Анатолий АВРУТИН. ЕСЛИ ВДРУГ НА ЧУЖБИНУ… Стихи

 

Анатолий АВРУТИН

ЕСЛИ ВДРУГ НА ЧУЖБИНУ…

 

ГРУШЕВКА

Стирали на Грушевке бабы,

Подолы чуток подоткнув.

Водою осенней, озяблой,

Смывали с одежки войну.

 

Из грубой дощатой колонки,

Устроенной возле моста,

Прерывистой ниточкой тонкой

В корыта струилась вода.

 

От взглядов работу не пряча

И лишь проклиная ее,

Стирали обноски ребячьи

Да мелкое что-то свое…

 

И дружно глазами тоскуя,

Глядели сквозь влажную даль

На ту, что рубаху мужскую

В тугую крутила спираль…

 

* * *            

...Наш примус всё чадил устало,

Скрипели ставни… Сыпал снег.

Мне мама Пушкина читала,

Твердя: «Хороший человек!».

Забившись в уголок дивана,

Я слушал – кроха в два вершка, –

Про царство славного Салтана

И Золотого Петушка…

В ногах скрутилось одеяло,

Часы с кукушкой били шесть.

Мне мама Пушкина читала –

Тогда не так хотелось есть.

Забыв, что поздно и беззвёздно,

Что сказка – это не всерьез,

Мы знали – папа будет поздно,

Но он нам Пушкина принес.

И унывать нам не пристало

Из-за того, что суп не густ.

Мне мама Пушкина читала –

Я помню новой книжки хруст…

Давно мой папа на погосте,

Я ж повторяю на бегу

Строку из «Каменного гостя»

Да из «Онегина» строку.

Дряхлеет мама… Знаю, знаю –

Ей слышать годы не велят.

Но я ей Пушкина читаю

И вижу – золотится взгляд…

 

ВДАЛИ ОТ РОССИИ

Вдали от России

               непросто быть русским поэтом,

Непросто Россию

                   вдали от России беречь.

Быть крови нерусской…

             И русским являться при этом,

Катая под горлом великую русскую речь.

 

Вдали от России

                   и птицы летят по-другому –

Еще одиноче безрадостно тающий клин…

Вдали от России

                   труднее дороженька к дому

Среди потемневших,

                    среди поседевших долин.

 

Вдали от России…

              Да что там – вдали от России,

Когда ты душою порой вдалеке от себя…

Дожди моросили…

              Дожди, вы у нас не спросили,

Как жить вдалеке от России, Россию любя?..

 

Вдали от России

                    круты и пологие спуски,

Глухи алтари,

             сколь ни падай в смятении ниц.

Но крикни: «Россия» …

                  И эхо ответит по-русски,

Ведь русское эхо нерусских не знает границ…

 

* * *  

В годы войны на территории Беларуси

фашисты создали 14 лагерей, в которых

полностью забирали кровь у детей,

переливая её своим раненым. Тела детишек сжигали.

 

– Я з Крыніц… Жыва пакуль…

Зваць Алеся.

– З Докшыц я… А ты адкуль?

– Я з Палесся…

 

Кровь возьмут до капли, всю,

Без разбору.

Было б восемь Михасю,

Шесть – Рыгору.

 

А Алесе скоро семь…

Время мчится.

Было б лучше им совсем

Не родиться.

 

Горе-горюшко родне…

Крови алость,

Что немецкой солдатне

Доставалась.

 

В госпитальной чистоте

Бывшей школы

Перелили в вены те

Кровь Миколы.

 

Заживляла след от пуль

Кровь Алеси,

Что шептала:

– Ты адкуль?

Я – з Палесся…

 

И фашист, набравшись сил,

Встав с кровати,

Нет, не «мутер» говорил,

Плакал: «Маці…»

 

И не мог никак понять,

Хромоножка,

Почему назвать кровать

Тянет «ложкам»?

 

Ведь не знал он этих слов…

Как, откуда

У немецких докторов

Вышло чудо?

 

Не понять ему – бандит –

В мракобесье:

Кровь Миколы говорит,

Кровь Алеси…

 

* * *           

                   Памяти друзей-писателей

1.

Как летят времена! –

Был недавно еще густобровым.

Жизнь – недолгая штука,

Где третья кончается треть…

Заскочу к Маруку,

Перекинусь словцом с Письменковым,

После с Мишей Стрельцовым

Пойдем на «чугунку» смотреть.

 

Нынче осень уже,

И в садах – одиноко и голо.

Больше веришь приметам

И меньше – всесильной молве.

Вот и Грушевский сквер…

Подойдет Федюкович Микола,

Вспомнит – с Колей Рубцовым

Когда-то учились в Москве.

 

Мы начнем с ним листать

О судьбе бесконечную книгу,

Где обиды обидами,

Ну а судьбою – судьба.

Так что хочешь не хочешь,

И Тараса ты вспомнишь, и Крыгу…

Там и Сыс не буянит,

Печаль вытирая со лба.

 

Там – звенящее слово

И дерзкие-дерзкие мысли.

Скоро – первая книга,

Наверно, пойдет нарасхват…

Там опять по проспекту

Бредет очарованный Кислик

И звонит Кулешову,

Торопко зайдя в автомат.

 

А с проспекта свернешь –

Вот обшарпанный дом серостенный,

Где Есенин с портрета

Запретные шепчет слова,

Где читает стихи только тем, кому верит

Блаженный…

Только тем, кому верит…

И кругом идет голова.

 

Что Блаженный? – И он

Перед силой природы бессилен.

Посижу – и домой,

Вдруг под вечер, без всяких причин,

Позвонит из Москвы мне, как водится,

Игорь Блудилин,

А к полуночи ближе, из Питера,

Лёва Куклин…

 

Неужели ушло

Это время слепцов и поэтов? –

Было время такое,

Когда понимали без слов.

