Марина МАСЛОВА. БАЛЛАДА А.А.ФЕТА «ЛИХОРАДКА» И СРЕДНЕВЕКОВЫЕ АПОКРИФЫ

 

Марина МАСЛОВА

БАЛЛАДА А.А.ФЕТА «ЛИХОРАДКА» И СРЕДНЕВЕКОВЫЕ АПОКРИФЫ^[1]

 

Стихотворение «Лихорадка» включено Фетом в балладный цикл, поэтому обычно его относят к лиро-эпическому жанру. В.А.Кошелев указывает, что по характеру сюжета эта баллада может быть отнесена к тем, что, по сравнению с классической «страшной» балладой, «выглядят домашними»^[2].

Основу сюжета «Лихорадки» составляет диалог лирического героя, испытывающего томление влюбленности, и суеверной старушки-няни, предостерегающей собеседника от шуток по поводу причины его недуга. Предметом речи являются демонические существа «сестры-лихоманки», которые, по народным поверьям, приходят ночью к мужчине и, приняв женский облик, целуют его в губы, отчего с ним случается лихорадка.

«Няня, что-то все не сладко!

Дай-ка сахар мне да ром.

Все как будто лихорадка,

Точно холоден наш дом». –

 

«Ах, родимый, бог с тобою:

Подойти нельзя к печам!

При себе всегда закрою,

Топим жарко – знаешь сам». –

 

«Ты бы шторку опустила…

Дай-ка книгу… Не хочу…

Ты намедни говорила,

Лихорадка… я шучу…» –

«Что за шутки спозаранок!

Уж поверь моим словам:

Сестры, девять лихоманок,

Часто ходят по ночам.

 

Вишь, нелегкая их носит

Сонных в губы целовать!

Всякой болести напросит

И пойдет тебя трепать». –

 

«Верю, няня!.. Нет ли шубы?..

Хоть всего не помню сна,

Целовала крепко в губы –

Лихорадка ли она?».^[3]

 

Произведение это нечасто попадает в круг текстов, интересующих исследователей фетовского творчества. Из работ, посвященных жанру баллады, назовем статью В.И. Коровина «А.А.Фет и его баллады»^[4] и статью В.А. Кошелева «О балладе А.А.Фета «Легенда»^[5]. Оба автора специального внимания балладе «Лихорадка» не уделяют.

Из материалов последнего десятилетия можно назвать диссертацию Т.Г. Фирсовой «Творчество Фета и русский фольклор»^[6], где помимо прочего рассматривается и фольклорный подтекст баллады «Лихорадка», а также статью Л.В.Татаренковой «Сестры-лихорадки» в стихотворениях Ап.Григорьева и А.Фета», уделившую внимание русским заговорам, положенным в основу сюжета анализируемых произведений^[7].

Апокрифическая тема в названных работах не затронута.

Аргументация нашей статьи базируется на трудах ученых, посвятивших специальные исследования ветхозаветным и христианским апокрифам (А.Н.Веселовский, И.Д. Мансветов, Ф.И.Буслаев, Н.С. Тихонравов Н.Ф. Познанский и др.).

Цель данной работы – показать, что при анализе содержания баллады «Лихорадка» уместно апеллировать не только к фольклорной основе сюжетного действия, но и к тем апокрифическим источникам, из которых вышли заинтересовавшие поэта народные поверья.

Как было указано В.А.Кошелевым, в начале 1840-х годов Фет активно использовал в своем творчестве «фольклорные образцы» разного рода гаданий, присушек, заклинаний, то есть всего того, что именовалось еще с пушкинских времен «русским народным чернокнижием»^[8]. Образцы эти были доступны главным образом из двух изданий: «Сказаний русского народа, собранных И.П.Сахаровым» (Петербург, 1836) и книги «уважаемого Фетом университетского профессора»^[9] И.М.Снегирева «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» (Москва, 1838). Книги эти, как отмечает Кошелев, «Фет знал и использовал – их и «переводил в рифмы»^[10].

