из бойцов не держал в руках оружие. Правда, был ещё "снайпер" Стасик, которого не взяли в армию по состоянию здоровья. Выбивал в тире десять из десяти… Но то пневматика. Когда паренёк взял в руки трёхлинейку, его немедленно осмеяли. Да и как иначе. На бойца ростом с винтовку без слёз смотреть невозможно. Худенький, тщедушный студент тотчас получил прозвище Зяблик.

Пока рыли окопы, Михаил Егорович распределил обязанности и поочерёдно с каждым из бойцов провёл краткие занятия. Хорошо ли усвоили – покажет бой. Знавшие о войне понаслышке ребята рвались в драку. Особенно хорохорился баламут и школьный хулиган Лёшка Кузнецов. С трудом закончивший школу и не достигший призывного возраста паренёк каким-то чудом сумел записаться в ополчение.

"Все как один умрём, но не отдадим Москву фрицам!" – то и дело повторял он, настраивая себя и друзей. А те поддакивали, заглушая бравадой страх перед боем с его непредсказуемым исходом.

Михаил Егорович пытался, как мог, остудить эти горячие головы: "Не подставляйтесь без толку под пули, молодёжь. Умереть за Родину просто… Высунул из окопа башку – и нет тебя… А нам поставили задачу: остановить фашистов! Кто их остановит, если все умрём?".

Колонна мотопехоты, усиленной танками, появилась под вечер. Немцы знали: путь на Москву открыт, поэтому шли напролом без детальной разведки. Передовой батальон "СС" имел приказ: обнаружить очередной заслон русских, сходу подавить его и расчистить путь для главных сил.

Прошло три месяца самой трудной для них войны, но солдаты и офицеры "тысячелетнего" рейха ещё не поняли, во что они вляпались. Опьянённые лёгкими победами в Европе, уничтожив в ходе вероломного нападения основное вооружение и технику противника, наблюдая растерянность и подавленность тех, кто попал к ним в плен, они уверовали в лёгкую победу и здесь, в России.

Их вела вперёд фашистская идеология, подогревающая охотничий азарт. Подобно охотнику, получившему лицензию на отстрел дичи, они получили от фюрера индульгенцию на уничтожение этих недостойных жизни "унтерменшей". Для них, впитавших идею превосходства над другими нациями, все эти народы и народности, которых на Западе называли общим словом "русские", были безмерно размножившейся дичью, за отстрел которой ничего, кроме благодарности и наград от фюрера, не будет. Тем самым "охотники" сами превратились в лютого зверя, которого невозможно приручить или перевоспитать. Такого зверя может уничтожить только более сильный охотник.

Одурманенные пропагандой вояки рейха, как и многие их предшественники в истории, шли на эту войну, не имея понятия об особенностях русских. Сведения о том, что те назвали войну "народной" и "отечественной", вызывали лишь презрительные улыбки: "Пусть порезвится дичь…". Даже их командиры, воевавшие в Первую мировую, не догадывались о том, что коготок фашистского зверя здесь, в России, уже увяз, и впереди – неминуемая гибель.

Немецкая колонна остановилась. Командиры достали бинокли, оценивая смехотворную оборону ополченцев, и почти сразу начали разворачивать боевой порядок. В первой линии шли три танка, за ними развёрнутым строем, строча из автоматов, чтобы противник не мог поднять головы, неспешно, с чувством полного превосходства двигалась пехота.

 Бой получился скоротечным. Всего одна с трудом отбитая атака. В пылу боя необстрелянные бойцы забыли все наставления Михаила Егоровича. Он вёл стрельбу из автомата и видел, как бестолково и нелепо гибли они один за другим.

Вот неуклюже встал во весь рост, чтобы кинуть гранату, заводской слесарь Василий Коноплёв. Пуля сразила парня чуть раньше броска. Граната не долетела и взорвалась, не доставив немцам никаких неприятностей.

Совсем по-иному бросил связку противотанковых гранат силач и спортсмен Потап Гришин – точно под танк. Эх, если бы не забыл выдернуть чеку! Гранаты не взорвались, и эту оплошность ему не простил немецкий танкист, прошивший Потапа очередью из пулемёта.

