ПРОЗА / Дмитрий ВОРОНИН. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ. Рассказы
Дмитрий ВОРОНИН

Дмитрий ВОРОНИН. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ. Рассказы

 

Дмитрий ВОРОНИН

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ

Рассказы

 

Параллельные миры

 

Элеонора Дмитриевна Курощупова, заместитель главы администрации района по социальным вопросам, а заодно и главный архитектор, приняла уже вторую таблетку цитрамона, хотя и было-то всего полдесятого утра. В голове стучала барабанная дробь, вернее, стук раздавался где-то рядом, но столь часто, что Элеоноре Дмитриевне казалось, будто стучит ее мозг, пытаясь вырваться наружу. Черепушка госпожи Курощуповой раскалывалась не на шутку.

– Зина, – склонилась Элеонора Дмитриевна к селектору. – Вызови мне, пожалуйста, врача из поликлиники. Лучше Нину Крапивную, если свободна. Пусть заскочит поскорее.

– Так плохо, Элеонора Дмитриевна? – посочувствовала в ответ секретарша.

– Мочи нет, Зина, просто ужас какой-то. Выть прямо хочется, а причину не пойму.

– Сейчас полнолуние, Элеонора Дмитриевна, у многих так. Вот и у моего пса Мефистофеля то же: как взбесился, на цепи сидит и целыми ночами воет и воет! Всю душу вымотал.

– Ну что ты сравниваешь меня с каким-то Мефистофелем, Зина? – возмущенно нахмурила брови Курощупова. – Я же не дворняга какая-то.

– Да нет, что вы, Элеонора Дмитриевна, конечно, не дворняга! Просто я про то, что и собаки тоже воют. Чуют, видать, что-то.

– Что чуют, Зина?

– Ну, что-то нехорошее, – раздался из селектора боязливый шепот секретарши. – Потустороннее.

– Ой, прекрати уже, Зина! Какое, здесь в здании бывшего райкома партии, потустороннее может быть? Не говори глупостей.

Минут через сорок дверь госпожи Курощуповой отворилась, и в кабинет вошла врач-терапевт местной поликлиники Нина Крапивная.

– Что случилось Элеонора Дмитриевна? – уселась она напротив главной архитекторши.

– Не могу больше, Нина! Голова лопается, ей богу, внутри все стучит и стучит, сил никаких нету. Я уже и цитрамон пью пачками, и анальгин, – ничего не помогает.

– И давно так-то? – вытащила из сумки тонометр врачиха.

– Может, с неделю, а может, с месяц или того больше, – тяжело вздохнула Курощупова. – У меня вообще такое ощущение, Нина, что всю жизнь.

– И что, постоянно так?

– В том-то и дело, что нет. Только на работе. Дома-то все в порядке.

– Хм, странно, – закончила проверять давление у Курощуповай Крапивная. – С давлением у вас все в порядке. Вот в других кабинетах, так там и давление прыгает.

– А что, я не одна на эти стуки в голове жалуюсь? – насторожилась Курощупова.

– Нет, вы не первая.

– А кто еще?

– Председатель ЖКХ Кочетов Валерий Павлович, председатель собеса Валентина Ивановна, первый замглавы Анатолий Михалыч Суриков, ваш юрист Вольский, сам Фрол Петрович Чуриков, да и другие обращались несколько раз за последнюю неделю за помощью.

– Да ну?

– Вот вам и «да ну». Прямо эпидемия какая-то неизвестная на слуг народа напала.

– Издеваешься? – нахмурилась Курощупова.

– Что вы, Элеонора Дмитриевна, – устало отмахнулась врачиха, – очень нужно. Просто странно все как-то: температуры ни у кого нет, давление у большинства в пределах нормы, а в головах стучит не известно по какой причине. Мы ведь уже и анализы кое у кого из ваших взяли.

– И что?

– И ничего, – развела руками Крапивная. – Все в норме, все в порядке.

– А может, у вас там с оборудованием чего-нибудь того, с приборами? – вопросительно покосилась на тонометр Курощупова.

– Да все у нас в порядке с приборами, – вновь отмахнулась Крапивная и вдруг беспокойно заозиралась по сторонам. – Это у вас тут явно что-то не в порядке.

– В смысле? – насторожилась Элеонора Дмитриевна.

– Так в том и смысле, что что-то неладное у вас тут происходит.

– Где «тут»?

– Ну, Элеонора Дмитриевна, тут – это значит тут, в администрации.

– Не поняла, – беспокойно заерзала в кресле Курощупова. – Объясни, Нина.

– Ну, я не знаю, – стушевалась врачиха. – Как-то неудобно вроде и говорить об этом.

– Говори, коль начала, – вмиг посуровела Элеонора Дмитриевна, почувствовав неуверенность в собеседнице.

– Не поймите меня неправильно, Элеонора Дмитриевна, но коль медицина объяснения вашей эпидемии дать не может, а мы дать его действительно не можем, то, видать, тут что-то другое замешано.

– Что «другое»? – вновь заёрзала в кресле Курощупова.

– Ну, что-нибудь из параллельного мира, – выдохнула из себя Крапивная.

– Ты в своем уме, Нина? Ты прямо как моя Зинка, чушь городишь, – расхохоталась Курощупова и тут же схватилась за голову обеими руками, скорчив болезненную гримасу.

– Стучат? – сочувственно прошептала врачиха.

– Кто? – скривила рот архитекторша.

– Они, – показала глазами в дальний угол кабинета Крапивная.

– Тьфу ты! – повысила голос Курощупова. – Что за бред? Вот что, иди-ка ты, Нина, в свою поликлинику от греха подальше, а то ведь я для тебя сейчас «неотложку» вызову.

На следующий день, лишь только Элеонора Дмитриевна вошла в свой кабинет, в голове у нее вновь раздалась барабанная дробь, и почти одновременно с ней зазвучал по селектору голос секретарши Зиночки:

– Элеонора Дмитриевна, вас просит Фрол Петрович к себе в кабинет через пять минут.

– Хорошо, Зина, уже иду.

В кабинете у главы районной администрации собрались все заместители Фрола Петровича и другие должностные лица.

– На повестке дня один вопрос, – пряча глаза в кипу бумаг, нерешительно начал Фрол Петрович. – И вопрос достаточно скользливый.

Все присутствующие настороженно посмотрели на своего руководителя.

– До меня дошли слухи, что у кое-кого из сотрудников нашей администрации постоянно стучит голова на рабочем месте, что, конечно же, мешает качественно работать и выполнять государственные планы.

За длинным столом прозвучал возмущенный ропот, и собравшиеся подозрительно стали коситься друг на друга.

– Тихо, товарищи-господа, тихо! – поднял кверху руку Фрол Петрович. – Я не доказываю, что стучат именно ваши головы, но сигнал такой имеется, и я должен на него реагировать с мерами воздействия по данному стуку.

– Правильно, Фрол Петрович, – угодливо подал голос его первый зам Суриков. – Давно надо разобраться со всякими там бездельниками и тунеядцами. Глаза к вечеру зальют, а с утра у них головы трещат, стуки мерещатся.

– Это ты на кого намекаешь? – вскочил со стула зав ЖКХ Кочетов, сверля мутными покрасневшими глазами Анатолия Михайловича. – На меня намекаешь?

– Почему сразу на тебя? У нас, что кроме тебя никого других нету? – заволновался Суриков, боязливо придвигаясь поближе к Фролу Петровичу. – На стукачей я намекаю, которые стучат. Тьфу! На которых стучат. Тьфу! У которых все стучат.

– Это кто тут стукачи? – побагровел лицом прокурор района. – Это мы тут стукачи? Это у нас, что ли, все стучат? Вы это бросьте тут ваши грязные намёки! Это вам не сталинские времена.