Баллада «Лихорадка» написана поэтом в период до 1847 года, как раз в эпоху его особенного увлечения поэзией народных суеверий. В диалоге лирического героя и старушки-няни, составляющем фабулу произведения, нашли отражение мотивы магических заклинаний, так называемых «ложных молитв», обычно сопутствующих обряду изгнания демона-лихорадки из больного горячкой или другим простудным заболеванием. Обряд этот и сопровождающие его заговоры с их поэзией «простой, грубой непосредственности» (Ап. Григорьев^[11]) в литературном отношении восходят к источникам псевдохристианского и оккультно-магического характера^[12].

Источниками этими, как для русских заговоров, так и для общемировой заговорной традиции^[13], являются ветхозаветный апокриф, в средневековой версии известный как «Завещание Соломона», и византийская легенда о святом Сисинии, преследующем ведьму по имени Гилло (Гилу), у которой еще двенадцать с половиной имен (назвав эти тайные имена женщины-демона можно нейтрализовать ее пагубное воздействие на человека).

Греческий текст «Завещания Соломона» восходит к периоду между I и III веками нашей эры^[14]. Православная традиция относит его к апокалиптическим апокрифам, протестантская – к псевдоэпиграфам^[15], т.е. авторство царя и пророка Соломона отрицается в обоих случаях.

Напомним, что «апокриф» в переводе с греческого языка означает «тайный, скрытый»^[16]. Св. Ириней Лионский и Тертуллиан приравнивали значение этого термина к словам «поддельный, ложный». На иврите это слово означает «внешняя книга», т.е. находящаяся за пределами Священного Писания.

К апокрифам относятся произведения иудейской и раннехристианской книжности, претендующие на дополнение и разъяснение библейских канонических книг и нередко искажающие их догматический смысл. Большая часть апокрифов отвергнута Церковью как «ложное писание» и внесена в Индекс отреченных книг^[17].

Знакомство с ветхозаветным апокрифом и христианской апокрифической легендой позволяет уяснить происхождение некоторых художественных деталей баллады Фета (число лихорадок в рассказе няни, их ночные поцелуи), а также прояснить мотивы, использованные его современниками (мотив пляски-хоровода, ночных блужданий лихоманок и пребывания их, как правило, в водоемах^[18]).

Любопытны подробности средневековых легенд, позволяющие увязать интерес поэтов-романтиков, в том числе Фета, к мотиву поцелуя женщины-демона в русском заговоре с фольклорно-романтическим представлением о страстной влюбленности как болезни. Мотив этот нашел отражение и в интересующей нас балладе:

…Целовала крепко в губы –

Лихорадка ли она?

 

Содержание апокрифа «Завещание Соломона» сводится к тому, что Соломон, получивший от Бога магическую печать, посредством которой можно держать в повиновении демонов, вызывает ряд стихийных духов и выясняет у них подробности деятельности, их имена и способы противостояния их козням. Из этой беседы Соломона с духами природных стихий родилась зодиакальная система и вместе с апокрифическими мотивами перекочевала на русскую почву. Изначально это магическое халдейское учение. Затем оно вросло в христианскую бытовую стихию, постепенно адаптируясь через народные поверья и магические обряды. Подробно с этой теорией мы знакомимся в трудах профессора Московской духовной академии И.Д. Мансветова. Он одним из первых опубликовал версию о происхождении заговоров от лихорадки из греко-византийской легенды о Сисинии и Гилу, а также поставил их в зависимость от трактата Соломона^[19].

Сегодня этой проблемой активно занимается А.Л.Топорков^[20]. Он же дает и определение заговора: «Под заговорами понимаются обычно такие тексты, которые призваны магически воздействовать на человека, природу или сверхъестественные силы. …Заклинательные формулы искусно вводятся в рассказ о неких событиях, разворачивающихся в настоящем или имевших место в прошлом»^[21]. Так возникли и заговоры от лихорадки, вначале бывшие в составе апокрифической легенды о святом Сисинии. Этот текст, в свою очередь, многие свои образы и формулы заимствовал из апокрифа «Завещание Соломона».

