Валерий ДАНИЛЕНКО. ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ В «ГОЛУБОЙ КНИГЕ». К 125-летию Михаила Зощенко

 

Валерий ДАНИЛЕНКО

ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ В «ГОЛУБОЙ КНИГЕ»

К 125-летию Михаила Зощенко

 

По-моему, вы и теперь могли бы пёстрым бисером

вашего лексикона изобразить – вышить

что-то вроде юмористической «Истории культуры».

Это я говорю совершенно убеждённо и серьёзно.

Из письма А.М. Горького к М.М. Зощенко (1932 г.)

 

В июне 1935 года Михаил Михайлович Зощенко (1894-1958) закончил «Голубую книгу». Он посвятил её А.М. Горькому. В начало книги он поместил своё письмо к нему. Вот что он ответил в нём патриарху русской литературы: «Нет, у меня не хватило бы сил и уменья взять вашу тему в полной мере. Я написал не историю культуры, а, может быть, всего лишь краткую историю человеческих отношений» (Зощенко М.М. Голубая книга. – М.: Русская книга, 1996. – С.5).

Как бы то ни было, но юмористическая история культуры в «Голубой книге» имеется. Пусть краткая, пусть неупорядоченная, пусть фрагментарная, но всё-таки имеется. Она – цемент, который связывает «Голубую книгу», состоящую из разрозненных рассказов, воедино. В ней пять разделов: "Деньги", "Любовь", "Коварство", "Неудачи" и "Удивительные события". В каждом из них – цикл рассказов. Преддверие к ним – «юмористическая история культуры».

 

ДЕНЬГИ

 

Деньги – одна из движущих сил человеческой истории. Автор «Голубой книги» не мог предвидеть, каких масштабов эта сила достигнет в наше время. Он жил в другое время. Вот почему в начале данного раздела мы читаем: «Мы живём в удивительное время, когда к деньгам изменилось отношение. Мы живём в стране, в которой прекратилось величественное шествие капитала. Мы живем в том государстве, где люди получают деньги за свой труд, а не за что-нибудь другое. И потому деньги получили другой смысл и другое, более благородное назначение – на них уже не купишь честь и славу» (указ. соч. – С.9).

«Величественное шествие капитала» нам вернули. А былой культ денег превратился в бога – Маммону. Ему и молятся с утра до вечера самые предприимчивые. Ему они главным образом и служат, отметая, как назойливых мух, других идолов. Словом, всё возвратилось на круги своя.

Предприимчивые «День литературы» не читают. Для кого же мы пишем свои статьи? Друг для друга. На эстетическом языке это называется искусством для искусства. Эту формулу, знакомую нам со школьных лет, можно и уточнить: литература для литераторов, критика для критиков, литература для критиков, критика для литераторов. Вот так мы и варимся в собственном соку. А жизнь идёт своим чередом: одни мрут как мухи, а другие Маммоне молятся.

Вот почему приобрели второе дыхание такие слова М.М. Зощенко: «Этот могущественный предмет до сей славной поры с лёгкостью покупал всё, что вам было угодно… Но он не только покупал, он ещё, так сказать, имел совершенно сказочные свойства превращений». Каких?

«И, например, обладательница этого предмета, какая-нибудь там крикливая подслеповатая бабёнка без трёх передних зубов, превращалась в прелестную нимфу. И вокруг неё, как больные, находились лучшие мужчины, добиваясь её тусклого взгляда и благосклонности. Полоумный дурак, тупица или полный идиот, еле ворочающий своим косноязычным языком, становился остроумным малым, поминутно говорящим афоризмы житейской мудрости. Пройдоха, сукин сын и жулик, грязная душонка которого при других обстоятельствах вызывала бы омерзение, делался почётным лицом, которому охота была пожать руку. И безногий калека с рваным ухом и развороченной мордой нередко превращался в довольно симпатичного юношу с ангельской физиономией. Вот в кого превращались обладатели этого предмета» (с.9-10).

Какова же роль денег в истории культуры? Выберем у М.М. Зощенко только три примера.