– Ша, я сказал! – ударил по столу кулаком Фрол Петрович. – Нефиг тут демократить, развели базар-вокзал. Сейчас речь не о стукачах. Если б в этом смысле, то это тьфу – каждый день такого стуку целая папка. И ничего, от этого голова не стучит. А вот стучит же сволочь какая-то, и так стучит, что прямо башка пухнет!

Все испугано притихли, глядя на разъяренного шефа.

– Так об чем это я? – чуть сбавил тон Фрол Петрович, увидев съёжившуюся аудиторию. – А, до меня также дошли стуки. Тьфу, слухи, что те, у кого головы постоянно стучат, уже обращались за помощью к врачам, и не только.

– А к кому еще? – осторожно полюбопытствовала председательша собеса Валентина Ивановна.

– К знахаркам, эстрасенсам, даже к колдунам и повитухам.

– А что, кто-то уже рожать от стука собрался? – ехидно прозвучало из-за стола. – Прямо чертовщина какая-то творится!

– Да, согласен, это чёрт знает что, – нахмурившись, продолжил Фрол Петрович, не заметив издёвки. – И вот, чтобы это «чёрт знает что» прекратить раз и навсегда, я решил пойти на главный шаг – вызвать МЧС и специалистов по полтергейсту, чтобы убрать эту проблему, пока она до области не дошла и до губернатора. Ему-то зачем наша головная боль? Согласны со мной, товарищи?

Лес рук взметнулся над столом.

– Единогласно.

После обеда все помещения администрации подверглись тщательному обследованию  со стороны специалистов МЧС и каких-то загадочных людей во всем черном со странными приборчиками в руках, похожими на мини-пылесосы и мини-миксеры.

– Мы ничего не обнаружили, – отрапортовал через три часа Фролу Петровичу начальник МЧС и удалился.

– Есть явное наличие злобного полтергейста, завязанного на параллельные миры, – констатировали люди в черном. – Их присутствие выбивает ваших сотрудников из колеи, не дает им полноценно трудиться на благо района, доводит почти до исступления, до сумасшествия, до страха в глазах и ужаса в теле.

– И что же нам делать? – растерянно моргал глазами Фрол Петрович.

– Тут мы бессильны – слишком злобный полтергейст, практически дьявольский, очень ужасная аура. И самое главное: присутствие его ощущается везде, особенно в коридорах. Единственный совет: пригласите батюшку. Пусть он окропит святой водой помещения и молитвами изгонит бесов из администрации.

Весь вечер, всю ночь и все следующее утро приглашенный из церкви Николая Угодника отец Кирилл читал молитвы против бесовского присутствия. Ходя из кабинета в кабинет, батюшка кропил святой водой стены, не забывая при этом и о коридорах, на которые обратил особое внимание Фрол Петрович, давая указания священнику перед изгнанием дьявольского полтергейста.

К обеду стук в головах чиновников прекратился.

 

– Ну как съездил, Василич? – поинтересовались односельчане у сошедшего из рейсового автобуса хромого пенсионера. – Достучался до начальства?

– А, – безнадежно махнул рукой щуплый старик, опираясь на палку, – ну их всех к бесу, больше ноги моей там не будет! Две недели почем зря каждый день туда мотаюсь, а так ни до кого и не достучался.

– И то верно, стучаться к ним бесполезно. Сами сколько раз туда ездили то по одному, то по-другому, и всё без толку – нечего не добиться, будто не рядом живут, а где-то в параллельном мире. А ведь, помнится, при Советах такого и близко не было, чтоб не достучаться.

– Точно. При Советах по первому стуку реагировали. А сейчас… Одно слово – «полтергейст», как говорит моя старуха, – сплюнул на землю Василич и, опираясь на палку и прихрамывая, поковылял к своему убогому домишке.

 

 

Туман

 

Ранним утром, еще до петухов, тяжело оторвав голову от стола, Варвара недоуменно заморгала глазами. «Господи, никак уснула за столом, – мелькнула первая мысль, и сразу вспомнилось, как током тряхнуло: – А Милка-то где, неужто не пришла еще?».

Скрипнув стулом, невысокая усталая женщина с грустными серыми глазами поднялась из-за стола и направилась к окну. Белый густой туман обволакивал стекла настолько плотно, что создавалось впечатление, будто кто-то специально поменял окна на матовые. «Этого только не хватало, – тревожно вздохнула Варвара, накидывая на себя шаль. – Не дай бог Милка дорогу к дому не нашла, как искать-то ее тогда в таком молоке?».

Во дворе стояла сонная тишина, даже пес Куплет не дернулся цепью на открывшуюся дверь. Варвара чуть ли не ощупью, вытянув вперед правую руку, осторожно пересекла двор и уткнулась в заднюю калитку.

– Милка, девочка моя, – с ласковой нежностью позвала она корову. – Милка, поди сюда, я тебе хлебушко принесла.

Ответом была все та же сонливая тишина.

– Мила, доченька, иди ж скорей, – ищуще разнеслось в тумане, и вновь навалилась ватная тишина, только Куплет наконец-то звякнул цепью и для приличия лениво вполголоса тявкнул.

«Не откликается, значит, не пришла, – сделала вывод Варвара. – Где ж ее черти-то носят, пойду Василия будить».

Ежась от сырости и кутаясь в теплую шаль, Варвара подошла к сараю и с надеждой заглянула в него: а вдруг муж или дети загнали Милку на место, пока она спала? Пустым холодом пахнуло на Варвару из стойла. Недоброе предчувствие охватило хозяйку, и она, торопливо вернувшись в дом, принялась тормошить мужа.

– Василий, вставай давай, корову искать надо!

– Какую корову? – сквозь сон пробурчал Василий, переворачиваясь на другой бок. – Не мешай спать.

– Вставай, тебе сказано! – сердито подтолкнула в спину муженька Варвара. – Корова, тебе говорят, пропала. Искать нужно.

– Как пропала? – открыл глаза Василий. – Чего брешешь-то?

– Ничего не брешу, поди, сам глянь, нету ее во дворе.

– Так, может, пришла да ушла, – свесил ноги с кровати Василий.

– Если бы пришла, так мычала б, с обеда не доена. Говорю же, что пропала. Я уж и двор десять раз осмотрела, и звала ее сколько, и ничего. А на улице туман-то какой, что парное молоко, в двух шагах ничего не видать.

– И где ж ее искать тогда, коль туман сплошняком? – разворчался Василий. – Вот сойдет, тогда и ладно. А может она и сама до тех пор объявится. Чего вот будить-то ни свет, ни заря, спал бы себе да спал еще, так нет, обязательно надо весь сон сдернуть, вставай тут, иди незнамо куда, ищи незнамо где. До чего ж глупый народ эти бабы.

– Вася, да что ты говоришь-то, – всхлипнула Варвара. – Может, она в тумане-то на болоте заблукала и завязла где уже, сиротинушка, может, потонула совсем, а ты спишь тут себе, как чурбан бесчувственный.

– Тьфу, ты, – озлился Василий, – токмо бы каркать, дурра-баба, токмо бы беду накликать.

– Васенька, – испугалась своим словам Варвара, – ну дура, я, дура, согласна, а ты не серчай шибко-то, уж я и места не нахожу, и чего только в голову не идет. А хошь, я тебе бражки сейчас налью, а? А как с Милкой вернешься, так и всю бутыль выставлю?

– Ну ладно уж, чего с вас, дур, возьмешь, наливай давай, – смягчился Василий, – токмо до краев, смотри. И стакан там не стопошный выставляй, а нормальный, чтоб сразу пробрало. Только вот куда вначале идти-то, где выискивать?

– На болото иди, там заперво поищи, а не найдешь, так по оврагам пробегись. Да начни с Волчьего, чтоб сердце не болело.

– Тьфу ты, опять каркнула, – чертыхнулся Василий. – Сама-то идешь со мной?

– А как же, Васенька, а как же.

На болоте следов Милки не оказалось, и Варвара облегченно вздохнула.