Никогда не забыть, в каких страшных мучениях погиб метростроитель Григорий Кашин. Паренёк поднял руку с бутылкой зажигательной смеси и замер, как изваяние, ожидая, пока танк подойдёт поближе.

– Нельзя! Ложись! – завопил Михаил Егорович, но опоздал…

Чиркнувшая по бутылке пуля превратила бойца в пылающий факел. Нечеловеческий вой заживо горящего парня до конца дней будет звучать в ушах и сниться в кошмарах.

Лишь несколько секунд удалось порадоваться за самого молодого, но сообразительного и ловкого Лёшку Кузнецова. Баламут не только удачно бросил бутылку и поджёг танк, но и застрелил вылезшего из люка танкиста.

 Лёшка, Лёшка... Милый хорохористый мальчик… Ну зачем после этого нужно было грозить кулаком и "поливать" немецкую пехоту русским матом?.. Этих нелюдей в человеческом облике надо поливать свинцом!

Нелепо погиб и смертельно перепугавшийся Паша-музыкант. Под самый конец боя он всё же нашёл в себе мужество, поднялся в окопе и, выставив винтовку на подходивших немцев, всё жал и жал на спусковой крючок… А винтовка стрелять не хотела.

Рослый эсэсовец шёл на Пашу с наглой улыбкой победителя и откровенно смеялся над русским пареньком, из-за волнения и страха забывшим снять оружие с предохранителя. Этот "сверхчеловек" тоже не простил русскому ошибку, но торжествовал недолго. Уже дважды раненный Михаил Егорович нашёл силы и всадил в гитлеровца очередь. Презрительная улыбка фашиста сменилась искренним удивлением: "Это не по правилам! Дичь не должна убивать охотника!". А после того, как он повалился на спину и его чёрная душа отлетела от тела, на лице застыли и отпечатались, теперь уже навсегда, боль и страдание обычного человека, так и не понявшего, зачем он жил и почему в самом расцвете сил умер.

Лучше всех наставление командира выполнил студент Стасик. В течение всего боя стоял в окопе, добросовестно целился и стрелял. Не видевший ничего, кроме "воздушки", этот щуплый паренёк уложил четырёх эсэсовцев. Вот тебе и "Зяблик"…

Несмотря на большие потери, батальон ополченцев атаку отбил.

Столкнувшись с упорной обороной, потеряв два танка и до взвода пехоты, немцы не выдержали и начали беспорядочно отходить. Не получилось сходу, будут действовать по-другому. За ночь подтянут артиллерию. С утра проведут артподготовку, перепашут оборону противника и пойдут дальше.

 Передышка перед завтрашним боем, скорее всего последним, и у ополченцев. Хоронили убитых, перевязывали и готовили к эвакуации раненых. Стасик сидел возле своего командира и неумело бинтовал ему руку.

У Михаила Егоровича болели не столько раны, сколько душа. Было жаль ребят. Погибли, так и не научившись воевать. Война – дело скверное, пожирает солдат, не разбирая. И всё же первыми она забирает тех, кто не имеет военной подготовки. Кто к войне оказался не готов. Так было во все времена. Защищать Отечество нужно умело и грамотно, чтобы погибал враг, а не ты. Помнить надо об этом всегда, но каждое поколение наступает на одни и те же грабли. Постоянно находятся умники, которые считают: лично его война не коснётся, а значит, готовиться к войне не обязательно. История учит: слуги дьявола никогда не оставят Русь в покое. Потому изучать военное дело – обязанность каждого, а не прихоть. Как заставить молодых понять эту истину?

И всё же пессимизма и чувства полной безысходности не было. Приглушая боль утраты, крепла в душе Михаила Егоровича уверенность: ребята не запаниковали, не струсили, не побежали, а значит, пали не напрасно. Они оказались морально сильнее врага, показали своё духовное превосходство и заставили зверя отступить. Они выиграли у фашистов ещё один день, который позволит там в глубине обороны подготовить непреодолимый для захватчиков рубеж…

А "охотники" фюрера готовились к ночлегу и новым подвигам во славу рейха. Задержка от встретившегося на пути батальона ополченцев казалась им случайной и досадной помехой. Они ещё не догадывались, что войну уже проиграли. Солдаты тёмного бога в очередной раз столкнулись с силой Русского Духа. А совсем скоро им предстоит познать и силу Русского Оружия.