Древний Рим. В 193 году преторианцы (императорская стража) «нуждаясь в деньгах, пустили императорский трон с публичного торга». Самым предприимчивым оказался Дидий Юлиан. Каким образом ему досталась победа на выборах? «…сенатор Дидий Юлиан, придурковатый и немолодой субъект, жена которого, по-видимому, нервно стояла рядом, хриплым голосом, унимая сердцебиение рукой, сказал, что он даёт каждому солдату ровно по шесть тысяч двести пятьдесят динариев, что составляло в общей сложности тринадцать миллионов рублей» (с.14-15). Но поименованный император недолго сидел на троне. Через два месяца ему пришлось покинуть этот свет: «…доблестные воины, надеясь, вероятно, вовлечь в подобную сделку ещё следующего богатого дурака, безжалостно прикололи горе-императора, невинная и многострадальная душа которого поспешно взвилась к небу, горько жалуясь господу богу на величайшее свинство и вопиющую людскую непорядочность. Свинство же действительно было преогромное – за тринадцать миллионов царствовать всего два месяца и после того отдать богу душу! А впрочем, дурак был отчасти сам виноват – зачем полез в императоры» (с.15).

 Вывод из этой истории читатель вынужден сделать не в пользу денег. Предприимчивый пойдёт дальше: он заподозрит автора в предвзятом отборе исторических фактов.

Средневековая Европа. На арену западноевропейской истории выдвигается католическая церковь. Ей тоже нужны деньги. Она находила свои способы делать деньги. Например, с помощью индульгенций за отпущение грехов. Вот как, возможно, было дело: «Но тут вдруг наш курносый поп, фыркая в руку и качаясь от приступов смеха, сказал:

— А может, нам, братцы, грехи отпущать за деньги? У кого какой грех – гони монету… И квиток получай на руки… Ай, ей-богу…

Тут, без сомнения, шум поднялся, смешки, возгласы.

Пожалуй, какая-нибудь высохшая ханжа, воздев к небу руки, сказала:

— А как же бог-то, иже еси на небеси?

Курносый говорит:

— А может, мы для него и стараемся… Я только, братцы, другого боюсь – вдруг не понесут деньги… Народ форменный прохвост пошёл.

Но тут, проголосовав, решили испытать это дело. Дело, вопреки сомнениям, двинулось хорошо. И вот этой выгодной торговлишкой церковь усердно занималась в течение многих веков. Любой грех можно было выкупить за определённую плату» (с.16).

Вот вам и ответ предприимчивому, который заподозрил автора «Голубой книги» в тенденциозном отборе фактов. Здесь-то всё в порядке! Дело с индульгенциями оказалось вполне успешным. Мало ли что придёт в голову какому-то Яну Гусу! Вот как он закончил свою жизнь: «6 июля 1415 на 15-м заседании собора ему прочли обвинительный приговор... Гус был лишен сана и тут же выдан светской власти, уже сделавшей все приготовления к казни. Последними словами Гуса были: “Призываю Господа в свидетели, что не учил и не проповедовал того, что показали на меня лжесвидетели. Главной целью моих проповедей и всех моих сочинений было отвратить людей от греха. И в этой истине, которую я проповедовал согласно с Евангелием Иисуса Христа и толкованием святых учителей, я сегодня радостно хочу умереть”. По преданию, старушке, подбросившей хвороста в костер «еретика», Гус сказал: “Святая простота!”» (http://www.piplz.ru/page-id-632.html).

Россия XVIII века. «Скажем прямо, – читаем у Михаила Зощенко, – в смысле добычи денег – это ужас, что делалось на протяжении всей истории. В своё время знаменитый писатель Карамзин так сказал: "Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют"» (с.24).

Воруют до сих пор. Да ещё в таких олигархических масштабах, которые нашему великому историку не могли присниться в самом смелом сне. Но мы обратимся к более скромному примеру – светлейшему князю Меньшикову. Вот как его описал М.М. Зощенко: «Этот пройдоха за одно только царствование Петра I четыре раза был под судом за кражи, взятки и лихоимство. Пётр снисходительно относился к своему любимцу и всякий раз спасал его от казни. Но, например, одного штрафу по суду господин Меншиков заплатил около трёхсот тысяч рублей. Если не врут историки. А сумма эта по тем временам неслыханная. Так можете себе представить, сколько упёр этот тип, если был такой штраф» (с.24).

