Ярослав КАУРОВ 
Ярослав КАУРОВ
НОЧЬ ИСПУГАЕТ, РАЗБУДИТ РЕБЯЧЕСТВО…
* * *
Над землёй тревожно кружат галки.
На одной из избранных планет
Город плавно переходит в свалку,
И границы между ними нет.
А из усреднённой средней школы,
Умножая жизни красоту,
Так призывно пахнет этанолом,
Словно дети учатся в спирту…
И по этому раздолью воли
Символом технических побед
Катится, как перекати-поле,
Полиэтиленовый пакет…
* * *
В галактике иной вселенной
Цвела прекрасная земля,
И драгоценностью бесценной
Раскинулись её поля.
Бутоны радостных соцветий
Пылали ночью, как неон.
Витал в прозрачных кущах этих
Богов бессмертных пантеон…
И бабочек цветных сверкало
Живое море в бликах вод.
Огромные, как опахала,
Взмывали крылья в небосвод.
Гирляндами вились над миром
Тропинки робких светлячков,
Сверчков не умолкали лиры
С напевом нежным мотыльков.
Как будто звёзд горящих россыпь,
Во льду планеты отразясь,
Просыпалось брильянтов просо,
Рождая призрачную связь,
С бездонным небом в аметистах,
С ожившим космосом в ночи,
И свет играл в пространстве чистом
И разгорался, и лечил.
Всё пело, радовалось, жило,
Росло в ночной прохладной мгле,
Но чёрное взойдёт светило –
И всё стихало на земле.
Вбирала всё, а не светила,
Копила ненависть и злость,
Она высасывала силы –
Коварная звезда Эцнлос!
В себя, в себя все звуки мира
И обречённые лучи,
Как плата, как расплата, вира –
Замри, укройся, замолчи!
Все чувства, весь огонь вселенной
Звезда сжирала, как дракон,
И каждый луч, навеки пленный,
Покорно исполнял закон.
И днем цветущие долины
В пустыню превращались вмиг.
В броне скрывались исполины,
Сворачивался в кокон крик.
Кто убегал с земли в пещеры,
Кто в панцирь мощный ускользал.
Стихали и любовь, и вера,
Надежды меркла бирюза.
Цветы, покрывшись скорлупою,
Спасти себя могли лишь так.
День был тюрьмой, день был тоскою.
И знали все: день это – мрак!
И осушая яда чашу,
В процессе тяжкого труда,
Я вдруг взгляну на Солнце наше,
И мнится Черная звезда!
* * *
Ночь испугает, разбудит ребячество,
Жилкой в груди задрожит.
Ночь обнажает и сразу же прячется
Сказкой, найдённой во лжи.
Правда обыденна, правда негаданна,
Правда меняется вмиг.
Кем она призвана? Кем она заданна?
Эхо она или крик?
Если сомкнутся в прозренье видения,
Памяти падшей угар –
Правда – безумие! Правда – падение!
Правда – забытый кошмар!
Нет, не ищи её, тайными тропами
Не пробирайся вперёд,
Старыми ранами, вскрывшимся опытом
Разум она отберёт!
Ночью иди по ступеням сознания,
По мотылькам облаков.
Ночью спаси сокровенные знания
От осмысленья оков…
ПОДСНЕЖНИК
Грозди из резиновых снежинок
Падают во тьму осенней стужи.
Ледяной заклеенный ботинок
Утопает в брюхе жирной лужи.
Оргстеклом разрезал луч фонарный
Мрак пути до спального вагона.
Смерч воспринимается вульгарный
Как сопротивленье поролона.
Все… вошёл… на боковую полку
Рухнул, как мешок на крышку гроба,
И пальто вонзилось как иголки,
Как змеиной старой кожи злоба.
Этим городом избит, измучен,
В никуда сегодня уезжаю.
Этим голодом всему научен,
Я дошёл до призрачного края.
И во рту оскомина осталась
С липким вкусом глины или клея.
И как рельса на груди усталость,
И как поезд судорога в шее…
Отпилили голову чинуши,
В регби нечем было наиграться,
Стерли губы, волосы и уши,
Выбили глаза, христопродавцы.
Где-нибудь в копну сырого сена
Влезу, вспомнив об объятьях нежных.
И к весне найдёт вторая смена
Чёрный труп с названием «подснежник».
* * *
Мы росли во дворе,
Мы играли в войну.
Я в дворовой игре
Понял правду одну:
Если песни поём,
Если думаем в лад
И смеёмся вдвоём,
Значит, он мне как брат!
В трудном мире у нас
Для всего есть цена,
И спасает сейчас
Только дружба одна!
И не наша вина,
Изменилась страна.
Незаметно для нас
Наступила война!
Он шагнул под фугас,
Он поймал мой свинец.
Если он меня спас,
Значит, мне как отец!
В трудном мире у нас
Для всего есть цена,
И спасает сейчас
Только дружба одна!
Через горы его
Я тащил на спине.