 Михаил Егорович после этого первого боя абсолютно точно знал: именно так и будет…

 

Выбор

Из воспоминаний фронтовика Колмакова Григория Романовича

 

Артналёт немцев начался внезапно. Артиллеристы, словно мыши при неожиданно возникшей опасности, юркнули в не полностью отрытые окопы и щели. Наводчик семидесятишестимиллиметрового орудия Григорий, сжавшись в комочек, сидел в своём окопе и мысленно отводил беду: "Господи, пронеси!". В детстве, в школе, и политруки здесь, в армии, внушали: "Бога нет". В мирной жизни в это можно поверить, но не на войне. В боевой обстановке человек поневоле становится суеверным. Особенно в такой ситуации, как сейчас. Лежишь, ждёшь и понимаешь: жить тебе или не жить – решает чья-то чужая воля, и от тебя ровным счётом ничего не зависит. У тебя нет выбора. Хотя до сей поры судьба была благосклонна. За два года войны – одно только лёгкое ранение. Но ведь всё бывает когда-то в первый раз. Первый может оказаться и последним. Прилетит снаряд чуть ближе – и война, вместе с жизнью, окончена. Сколько повидал он подобного…

Григорий гнал подальше гнилые мысли, уговаривал себя: "Оптимистом надо быть, верить в судьбу и в своего ангела-хранителя". Тот дважды спасал его от гибели. Первый раз – при переправе через реку. Оглушённого взрывом, его выбросило с плота. Каким чудом зацепился он тогда одеждой за гвоздь на бревне и не утонул? Второй раз – нечаянно запнулся и упал во время боя. Командир за нерасторопность и задержку выстрела покрыл его трёхэтажным матом, но Григорий этому падению был рад безмерно. Предназначенная ему, наводчику, пуля пролетела мимо и лишь легко ранила подносчика снарядов. Надо надеяться: поможет ангел и в третий раз. Так хочется вернуться к жене и детям живым!..

Сумбурные мысли о нестабильности жизни на войне вдруг одномоментно прервались. В душе появилось беспокойство, постепенно перераставшее в тревогу. Какая-то мысль возникла в мозгу, но никак не могла сформироваться. Солдат не мог понять, из-за чего этот душевный свербёж, и от непонимания начал злиться. Осенило, когда разорвался очередной снаряд и крупный осколок ткнулся в землю чуть выше головы. Окоп явно мелковат, но причина душевного расстройства не в этом: он, опытный наводчик, забыл наставление командира и не снял панораму! Посечёт прицел осколками, как тогда наводить орудие, как стрелять?

Снаряды рвались один за другим, но чувство долга пересилило опасность. Григорий выскочил из окопа, подбежал к орудию и, ожидая в любой момент удара разорванной на мелкие части горячей чугунины, принялся торопливо снимать прицел. В этот момент краем глаза увидел бегущего со стороны передовой пехотинца. Передвижение солдата напоминало бег удиравшего от опасности носорога. Бежал не зигзагами, как опытные бойцы, а ломился напролом, не разбирая дороги.

"На связного не похож, – мелькнуло в голове, – не иначе как струсивший паникёр! Видно, сильно мужик за жизнь испугался!..".

Пехотинец добежал до их позиции и спрыгнул в окоп Григория. В душе артиллериста всколыхнулась злоба на незваного гостя: "Вот гад, откуда ты взялся? Окоп до конца не отрыт, не поместимся вдвоём!". Звук летящего снаряда заставил отложить переживания. Григорий упал на землю рядом со станиной, не забыв телом прикрыть прицел: «Пусть самого и убьёт, но ребята смогут вести бой».

Разрывом оглушило, засыпало комьями земли, но осколки, по счастью, просвистели мимо. Григорий поднялся, намереваясь бежать к своему окопу выгнать непрошенного "нахлебника", и внезапно увидел: бежать некуда. Развороченный прямым попаданием снаряда окоп стал для пехотинца последним прибежищем. Как всегда в таких случаях, запоздало мелькнуло раскаяние: "И чего обозлился на парня? Ему жить оставалось секунды…".