Не теряя исторического оптимизма, М.М. Зощенко пишет в конце раздела о деньгах: «Но, ах, мы вдруг в тумане будущего видим снисходительную и кривую усмешку человека, который утончёнными пальцами перелистывает горестные страницы варварской истории, в которой деньги, можно сказать, затмили солнце, звёзды, луну и вполне уважаемую человеческую личность» (с.32-33). Что скажет «в тумане будущего» беспристрастный историк о наших временах?

 

ЛЮБОВЬ

 

В первом абзаце данного раздела М.М. Зощенко делает заявление, которое расходится с его последующим содержанием. Он пишет: «Вот когда госпожа смерть подойдет неслышными стопами к нашему изголовью и, сказав "ага", начнёт отнимать драгоценную и до сих пор милую жизнь, – мы, вероятно, наибольше всего пожалеем об одном чувстве, которое нам при этом придётся потерять. Из всех дивных явлений и чувств, рассыпанных щедрой рукой природы, нам, наверно, я так думаю, наижальче всего будет расстаться с любовью» (с.73).

Но как только писатель обращает свой взор к истории, так сразу же сокрушённо восклицает: «Где же эта знаменитая любовь, прославленная поэтами и певцами? Где же это чувство, воспетое в дивных стихах? Неужели недоучки-поэты, рифмоплеты и любители всякой красоты и грации допустили такое возмутительное преувеличение? Что-то мы, читая историю, не находим подобных эффектных переживаний. Нет, конечно, перелистывая историю, мы кое-что встречаем. Но это чересчур мало. Мы хотели, чтоб на каждой странице сверкала какая-нибудь бесподобная жемчужина. А то раз в столетие натыкаемся на какую-нибудь сомнительную любовишку» (с.87).

По разряду сомнительной любовишки у автора «Голубой книги» проходят отношения Клеопатры к Марку Антонию, жены Сервия Тулия к своему мужу, который с её благословения убил её отца-императора, а она с ликованием переехала на колеснице его труп, пятидесятивосьмилетней Екатерины II к двадцатиоднолетнему Платону Зубову и т.п. Однако в центре внимания автора оказались ещё менее привлекательные отношения – отношения, которые не могут претендовать даже и на разряд сомнительных любовишек. Они проходят по разряду «брак по расчёту».

Древняя Персия. Персидский царь Камбиз (сын знаменитого Кира) был обманут египетским фараоном: вместо своей дочери он подсунул ему в жёны свою рабыню. Обнаружив подмену, Камбиз приказывает отрубить ей голову. Вот как выглядит эта ситуация у М.М. Зощенко: «И вот вечером, после того как спешно отрубили голову несчастной египтянке, Камбиз, наверно, долго совещался с министрами.

Размахивая руками и волнуясь, он нервно ходит по комнате.

— Нет, какая сволочь египетский фараон, а? – восклицает он с возмущением.

Министры, почтительно вздыхая, качают головами и разводят руками, ехидно переглядываясь между собой.

— Что же я теперь делать буду, господа, после такого оскорбления? Войной, что ли, мне пойти на этого негодяя?

— Можно войной, ваше величество.

— Только он, собака, забрался далеко… Египет… Африка… Туда чуть не год идти… На верблюдах, кажется, надо…

— Ничего, ваше величество… Войска дойдут.

— Я её обласкал, – снова раздражаясь, говорил Камбиз. – Я её принял, как египетскую принцессу, страстно полюбил, а это, оказывается, не то… Как же, господа? Что же я, собака, что мне его дочка недоступна? Взял и подослал какую-то шушеру… А?» (с.86).

Россия XVI века. Немецкий герцог Голштинский прибыл в Россию, чтобы жениться на дочери двоюродного брата Ивана Грозного. Но невеста неожиданно умирает. Что делать? «Жених, конечно, в неописуемом горе, хочет обратно уезжать в Германию. И в растрёпанных чувствах уже прощается с родными, как вдруг ему говорят:

— Товарищ герцог! Погодите уезжать. У нас ещё, на ваше счастье, имеется одна барышня. Её сестрёнка. Она, правда, постарше той, и она менее интересна из себя, но всё-таки она, может быть, вам подойдет. Тем более такой путь сделали из Германии – обидно же возвращаться с голым носом.