 

Размышляя об источниках тех народных поверий о лихорадках, которые «уже в преломленном виде вошли в бытовые, художественные и церковные отношения народов ближайшей к нам культуры», И.Д.Мансветов пишет: «Из самых ранних источников этого рода, на рубеже между древними восточными культами и христианством, мы встречаем разного рода гностические и манихейские секты, которыми было усвоено халдейское представление о 12 астральных духах, а 12 знаков зодиака были поставлены в ближайшую связь с жизнью человека»^[22].

Вследствие активной деятельности этих сект манихейская космическая теория оказалась отраженной в полемических трактатах христианских церковных писателей, что, как пишет Мансветов, «положило основание» для ее «сближения с соответствующими представлениями еврейских апокрифов и христианской догматики»^[23].

«Любопытным документом» такого синкретизма и служит упомянутый выше апокриф «Завещание Соломона». Трактат этот «есть ничто иное, как отрывок из древней халдейской магии и знакомит с целою системою духов и направленных против них заклинаний». Он «замечателен как поворот к представлению …космических сил в виде злых духов или демонов». Имя Соломона, заключает Мансветов, «играет видную роль в апокрифической литературе средних веков и вошло в состав апокрифов славянских…»^[24]

Ученый предполагает, что переход к женским формам духовных сущностей происходит после того, как деятельность астральных духов начинают соотносить с земной или переносят действие с земли в воду, где духи приобретают «более мягкий облик» и «типичные черты длинноволосых, с распущенными косами женщин»^[25]. Поэтому лихорадки в заговорах обычно появляются из воды.

Ап. Григорьев использует этот фольклорный мотив: В час ночной, тюрьмы подводной/ Разломав запор,/ Вылетает хороводной / Цепью рой сестер («Доброй ночи»).

Сразу отметим мотив пляски, хоровода, он пригодится нам далее, когда речь пойдет о плясунье Иродиаде (так обычно называют падчерицу царя Ирода Саломею).

Византийская легенда о Сисинии и Гилу более поздняя, поэтому и Мансветов, и за ним Веселовский^[26] предполагают, что она возникла в результате многократных переложений трактата Соломона и адаптации его к иным культурным условиям. Любопытно, что византийский ученый и философ XI века Михаил Пселл, исследуя греческое предание и задавшись целью отыскать истоки имени Гилу (Гилло), нашел их, как он пишет, «в одной апокрифической еврейской книге». «Автор этого сочинения, под именем Соломона, выводит, как бы в драматической пиесе, имена и действия демонов» – пишет Пселл, и по его мнению, – «Гилло есть сила, враждебная рождению и существованию»^[27].

Подробный пересказ древнейшего списка легенды о Сисинии находим у того же Мансветова. Очень кратко сюжет ее можно передать следующим образом.

В Аравии живет женщина по имени Мелитина. У нее родилось семеро детей, но всех их тотчас по рождении погубила некая Гилло, способная незаметно проникать куда угодно. Чтобы спасти следующих своих детей, Мелитина построила башню и заперлась в ней в ожидании рождения двух мальчиков. Но в это время братья Мелитины Сисиний и Сисидор, возвратясь с военной службы, пришли навестить ее и просят открыть им дверь. Она отвечает, что боится за своих детей. Братья успокаивают ее, говоря, что они ангелы Божии и несут с собой тайны Божии. И вот (далее текст пересказа Мансветовым греческого оригинала) «когда двери отворились, поднялся с земли злой дух, вошел в горло лошади, на которой приехал один из братьев, и в полночь умертвил ребенка. Узнавши об этом, Мелитина начала плакать и жаловаться на своих братьев; святые подняли руки к небу, стали просить (Бога) дать им власть над нечистою и поймать ее»^[28]. Затем подробно описываются поиски Гилу, преследование ее и, наконец, расправа с ней. Перед тем как убить ее, Сисиний требует, чтобы она назвала свои 12 с половиной имен. Она называет. После этого следуют три молитвы-заговора против Гилу, обращенные к Сисинию и Сисидору, к Иисусу Христу и Божией Матери.

Двенадцать с половиной имен обусловлены раскладкой зодиакального цикла, заимствованного из трактата Соломона, при которой «космологические числовые данные, облекаясь в художественные образы, не исчерпывались 12-ю именами» в соответствии с времясчислением по зодиаку, «и этот излишек дней нашел себе выражение в последнем полуимени»^[29].