Вам Володя Жиженко

Под вермут расскажет об этом…

И Гречаников Толя…

И хмурый Степан Гаврусёв…

 

Не толкались друзья мои –

Истово, злобно, без толку.

И ушли, не простившись –

Негромкие слуги пера.

Вот их книги в рядок,

Все трудней умещаясь на полку.

Там и мест не осталось,

И новую вешать пора…

 

2.

Время метаний… Основа основ.

Пусто и голо.

Вроде Микола стоит Лупсяков…

Як ты, Мікола?

 

Переступлю через снежный сумёт,

Прошлое – рядом.

Толя Гречаников руку пожмет:

«Што з перакладам?..»

 

От недовольных супружниц тайком,

Ближе к вечерне,

С Мишей Стрельцовым пойдем с коньяком

К Хведару Черне.

 

Гришка Евсеев, Володя Марук:

«Вып”ем і годзе…».

По корректуре размашисто: «Ў друк!» –

Павлов Володя.

 

Небо нахмурилось, тени струя.

Стежечка в жите.

Где вы?.. В какие уплыли края?

Хлопцы, гукніце!..

 

А с поднебесья: «Ушедших – не тронь!..» –

Грозно и строго.

Толькі валошка казыча далонь…

Цёмна… Нікога…

 

* * *  

Бредет навстречу дряхленький Мирон,

Еще с войны контуженный, живучий.

Извечный завсегдатай похорон

Других солдат, что в мир уходят лучший…

 

Он сдал в музей медаль и ордена,

Он потерял жену, а с ней – рассудок.

И встречного: «Закончилась война?..» –

Пытает он в любое время суток.

 

«Да-да, Мирон, закончилась… Прости,

Что мы тебе об этом не сказали…».

Он расцветает… И звенят в горсти

Монеты на бутылку от печали.

 

Бутылка так… На первом же углу

Он встречного о том же спросит снова:

«Закончилась?..». Морщинки по челу

От радости бегут не так сурово.

 

Проклятый век… Шальные времена…

В соседней Украине гибнут дети.

А здесь Мирон: «Закончилась война?..».

И я не знаю, что ему ответить…

 

* * *  

Если вдруг на чужбину

            заставит собраться беда,

Запихну в чемодан,

         к паре галстуков, туфлям и пледу,

Томик Блока, Ахматову…

                Вспомню у двери: «Ах, да…

Надо ж Библию взять…».

                   Захвачу и поеду, поеду.

 

Если скажут в вагоне,

             что больно объемист багаж

И что нужно уменьшить

                     поклажу нехитрую эту,

Завяжу в узелок

        пестрый галстук, простой карандаш,

Томик Блока и Библию –

               что еще нужно поэту?

 

Ну а если и снова

          заметят, что лишнего взял:

«Книги лучше оставить…

            На этом закончим беседу…».

Молча выйду из поезда,

                молча вернусь на вокзал,

Сяду с Блоком и Библией…

                          И никуда не поеду.

 

* * *  

То ли это судьба… То ли так, по наитью,

Я забрел в этот маленький камерный зал…

Помню женщину в белом… И мальчика Митю,

И оркестрик, что Моцарта тихо играл.

 

Крепко спал билетер… Никаких декораций.

Прямо в сердце со сцены лилась ворожба.

Мне казалось – вот так Ювенал и Гораций

Тоже звукам внимали, а муза ждала.

 

Я спешил… И ушел посреди перерыва,

Тихо вышел, прикрыв осторожную дверь.

И вослед мне сквозь окна плыла сиротливо

Эта музыка частых разлук и потерь.

 

Есть предел… Но есть нечто еще за пределом,

И являются, если с душой не в ладу,

Этот камерный зал… Эта женщина в белом…

Этот стриженый мальчик в десятом ряду.

 

* * *  

Догорала заря… Сивер выл над змеистым обрывом,

Умерла земляника во чреве забытых полян…

А он шел, напевая… Он был озорным и счастливым…

– Как же звать тебя, милай?.. И вторило эхо: «Иван…».

 

Он шагал через луг… Чертыхаясь – несжатой полоской,

Ну а дальше, разувшись, по руслу засохшей реки.

– И куда ты, Иване? – Туда, где красою неброской

Очарован, стекает косматый туман со стрехи…

 

– Так чего тут искать? Это ж в каждой деревне такое,

Это ж выбери тропку и просто бреди наугад.

И увидишь туман, что с утра зародясь в травостое,

Чуть позднее стекает со стрех цепенеющих хат…

 

Эх, какая земля! Как здесь всё вековечно и странно!

Здесь густая живица в момент заживляет ладонь.

Здесь токует глухарь… И родится Иван от Ивана –

Подрастет и вражине промолвит: «Отчизну не тронь!».

 

Нараспашку душа… Да и двери не заперты на ночь.

Золотистая капля опять замерла на весу…

– Ты откуда, Иван? – Так автобус сломался, Иваныч,

Обещал ведь Ванюшке гостинца… В авоське несу…

 

РУССКОЕ СЛОВО

Не умею сказать по-французски

Ни «природа», ни «блузка», ни «лес»…
У француженок яркие блузки,

Видел всяких – и в блузках, и без…

 

Всё блуждается в том, полудетском

Восприятьи… Что Бог триедин

Не умею сказать на немецком,

Хоть мы некогда брали Берлин.

 

Не умеешь… Не знаешь… Не видишь…

О, словесности водораздел!

Ни иврит мне неведом, ни идиш,

И английского не одолел.

 

Всё на русском… Конечно же, плохо

Помнить лишь «камарад» и «капут»!

Но, когда озверела эпоха,

Только крикни: «Ура!»… И поймут…