Валерий СКРИПКО. АЛТАЙСКИЙ МЕЧТАТЕЛЬ, или Тайны русского менталитета. К 90-летию со дня рождения Василия Шукшина

 

Валерий СКРИПКО

АЛТАЙСКИЙ МЕЧТАТЕЛЬ, или Тайны русского менталитета

К 90-летию со дня рождения Василия Шукшина

 

Всерьёз занявшись творчеством писателя Виктора Астафьева, я с удивлением обнаружил, что у него были довольно сложные отношения с почти земляком – человеком огромного природного таланта, писателем «деревенщиком» Василием Шукшиным. Между селом Овсянка и селом Сростки на просторах нашей матушки-Сибири не наберётся и тысячи километров. А в творчестве – они были гораздо дальше друг от друга

Наблюдательный читатель может заметить: герои повестей и рассказов писателя из Алтайского края Василия Шукшина и сибиряка Виктора Астафьева – простые русские мужики – вроде и занимаются в деревнях и селах одним делом, живут в одно время, и почти по соседству, а в чём-то существенном очень разные. Сначала эту разность только чувствуешь интуитивно, но её трудно определить и расшифровать, еще труднее описать. Потом начинаешь понимать, что все дело в отношении к труду, к земле. Герой Астафьева – мастеровой, которому хватает терпения долгие годы переносить лишения и нужду, но упорно вести и укреплять своё хозяйство. А терпения, трудолюбия ему хватает именно потому, что только в достатке, в уюте семейной обеспеченной жизни он видит счастье и смысл существования. Он любит созидать! Всякая работа ему не в тягость. Такой герой уснуть не может, если у него что-то не доделано или где-то в его домашних делах непорядок. Всякие другие увлечения у него только после хозяйственных забот, когда последняя соломинка сена со двора на сеновал убрана. Это, совершенно определённый человеческий тип делового человека. Астафьев любил таких людей, сочувствовал им: ведь они, по его мнению, вынуждены жить среди русской лени, пьянчуг и завистников.

Не все российские сельские мужики и далеко не всегда соответствуют идеалу труженика, но Астафьев рад и малой малости, любому поводу, чтобы показать любовь к труду и порядку. Другой бы кто из писателей, возможно, не всмотрелся бы так пристально в живущих далеко на заимке супругов. А Виктор Петрович в рассказе «Белое и черное» описал мастерового мужика Митру с явным сочувствием. Герой рассказа вместе со своей женой «совершенно для себя незаметно перешагнули из одной эпохи в другую – раньше они мастерили всякую утварь для единоличников, после обобществления земли и хозяйства – для коллектива». В рассказе писатель даёт характеристику единоличнику; «глазаст, вреден и прижимист». А в коллективе (советском) можно жить вольготней, тратить больше времени на досуг. Хотя и досуг этот тип русского мужика понимает совсем иначе, чем мужик-герой прозы Шукшина. Митряха и в часы «досуга» тоже непрерывно работает: он занят охотой, рыбалкой. Для него отдых – это только перемена вида деятельности. Мастеровой Митряха очень удивился, когда его супруга, которая годами трудилась на заимке, не разгибая спины, в советское время засуетилась, стала вдруг посещать собрания и митинги в деревне, что за шесть верст от них! Из этого ничего путного не вышло, и муж, а вместе с ним и писатель, осудили эту пустую мечтательность Митряшихи, которая вздумала искать какое-то другое счастье – вне забот по хозяйству!

Здесь только пунктиром намечена одна отрицательная черта мастерового человека на Руси. Ну, положим, свой долг перед Родиной Митряха понимает, служил и воевал он честно. А вот когда речь заходит об общих для всей деревни заботах – вытянуть его из заимки очень сложно! Да и не любит он эту толпу, где столько лоботрясов и пьяниц, где бедняки вместе с коммунистами выдумывают всякие теории и занятия, чтобы только поменьше работать! Этой позиции мастеровые люди на селе придерживались очень давно. Но это всегда вело к социальной разобщенности. И часть вины за неё должен взять мастеровой.

Большевики в своё время прямо указывали, что единоличник-кулак причина всех крестьянских бед. Это, конечно, крайность. И бедняки тоже далеко не всегда отличались ответственным отношением к крестьянскому делу. Была в их натуре в изобилии и лень, и зависть и неуважение к чужой собственности. Но не только это было причиной житейской неустроенности этой части крестьянства. И об этом одним из первых задумался Василий Шукшин. Если сравнить героя рассказа Астафьева Митряху с героем киноповести Шукшина «Живёт такой парень» – можно многое понять.

 Герой Шукшина шофёр Павел живёт в деревне как пришлый. Мы ни разу не видим его занятым обустройством своего дома. Да и нет у него ничего за душой. Трудно представить, чтобы он увлечённо рыбачил или охотился, как это делает герой Астафьева Митряха. В фильме, снятом по повести, есть такой эпизод: вместе с напарником Пашка расположился на берегу реки, с видимым удовольствием курит, мечтает. Напарник при этом говорит: «Шибко думать люблю!».