Вой очередного немецкого "гостинца" заставил снова плюхнуться на землю. За разрывом последовал следующий. Григорий лежал возле станины орудия и уже не гадал: пронесёт, не пронесёт. Была какая-то ничем не подкреплённая уверенность: у него сегодня всё будет хорошо. В голове лишь назойливо вертелись вопросы. Какая неведомая сила вытолкнула его из окопа за панорамой? Кто сохранил жизнь ему и забрал её у пехотинца, направив того в окоп, в который уже летел снаряд? Кто сделал Выбор? Он сам, бросившись выполнять долг, бежавший с передовой пехотинец, или это кто-то Иной сделал за них? Чем объяснить этот случай: действием сверхъестественных сил или простой случайностью?

Артналёт так же внезапно закончился. Мистика мистикой, но от реальности не уйдёшь. Григорий встал и, не дожидаясь распоряжения командира, принялся налаживать прицел. Сейчас оболваненная фашистской пропагандой немчура попрёт в атаку. Надо воевать дальше…

 

Заплутавший орден

Моим родителям,

прошедшим Великую Отечественную войну,

посвящаю

Дойти до Риги ему не довелось, хотя оставалось каких-то тридцать километров. Войска Первого Прибалтийского фронта наступали на Ригу с юга, но прорвать с ходу заблаговременно подготовленный рубеж не смогли и перешли к обороне.

Борис, пользуясь относительным затишьем, сидел в блиндаже и кемарил. Это слово, как никакое другое, передавало выработанное на войне состояние чуткого сна. С виду – сидя спал, а на деле в полудрёме сумбурно вспоминал, размышлял и отгонял назойливые мысли о еде.

По всему было видно, немцы решили дать серьёзный бой. Подтянули свежие резервы, дальнобойную артиллерию. Лупят такими снарядами, что земля, как при землетрясении, гудит. Если попадут в блиндаж, три наката брёвен не помогут. Два дня назад попали в полевую кухню. От кухни, старшины и поваров осталась лишь глубоченная воронка. Такая же участь постигла и полковой склад. Знает немчура, куда ударить побольнее. Видно, посадили где-то опытных корректировщиков.

 А много ли голодным навоюёшь? Чем бы ни был занят, а мысли всё о ней любимой… О жратве. Вчера подвезли сухой паёк из дивизии, но очень уж скромный. Съели за один присест и не наелись. А на нейтральной полосе, словно издевательство, сад с крупными, видимыми невооружённым глазом яблоками. Можно было ночью сползать, но ротный под угрозой – отдать под трибунал – запретил.

На нейтралке каждую ночь гибнут разведчики. Четыре ночи ползают за языком – и всё без толку. Немцы уже не те, что в начале войны. От напыщенного превосходства и пренебрежения к противнику не осталось и следа. Им постоянно мерещится наступление русских и, чтобы не прозевать, наставили в нейтральной полосе передовые посты. На них разведка постоянно и натыкается.

Вот и приходится Борису отговаривать друзей от затеи поживиться яблочками. Лучше пару дней поголодать, чем под конец войны загреметь под трибунал или получить в лоб дурную пулю.

Он – самый молодой во взводе, но самый обстрелянный. Два месяца исполняет обязанности помощника командира взвода. Фактически командует взводом – взводного убили в самом начале наступления.

 На фронте – с декабря сорок первого, когда их дивизию, сформированную в городе Кунгуре, кинули в наступление на Калининском фронте. Почти три года шёл он от старинного города Тверь, переименованного в Калинин, до Риги. Повидал за это время столько, что на целую жизнь хватит. Воевал постоянно на передовой, за вычетом времени, проведённого в госпиталях. Ранили четыре раза. Все ранения средней тяжести и тяжёлые, на лечении находился долго. Может, потому и жив до сей поры. Из его сверстников редко кто дожил до сорок четвёртого. Ребята, родившиеся в двадцать третьем году, встретили войну в качестве новобранцев. В сорок первом многие погибли в первый месяц или попали в плен. А ему повезло. День рождения в августе, призвали только осенью. В их роте из сверстников у него только ротный, старший лейтенант Бобров. Боброва после ранения в сорок первом направили в военное училище, так и стал офицером.