– Слава Богу, не утопла. Может, где по полям плутает.

– Вот что, Варька, – повернулся к жене Василий, – чего тут вдвоем время терять, давай-ка разбежимся по разные стороны. Ты к лесу полем пройдись, покличь Милку, а я по оврагам проскачу. Глядишь, все быстрее дело закончим. Да и туман, похоже, сходить собрался, вон солнышко пробивает, так-то каких еще полчаса и совсем развиднеется.

– Милка, Милка, – стали удалятся друг от друга супружеские голоса.

Наскоро Василий пробежал два небольших оврага, перепугав своим басом ранних птах да мелкое полусонное зверье, а Милкиного присутствия так и не обнаружил. « Вот ведь гадюка какая! – ругался про себя Василий. – Небось, уж домой давно заявилась, а ты тут шлындай по буеракам, ищи ее, заразу. И не вернуться ведь, Варька точно самогонку не даст, если без Милки заявлюсь. Загляну вот еще в Волчий, да и хватит. Если что, скажу, все овраги облазил. А может Варька ее уже и сама домой привела».

Окунувшись в остатки тумана на дне Волчьего оврага, Василий почти сразу заметил недалеко от себя какой-то смутный силуэт чего-то большого.

«Камень» – мелькнуло в голове, но тут же вспомнилось, что в Волчьем никаких камней никогда не было. И вот тогда сердце Василия екнуло, потом болезненно сжалось и замерло. Ноги, моментально став ватными, отказывались приближаться к страшной находке. Василий невероятным усилием воли заставил все же себя подойти к тому, что еще недавно было коровой, и уже окончательно ослабев, присел возле изувеченной туши. Буренку совсем недавно освежевали, шкуры не было, да и большей части мяса тоже. Лиходеи, видно, все сразу забрать не смогли и частью просто бросили, надеясь на волков, которые овраг навещали чуть ли не каждую ночь. А вот нынче не сложилось, туман серым помешал на охоту выйти.

– Сволочи, ублюдки! – хрипел от ненависти Василий. – Подонки, фашисты, убью тварей, не жить им больше!

Вот эта-то внезапно проснувшаяся ненависть и придала Василию новые силы.

– Гады, гады, гады! – Пинал он на своем пути стволы деревьев, направляясь к дому. – Изрублю, падаль, как Милку, изрублю!

Ворвавшись в дом, Василий уверенно прошел к дивану и, отодвинув его, достал заветную бутыль, которую обещала ему Варвара.

– Нашел я корову, так что не серчай, Варька, – приложился он к горлышку. Отпив добрую половину, Василий со всего маха саданул бутылкой об стену и выскочил во двор. Выхватив из колоды колун, он вышел за калитку.

– Василь, ты куды энто так расшухарился, – окликнула разъяренного соседа бабка Семениха, – будто б на пожар, и лицо вон перекошено все. Случилось чаво?

– Корову зарезали, Милку, – бросил назад Василий.

– Ох ты, господи, – испуганно прижала ладонь к губам Семениха. – Милку? Да где ж это, когда?

– В Волчьем овраге. В ночь не пришла, вот утром сейчас нашел. Убью гадину!

– Василь, да ты никак с топором? Ты чего удумал, Василь? – засеменила за Василием старуха.

– Порешу Аглы,  паскуду, его это работа, больше некому. Он, сволочь, нигде не работает, а мясом постоянно приторговывает, а у самого и цыплака щипанного во дворе не сыщешь. Он это, больше некому, – прибавил шагу озверевший мужик.

Семениха, почувствовав, что ей не угнаться за соседом и тем более не остановить, повернула к своему дому.

– Ванька, Ванька! – закричала она в дверь внуку. – Давай сюды скорее! Да бегом что ли!

– Чего случилось, ба, – выскочил на крыльцо здоровенный  парень.

– У Василя корову зарезали, так он на Аглы думает, с колуном к нему побёг. Ты давай скоренько его нагони да попридержи, а то неравён час, грех сотворит. И смотри, поосторожней с им, а то еще и тебе достанется. Васька-то ополоумел совсем, – крикнула Семениха вслед убегающему внуку.

Новость о Милке по деревне разошлась влёт, и свободный от работы народ устремился к подворью Аглы.

А там уже вовсю разыгралась трагедия. Иван как ни бежал, а Василия так догнать и не смог. Тот же, влетев в кухню Аглы, с ходу со всей силы звезданул хозяина колуном по лбу. Черепушка Аглы раскололась, как грецкий орех, забрызгав кухонные обои кровавой студенистой массой. Василий же, безумно глядя на распростертое тело своего врага, опустился на колени и протяжно завыл. В таком состоянии и застал его Иван, ворвавшись в кухню.

– Ты что опупел, ты ж убил его насмерть, – ужаснулся увиденному Иван.

– Убил? – как-то странно посмотрел на соседа Василий, и неожиданно весело засмеялся. – Ага, убил. И в землю закопал, и надпись написал…

Иван еще в большем ужасе попятился к двери, понимая, что случилось с Василием. Вместе с Иваном отступали назад еще несколько односельчан, только что вошедших в дом.

Через полчаса, уставшая от бесплодных поисков Милки, Варвара, проходя мимо подворья Аглы, тревожно окликнула свою соседку.

– Теть Шура, случилось что?

– Как что, – ойкнула Семениха, – а ты не знашь? Твой-то Василь Аглы колуном порешил за Милку вашу, все мозги наружу. Порешить-то порешил, а сам видать с ума спятил, мужики его еле  повязали. А теперя вот в доме на кровати, говорят, лежит и песни поет. Свят, свят, свят. Вот милицию поджидаем, да скорую.

 Побелевшая как утренний туман Варвара, прижав руку к груди, начала медленно сползать по забору на землю.

И только Милка обиженно мычала у своего двора, не понимая, почему ее никто не выходит встречать.

 

 

Бравый полковник

 

– Помяните мое слово, быть моему Саньку полковником! – бил кулаком по столу раскрасневшийся Федор Самохин, выпив лишку на очередном семейном празднике. – Видали, какой здоровяк подрастает, не чета вашим заморышам! – гордо посматривал папаша на розовощекого малыша, трясущего за шиворот своего ровесника. – Вон какой боевой, командиром дивизии станет, не меньше.

– Да, статный парнишка растет, – согласно кивали родственники, опасаясь хмельного гнева великана Федьки, – такому и в генералы не грех.

– Нет, – мотал головой Самохин-отец, – в генералы умом не выйдет, а вот в полковники в самый раз.

Так с легкой руки батьки за Саньком и укрепилось прозвище «Полковник». Поначалу за глаза все его так прозывали, побаиваясь Федькиной ярости, а когда Самохин-старший однажды замерз по пьяному делу, стали звать Санька офицерским званием в открытую. К пятнадцати годам Самохина-младшего только «Полковником» и окликали, постепенно забывая его настоящее имя. Да и сам Санёк на кличку не обижался, даже гордился. Тем более что и мать его, Надежда Егоровна, переняла мужнину привычку сыном похваляться.

– У меня Сашенька умница, окончит школу – прямая дорога ему в военное училище, в командиры, – хвасталась она соседкам и тут же начинала жаловаться: – Вот только в школе Сашу не ценят, занижают ему оценки безбожно. Учителя все такие самовлюбленные, что дальше своего носа ничего не видят. Вишь ли, способностей у него не находят, ленивым обзывают. Да что б они понимали! Сашенька у меня все на лету схватывает, всех футболистов по фамилиям знает, а эти говорят, память у него не развита. Сами они не развитые!

Соседки согласно кивали головами, а про себя думали: «Лоботряс Санька-то самый натуральный, трутень, одно слово, увалень толстый».

– Надежда, – вдруг спросит какая женщина, – а чего это твой Санёк тебе по хозяйству не помогает совсем? Ни на огороде его не видать, ни скотину выгнать-пригнать.