 В отличие от героя Василия Шукшина – мастеровые герои Астафьева просто «думать» не любят и не будут. Им некогда! Астафьев считал, что мастеровые, подобные Митряхе, живут на земле вечно, как будто не меняясь в облике и возрасте. Они опора и основа все деревни и всех российских просторов.

Василию Шукшину ближе заботы и переживания людей, которые не могут найти гармонии с повседневной жизнью, с её суетными заботами и делами. Далеко не все из них относятся к работе с прохладцей. Но им скучно медленное накапливание благополучия. Их не привлекает достижение материального успеха как главная цель, подчиняющая себе все другие. Это тип людей неустроенных! Герой рассказа Шукшина «В профиль и анфас» Иван заскучал в деревне. А с чего бы скучать? У Ивана «три специальности в кармане да почти девять классов образования». Пока Ивану предлагают – вилы и скотный двор. Почему бы не пойти? Прошло бы несколько лет, Иван со своими тремя специальностями при трудолюбии и терпении добился бы многого.

«– Лодыри вы, – заключает собеседник Ивана – старик из его же деревни. Старик прикидывает, что Иван мог бы много зарабатывать, называет сумму.

– А мне не надо столько денег, – отвечает Иван. – Ты можешь это понять? Мне чего-то другого надо. Дальше он поясняет, что не может работать на один желудок, что он не знает, зачем живёт. На предложение старика жениться, отвечает, что здесь в деревне – всё не то. «Я должен сгорать от любви. А где тут сгоришь?»».

Вот такой деревенский Гамлет изображён Шукшиным в рассказе. И решается героем ни много ни мало гамлетовский вопрос: быть или не быть русской деревне, в которой тоскует душа того, кто должен её сохранять и обустраивать! Герой рассказа даже не задумался о том, что его стареющая мать – одна содержит дом! Тут бы сыну взяться «за гуж», продолжить дело родителя. О чём здесь толковать? Какой отрады на чужбине искать? Писатель Астафьев, безусловно, осудил бы героя шукшинского рассказа Ивана за его выбор. Все эти верхогляды да тоскующие бездельники были ему очень не по душе. Что за нытьё? Зачем оставляешь мать без поддержки. Живи на земле родной, обустроенной тобой, – постепенно и покой придёт и любовь появится. Сам девушку приручишь, обласкаешь, и любовь запылает огнём. В жизнь, в любовь, в хозяйство – надо от души вложиться, чтобы Бог дал счастье!

Но Василий Шукшин даже не касается этой темы. Он пытается понять: какой бес завёлся в сердце Ивана? Что тянет его прочь от родного дома? В конце рассказа главный герой совсем ожесточается. Понимая, что он совершает какой-то большой грех, Иван собирается в дорогу, зло пинает ногой свою собаку, которая увязалась за ним. Он видит одиноко стоящую мать и думает: «Нет, надо на свете одному жить. Тогда легко будет!». Конечно, при таком раскладе, вряд ли Иван в дальнейшем обретёт какую-то лёгкость существования. Скорее, наоборот.

Герой другого рассказа Шукшина «Залётный» – беспрекословный труженик Филипп Наседкин, охарактеризован Шукшиным как спокойный, уважаемый в селе кузнец! Однако никакого духовного спокойствия у него нет и в помине. Не зря его потянуло к живущему на отшибе Сане Неверову. С ним кузнец начал пить и обсуждать мировые вопросы. Как магнитом тянет Наседкина к человеку, который слишком много знал и повидал на своём веку и очень уж как-то мудрёно говорил про жизнь, про смерть. Вместе с пьянеющим Сашей кузнец всматривается в природу, словно ищет в ней некую благодать. Ночью в часу одиннадцатом, соловьи поют: Ах, дьяволята!

Конечно, если бы кузнецу повезло, и на окраине села поселился одинокий глубоко верующий человек, он многое мог бы поведать кузнецу о вере, о Христе и правде его. А смертельно больной Саша только взволновал его душу. Саша от материализма уже отошёл, а к вере – еще не пришёл! После беседы с ним кузнец уходит со щемящей жалостью к этому человеку. Разбередил Саша его душу, а ответа: как жить и чем жить – не дал! Кузнец будет и дальше работать, и дальше мечтать.

Критик Валентин Курбатов, в статье, посвящённой творчеству Василия Макаровича, заметил, что мы как следует этой тоски шукшинских героев не поняли. Им мало «вялой нищенской правды повседневности». Душа их влечёт прочь от любого будничного дела на поиски какой-то другой жизни, где на первом месте должны стоять духовные радости. Но всё это – смутно, неопределённо! Такому типу людей точно известно, чего они не хотят! Всё остальное в их стремлениях из области интуиции или генной памяти. Господь создал их для духовных поисков. Именно такие люди – залог возрождения России.

