Валентина ЕРОФЕЕВА. В КРУЖЕНЬИ КРЫЛ. Стихи разных лет

 

Валентина ЕРОФЕЕВА

В КРУЖЕНЬИ КРЫЛ

Стихи разных лет

 

* * *

Ну, что там было,

Что кружило так,

Что пело так тончайшими стихами?

И волны удивлённые стихали,

И камешки прибрежные ласкали

Усталый лунный свет своим теплом.

Что было с нами

В лунном свете том?!.

 

* * *

Измучились и ночь и тишина

От несвобод словесных оболочек.

И опустело место у окна,

И будничная музыка слышна,

И сердце болевых лишилось точек.

 

И мир утих и съёжился у ног.

И стало пусто, тускло и свободно.

И не манят к себе те сто дорог,

К которым мог шагать, не чуя ног.

И всё былое кажется бесплодно.

 

И чёрно дерево. И мёртвый лист.

И холодом луна дарует властно.

И горизонт без зорь. И не лучист.

И равнодушен. И ненужно чист.

И все былое кажется напрасно.

 

Но первый луч и первый лёгкий звон,

И первое воздушное молчанье

Стеклись по капельке со всех сторон –

И ожил мир. И в музыку влюблён.

И на столе дымится чашка чая.

 

ОЖИДАНИЕ

Озвученные каплями дождя

Бесшумные шаги струятся слепо

И формируют ожиданья слепок,

Не прикасаясь, мимо проходя.

И разнося встревоженные волны

Угаснувшей в бессилье тишины.

Терпеньем ожиданье полно.

И миражи достоинства полны.

 

ПРОЩАЛЬНОЕ

Нет, больше никогда

Шагами быстрыми не подойти

К светящемуся издали окну –

Оно безжизненно.

Воображенье,

Устало сжавшись, отступает,

И тёмное пространство

Терзает зазвеневший

И страхом обронённый ключ.

И звук тягуч

И не хранитель таинства паденья,

Лишь тягостное возбудит смятенье

И всколыхнёт забытое волненье –

Надежды затаённый луч.

 

* * *

Прикосновения твои

Подобны прохладе листьев,

Шелестящих над зноем пепла,

Ещё вчера лежавшего

Бесформенной,

Уставшею от ветра и дождя

Угрюмой кучей хвороста и дров,

Нарубленных с размаху

Жадной жизнью

И позабытых нечаянно

Стеречь опушку леса

От солнца и ветров.

 

Прикосновения твои,

Спалившие дотла

Тот жалкий хворост,

Теперь печально и прохладно

Шелестят над ним

Мелодию погибших грёз.

 

Прикосновения твои...

 

* * *

Пером тончайшим, лёгким скоком,

Бумаги впитывая пламя,

Недрёманным сияя оком,

Бежит строка под небесами.

 

И в синеву уставшей дали,

В чужое стойкое предзимье

Волной врывается печальной –

Всё зыбкое, всё позабыто.

 

Исчезли звоны ночи дальной,

Окна распахнутого ветер,

И шёпот – надысповедальный

И ненасытно быстротечный.

 

Исчезло марево рассвета,

Закат восторженный утих,

И обернулось в осень лето,

И прозой обернулся стих.

 

Но так бессмертна ритма сила,

Так бесконечна, так вольна,

Пером легчайшим возносила

И, вознеся, не уронила,

Лишь только голову вскружила

На веки вечные она.

 

* * *

Поэт – ума лишённый человек.

Он равен воздуху над крышей,

Босой земле и ощущеньям свыше.

Поэт – ума лишённый человек.

 

А вы – разумны и великодушны,

Спокойны в меру, в меру же важны.

И ваши руки, ваши души      

Необходимы всем, нужны.

 

Своим покоем и доверьем силе,

Своей простой, нормальной красотой

Вы уважение не заслужили –

Завоевали крепкою рукой.