Герцог говорит:

— Конечно, подойдёт. Что же вы раньше-то молчали? Ясно, что подойдёт. Об чём речь! А ну, покажите.

В общем, несмотря на траур, свадьба была вскоре сыграна» (с.80).

Франция XVIII века. Во времена Людовика XV некий спекулянт загорелся желанием приобщиться к аристократической фамилии. Он заключает контракт с тридцатилетним маркизом, в соответствии с которым тот за ежегодное жалование должен жениться на его дочери через двенадцать лет (в момент заключения контракта ей было три года). Да вот беда: через девять лет несостоявшаяся невеста умирает. «Можно представить себе, какие слёзы лил папаша спекулянт! Во-первых, конечно, безумно жалко девочку, а во-вторых, подумать только, сколько денег зря ухлопано! И, конечно, нет никаких надежд получить с господина маркиза назад хоть частицу. А тот, наверно, потирая руки, говорил огорчённому папаше: дескать, насчёт денег, уж конечно, сами понимаете. Раз девочка скапутилась – моё счастье» (с.83).

 Невесёлые истории рассказал нам М.М. Зощенко. Невесёлый для поэтов он и вывод сделал про роль любви в истории: «Вот что рассказывает история о любви. Она, в общем, весьма немного рассказывает об этом чувстве. Дескать, да, действительно, чувство это, кажется, имеется. Истории, дескать, приходилось иной раз сталкиваться с этой эмоцией. Дескать, бывали даже кой-какие исторические события и случаи на этой почве. И совершались кое-какие дела и преступления. Но чтобы это было что-нибудь такое, слишком грандиозное, вроде того, что напевали поэты своими тенорами, – вот этого история почти не знает. Напротив, коммерческие души вполне оседлали это чувство. И оно не представляет никакой опасности для тихого хода истории» (с.94).

 

КОВАРСТВО

 

Другое дело – коварство. Деньги да коварство, по М.М. Зощенко, – самые агрессивные актанты человеческой истории. По способности к коварству люди хуже зверей: «Животный и растительный мир почти не знаком с коварством» (с.138). Зато у людей тут вот как обстоит дело: «Прошлая жизнь, согласно описанию историков, была уж очень, как бы сказать, отвратительно ужасная. То и дело правили какие-то кровавые царьки, какие-то в высшей степени, пёс их знает, свирепые тираны, владетельные господа, герцоги, потомственные дворяне, бароны и так далее. И все они, конечно, делали со всей публикой чего хотели. Отрезали языки у тех, которые болтали не то, чего надо. Сжигали на кострах, если, например, человек высказывал собственные научные или религиозные мысли. Кидали для потехи диким зверям и крокодилам. И вообще без зазрения совести поступали как хотели. И от всех этих дел публика, наверно, нравственно ослабла. И характеры у них отчасти испортились. У них, может, озлобился ум. И они стали ко всему приноравливаться, и с течением веков через это, может быть, произошли коварство, арапство, подхалимство, приспособленчество и так далее и тому подобное, и прочее» (с.139).

Автор «Голубой книги» был в трудном положении при отборе историй о коварстве: ими хоть пруд пруди. Я приведу здесь самые отвратительные из них.

Древний Рим. Император Нерон организовал три покушения на жизнь своей матери. Последняя попытка оказалась удачной: её зарезал убийца. Но какими изощрёнными были неудачные покушения! В особенности это касается первого покушения: он устроил в её спальне потолок, который должен был обрушиться на его спящую мать. Вот как могла выглядеть сцена приготовления к осуществлению этого трюка: «Можно представить, каков был разговор при заказе этого потолка.

— Не извольте беспокоиться! – говорил подрядчик. – Потолок сделаем просто красота! Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество!..

— Да гляди, труху у меня не клади, – говорил Нерон. – Гляди, клади что-нибудь потяжельше. Лёгкая труха ей нипочем. Знаешь, какая у меня мамаша!

— Как же не знать, ваше величество? Характерная старушка. Только какая же может быть труха? Ай, ей-богу, интересно, ваше величество: я особо большой камешек велю положить в аккурат над самой головкой вашей преподобной маменьки.

— Ну, уж вы там как хотите, – говорил Нерон, – но только чтоб – раз! – и нет маменьки.