Бобров – парень что надо. Требовательный, но простой. Не кичится званием и должностью, не стесняется носить солдатскую пилотку. Орденами и медалями не брякает. Немцы умеют выбивать офицеров и опытных солдат с наградами на груди. Новый командир взвода, пришедший месяц назад из училища, повоевал совсем немного. Во время затишья решил покрасоваться и надел фуражку. Тут же попал на глаза немецкому снайперу.

У Бориса всего одна медаль "За отвагу", полученная в сорок втором. Поэтому снайперов он особо не боялся. Бобров, который имел два ордена и две медали, не раз допытывался, почему у него только одна награда. А что он мог сказать? Воевал не хуже других, иногда даже лучше. Трусом никогда не был. Не раз обещали представить и к медали, и к ордену. Один командир даже Героя сулил "дать". Но всё это перед боем, а после боя – как всегда. Как-то так получалось, после очередного геройства – очередное ранение. А то сам командир погибал или попадал в госпиталь. Иной просто забывал о своём обещании. Ну да бог с ними, с медалями. Главное – живой, и война к концу катится.

А есть страсть как хочется… И сад этот на нейтральной полосе действует всем на нервы. Друзья-сослуживцы долбят Бориса без остановки. Особенно напирает Гришка Букин. Не может спокойно смотреть на яблочное изобилие. Парень из Рязанской области, вырос на яблоках. В детстве почистил столько садов… Гайдаровский герой Квакин ему в подмётки не годится. Гришка второй день хвастает своим богатым опытом и доказывает, что способен очистить любую яблоню, при этом не потревожить спящую в десяти метрах собаку.

Не отстаёт от него и Иван Ощепков. Здоровяк с Урала. Яблоки первый раз попробовал здесь, на фронте, а туда же. Хотя этого понять можно. Его мощный организм всегда есть хочет. Даже тогда, когда проглатывает двойной паёк.

Иван с Гришкой и прервали "сладкий сон" Бориса. Как всегда, напористо и энергично речь держал Григорий:

– Эй, командир, хватит дрыхнуть! Начальник обязан кормить своих подчинённых, а ты мышей не ловишь. Мы пришли тебя предупредить: поползём самовольно! Если повезёт, с яблоками вернёмся. А нет, тебя не сдадим! Скажем, наша личная инициатива была.

В ту же дудку подпел и Иван.

– Поползём сразу, как стемнеет. Немцы привыкли, что разведчики лазят в самую глухую пору, и с вечера ждать не будут. Нам, главное, просматриваемое поле проскочить, а в самом саду деревья прикроют.

Доконали они Бориса. Может, молодость подвела, а может, самому так сильно хотелось есть, дал слабину и согласился. Но отпустить ребят одних не мог. Принял решение ползти с ними. В случае провала за самовольную вылазку отвечать так и так ему.

Распределили обязанности. Григорий – сборщик, Иван таскает мешки, а Борис наблюдает за обстановкой и в случае чего прикрывает. Как стемнело, поползли. Благополучно миновали открытый участок и заползли вглубь сада. Григорий и Иван работали бесшумно. Быстро набирали яблоки в мешки. Борис выполз на край сада со стороны немцев и наблюдал. Всё было спокойно. Вдруг наткнулся на телефонный провод. Провод шёл со стороны немецких окопов на край сада, в ту сторону, с которой они пришли. Наверное, там передовой пост. Он похолодел. Их группа проползла в нескольких десятках метров от засады. Видимо, немцы действительно не ждали "гостей" в столь раннее время. Сделать это на обратном пути с полными мешками вряд ли удастся. Фрицы расстреляют их, как куропаток.

Борис подполз к Ивану с Григорием и рассказал о "сюрпризе". Они посовещались. Решили двигаться вдоль провода, тихо обезвредить немцев и только потом ползти в свою траншею.

Проползли немного и услышали чужую речь. Немцы негромко переговаривались. Они не могли и подумать, что противник у них за спиной. Судя по всему, их было двое. Борис молча показал пальцем: "Я – левого, Григорий – правого, Иван остаётся на месте".