 

Но не обидьте святости доверья

Безумца, возомнившего себя

Распахнутою в небо дверью,

К которой приглашает вас, любя.

 

* * *

Изумрудное море противится ветру

И сердито терзает берег, пирс и скалу,

Корабли в дальней дали бессменно,

                                                  бессмертно

На турецкую сторону отгоняют волну.

 

Им и сыро и холодно, и мрак неуютный

Подступает повсюду и душит огни.

И тревожную музыку брега беспутного

Напряжёнными спинами ловят они.

 

Ну а берег расцвечен величием осени,

Нежной кошкою ластятся листья к ногам.

Шалый ветер всё дальше

                                       и дальше

                                                     уносит их

К чуждым им неродным

                                           и пустым берегам.

 

Остаются лишь самые стойкие,

                                                       цепкие,

Не предавшие древо, родившее их.

Будут стужей вселенскою

                                      мёртво оцеплены.

Доживут ли до дней – до других?

Одесса, 3 октября 1993

 

* * *

Моя звезда далёкая, не гасни!

Мне без тебя печально и темно.

Прости мое угрюмое безгласье

И распахнись лучом в моё окно.

 

Какие ветры тяжкие задули

Тропинки наши в милых нам краях,

Какие смерчи и какие бури

Все вздыбили и превратили в прах?..

 

Звезда моя, одна лишь ты в пространстве

Ещё дрожишь и тянешься в ночи

Спасти и сохранить в великом постоянстве

Три истины святых: люби, терпи, прости.

 

* * *

Журча, звенит сухая ночь...

Но дай Бог силы превозмочь

Её разломанный поток,

Испепеливший мой порог,

Лишивший сна, лишивший сил,

Отнявший всё, что ты любил,

Воспевший пустоту и мрак

И вперивший свой тёмный зрак

В остатки отражённых лет.

Им невозможно крикнуть «нет»,

Их невозможно растоптать

И раздавить, и расшвырять

По свету пеплом пустоты.

Звени, сухая ночь… И ты

Достойна утренней зари,

Но душу мне не разори.

Не трогай. Пощади меня.

Дай насладиться светом дня.

1993г.

 

* * *

Старая пьяная баба упала

И рядом с дорожкой, где я гуляла.

Интеллигентно, чинно гуляла,

Воздухом чистым вечерним дышала.

А старая пьяная баба – упала.

 

Но может не старая – просто больная?

И может не пьяная – просто такая?..

От жизни от этой многих шатает,

По жизни по этой многих болтает.

 

Руку мне женщина тянет во тьме,

Руку за помощью – прямо ко мне.

Больше-то не к кому – я да она,

Да над дорожкою светит луна,

Только что юркий ночной «ястребок»

Нос ей дельфиний приделал и бок.

Глазом смешливым туманным глядит –

Горе и смех невесёлый с людьми.

 

А старая  пьяная баба – упала.

И рядом с дорожкой, где я гуляла.

 

Да, она  старая – лет сорока.

Да, она пьяная – грязны бока,

Грязна рука, подвернулась нога.

Ну настоящая баба Яга!..

 

Зубы  сцепив, её тяжко тащу.

Мёртво схватилась, прилипла к плащу,

Что-то там шепчет в бессильном бреду:

«Дочка, родная, прости, не дойду.

Пьяная дура!.. Прости ты меня,

Что не хватило мне светлого дня,

Чтобы добраться. Вон там я живу, –

Тычет клюкою направо ко рву. –

Там у меня уж готова постель…».

 

Мерзкая осень.  И скоро метель…

1999г.

 

* * *

Собака я. Живу – в чужой норе

В глухом лесу и вдалеке от дома.

Нора пуста и для одной огромна,

И холод в ней собачий в сентябре.

И в августе. И круглый год…

И вообще всё задом наперёд

В чужой и странной этой стороне.

И здесь никто не знает обо мне,

Да и на родине давно уже забыли.