Писатель Василий Белов считал, что причиной крушения крестьянского мира был уход от прежних крестьянских традиций. Но само существование традиций в деревне всегда было под вопросом. У них не было твёрдой основы. Такие разные типы социального человека не могли долго жить в мире. Они бы неизбежно рассорились. Что и произошло в начале двадцатого века.

Без веры и согласия герои Шукшина и герои Астафьева как-то не прижились – ни в атеистическом по духу социализме, ни в прагматичном рыночном обществе. Даже единой по духу и содержанию культуры они создать не могли. Единоличник Митряха и в деревне, и переселясь в город, хотел от литературы, от искусства – идейного оправдания своей эгоистической позиции. Будущие либералы и демократы быстро поняли этот духовный запрос единоличника. И сделали ставку на него. Они всячески старались внушить читателю, что личный интерес, забота о близких – самая правильная позиция. Появились книги, где все события в деревне трактовались в пользу единоличника. Либеральные критики и ученые наперебой стали внушать, что сейчас, в период перестройки, произошла подлинная революция в сложившихся представлениях о мире и человеке. Заявлено о приоритете и самоценности индивидуального начала.

«Настало время довериться человеку, его природе! Не надо стыдиться своих страстей и добиваться личного успеха», – твердили они.

 Мечтательные Иваны – герои Шукшина, уехавшие в города в советское время, стали рабочими. Было много общих дел, интересного досуга. Человек стал учиться. Героям Шукшина ближе было другое искусство, другая литература, другое кино. Поиски смыла жизни, поиски справедливости – вот что их привлекало больше всего. Они надеялись, что деятели культуры найдут ответ на их запросы, что-то прояснят в метафизических тайнах бытия. Однако попытки писателей-деревенщиков (последователей Шукшина) заявить о себе встретили бурный протест уже окрепших и завладевших всем творческим процессом в стране либералов и демократов. Пока в руководстве государства были еще какие-то здоровые силы, деревенщиков печатали и награждали, но вскоре «отодвинули в сторону» и Валентина Распутина и других.

 В городах для героев Шукшина вначале всё было ново, а потом «нищенская правда повседневности» пришла и в городскую квартиру. Даже участники великих сибирских строек только первые десять-пятнадцать лет еще жили в приподнятом романтическом настроении, с увлечением строили свою городскую жизнь. Однако чем больше наживалось материальных благ, тем более мещанской, обывательской становилась «повседневность»! Я был свидетелем окончания строительства Братской ГЭС. Начались будни, которые мне приходилось освещать в телевизионных репортажах.

Чем больше «скисал» в повседневности бывший мечтатель, тем активнее становился в ней вечно тоскующий по делу герой произведений Астафьева – единоличник, который по выражению писателя «глазаст, вреден и прижимист». В повседневных делах последних советских лет единоличник стал подминать под себя всё!

Валентин Курбатов в статье о творчестве Шукшина отмечает: «За трескотнёй о возрождении России мы успели подзабыть живого русского человека, который эту самую Россию и составлял. Да и не позабыли даже, а как-то исподтишка подменили пустой оболочкой, лубочной картинкой – и вот дивимся, что ничего у нас не выходит. Чтобы скрыть внезапно обнаружившуюся пустоту, стали русского мужика где поглубже искать: одни – во временах Калиты и Ивана Васильевича, а другие – в днях Александра Освободителя или Петра Столыпина. Свой, недавний, показался негоден для реформаторской переработки, слился в какого-то плакатно-безликого «колхозника», который гирями повис на ногах преобразователей и не давал шагу ступить».

Никто в России, еще со времен реформ Столыпина, не задавал себе вопроса: действительно ли наличие своего надела земли, своей кузницы или мастерской, своей усадьбы – является полной гарантией того, что в рачительном хозяине разовьются и другие положительные моральные качества, без которых в обществе жить нельзя? И без которых обществу существовать и развиваться нельзя? Есть предположение, что, например, Астафьев так и считал. Однако история России говорит о совсем обратном.

Через двадцать лет рыночных реформ оказалось, что хозяин на российской земле вроде бы появился, а жить с ним остальным тошно и неприятно! Он, оказывается, ничего не хотел, кроме наживы! Он все свои тёмные страсти выпустил на волю! На неимущих граждан как на быдло смотрит, берега рек незаконно захватывает под свои усадьбы и так далее и тому подобное…

И тому и другому типу социального человека надо научиться жить вместе, а обществу продуктивно использовать потенциал каждого из них. Есть надежда, что религия придёт ко всем на помощь после отчаянных и бесполезных попыток обустроить Россию! При таком огромном различии в мировоззрениях и жизненных целях иного средства возрождения страны просто не существует. Больше ста лет назад философ Огюст Конт писал, что «из всех структур, созданных обществом, в свою очередь становящихся его основанием, наиболее важной, наиболее характерной, наиболее подверженной опасности является религия».

 Какую бы национальную идею, какую бы программу развития страны ни предложили ученые-экономисты и политологи, она неосуществима, пока наш мечтатель Иван только мечтает, а единоличник Митряха тащит всё к себе!