Что касается двенадцати имен, которые Мансветов называет «номенклатурой Гилу», то об этом он пишет, что по сравнению с византийскими значениями этих имен «в наших сказаниях преобладает более конкретное представление, отправляющееся из симптомов лихорадочных, и сестры трясавицы являются под именами: трясеи, огнеи, ледеи, желтеи, пухлеи; на первоначальной же родине сказания, а потом в Византии, где оно получило переработку, от этой лихой болести не страдали так сильно, как у нас, а потому и самая номенклатура Гилу получила иной оттенок»^[30].

В качестве примера можно привести такие имена, которые в греческой транскрипции звучат как Имарто, Ориста. О последнем Мансветов заметил, что оно означает в самом приблизительном смысле «решительница судьбы»^[31]. Мы видим, что греческие имена более масштабны по смыслу, философичны; русские варианты имеют практическую направленность в структуре заговора.

Теория А.Н. Веселовского имеет некоторые отличия.

Анализируя древние легенды о Сисинии, ученый приходит к выводу, что византийская легенда, получившая широкое распространение среди южных славян в процессе их христианизации, со временем трансформировалась, и 12 имен одного демона, которого преследовал Сисиний, обратились в 12 дочерей Ирода, скитающихся по ночам^[32].

В некоторых пересказах легенды варьировалось и число сестер (от 7 до 77)^[33]. Имя Сисиния тоже не всегда удерживалось в этих славянских версиях, его заменяли на Арсения, Саксения, Авксентия, Сисоя и даже Павхнутия. Последнее встречаем у Сахарова, в чернокнижных заклинаниях от лихорадок^[34]. Бенчев приводит более десяти вариантов имен, замещающих Сисиния^[35]. Так что попытки привязать это имя к конкретному святому выглядят неубедительно^[36].

Веселовский в «Заметках к истории апокрифов» в 1886г. указывал несколько вариантов идентификации этого легендарного героя. Распространенная версия – один из 40 мучеников Севастийских. Затем – Сисиний-каппадокиец, три года стоя подвизался в гробнице и удостоился дара изгонять бесов. Опираясь на теорию манихейского происхождения византийской легенды, сближает Сисиния отреченной молитвы (т.е. большинства русских заговоров) с одним из главных последователей Манеса, или Мани (отсюда манихейство как религиозная секта), носившим имя Сисиний^[37].

А. Топорков высказал гипотезу, что в русской иконографии на тему заговоров от лихорадки отражен образ св. Сисиния, епископа Кизического^[38] (жил в III в., память 23 ноября по православному календарю). В Житиях свт. Димитрия Ростовского под этим днем указана память некоего «мученика Сисиния из города Кизика» (но не епископа), которому усекли главу мечем^[39].

Как видим, путаница в этом вопросе пока не устранена.

Трансформацию имен Гилу в дочерей Ирода Веселовский объясняет тем, что молитва Сисиния от лихорадки на русской почве закрепилась как «сильно сокращенный вариант легенды, сосредоточивший внимание лишь на ее развязке и на именах демона». В легенде Сисиний выпытывает уГилу ее прозвища и, произнося их, нейтрализует ее губительную силу. «Имена эти, – пишет Веселовский, – в греческом и славяно-румынском пересказах разнообразны, и тем больше, чем дальше уходят в тот или другой народный обиход»^[40]. В русском обиходе закрепились Огнея, Ледея, Трясея и тому подобные.

Любопытно замечание академика Н.Ф. Познанского, который считает, что основная идея восточного заговора типа Сисиниевой молитвы – записывание или произнесение имени (имен) демона, который должен бежать от этого звукоряда^[41].

Другой исследователь советского периода, С.Б.Чернецов, на материале эфиопской магической литературы (тех же заговоров от лихорадки, чрезвычайно распространенных в Абиссинии) показал, что функциональное назначение молитв Сисиния, в эфиопской культуре в частности, носить их как оберег на шее, на запястье, на животе или просто в кармане. При этом главное, чтобы имена демона были отчетливо записаны, их можно было даже не произносить^[42].