– Да что вы, – замашет возмущенно на собеседницу Егоровна, – как можно его таку грязь месить заставлять, не для этого Санечка мой предназначенный, другая у него планида. Хватит того, что я с Федором в навозе всю жизнь проковырялась, так и Сашеньке этой же доли? Нет уж, пусть учится. Вот полковником станет, так уж и я поживу в удовольствие. Жаль вот только Федор всего этого не увидит.

– Ну дай-то бог, дай-то бог.

Санька школу осилил еле-еле на одни тройки и ни в какое военное училище, конечно же, не поехал. Надежда Егоровна оправдывалась перед подругами:

– Рано ему еще в училище, пусть годик после школы отдохнет, сил наберется, окрепнет, тогда уж со спокойной душой и отправлю его в военные.

– Верно, верно рассуждаешь, – поддакивали ей, – пусть отдохнет.

Год Санёк дурака провалял, слоняясь без дела по деревне. За это время к винцу попривык да на мать покрикивать стал.

– Надежда, – бывало поинтересуются у Егоровны вечером на завалинке, – что это твой Санёк на тебя огрызаться стал?

– А ничего, – нежно улыбнется Егоровна, – пускай. Сашенька командирский голос вырабатывает, ему ж дураков молодых воспитывать придется. А с ними только так и надо, не рявкнешь – не поймут.

По осени Санька призвали в армию. Мать всю дорогу до военкомата плакала, наставляя сыночка беречь себя. Санёк на прощание мамку в щеку чмокнул, наказав посылки почаще слать, и исчез на два года.

Надежда Егоровна похвалялась перед всеми, получая от сыночка письма:

– Заметили в армии моего Сашеньку, сам генерал, пишет, руку ему пожимал. Он уже складом продовольственным заведует. Сообщает, что и офицеры все от него в части зависят, по имени-отчеству уважительно величают, по струнке перед ним ходят. Может, и без училища звание сыночку дадут, все равно он будто начальником.

Два года пролетели быстро, и Санёк, раздобревший на казенных харчах, вернулся домой.

– Полковник вернулся! – неслась впереди здоровенного увальня стайка мальчишек.

К вечеру полдеревни собралось за накрытыми столами во дворе у Надежды Егоровны.

– Сань, а Сань, чего ж дальше-то служить не остался? – с интересом расспрашивали улыбающегося здоровяка мужики.

– На кой черт мне эта армия, ответственности много, а денег не платят.

– А как же офицерское звание, батька-то твой, царствие ему небесное, в полковники ведь тебя все прочил?

– Нужно мне это звание, как собаке пятая нога. Это ж, во-первых, сколько ждать придется, пока до полковника дослужишься, а до этого сколько унижений пройти. Тому подчиняйся, этому честь отдавай. Каждый над тобой командир. Вот взять хотя бы после училища лейтенанта, он кто? Никто. Перед начальством по струнке, солдаты на него плюют, ни кола ни двора. Тьфу!

– Так что, не быть тебе теперь полковником? – не отставали деревенские.

– Что вы к Сашеньке прилипли! – накинулась на мужиков Егоровна. – Не стал армейским полковником, станет гражданским. Начальники и тут нужны. А Сашенька ни кем-нибудь, а завскладом в армии состоял.

– Ну, так-то в армии.

– И здесь будет, помяните мое слово. Вот только отдохнет после службы маленько – и за дело примется.

И стал Санёк отдыхать. Уж за сорок мужику перевалило, а он все отдыхает.

– Егоровна, – смеются соседки, – когда полковник-то твой на работу выйдет? Так ведь и помрет на отдыхе.

– Смейтесь, смейтесь, – злится на бывших подружек Егоровна, – придет время, Сашенька еще себя покажет, тогда и посмотрим, кто последним смеяться будет.

Дома старушка к сыночку в комнату заглянет осторожно.

– Ты, что ли, мам? –  раздается хриплый голос с дивана.

– Я, сыночка, я.

– Пивка принесла?

– Принесла, Сашенька, принесла.

– Давай сюда и включи телевизор, там счас футбол казать будут.

Надежда Егоровна бутылку откроет, телевизор включит и влюбленно смотрит на Санька.

– Может, покушаешь чего, сыночка?

– А чего есть?

– Колбаска с яишенкой, щей наваристых с мясцом принесу, коли хочешь.

– Неси, мам, – звучит из полумрака.

Поздно вечером Санёк выйдет на крыльцо, почешет брюхо, отрыгнет звучно, сигарету закурит и направится по деревне.

– Полковник! – окликнут его из темноты приятели. – Выпьешь с нами?

– Наливай, – повеселеет он.

– Когда женишься, Полковник? – выпив, прикалываются дружки.

– Да на ком? – серьезно удивляется Санёк. – Покажите хоть одну.

– А тебе какую надо? Может, и найдем, – перемигиваются мужики.

– Чтоб готовила вкусно, как маманя, стирала, в доме убиралась, за скотиной смотрела, огород растила, меня любила, ну и денег, конечно, зарабатывала, – перечислял пузан, загибая пальцы и выпятив от умственного напряжения толстую губу.

– А детей?

– К чему? – еще больше удивляется Санёк. – Рты лишние, орать да жрать. И без них хорошо.

– Да, запросы у тебя и впрямь самые что ни на есть полковничьи, – посмеиваются собутыльники.

– Просто во всем надо быть требовательным, и к себе, и к людям, – снисходительно наставляет приятелей Санёк. – А без требовательности и жить нет никакого смысла.

– Браво, Полковник! – со смехом захлопают в ладоши мужики. – В чем, в чем, а в требованиях тебе равных на свете нет. Тут ты не то что полковник, тут ты полный генералиссимус.

 

 

Самоубийца

 

Не пойму, что на меня вдруг нашло: взяла и повесилась в сарае, даже записку прощальную не оставила. Вот муженечку достанется теперь на орехи, все бочки на него покатятся! А то как же, не меня ж обвинять, о покойниках либо хорошо, либо ничего. Да и виноват он передо мной страх как сильно, нечего было самогонку из бутылки выливать. У меня крыша, видать, и съехала. А не трогал бы бутылку, я б опохмелилась, смотришь, и пожила бы еще на свете белом.

Пусть теперь помучается без меня, пусть пострадает. А страдать-то придется, ох как придется! Одна Зинка, сестричка моя, чего стоит. Ну и задаст она ему танцы на чертовой сковородке, живьем съест за мою смертушку. Так Тимохе и надо, придурку полоумному. Это кому ж сказать, не поверят: взять и вылить самогон! Да если б такое при мужиках вытворил, убили б дурака на месте.

Интересно, как он перед моими родственниками оправдываться станет? Замучают они Тимоху подозрениями, а Зинка наверняка всю морду ему искарябает. Ну и правильно, должен же кто-нибудь за меня вступиться, отомстить за мою преждевременную кончину. Что ж этой гниде с рук спускать мою утрату? Нет уж, пускай сполна испробует Зинкиных тумаков, а может, и еще чьих. Зинка-то баба зловредная, кого-нибудь из мужиков подобьет, как пить дать, на мордобой. Не завидую я тебе, Тимочка, ой не завидую. Надолго запомнится тебе моя смертушка.

А и действительно, что это я с собой сотворила? Пили всегда с соседкой много, не спорю, ну так что ж, я уже давно не просыхала. А то напьешься – и веселей как будто на душе, и плевать на всякие неурядицы. Работы нет – и черт с ней, зарплату не дают – да пусть подавятся, Тимоха руки распускает – так и я в долгу не остаюсь, в доме бардак, а у других что, лучше? Да пропади все оно пропадом! Но Дуська, дура, все ж большую обиду нанесла мне вчера. Вот же гадина стервозная, нажралась, тварь, и давай плести:

– Анька, а я твоего Тимоху уведу от тебя вскорости. Уведу, – говорит на полном серьезе, –  что тогда делать станешь?