 Подползли ещё ближе, вскочили и молча кинулись на притаившихся в окопах для стрельбы лёжа немецких солдат.

Обезвредить без шума не получилось. Не было навыков, которыми владели разведчики.

За время войны Борису несколько раз приходилось драться врукопашную. Особенно ожесточёнными такие схватки были в начале и середине войны. Немцы дрались до победного. Поэтому компромисса не было: или ты его, или он тебя. В конце войны ситуация начала меняться. Отборные кадры вермахта война перемолола. Стали чаще попадаться соперники из обычных немцев, которые предчувствовали близкий конец войны и, как все нормальные люди, хотели жить.

 В этот раз Борису повезло. Немец попался долговязый, но силой и отвагой явно не вышел. Едва Борис на него навалился, он вытянул руки вперёд и загнусавил:

– Нихт тотен! (Не убивайте), Гитлер капут!.. Нихт тотен!..

– Не буду я тебя убивать! В плен пойдёшь…

А Григорию пришлось туго. Его противник успел повернуться к нападавшему лицом. Они схватили друг друга в охапку, пыхтели, ругались каждый на своём языке, крутились, пытаясь прижать один другого к земле. Видимо, сидевшие в передней траншее немцы что-то услышали. В воздух взлетели осветительные ракеты, и для острастки тут же треснула автоматная очередь. К счастью, с немецкой стороны их видно не было, прикрывал сад.

Немец оказался сильнее. Прижал Григория к земле, выхватил нож и всадил бы его в рязанского паренька, если бы не подбежавший на шум Иван. Тот не промедлил. Ударом сбоку врезал "гансу" прикладом по шее. Голова немца кувыркнулась набок, тело обмякло, готовый вонзиться в противника нож выпал из руки.

Борис подобрал автоматы немцев и скомандовал:

– Уходим бегом! Я с языком вперёд, вы прикрываете! – и повернулся к лежащему на земле немцу: – А ну, ганс, ауфштейн, и бегом в плен!

– Я, я, я, – послушно вскочил немец и, подняв руки вверх, торопливо побежал в сторону русских позиций.

Борис бежал рядом. Следом, волоча мешки с яблоками, Григорий и Иван. Они не добежали несколько десятков метров, когда немцы по-настоящему всполошились. Взлетели осветительные ракеты, зарокотал пулемёт, затрещали автоматные очереди. Теперь они были на открытой местности. Опытные Иван с Григорием моментально упали на землю, а немец продолжал бежать. Борис в три прыжка догнал его и повалил на землю. Падая, почувствовал острую боль в правой лопатке. Когда огонь стих, из передней траншеи подползли свои ребята. Помогли доползти Борису и немцу. Григорий и Иван приползли сами и приволокли мешки с яблоками. Григорий тоже получил лёгкое ранение. Пуля прошила мякоть руки, не задев кость. Почистить сад тихо не получилось. Вылазка закончилась большой оглаской, и спасший Григория Иван ворчал:

– Видно на роду, Гришка, тебе написано пострадать сегодня. Это тебе в отместку за большую любовь к яблокам! А вот Борька терпит мучения из-за тебя, хвастуна.

– Это чё я нахвастал? – тут же завёлся Григорий. – Яблок-то ведь набрал, как обещал.

– Набрать-то набрал, но какой ценой? "Собаку в десяти метрах не потревожу", – передразнил его Иван. – Разбудил всю округу! Теперь придётся отчитываться!

Прибежала медсестра Варя. Бориса затащили в блиндаж. Рана была сквозная, из неё обильно текла кровь. Раненый был в полном сознании, не стонал, но по лицу текли слёзы. Варя принялась аккуратно стягивать гимнастёрку и одновременно утешала:

– Больно да, Боренька? Потерпи, милый, сейчас перевяжу, станет легче.

– Не плачь, Борис! – поддержал её и годившийся им в отцы пулемётчик Семён Прохоров. – Ты настоящий мужик! Терпи…

– Да не от боли я плачу, – тихо отвечал раненый. – Это у меня пятое ранение, бывало и больнее. От радости слёзы текут, наверное! Война к концу идёт! Неужто живым останусь?