Там – память солнце выжгло,

Здесь – дожди

              разломанность тоски размыли

И ранам не дают зажить.

 

Сюда лелеять я их прибежала,

Но небо мрачное здесь с самого начала

Навязывает ритм иной:

Размыт слезами он

                            и смешанный с тоской.

 

…Ах, милая, да хватит выть и ныть.

Сегодня солнце. И пора простить

Всех  любящих  тебя.

И всё должно зажить

И лёгкостью прощальной воспарить,

Хоть и собачью – эту жизнь любя.

2000г.

 

НОЧЬ

Прозрачен, призрачен и прочен

Свет снега под моей ногой.

Ещё он чист и непорочен,

Неприкасаемо – другой.

 

И опрокинутое небо

Ночным томлением маня,

Подпитывает мягкой негой.

И далеко ещё до дня,

Который вытопчет, и вытрет

О душу чистую сапог.

И воспаряю, чтоб увидеть –

Любовью переполнен Бог.

 

* * *

Застыла в онемении и боли

Растерзанная русская душа.

Всё воинство, бесстыдное и злое,

Обгладывать накинулось, спеша,

России тело, плотоядно воя

С экранов, содомистски голубых,

О новом рае, о ковчеге Ноя,

В который понатискать бы своих,

Помеченных цифирью разложенья;

А остальных? – им место там, на дне…

Всё замерло, застыв в изнеможенье

В уставшей от предательства стране.

 

«Народ безмолвствует…». То ль не рождён,

То ль с пулею во лбу – юродивый

С отнятою копейкой. Храм освящён –

В бетоне и стекле. И вроде бы

Благое это дело. Но спешно,

Слишком спешно он произрос

На тине и грязи. Усмешка

Строителя кривила рот.

Он вольный каменщик –

И оттого смешливый.

Захочет ли Творец наш терпеливый

Спасителя как Сына Своего вернуть,

И станет ли Он Сам

                         защитной сенью храма?..

В густой тяжёлой мгле России путь.

Но занавес пошёл. И без антрактов драма.

1999г.

 

* * *

Уходит боль из правого виска,

И мир теплеет.

Новорождённо чистая доска

Восторгом млеет,

Предчувствуя каракули любви –

Весенней блажи.

Неважно чьи – чужие иль свои,

Почти неважно.

 

И тесный мир притянут и объят

Души распахом.

Немного жаль, что все, конечно, спят,

И не услышать ахов

По поводу спирального витка

И обновленья…

Лишь на закате – тлеют облака

Тоской смятенья.

 

ВЛАДИМИРСКОМУ СОБОРУ

ГОРОДА КИЕВА           

                                             Я – немощь, нищета.

                                                        Бог – сила моя.

Так долго ждать нежданной этой встречи,

Не знать о ней, не ведать и в веках.

И вдруг застыть, на миг лишившись речи,

И воспарить в летучих облаках.

 

И вот тогда с небес голубоглазых

В круженьи крыл, в восторге нищеты

Вдруг все понять и воскресить все сразу,

И истину поникшей красоты

Костром пылающим раздуть в безбрежность,

И источиться нежностью души,

И содрогнуться ощущеньем прежним

Любви, всесилья, счастья, чистоты.

1986г.

 

* * *

Несуетная тишь, невиданная гладь,

Быть может, даже Божья благодать

Намоленного домика

                      вдруг снизошли ко мне,

И тени мягкие колышутся в окне,

Чтоб тайной росчерка улечься на ковёр

И воскресить забытое с тех пор,

Как помню я себя.

А время, ненавидя и любя,

Раскручивает звёздную спираль,

Но не уходит по привычке вдаль

По проторённо Млечному Пути,

А медлит, медлит – не спешит уйти.

И зависает вдруг над головой,

Стирая грань меж счастьем и бедой,

Ушедшим и стремящимся ко мне,

Дождём скользящим шелестит в окне,

Врачуя искажения души, –

Пред вечностью блаженной не спешит.