– Ты чего, – спрашиваю, – сдурела от самогону совсем, что ли?

– Нет, не сдурела, – отвечает. – Я вот смотрю на тебя и думаю: а на кой черт ты ему такая сдалась?

– Какая такая?

– А вот какая, – и зеркало мне протягивает.

– Ну и что? – пожимаю плечами. – Чего ты во мне такого увидела?

– А ты приглядись, приглядись повнимательнее.

Я и уставилась на свое отражение, а через минуту стало до меня доходить. Смотрит из зеркала на меня старуха лет под семьдесят, смотрит и беззубо скалится. Лицо в морщинах, волосы всклокочены, под глазами мешки синие, щеки серые, на скуле синяк – от мужа подарочек, сама тощая, как скелет. Ох и обозлилась я!

– Сука ты, Дуська, – говорю, – на себя посмотри, ты-то чем лучше?

– Лучше, – нагло так заявляет Дуська, – и смотреть нечего. Между прочим, твой Тимоха уже с месяц ко мне похаживает. Вот так-то, соседушка.

– Что ты мелешь, что мелешь, опилась, что ли? – уставилась я на Дуську, а сама чую, как все во мне забурлило, закипело, ведь то, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Ну, думаю, гадина, я те счас устрою сладкую жизнь!

– Сама ты уж спилась вся, – слышу. – Я для Тимоши теперь милее.

– Ах ты! – вцепилась я Дуське в волосы и ну ее валтузить. И откуда столько силы-то взялось? От злости, наверное.

Дуська от боли визжит, а я на нее:

– Я те покажу, стерва, как чужих мужиков приваживать! Убью потаскуху!

Потаскала ее до устали, бутылку забрала – и домой. Эту скулить оставила, а сама иду и думаю: «Ну погоди у меня, Тимоша, покажу тебе, как паскудничать!».

В дом ворвалась, а он мешком на кровати да в сапогах.

– Ах, ты пьянь подзаборная, свинья грязная, кобель навозный! – кричу да сковородкой его по спине, по башке – куда попало.

Вскочил, гад, и на меня. Не помню, как там и что, только очухалась я, привалившись к стене. Губы облизала – соленые, всё болит, будто стадо по мне прошлось. Встала, к зеркалу подошла и отшатнулась: такую увидишь – заикой станешь. Совсем ничего человеческого, а так, недоразумение какое-то. Глаза заплыли, губы распухли, на лбу огромная ссадина. Всё в крови – и лицо, и волосы, и одежда. Голову пощупала, вроде цела. Стала кровь под краном смывать, к чему не прикоснусь – боль прям адская. «Ладно, – думаю, – припомню тебе, Тимошенька, эту твою любовь и ласку». Проковыляла по дому, а Тимохи и след простыл. Вот же кобель, точно к Дуське отправился!

Вспомнила я, что бутылку с собой принесла да в кухне спрятала. Пошла, достала, стакан выпила, потом еще половину и завыла как собака – так жалко себя стало. А ведь какая раньше красавица была, мужики вокруг так и вились! Эх, жизнь паскудная, никакого просвета. Совсем, видать, я расклеилась от жалости к себе и заснула, горюя, прям за столом.

Утром проснулась от звона посуды. Голову подняла – Тимоха стоит у стола, ухмыляется и рукой медленно так чашки, тарелки, ложки да всё, что на столе, на пол сметает.

– Ну чё, истеричка сивушная, очухалась? А я вот грязь решил убрать, а то плесенью все заросло. Так что это еще поглядеть нужно, кто тут из нас большая свинья.

– К Дуське топай, – заорала я, – у нее чисто!

– И уйду, а что ты думала, не с такой же образиной жить.

– Вот и вали отсюда, моя посуда, когда хочу, тогда и мою. Не твое собачье дело, кобелина проклятый!

Хотела я бутылку схватить, так Тимоха ловчее оказался.

 – Отдай! – кричу, а он, изверг, смеется так с издевочкой и выливает остатки самогона на пол. У меня внутри прям так все и оборвалось, словно что-то главное во мне исчезло.

Посмотрели мы молча друг на дружку и разошлись, он на работу, а я в сарай. Даже не думая ни о чем, будто во сне, как лунатик, веревку достала, через балку перекинула, узел покрепче затянула, на другом конце петлю соорудила, табурет поставила, на него встала, голову в петлю – и до свидания.

А теперь вот наблюдаю, как висит мое тело, и жду, когда ж его обнаружат. Интересно же все-таки посмотреть на реакцию того, кто первый в сарай заглянет. Вообще, ощущение удивительное – не чувствовать себя, как-то легко и свободно, непривычно даже.

Но вот думы все ж тревожные. Ну, во-первых, записку не оставила, дура, поспешила повеситься. А надо было написать и про Дуську, и про Тимоху – повинить их, а если хорошо подумать, так и еще кого. Во-вторых, Тимоха с Дуськой, небось, обрадуются смертушке моей. Может, зря я все ж так вдруг руки на себя наложила? Надо было пакость перед кончиной сообразить, дом сжечь свой и Дуськин, чтоб миловаться им негде было. И в-третьих, боязно мне как-то оттого, что сама себя жизни лишила. А что, если правда всё про суд Господний? Самоубийц-то не прощают. Ну да, может, сказки всё это. Дай-то бог.

 

 

Один день из жизни бича

 

Я бич с многолетним стажем, однако теперь меня обзывают «бомжом». Аббревиатурное слово «бич» давно вышло из моды, и меня так уже не величают лет десять, хотя я предпочел бы, чтобы ко мне обращались как к бывшему интеллигентному человеку, а не как к существу неясного рода, без определенного места жительства, но что поделаешь, меняются времена, меняются и нравы, а посему сейчас я просто бомж.

Моей квартирой сегодня утром является один из подвалов девятиэтажного дома. Это я обнаруживаю, когда продираю свои заплывшие от беспробудного пьянства глаза. Удобства, конечно, не ахти, но все же намного лучше, чем голый цементный пол у мусоропровода между этажами или распластанные картонные коробки, постеленные на земле за помойными баками. Так что этот мой ночлег можно смело отнести к разряду почти пятизвездочного отеля. А чем плохо? Отдельные апартаменты, сверху не капает, тепло. И даже разбитая тахта имеется! Не помню, с кем вчера вечером пил, но, видать по всему, с душевными людьми: спичку зажигаю, а на полу в сторонке почти полбутылки суррогата и на газете кусок хлеба с солью и луком. Я, весь трясясь, хватаю бутылку и через силу, давясь, выпиваю грамм сто противной вонючей жидкости. С утра всегда так: что бы ко рту не поднес, все приходится чуть ли не вдавливать в себя – лезет назад, и все, ну что ты тут поделаешь! Зато следующая входит как по маслу.

– Фотограф! – раздается где-то в подвальном коридоре хриплый бас Рички.

Фотографом меня называют мои дружки, наверное, потому, что ношу с собой старый поломанный фотоаппарат и по пьянке вечно пытаюсь запечатлеть на добрую память всех своих собутыльников.

– Я здесь! – кричу Ричке.

Ричка – мой лучший дружок. Он здоровый мужик лет пятидесяти, весом побольше центнера, бывший каратист и бывший «афганец», но, в отличие от меня, живущий в настоящем жилище со своей матерью. Мать у него еще работает и поэтому может платить за квартиру и даже подкармливать и обстирывать Ричку.

– Слушай, Фотограф, – находит наконец-то меня Ричка, – башка раскалывается после вчерашнего, всего трясет, еле утра дождался. Чего будем делать?

– А сколько сейчас времени? – спрашиваю.

– Выходил из дому – было семь, а теперь, наверное, минут двадцать восьмого, – потирает лоб Ричка.