Связь демонических имен с мифическими дочерями Ирода в некоторых русских заговорах обусловлена происхождением последних (заговоров) из южнославянских языческих обрядов, совершаемых в ночь на Ивана Купалу (24 июня/7 июля, рождество Иоанна Предтечи). Обрядовые пляски нередко представляли собой драматургические сцены в подражание евангельским событиям: танцующая женщина изображала пляшущую Иродиаду, размахивая ятаганом, как пишет Веселовский, «в знак отсечения главы Иоанна Крестителя»^[43].

Церковь строго осуждала подобные пляски, приравнивая их к бесовской одержимости: «…ибо пляшущая жена – любодейца диаволя, супруга адова, невеста сатанина… вси бо любящи и плясати безчестие Иоанну Предтече творят, со Иродьею неугасимый огнь и неусыпаяй червь (их) осудит…»^[44] .

Иродиада являлась типом грешной, демонической плясуньи, поскольку «ценой своего искусства она поставила требование – голову Иоанна Предтечи»^[45], отсюда в текстах народных заговоров трясовицы-лихорадки, претендующие на «голову», т.е. жизнь или здоровье человека.

Мотив ночных посещений сестер-лихорадок и поцелуя как начала болезни восходит к средневековым западным легендам. В одной из них сообщается, что дочь Ирода любила Иоанна Предтечу, отказываясь от другого брака. Разгневанный Ирод велел отсечь голову святому, опечаленная девушка хотела поцеловать Иоанна, когда его голову проносили мимо на блюде, но святая глава отшатнулась от поцелуя так сильно, что от дуновения Иродия понеслась по воздуху, и «там она будет носиться вечно», как некий вирус грешной страсти.

В преданиях, восходящих к X веку, говорится о ночных воздушных скитаниях Иродии и ее демонических сестер^[46].

В балладе А.Фета мы встречаем именно этот мотив:

«…Вишь, нелегкая их носит

Сонных в губы целовать!

Всякой болести напросит

И пойдет тебя трепать…».

 

Важно обратить внимание, что память о пляшущей Иродиаде отразилась в русском суеверии в связи с обрядовыми плясками в праздник рождения Иоанна Предтечи, а не смерти его, последовавшей за удачной пляской Саломеи. В чем тут дело?

Это произошло потому, что купальские обрядовые пляски в драматургическом отношении, как пишет Веселовский, «захватывали в свою идеологическую область»^[47] и усекновение главы Иоанна Крестителя (Купалы, по-народному), как было это показано выше.

Из каталонского поверья, считает Веселовский, и на русскую почву пришла тенденция из одной плясуньи выводить несколько, видимо, в зависимости от степени вовлеченности в лихорадочное состояние^[48]. Буслаев приводит текст, где проблема решается путем определения старшинства: Невея – «сестра им старейшая плясавица, кая усекнула главу Иоанну Предтече, и та есть всех проклятие, поимает человека, не может тот человек жив быти»^[49].

«Девы, мучащие христианский люд», впервые встречаются, по мнению Веселовского, именно в русских заговорах.

Подозрительное отношение к женщине-плясунье сказалось и на народной традиции воспринимать сильную чувственную эмоцию как недуг, подобный лихорадке. «Ни в былинах, ни в народном мнении сильная любовь иначе чем «порча» не понималась»^[50].

Балладный жанр заимствует эту идею уже в фольклоре.

«Понять специфику балладного образа», и в том числе фетовского образа женщины-лихорадки^[51], «можно, … исходя из закономерностей … эпического художественного языка и комплекса обыденных представлений народа о любви-болезни, мороке»^[52].

Но корни этих представлений, как мы пытались показать, глубже и дальше, чем фольклор на ту же тему.

Это доказывает и текст уже упоминаемого нами апокрифа, где Соломон допрашивает падшего духа в женском обличье, называя его «демоницей», и эта демоница утверждает, что она существует для того, чтобы соблазнять и развращать мужчин. И далее она говорит: «Поскольку они делят мою судьбу со мной, они тайно или открыто поклоняются моей звезде… не зная, что вредят себе…и только возбуждают мой аппетит, чтобы вредить дальше». Соломон спросил: «Под какой звездой ты действуешь?» Она ответила: «Под звездой полной луны…».^[53]

Так, через фольклорный образ «лихоманки»,восходим к истокуромантических представленийо страстной влюбленности как болезни. Этот «недуг любви» можно рассматривать как последствие демонической пляски сестры-лихорадки,полагающей начало страсти крепким поцелуем в губы, причем невозможно понять, наяву это происходит или во сне^[54].