— Не извольте тревожиться. Считайте, что ваша маменька уже как бы не существует на этом свете. Не успеют они на днях проснуться, как на них потолок – кувырк! И вообще-с, несчастный случай, вроде землетрясения. Никто не виноват, и маменька, между прочим, больше не присутствует. Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество! Очень, как бы сказать, натуральное средство против маменьки.

— Ну, ладно, ладно! Поменьше, дурак, языком трепли!» (с.147-148).

Вот вам и юмористическая история культуры!

Средневековая Европа. В VI в. жил-был бургундский король Гунтрам, и была у него жена Австрахильда. Пришла пора ей умирать. На тот свет она прихватила девять врачей, которые не смогли ей помочь, а заодно ещё и целую свору прислуги. Вот как это могло выглядеть по М.М. Зощенко: «Историки не приводят слов, которые сказал Гунтрам в ответ на эту супружескую просьбу. Весьма вероятно, что он, пожав плечами, сказал:

— Пожалуйста. Об чём речь! Сколько там у вас их было? Ах, только девять. Да сделайте одолжение! Очень рад! Что же вы раньше-то молчали?

Австрахильда говорит:

— Да как-то так… Надеялась, что это порядочные люди и что они меня вылечат, а они вот куда загнули – я теперь, как видите, умираю, наверно, через этих врачей.

— Не знаю, как вы, – сказал Гунтрам, – а я их на пушечный выстрел к себе не подпускаю. Это вы дали маху.

Австрахильда говорит:

— Вот я теперь и прошу вас отрубить головы у этих медицинских работников.

Гунтрам говорит:

— Просьбу вашу, конечно, исполню. Что другое – не знаю, а это сделаю с превеликим удовольствием. Даже я жалею, что вы за такое малое количество людей просите. Может, хотите пристегнуть сюда ещё чего-нибудь, например, ваших сиделок и которые за вами убирают?

Австрахильда говорит:

— Пожалуй! Можно и их. Они тоже, конечно, дурака валяют.

В общем, король и нежный супруг исполнил это последнее желание» (с.153).

Россия XVIII века. Поручик Бергер доложил камергеру Листоку о том, что красавица Лопухина собирается помочь опальному обер-гофмаршалу Левенвольду, которого императрица Елизавета Петровна, дочь Петра I, решила отправить в Сибирь. Вот чем закончилась эта история: «Старая лиса Лесток, желая ещё больше выдвинуться, решил раздуть это дело до громадных размеров. Он решил создать из этого дела что-то вроде какого-нибудь заговора. Тотчас образовали какую-то комиссию, следствие, суд. И бедную красавицу Лопухину за неосторожную фразу о переменах подвергли пытке и казни. Мерзавцы отрезали ей язык, били её кнутом и сослали в Сибирь» (с.151). Вот как это выглядело в деталях: «А когда Лопухина не давалась палачу, тот схватил её за горло, потряс, и, вытащив рукой язык, отрезал его щипцами» (с.202).

Вот как М.М. Зощенко резюмирует историю коварства в мировой истории: «А мы видим, что в истории редко что случалось без коварства. И что на этот скользкий путь, несомненно, многих толкало тёмное прошлое. А поскольку у нас перемена курса – наше будущее нас, естественно, не волнует. А что касается интуристов, то они, наверное, тоже схватятся за ум и до чего-нибудь додумаются. Тем более там многие сами не захотят, чтоб на вершине жизни в полном блеске и в сказочном великолепии болтались у них главным образом спекулянты и тёмные дельцы со своим коварством и хитростью» (с.195).

Было – у них, стало – и у нас.

 

НЕУДАЧИ

 

Что же мы видим, перелистывая историю человеческого общества? «…И видим прямо нечто удивительное. То есть, кроме неудач, у них как будто мало чего и бывало. Нищие бродят. Прокаженные лежат. Рабов куда-то гонят. Стегают кнутом. Война гремит. Чья-то мама плачет. Кого-то царь за ребро повесил. Папу в драке убили. Богатый побил бедного. Кого-то там в тюрьму сунули. Невеста страдает. Жених без ноги является. Младенца схватили за ножки и ударили об стенку… Как много, однако, неудач. И какие это всё заметные неудачи» (с.201).