– Похмелиться хочешь? – задаю я дурацкий вопрос.

У Рички сразу же загораются глаза.

– А есть?

– Есть грамм сто, сам даже не знаю откуда, – и достаю из-за тахты бутылку.

– Давай скорее, а то сдохну! – выхватывает у меня дрожащей рукой суррогат мой дружок.

– Мне оставь, – напоминаю я Ричке.

Он делает жадный глоток, отставляет от себя бутылку, потом оценивающе смотрит на нее и со вздохом облегчения подносит назад ко рту, осторожно глотает еще, а затем резко протягивает мне остатки.

– Допивай.

Я тут же допиваю суррогат, приятно чувствуя, как обжигает все мое нутро.

– У тебя закурить есть?

Ричка молча достает «Приму», и мы закуриваем.

– Вчера так нажрались, не помню, как домой приполз. Мамаша опять с утра мозги промывала, достала меня совсем своим нытьем. Морду ей, что ли, снова набить? – жалуется мне Ричка.

– Да брось ты, не обращай внимания, да и все, – успокаиваю я друга.

– Тебе хорошо рассуждать, – заводится дружок, – над тобой никто не стоит, нотации не читает, живешь сам по себе.

– Так давай махнемся местами, – пытаюсь пошутить я.

– Если на работу не устроюсь, то мамаша пригрозила выгнать из дому, говорит, в суд на меня подаст, – не принимает моей шутки Ричка.

Я ничего не отвечаю, и Ричка меняет тему разговора.

– Больше нет? – спрашивает он, зная о том, что бутылка пуста.

– Нет, – отвечаю ему и тушу окурок.

– Тогда пошли, – поднимается Ричка.

– Пошли, – встаю и я.

Каждое утро мы выходим с Ричкой на «трассу», где нас уже поджидают Макаревич и Повидло. Макаревич, толстый маленький мужичок со злыми свинячьими глазками, вечно, когда напьется, поет песни из репертуара Андрюши, а Повидло – худой тип со вставными железными зубами и постоянной слащавой, подленькой улыбкой на морщинистом лице, любитель тюремных воспоминаний. «Трассой» мы называем путь между торговым центром и коммерческими киосками. Здесь наше постоянное место встреч с нужными нам людьми. А нужные люди – это те «лохи», у которых мы можем разжиться «капустой» для поправки своего здоровья.

– Привет бомжам! – блеснул своими зубами Повидло.

– Что, уже успел дернуть? – прохрипел Ричка.

– С Макаревичем по бутылке пивка вдули, – кивнул Повидло.

– Сколько у вас денег? – как всегда начал Макаревич. (С нашего молчаливого согласия Макаревич давно принял на себя функции казначея.)

– У меня рублей двадцать, – достает свою мелочь Ричка.

– И у меня десять, – протягиваю я монету.

– Значит, с моими у нас полтинник , – подсчитал все «бабки» Макаревич. – Вы похмелялись?

– Нет, – врет Ричка.

– Тогда, Фотограф, рви к Верке за чекушкой, – протягивает мне деньги Макаревич.

Я почти всегда был гонцом, что освобождало меня от роли просителя финансовой помощи у нужных нам людей. Взяв чекушку, я направляюсь к коммерческим киоскам, где мы принимаем утренние процедуры, вспоминая прошедший день, а потом приступаем к работе.

– Мужик, пять рублей не одолжишь? На пиво не хватает, – подходит Ричка к похмеляющемуся пивком работяге.

 Тот лезет в карман, достает мелочь и молча высыпает ее Ричке в руку.

 – Спасибо. А может, пивка оставишь? – не отходит от мужичка Ричка.

– Оставлю, – отвечает тот, делает еще несколько глотков и протягивает Ричке бутылку.

– Благодарю, – вежливо кланяется Ричка и приканчивает остатки. – Бутылка не нужна?

– Забери себе, – машет рукой работяга, да и попробуй откажи такому амбалу.            

Макаревич и Повидло трясут в стороне еще каких-то меценатов, через полчаса у нас уже набирается ещё полтинник, и тут подъезжают настоящие спонсоры.

– Эй, бомжи, выпить хотите? – манят они нас рукой к своей тачке.

– А что нужно? – наклоняется к дверце авто Макаревич.

– Пианино с холодильником на пятый этаж занести.

– Сколько? – интересуется Макаревич.

– Триста.

– Не, не пойдет.

– А что так? – удивляется спонсор.

– Нас четверо, каждому по стольнику.

– Согласен!

За сорок минут мы делаем работу и получаем расчет.

– Ну что, берем два литра и ко мне? – предлагает Ричка. – Мамаша на работе, поджарим картошки с капустой.

– Фотограф, сгоняй, – посылает меня Макаревич на точку.

Через два часа мы приканчиваем суррогат. У всех поднимается настроение, блестят глаза и мы, перебивая друг друга, вспоминаем наши недавние похождения.

– А как позавчера Ричка напился! – щурит свинячьи глазки Макаревич. – У Зойки залез в толчок, закрылся и уснул. Храп на всю хату, а откуда – никто врубиться не может, потом только просекли. Дергаем дверь – ни черта, орем – ноль. Вырвали крючок – а он там со спущенными штанами на очке храпит, а в руках агитка с мордой нашего депутата, один в один – Ричка, такой же небритый и припухший. Может, ты его биографию изучал, чтобы самого-то чпокнуть и место его занять. Вот бы нам лафа полная!

– А сам как вчера возле чепка бабке в ведро с цветами наступил! – хохочет Ричка. – Помнишь, какая у нее рожа была?

– Не, мужики, ни черта не помню, – скромно улыбается Макаревич. – А что, правда наступил?

– А то. Еще и ментов на нее натравить грозился, еле оттащили, – ржем мы.

– Все, неделю к магазину не хожу, – становится серьезным Макаревич. – Пусть забудут.

– Такое не забывается, – усмехается Повидло.

– Так, время двенадцать, пора на промысел, – заключает Ричка, и мы в настроении отправляемся на овощную базу.

Овощная база – один из наших промыслов. На ней мы убираем мусор возле складов и магазинов, помогаем кое-что переставить или перенести, и за это нам отдают списанные продукты. Мы их сортируем и разносим на продажу пенсионерам. Денег в такие дни до вечера всегда почти хватает, а при хорошем раскладе есть на что опохмелиться с утра. Сегодня, из-за вчерашней выходки Макаревича, продукты по дешевке тащим пенсионерам.

– Ну, сколько надыбали? – волнуется Ричка.

Макаревич сосредоточенно считает «бабки», и мы с нетерпением ждем результата.

– Почти шестьсот плюс остатки от пианино, – довольно поднимает голову казначей.

– Это по литрухе на брата выходит? – радостно улыбается Повидло. – Ништяк, бомжи!

Я скромно молчу, удалось спрятать в носок полсотни рублей – заначка никогда не помешает. Макаревич, будто что-то почувствовав, пристально всматривается в меня, и я, не выдержав его подозрительного взгляда, опускаю голову.

– Та-ак, закусон у нас есть, – показывает на пакет с фруктами и овощами Макаревич. – Вопрос, где пить будем?

– У меня мамаша уже с работы приволоклась, нельзя, – виновато басит Ричка.

– Да понятно, чего ты оправдываешься, – машет рукой Макаревич.

– На улице скоро темно, – разочарованно скалит зубы Повидло. – В подъезде пить опасно, на крыше холодно.

– А что если ко мне в подвал? – вспоминаю я свою сегодняшнюю ночлежку. – Там и тахта есть, и соль осталась.

– Это где? – косится в мою сторону Макаревич.

– А вон в той девятиэтажке, – показывает рукой Ричка.

– Ты что, там был? – поворачивается к нему толстяк. – Свет там есть?

– В коридоре есть, – отвечаю я. – Дверь приоткрытую оставим, все видно будет.