– Обязательно останешься. Терпи, сейчас я тебе рану обработаю, чтобы не загноилась.

 Борис смотрел на медсестру с теплотой и нежностью. Всё-таки, когда делает перевязку девушка, боль переносится легче. Вроде бы как-то стыдно проявлять слабость перед слабым полом. Хотя какой он "слабый"? Вон, какую войну и в тылу, и здесь на передовой тащат.

– Варя, меня, наверное, отправят в тыл. Пришлю адрес, напишешь мне?

– Обязательно напишу, Боренька.

Варя споро принялась за перевязку. Она была старше Бориса на два года. Эта хохотушка и оптимистка ему сильно нравилась. Он и сам обладал хорошим чувством юмора. Несмотря на молодость, был прекрасным рассказчиком. В часы затишья мог так изложить какой-нибудь рассказ Чехова, что сослуживцы катались от смеха.

Варвара тоже поглядывала на молодого помкомвзвода с интересом, но между ними так ничего и не возникло. Соперником у него был не кто-нибудь, а ротный. Старший лейтенант Бобров очень ревниво оберегал девушку от любых поползновений со стороны подчинённых.

Он и прибежал в самый разгар перевязки и, невзирая на ранение, потребовал немедленного доклада.

– Что у вас тут за стрельба, помкомвзвода?

Борис не стал ничего скрывать. Бобров не дослушал до конца и пустился в крик:

– Ты что, мать твою…?! За самовольную вылазку тебя не в госпиталь надо, а под трибунал! Яблочек они захотели. Я сам два дня не ел и, ничего, терплю.

– Да не орите вы, товарищ старший лейтенант. Мы вместе с яблочками языка притащили! С Иваном в траншее сидит. Покладистый, всё, что знает, расскажет…

– Так что ж ты о главном молчишь?! – Бобров выскочил из блиндажа и через некоторое время заскочил обратно. – Я в штаб полка. Боря, не вздумай никому ляпнуть, что вы за яблоками полезли. Говори – я приказал. Сошлюсь на приказ комдива: использовать любую возможность для взятия языка. И предупреди всех своих!

Возле выхода ротный внезапно остановился и закончил инструктаж.

– Да, яблоки разделить на всю роту! Иначе нажрётесь на голодный желудок и обгадите все траншеи.

Чуть позже, когда раненые уже были подготовлены к отправке в медсанбат, Бобров вернулся и похвалил Бориса:

– Молодец! Вовремя притащил языка. Теперь командование знает, кто против нас стоит.

Мысли Бориса были уже далеко от родного полка. По ране чувствовал: его отправят в тыловой госпиталь. Но природное любопытство заставило задать вопрос:

– Скажите кто, если это не страшная военная тайна.

– Да нет, чего тут скрывать. Часть из-под Таллина. Остатки оперативной группы "Нарва". Эстонию освободили, а эти из-под удара Третьего Прибалтийского успели удрать сюда. Так что нам придётся прогрызать их оборону. А может, перекинут на новое направление. Решение будут принимать наверху.

– Для солдата всё равно. Хрен редьки не слаще…

– Это точно. Ты давай лечись. Обязательно представлю тебя к ордену и ребят не обижу. Воюешь хорошо, и языка очень нужного приволок. Комбат и командир полка не против. А то бегаешь всю войну с одной медалью.

Борис скептически ухмыльнулся:

– Мне уже столько раз обещали и столько же раз забывали… Так что отношусь к этому спокойно. Главное – дело своё делал и шанс получил живым остаться.

 

Ранение у Бориса оказалось тяжёлым, и его отправили в тыловой госпиталь в Калинин. Варя не обманула, и за четыре месяца до окончания войны он получил от неё письмо. Их тогда сразу перебросили на Мемельское направление. Наступление было успешным, вышли к Балтийскому морю и всю немецкую группу "Север" отрезали от Восточной Пруссии. Варя передавала привет от Ивана и других знакомых однополчан. В самом конце сообщала печальную весть. Под Мемелем, буквально через три недели после их вылазки за яблоками, погиб ротный, старший лейтенант Бобров.