«Верю, няня!.. Нет ли шубы?..

Хоть всего не помню сна,

Целовала крепко в губы –

Лихорадка ли она?».

 

---

[1] Опубликовано: Курский текст в поле национальной культуры. Материалы спецкурса для студентов бакалавриата и магистратуры филологического факультета Курского госуниверситета. Выпуск 5. – Курск: КГУ, 2013. – С.114–124.

[2] См.:Кошелев В.А. О балладе А.А.Фета «Легенда». Электронный ресурс. URL: http://lit.1september.ru/article.php. 

[3] Цит. по изданию: Фет А.А. Стихотворения. Проза. Воронеж, 1978. С.94.

[4] Коровин В.И. Фет и его баллады// А.А.Фет. Традиции и проблемы изучения. Сб. научн. трудов. Курск, 1986. С. 10–11.

[5] Электронный ресурс. URL: http://lit.1september.ru/article.php; см.также:Литература. №24. 2001.

[6] Электронный ресурс. URL: http://www.dissercat.com/content/tvorchestvo-aa-feta-i-russkii-folklor

[7] Татаренкова Л.В. «Сестры-лихорадки» в стихотворениях А. Григорьева и А.Фета // Ученые записки Орловского госуниверситета. Научный журнал. Орел, 2010. № 1 (35). С. 184–187.

[8] Кошелев В.А. Цикл А.Фета «Гадания» // Афанасий Фет и русская литература:  XXIIФетовские чтения: (Курск, 20-22 сентября 2007 г.)/ Под ред. Н.З.Коковиной, М.В.Строганова. Курск, КГУ, 2008. С.10.

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] Отечественные записки. 1850. Т. LXVIII. №2. Отд. V. С.59.

[12] И сами заговоры, таким образом, занимают «пограничное положение между книжностью и фольклором, религией и магией». См.: Топорков А.Л. Русские заговоры из рукописных источников  XVII– первой половины XIXв. М., 2010. С.13.

[13] А.Топорков указывает, что заговоры от лихорадки, происходящие из Сисиниевой легенды, известны у коптов, армян, румын, сирийцев, арабов, евреев и других народов. Там же. С.12.

[14] Апокрифы//Православная Энциклопедия. Под ред. Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Т. III.М., 2001. С.47.

[15] Там же.

[16] См.: Православная Энциклопедия. С.46.

[17] См.: Тихонравов Н.С. Памятники отреченной литературы. (Приложение к сочинению «Отреченные книги древней России»). Т.1. СПб., 1863.

[18] Напомним, что у Ап. Григорьева имеется стихотворение («Доброй ночи», 1843 г.), где удачно воплотилась тема народного чернокнижного заговора от горячки с рассказом о девяти сестрах-лихорадках, выходящих из воды.

[19] См.: Мансветов И.Д. Византийский материал для сказания о двенадцати трясавицах // Древности: Труды имп. Московского археологич. об-ва. М., 1881. Т.9. Вып.1. С. 24–36.

[20] См.: Топорков А.Л. Русские заговоры из рукописных источников  XVII– первой половины XIXв. /Составление, подг.текстов, статьи и комментарии А.Л.Топоркова. М., 2010.

[21] Там же. С. 12.

[22] Мансветов И.Д. Византийский материал для сказания о двенадцати трясавицах// Электронный ресурс. URL:http://verbalcharms.ru/biblio1.html. С. 4. Нумерация страниц с экрана.

[23] Там же. С.5.

[24] Там же. С.6

[25] Там же.