Ничего! Ничего!
Жизнь трудна на войне!
В пропасть сбрасывал нас
Снежный ветер с вершин.
Если я его спас,
Значит, он мне как сын!
В трудном мире у нас
Для всего есть цена,
И спасает сейчас
Только дружба одна!
Если сердце как клад
Среди тысяч сердец,
Он и друг мне, и брат,
Он мой сын и отец!
* * *
Одни орут, что нет свободы,
Включая явно дурака,
Другие стонут, что народу
Нужна железная рука.
Кричите: палачи лютуют
И угнетают сильно вас,
А пулю Феликса литую
Вы не хотите между глаз?
Вы всё смелее год от года.
Какая стать, какая прыть!
А волчью ягоду Ягоды
Вы не хотите укусить?
У вас полно таких привычек,
Что стыдно стало бы скоту,
А вот «Ежовых рукавичек»
Вы позабыли доброту!
Вы говорите: вам неловко
Вести дела в такой стране,
А вот Лаврентия подковки
Не ощущали на спине?
И снова лезет в передрягу
Возненавидевший господ,
Затосковавший по ГУЛАГУ
Привыкший к памперсам народ!
* * *
Все смелые люди.
Свобода в зените.
Ругают спецслужбы старательно.
Я спорить не буду.
Но вы говорите…
Вас слушают очень внимательно…
МИХАИЛУ САДОВСКОМУ
Голос я запру на рот.
Слово я запру на кисть.
От слюны сейчас помрёт
Ненасытный пародист.
Город я запру на смог,
Возмущения – на страх,
Дом, конечно, на замок,
Стыд – на то, что я в чинах.
На ведро запру котят,
Населенье – на чуму.
На войну запру солдат,
На суму и на тюрьму.
Воровство запру на фарт.
Крик души запру на хор,
Сердце – сразу на инфаркт,
А кишечник – на запор.
Праздник я запру на торт,
Тёщу с тестем – на курорт,
Революции – на спорт,
Сына – просто на аборт.
Звук запру я на струну,
На безверие – порыв.
На террор запру страну,
А вселенную – на взрыв…
Разговоры – в телефон,
Ум и чувства – в интернет.
Честность заперта в закон,
А для чести места нет!
Продолжая вновь и вновь
Эту странную игру,
Что запру я на любовь?
И на что любовь запру?
Грусть запру я на вино,
А туманы – на пальто.
Страсть – на то, что всё равно,
И не вырвется никто!
Продолжая вновь и вновь
Эту страшную игру,
Что запру я на любовь?
И на что любовь запру?
* * *
Менялись моря и причалы,
Был горек безрадостный путь,
Холодные слезы печали
Теснили изнывшую грудь.
И вера ушла, и надежда,
Звучал одинокий мотив,
А сердцу хотелось как прежде
Забиться, себя ощутив.
Но внемлет открытою раной
Душа, устремленная ввысь –
В мелодию звуки органа,
Как стоны вселенной, влились.
С судьбою не может быть торга,
Любви наступает пора,
И теплые слезы восторга
Осветят еще вечера.
* * *
В пустыне, возле гор высоких,
Стоит ковчегом древний храм,
И, неприступны как пророки,
Колонны рвутся к небесам.
Вот полукруга колоннада,
Всего из трёх колонн она,
А вот стоящая с фасада,
Ветрам разверстая стена.
И снова полукруга руны,
А сверху вниз, как водопад,
Звенят натянутые струны,
Что ярким серебром горят.
И непрестанно, непрестанно
Там ветер тёплый и сухой
Тревожит струны, и органом
Звучит их стон, как голос мой.
Я управляю этим ветром,
Как будто он в моей груди,
И звук на сотни километров
Поёт, волнуется, гудит!
Всё это – гласные вселенной.
Когда же струн касаюсь я,
Течёт согласных строй бесценный,
И так поёт душа моя!
Встают бесценные восходы,
Все краски в них воплощены,
Все прихоти земной природы
С оттенками любой страны.
Порою миражей картины
Ласкают изумлённый взор,
Как будто слепленный из глины
Иного разума узор.
Вокруг оазисом цветущим
В благоухании цветов
Кустарников зелёных кущи,
Источников прозрачных зов.
Взлетают птиц цветные стайки.
Всё длится, словно вечный сон.
В том Чудо-храме есть хозяйка,
И я навек в неё влюблён.
Дни бесконечны, ночи млечны,
И как мгновения года.
К моим услугам в храме вечность,
Но я не выйду никогда.
Огромен храм, в него два входа
Посередине с двух сторон,
Он, как бессмертная свобода,
Открыт течению времён.
Внутри лишь атриум просторный,
Всегда открытый для гостей,
Для страждущих и непокорных,
Для откровений и вестей.
В тот храм приходят караваны
Со всех земель, из всех миров,
И он залечивает раны
Бродяг, героев и купцов.
Один притвор для божьих тварей,
Другой – для избранных людей,
Что к храму караваны правят,
Взыскуя пламенных идей!