 Мысль о том, что и на этот раз он остался без ордена, заглушили боль и сожаление. Не стало ещё одного ровесника, хорошего парня и настоящего командира. С ним Бориса связывали не просто совместная служба, отношения подчинённого и начальника, а нечто большее, имя которому – боевое братство.

Больше писем от Вари он не получал. Уже позднее, случайно встретив однополчанина, узнал: Варя завершила войну благополучно. Вышла замуж за офицера и уехала с ним на Дальний Восток.

Борис, пока лежал в госпитале, тоже времени не терял. Познакомился с симпатичной санитаркой Тоней. Антонина была его ровесницей. В действующей армии не воевала, но пороху понюхала. В сорок первом восемнадцатилетней девчонкой работала на устройстве оборонительного рубежа перед городом. Отрывали противотанковые рвы, траншеи и ходы сообщений. Под ежедневными обстрелами и бомбёжками с самолётов, ночуя на сырой земле без тёплой обуви и одежды, она чудом выжила в этот страшный период. А после освобождения Калинина – непрерывная работа по уходу за ранеными в госпитале. Сколько страданий, горя, окровавленных бинтов за годы войны ей пришлось увидеть. На её глазах мучились, часто превращались в инвалидов или умирали от тяжёлых ран молодые и старые, мужчины и женщины. Всё это ложилось тяжким грузом на неокрепшую психику молодой девчонки. В её возрасте самое время влюбляться в парней и всею душой любить. Она не могла этого себе позволить. К мужчинам относилась абстрагировано, как к тяжело больным пациентам. Как к людям, которые завтра должны вернуться на фронт и умереть для того, чтобы не умерла их общая Родина.

 И только когда повеяло мирной жизнью, встретив Бориса, она оттаяла и впервые увидела в раненом молодого красивого парня. У них случилось то, что называют большой любовью. Незадолго до Победы Бориса комиссовали. Он уехал в родную деревню на Урал, а после окончания войны забрал туда же и Антонину. Она родила ему троих детей, которых они вырастили и выучили. Солдат с израненным телом, но сильный духом, так же добросовестно работал, как и воевал.

Однако дожить до пенсии у Бориса не получилось. Война напомнила о себе через тридцать лет. На ноге, где мышцы были вырваны крупным осколком почти до кости, возникла опухоль – острая саркома.

Измождённый неизлечимой болезнью, лежал он, уже не вставая с кровати, когда приехал военком. Вручил заплутавший где-то орден "Красной Звезды", который нашёл наконец своего солдата.

Борис взял орден в руки. Его лицо, суровое от постоянной боли, отмякло. В глазах загорелся живой огонёк.

– Ты смотри, успел всё-таки написать представление... Ай да ротный! Настоящий мужик! – тихо произнёс он.

– Борис Ильич, не обижайтесь, что орден искал вас так долго! – с виноватой интонацией заговорил военком. – Сами знаете, во время войны всякое было. Затерялся где-то вместе с бумагами, пока кто-то случайно не обнаружил.

– Да нет, что вы, разве в ордене дело? Я получил главную награду – жизнь, поэтому на судьбу не в обиде. С моими ранениями дожить до пятидесяти – это от судьбы подарок. Вон сколько моих друзей и ровесников с орденами и без по всей Европе лежит. А мне суждено было выжить. Тот парень, который представил меня к ордену, похоронен в братской могиле под Мемелем. А ведь он мой ровесник. Ушёл, не оставив потомков… А у нас с Тоней, – кивнул он на жену, – трое детей и уже двое внуков.

– Вот и хорошо, – торопливо заговорил военком, – вы не теряйте надежды и обязательно поправляйтесь!

– Попробую, – с едва заметной улыбкой ответил Борис, – надежда умирает последней…

Через две недели Бориса не стало. Проститься с фронтовиком пришла вся деревня. Он лежал в тёмном костюме, на котором виднелись только две боевые награды. Прошедшая всю войну и потемневшая от времени и окопной пыли медаль "За отвагу". И не "нюхавший пороху", новенький, чистый орден.

Антонина глядела на измученное болезнью, исхудавшее лицо мужа и сквозь душившие её слёзы говорила приехавшим на похороны детям:

– Смотрите, дети… Какой он красивый, наш папка! Настоящий герой!

Пермская обл.