[26] См.: Веселовский А.Н. Новые журналы по народной словесности и мифологии// Журнал Мин-ванар.просв. 1882. №9. Отд. II. С.209–221; Его же. Заметки по литературе и народной словесности. VII. Молитва св. Сисиния и евангелистая песнь // Приложение к  XIV-му тому Записок имп. Академии наук. №3. СПб., 1883. С.87–95; Его же.Заметки к истории апокрифов. I.Еще несколько данных для молитвы св.Сисиния от трясовиц// Журнал Мин-ва нар.просв. 1886. №5. С.288–293; Его же.Разыскания в области русского духовного стиха. XVI. Легенды об Ироде и Иродиаде и их народные отражения// Сборник Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. СПб., 1889. Т. 46. №6. С.306–329.

[27] Цит.по: Мансветов И.Д. Византийский материал … С. 8.

[28] Мансветов И.Д. Византийский материал… С. 11.

[29] Там же. С.13.

[30] Там же.

[31] О «демонах судьбы» в южнославянской мифологии см.: Левкиевская Е.Е. Низшая мифология славян // Очерки истории культуры славян. М., 1996. С. 175–195.

[32] Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. С. 325.

[33] См.: Костюхин Е.А. Лекции по русскому фольклору. М, 2004. С.150.

[34] Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым. М., 1990. С. 58.

[35] Бенчев Иван. Иконы ангелов. Образы небесных посланников. М., 2005. С.108.

[36] В статье Л.В.Татаренковой без всяких оговорок утверждается, будто Сисиний русских заговоров – это мученик севастийский. Стоит заметить, что ссылка на популярную энциклопедию О.Платонова при подаче подобных тезисов выглядит не вполне убедительно, поскольку проблему эту разрабатывали многие корифеи русской фольклористики.

[37] Веселовский А.Н. Заметки к истории апокрифов. Электронный ресурс. URL:http://verbalcharms.ru/biblio1.html. С. 227. Нумерация страниц с экрана.

[38] См.: Топорков А.Л. Иконографический сюжет «Архангел Михаил побивает трясавиц»: генезис, история и социальное функционирование// InUmbra: Демонология как семиотическая система. Альманах. Вып.1. М., РГГУ, 2012. С.247–289. Сокращенная версия:Топорков А. Визуальная репрезентация заговоров от лихорадки на русских иконах //Электронный ресурс. URL:http://verbalcharms.ru.

[39] Жития святых, на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Минейсвт. Димитрия Ростовского. Издание Свято-Успенской Киево-Печерской Лавры. Киев, 2002. Т.3. Ноябрь. С.657.

[40] Веселовский А.Н. Заметки по литературе и народной словесности. С.89.

[41] Познанский Н.Ф.Сисиниева молитва-оберег и сродные ей амулеты и заговоры// Живая старина. 1912. №1. С.95–116.

[42] Чернецов С.Б. Эфиопская магическая литература// Советская этнография. №6. 1972. С. 139–144.

[43] Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. XVI. Легенды об Ироде и Иродиаде и их народные отражения// Сборник Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. СПб., 1889. Т. 46. №6. С.322.

[44] Цит. по: Веселовский А.Н.Разыскания в области русского духовного стиха. С. 325.

[45] Веселовский А.Н. Новые журналы по народной словесности и мифологии. С.217.

[46] Там же. С. 218.

[47] Веселовский А.Н. Заметки по литературе и народной словесности. С. 88.

[48] Веселовский А.Н. Новые журналы по народной словесности и мифологии. С. 219.

[49] Цит. по: Веселовский А.Н. Новые журналы... С.220.

[50] Новичкова Т.А. Эпос и миф. СПб, «Наука», 2001. С. 151.

[51] Образа как персонажа в тексте нет,  зато есть образ как «результат освоения сознанием человека окружающей действительности» (Введение в литературоведение.Под ред. Л.В.Чернец и др. М., 2004.С. 22).

[52] Новичкова Т.А. Эпос и миф. С. 151.

[53] Завещание Соломона. Перевод с греческого. Переводчик не указан. Электронный ресурс. URL: http://su.docdat.com/docs/1619/index-11310.html

[54] В.А.Кошелевотносит подобную «недосказанность» фетовского текста к специфическим жанрообразующим свойствам: в балладе Фета главное не сюжет, а «возможность лирического самовыражения». («О балладе А.А. Фета «Легенда»).