Кентавры, эльфы и сирены
Ко мне приходят как к врачу.
Я не покину эти стены,
Но, видит Бог, и не хочу!
Их повести о жизни вечны
Ночами у больших костров.
Они угрюмы и беспечны,
Рассказами платя за кров.
В пустыне, возле гор высоких,
Стоит ковчегом древний храм,
И, неприступны, как пророки,
Колонны рвутся к небесам.
Я там и пленник, и храмовник,
Птенец, встречающий рассвет,
И проповедник, и любовник,
Врач, и философ, и поэт!
* * *
Закутан в шарф багрово-красный,
Сверкая перстнем родовым,
Усталый и слегка несчастный
Сидит поэт, напившись в дым.
Простуженному одиноко,
Давно домой уже пора,
Но сном разбуженные строки
Текут из-под его пера:
«Как будто разливая радость
Очами призрачных лагун,
Сияет золотом Барбадос
Лучами солнц и полных лун.
Корсар, красавец и бездельник,
Лежал на пляже Дон Хуан –
Своей судьбы бродячей пленник
Весь в шрамах от случайных ран.
И видит он, как парус чёрный
Возник на грани светлых вод,
И как стремительно проворно
Косая тень его растёт.
А пенье птиц всё тише, тише,
Как будто начал падать снег,
И стало видно, словно вышит,
На парусе был человек.
Пристал корабль волшебной чашей,
Казалось, плывшей над водой.
Его владелец был не страшен
И не был Чёрной Бородой.
На пляж спорхнула, как колибри,
Богиня дивной красоты.
Был лоб её как будто выбрит,
Грудь не стеснялась наготы,
А талия на полных бёдрах
Так соблазнительно тонка.
Резной эфес ласкала гордо
Нежнее лилии рука.
Она бежала из Тортуги.
Барбадос был ей незнаком.
Хуан ей предложил услуги
И стал её проводником.
В таверне на бочонке рома
Она плясала, не стыдясь,
И взглядов их, едва знакомых,
Расплавленная крепла связь.
В жестокой драке у корсаров
Хуан её отбить сумел.
И в нежной ласке, как в угаре,
Был дерзок и силён, и смел.
На корабле под звёздным небом,
Терзая страстью плоть мечты,
Он никогда счастливей не был,
Достигнув млечной высоты!
Очнулся в полночь он от ветра,
Что бил его в лицо и грудь.
Один на сотни километров
Корабль вершил свой странный путь.
На чёрном парусе распятый
Небес касался Дон Хуан!
Вокруг, почуя вал девятый,
Гремел карибский ураган!
Сошлись тайфуны-дуэлянты,
И волны бились, как полки,
А вместо моряков по вантам
Вокруг сновали пауки,
И пчёлы жалили, как змеи,
И разрывали муравьи.
Корсар стонал, понять не смея
Виденья страшные свои.
И приговор без тени гнева
Во взгляде милой он прочёл.
Она, конечно, королева,
Но королева диких пчёл.
На парусе из паутины
Корабль взмывает в высоту,
И притяжения плотину
Собой взрывает на лету.
На теле бедного пирата
Взлетают в космос пауки.
Кровосмешенье как расплата –
Грехи пред Богом велики!».
Поэт дописывает притчу,
Обрывки комкает в карман.
Не нужен, дерзок, непривычен
Столь фантастический роман.
А где-то в небе Чудо-дева
На одиноком корабле
Летит на землю королева,
Летит к испуганной земле!
И разбегутся по планете
По мановению руки
Её космические дети –
Ночные люди-пауки!
* * *
Стихами, обнажёнными стихами,
Смеюсь и плачу, и за всё плачу,
Пою униженным, дружу с верхами,
Отвечу рифмой даже палачу!
И сердцу страждущих.
Помимо воли
Они за песней новою идут
И ощущают крик любви и боли,
И ароматы яблони в саду!
Для них я – тень в плаще и шляпе ветхой,
Изгнанник, просто лишний на земле,
Вполне сравним с качающейся веткой,
С мелодией, кочующей во мгле.
Пусть память – ложь, а будущее – тленно,
Всё вертится юлою на оси.
Мгновения – одни они бесценны,
А я умею их преподносить…
* * *
Мерцают блики будущих открытий.
Ассоциаций непрестанен дождь.
Под солнцем неосознанных событий
Ты логики пока что не найдёшь…
Мне нравится ума препровожденье,
Расслабленного в поисках удач,
Разрушившего все предубежденья
Для поиска неведомых задач.
А человек сидит, недвижен, словно
В беспечное безделье погружён,
И кофе дегустирует любовно,
Не замечая суету времён…
Но всходит то, что в подсознанье зрело
И обретает цвет и верный тон.
Незримое вдруг обретает тело.
Из парадокса выведен закон.
И как прозрение приходит лето,
Короною венчающее год.
Так прячутся библейские сюжеты
Под маской мелких жизненных невзгод.