– Ну, тогда беги за пойлом, – протягивает мне деньги Макаревич.

Слава богу, сегодня мне не придется спать в какой-нибудь канаве, спокойно вырублюсь у себя в подвале. А они как хотят. Пожелают тоже остаться – места хватит, нет – так еще лучше: с утра сбегаю, опохмелюсь на заначку. Я приношу четыре литра, и мы бодро направляемся в мои апартаменты. Очень удачный сегодня день вышел, хорошо б и завтра такой, чего б ни жить. Подзалететь никуда не подзалетели, пойло есть, витамины – жри не хочу, крыша над головой. Не жизнь, а малина. Сейчас замажем, Макаревич затянет Андрюшины песни, Ричка будет врать о своих бравых военных подвигах, Повидло зону вспомнит, о политике поговорим, и я отфотографирую всю честную компанию – весело и сердито.  Однако мое веселье быстро обрывается. Макаревич пристально смотрит на меня злобными раскрасневшимися глазками.

– Доставай запаренную «капусту»!

Догадался все-таки, гад!

– Какую «капусту»? – пытаюсь прикинуться я дурачком, внутренне холодея от страха. – Нет у меня ничего.

– Ричка, держи его, – и Ричка тут же, забыв о нашей дружбе, заламывает мне руку и прислоняет головой к стене.

– Повидло, обыщи! – продолжает командовать Макаревич.

Повидло, подленько ухмыляясь, пробегает по мне руками и через мгновение находит заначку и протягивает ее казначею.

Толстяк с ненавистью смотрит на меня.

– Да я хотел в баню сходить, помыться, – испуганно вру ему.

– У, тварь, бомжара паскудный! – и Макаревич со всего маха бьет меня под дых. Меня тут же сбивают на пол и начинают молча обрабатывать ногами. Я, прикрывая голову руками, тихо скулю от боли, глотая перемешанную со слезами кровь. Минуты через две мои дружки рассаживаются на тахте.

– Фотограф литруху пропускает, – авторитетно заключает Макаревич, и я, сквозь ноющую боль во всем теле, тихо радуюсь щедрому решению толстяка. Могло быть и хуже!

А так, черт с ним, с этим полтинником, зато выпивки окончательно не лишили и нутро вроде как не отбили. И я, глотая кровавые слюни, с нетерпением жду, когда же они уговорят штрафную бутылку.

А все же хорошие у меня друзья, душевные, зла долго не помнят. И завтра будет новый день и новая пища. Живи – не хочу.

 

 

 

Комментарии

Комментарий #19302 19.07.2019 в 09:33

ОТВЕТ #19301-му
Присоединяюсь к вам. Кстати, именно об этом и попросил Воронина КОММЕНТАТОР #18919. Но не был понят. Все кинулись защищать Воронина, но от чего? Кому-то что-то "взбрендило в голову" (или всё-таки "взбрело в голову" будет по-русски)...
Но давайте всё же головы наши настраивать на благожелательный лад друг к другу.

Комментарий #19301 19.07.2019 в 02:41

Заглянул в комментарии, а здесь, оказывается, целый мир образовался - ирреальный. И создан он именно комментариями, на которые сподвигли их авторов рассказы Дмитрия Воронина. Вот как талантливый писатель преобразует мир - через влияние на товарищей по перу. Но с некоторыми замечаниями я всё же согласен: стоит копнуть другой тематический пласт. Уверен: будет не менее интересно. Олег Куимов.

Комментарий #19280 17.07.2019 в 15:59

Ответ # 19274: Не пробовали бегать по редакторам и жаловаться на Воронина, что он русскую литературу портит своим маргинальством? Там и наговоритесь вдоволь. Кстати, не по адресу обращаетесь.

Комментарий #19278 17.07.2019 в 15:14

ОТВЕТ НА КОММЕНТАРИЙ #19274
Ну как же вас, дорогой, не отредактировать, если вам самому "взбрендит в голову" написать некий рассказ вот с такими крутыми неологизмами и вбросить его в некую редакцию с просьбой опубликовать. А уж им вряд ли "взбрендит в голову" вас где-то не подправить, не отредактировать. При условии, что рассказ более-менее стоящий по другим параметрам.

Комментарий #19276 17.07.2019 в 14:25

Прошу прощения, что не подписал комментарий 19272.
Григорий Блехман

Комментарий #19274 17.07.2019 в 12:11

Для немаргиналов: "некультурных" героев можно найти в любой литературе - и в западной, и в отечественной. Вспомним, например, "Царя Никиту и его сорок дочерей" Пушкина или знаменитого Баркова. Не задумывались, почему комедия "Горе от ума" ходила в рукописном варианте? Поборникам вкуса не стоит иронизировать по этому поводу, читайте себе Фадеева и Островского, а то еще взбрендит в голову редактировать рассказы автора.

Комментарий #19272 17.07.2019 в 10:09

Проза Дмитрия Воронина обладает высокой внутренней энергией, которая моментально передаётся читателю, вовлекая его в гущу происходящих событий повествования.
Так передать состояние своих героев, а значит и своей души через кончик пера на бумагу - редкий дар.
Поэтому, написанные этим Мастером истории остаются в эмоциональной памяти читателя.
И представленные здесь рассказы - очередное тому подтверждение.

Новых Вам строк, дорогой Дмитрий Павлович

Комментарий #19263 16.07.2019 в 17:16

Людмила Чеботарёва
Грустный раёк Дмитрия Воронина

Дорогие читатели —
Бунтари и обыватели,
Либералы и маргиналы,
Невежды и интеллектуалы!

Заходите в раёк
На душистый чаёк!
Шутки, хоть и стары́,
Но смешны и остры!

Раёшник на ярмарочной площади лихо подкрутил усы, хитро улыбнулся и, сыпя прибаутками, поманил меня пальцем.
Не удержавшись от любопытства, я прижалась глазами к увеличительным стёклам на стенках небольшого ящика, пристроенного на колёса. И жизнь внутри батлейки закрутилась-завертелась…
Лубочные потешные листы сменяли друг друга…
И вот я уже перенеслась в «параллельные миры» владельца вертепа, Дмитрия Воронина.



Картинка первая
Параллельные миры

Герои на картинках открывали рты, но из-за оглушающего стука различить слова было невозможно. Потешник пояснил, что это на районную администрацию напала неведомая эпидемия: стучали все, на всех, всё и вся… Стукачи объединялись, их ряды множились, но достучаться не удавалось никому.
Не справились ни врач-терапевт из местной поликлиники, ни многочисленные знахарки и экстрасенсы, ни МЧС, ни специалисты по уфологии, ни даже сам батюшка, приглашённый из церкви Николая Угодника для изгнания бесовского духа.
Как вдруг… «Дьявольский полтергейст» внезапно прекратил свою агрессию.
В кабинетах местной власти облегчённо вздохнули. И невдомёк им было, что это хромой пенсионер Василич, отчаявшийся достучаться до верхов для получения помощи, отправился, наконец, домой, чтобы доживать свой век в убогой хибарке на нищенское пособие.


Картинка вторая
Туман

Для вас, господа хорошие, горожане и деревенские,
Разрешу все проблемы вмиг — и мелкие, и вселенские.
Заходите в раёк — разопьём бутылёк,
Накачаемся впрок, пока срок не истёк.

Раёшник, насвистывая некогда популярную песенку про «сиреневый туман», бросил в бадью с водой несколько гранул сухого льда. В воздухе заклубилась лёгкая дымка…

Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с Милкою моей прощаюсь навсегда…

— Там слова другие, — робко вставила я.
— А у меня такие, — строго возразил владелец расписного ящика.

Туман задрожал и приобрёл форму бурёнки…

В поисках пропавшей Милки Василий обнаруживает в Волчьем овраге недавно освежёванную коровью тушу. Вернувшись домой и щедро заправившись из заветной бутыли с самогонкой, подкумаренный, он решает, что сотворить такое с бедной животиной способен только сосед с чужеземным именем Аглы.
В хмельной голове решения зреют быстро, и вот уже Василий хватается за подвернувшийся под руку топор.
С точки зрения деревенского мужика, всё логично: зло может совершить лишь пришелец, чужак, которого следует наказать.
«Убил… И в землю закопал, и надпись написал…», — вскоре бормочет Василий, вытирая о штаны окровавленный колун со следами студенистой массы из расколотой головы Аглы, ни сном ни духом не ведавшего ни про какую сгинувшую в болоте Милку.

Милиция, сирены скорой, психушка…
Финита ля комедия! Но уж не комедия ли абсурда это?

Нагулявшаяся Милка мычит у закрытых ворот.
Туман продолжает сгущаться…


Картинка третья
Бравый полковник

Вертепщик покрутил какую-то изогнутую ручку на ящике, и оттуда донёсся хрипловатый выразительный голос незабвенной Аллы Борисовны, сопровождаемый разнобойным хором:

Ах, какой был мужчина,
Ах, какой был мужчина,
Ах, какой был мужчина,
Настоящий полковник.

— Это про кого? — поинтересовалась я.
— Да ты что, сама не знаешь, что ль? — кукольник недоумённо пожал плечами (мол, как же можно такое-то да не знать?). — Дык про Санька же, нашего местного «полковника»!

Таких «Саньков» можно повстречать повсюду. Избалованные родителями, эти недоросли готовы сидеть у бедных стариков на шее до собственной старости — лишь бы их кормили, поили да по головке гладили.
И всегда-то такие «Митрофанушки» бывают предметом материнской и отцовской гордости, во всём семья находит им оправдание: мальчик знает имена всех футболистов — значит, память развитая; на мать покрикивает — командирский голос вырабатывает.
Если жениться Саньку, так только на такой, «чтоб готовила вкусно, как маманя, стирала, в доме убиралась, за скотиной смотрела, огород растила, меня любила, ну и денег, конечно, зарабатывала».
Так и живут «Саньки», припеваючи, со своими «полковничьими» запросами под маменькиным крылышком. Вот только кому в реальной, не песенной, жизни нужны подобные «настоящие полковники»?


Картинка четвёртая
Самоубийца

Заходи в раёк —
Раздавим бутылёк!

— Не принимаю, — буркнула я в ответ на приглашение.
— А мы по капельке, — заговорщически подмигнул «балаганный дедок».
— Я не пью. Совсем.
Хозяин райка недоверчиво посмотрел на меня:
— Так не бывает. Все пьют. Вон Манька — а может, и не Манька вовсе, а Нюська какая-нибудь — давеча повесилась в сараюшке из-за того, что хахаль ейный бутыль с первачом об пол хряпнул и опохмелиться своей бабе не дал. Вот висит теперь, раглагольствует…
— Как это «разглагольствует», если она того… повесилась? — мои глаза округлились от смешанного чувства удивления, недоверия и ужаса.
— Плохо ты Ма-Нюську знаешь, — хмыкнул кукловод. — Висит она там себе да ещё и планы мести разрабатывает — дом сжечь, к примеру, чтоб Тимохе с Дуськой «миловаться негде было».

А я теперь вот над чем голову ломаю: это ж насколько надо от алкоголя зависеть, чтобы быть готовым чуть ли не в прямом смысле слова «за бутылку удавиться»? Невзирая на страх перед судом Господним, самоубийц, как известно, не жалующим.


Картинка пятая
Один день из жизни бича

Чтоб попасть в раёк,
Загляни в ларёк
Да проставь магарыч.
Будь ты бомж али бич,
Мы для поднятия культуры
Обсудим аббревиатуры.

— Что такое бомж, я знаю: «Без Определённого Места Жительства». А «бич» это что, тоже аббревиатура? — мне было немножко стыдно сознаваться в своём неведении.
— Ох, ну и темнота же ты! — пупенмейстер презрительно присвистнул и дёрнул за ниточку, вывадя на сцену первую марионетку. — А ну-кась, поясни девушке!

— «Бич» — это, дамочка, значит «Бывший Интеллигентный Человек». О, темпора, о, морес! О, времена, стало быть, о, нравы! — жалкий грязный человечек с заплывшими от беспробудной пьянки глазками шумно высморкался. На шее у него болтался старый сломанный фотоаппарат. — Хочешь сфоткаю? А ты мне чирик на опохмел!
При звуке заветного пароля — «опохмел», на сцене, будто чёртики из табакерки, возникают другие фантоши (от итал. fantoccio кукла, чучело): бывший каратист-афганец Ричка, бывший зэк Повидло и Макаревич — «толстый маленький мужичок со злыми свинячьими глазками, который вечно, когда напьётся, поёт песни из репертуара Андрюши».
Ключевое слово здесь — «бывшие»! Весь горизонт для них сузился до суррогатного пойла, без которого ниточки, связывающие их с миром, порвутся — ни один кукловод не сможет оживить.
Социум выплюнул их, словно шелуху, «растерев об асфальт», как поёт рэпер Тбили Тёплый. Законы их общества таковы, что за «запаренную капусту» — заначку с полтинником, спрятанную в дырявом вонючем носке, сбивают с ног и «обрабатывают ногами». Но самое ужасное это то, что вовсе не избиение страшно для бомжа, а то, что его «наказывают» пропуском «литрухи».

……………………………………………………………..

Я вытираю рукавом навернувшиеся слёзы.

— Что, не смешно? — раёшник вмиг посерьёзнел.
— Как у Лермонтова, — шмыгаю носом.
— Это как? — непонимающе смотрит на меня автор.

И я цитирую:

Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно…


ЗАНАВЕС

Комментарий #18919 13.07.2019 в 09:57

Дмитрий, а кроме темы маргиналов ваше перо талантливого прозаика к чему-то ещё прикасалось? Порадуйте нас, читателей, чем-то иным ещё.

Комментарий #18824 12.07.2019 в 10:01

Понравилось да.
Туман, на мой взгляд, самый точный рассказ.
Пишите, Дмитрийпалыч, не останавливайтесь.

Комментарий #18788 11.07.2019 в 17:09

Все это смешно, когда бы не было и так грустно (я намеренно изменила этот общеизвестный текст). Но на то он и талантливый писатель Дмитрий Воронин, чтобы мы увидели эти две грани нашей действительности. Всегда читаю рассказы Дмитрия с большим удовольствием. Желаю успехов и пишите, пишите! Надежда

Комментарий #18779 11.07.2019 в 12:58

А вот Дмитрий Воронин таки достучался - до нас, читателей. И смех, и слезы, рассказы читаются легко, они социальны. Это и есть критерий настоящей литературы. Поздравляем хорошего автора с хорошей публикацией!

Комментарий #18758 11.07.2019 в 00:51

У автора герои не придуманные, они живые, они узнаваемы, они среди нас. И за каждым героем стоит проблема, проблема не данного конкретного лица, проблема всего общества. Поэтому у Дмитрия Воронина рассказы не частного характера с сиюминутным сюжетом, а глубокие повествования, выявляющие и вскрывающие многочисленные болячки сегодняшнего времени. Это актуально, а значит интересно. Спасибо автору.

Комментарий #18755 10.07.2019 в 23:12

Молодец, Дима! Читается на одном дыхании!

Комментарий #18753 10.07.2019 в 22:28

Отличная подборка! А "Бравый полковник" и "Самоубийца" прям на отличие. Очень точно подмечены тонкости. А в "Самоубийце"еще и необычная находка подачи. Дмитрий, как всегда остро, по теме, злободневно! Ждем новых работ!

Комментарий #18749 10.07.2019 в 21:11

Дмитрий Павлович, как всегда, интересен и нов. Удачи автору, ждём новых литературных побед! Св.Постигаева (г.Лондон)