Раздел о неудачах в «Голубой книге», производит поначалу гнетущее впечатление. Но М.М. Зощенко только отбирал факты. От этих фактов ему становилось не по себе: «То есть это прямо в другой раз как-то даже плохо укладывается в голове. Все-таки встречаются милые люди. И вдруг там читаем – целую семью запихали в клетку к медведям. С другого там сняли кожу. Этому отрубили руку. Отрезали нос. Прибили гвоздём шляпу к голове. Посадили на кол.

Английский посол Горсей пишет в своих записках (в 1578 году):

"…А Тулупова посадили на такой длинный кол, что тот вышел около затылка. И пятнадцать часов князь Тулупов мучился и разговаривал со своей женой".

Другого "правонарушителя", доктора Емельяна Бомельню, Иван Грозный приказал сжарить на вертеле, медика привязали к деревянному шесту и медленно жарили, поворачивая шест. Потом еле живого бросили за сарай на солому» (с.201-202).

Тут, брат, не до юмора. Но в дальнейшем ситуация мало-мальски проясняется. Мы видим в четвёртом разделе сцены, которые приносят относительное удовлетворение хотя бы потому, что в них изображаются люди, которые сами виноваты в своих неудачах. Из этих сцен проклёвывается и юмор их летописца.

Древний Рим. Император Тиберий, прославившийся крылатой фразой «Пусть ненавидят, лишь бы подчинялись», в молодые годы, когда он был ещё консулом, задумал устроить осмотр римских больниц, но этот замысел потерпел неудачу. Его запуганные исполнители выгнали всех больных в городской сад. «К чести его надо сказать, что эта живая картина в городском саду ему не понравилась.

То есть сначала он от изумления двух слов не мог произнести.

Один из начальников говорит:

— Собрали их всех в саду-с. Чтоб, так сказать, вам не трепаться по разным учреждениям.

Тиберий говорит:

— Да, но как же так, господа? Собрать их всех в одну кучу… Как-то странно.

— Отчего же странно? Собрали-с в одну кучу, чтоб, так сказать, вы могли бы сразу лицезреть что к чему.

Тиберий говорит:

— Да, но, может быть, они не хотят этого… Может быть, они больные. Вон как они у вас болезненно смотрят.

— Отчего же не хотят? Они очень хотят. Только они перед вами стесняются. Вот они и смотрят слегка болезненно. А так-то до вас они у меня тут диски кидали» (с.209-210).

Настоящую административную проверку высокого начальника услужливые верноподданные сорвали. А кто виноват в их чрезмерной услужливости?

Европа XVI века. Папа Александр IV решил отравить своих врагов – двух кардиналов. Он позвал их на именины. Но дело обернулось так, что он сам выпил по ошибке вино с ядом и умер. Сам виноват! А как хорошо всё начиналось! «И они, конечно, приехали. А папа только этого момента и ждал. Он их решил отравить за ужином. И он в вино подсыпал какой-то сильный египетский яд. И, чтобы у гостей не было сомнения, это вино в четырёх одинаковых золотых бокалах принёс на подносе кто-то там из лакеев. Какой-нибудь там мажордом. Торжественно, может быть, внёс этот поднос в столовую. И папа любезно сказал: "Вот, дескать, друзья, нас тут – раз, два, три, четыре – вы оба, и мы с сыном. Давайте же поздравим друг друга с именинами и выкушаем этот искрометный напиток. Ура!"» (с.206).

Россия XIX века. Жизнь В.П. Боткина оказалась неудачной. Он был богат, но жаден до неприличия. «Так что у него денег было много. Но он капитала не трогал и даже процентов не проживал. Он скупился. Он тащил деньги. Сам не зная, для чего. И жил больше чем скромно. Панаева говорит, что он был до крайности расчётлив. Он, например, считал, сколько конфет осталось в коробке. И если хоть одна пропадала, он устраивал крики и скандалы своим лакеям. В Париже он, попив кофе, имел привычку прятать в карман оставшийся сахар. А когда раз в Париже он под пьяную лавочку дал кокотке сто франков, так он неделю не мог успокоиться. Но тем не менее он был эстет и любил красоту, – в чём бы она ни выражалась» (с.216). В пятьдесят четыре года он заболел и стал лихорадочно тратить деньги: купил роскошный дом, обвешал его дорогими картинами, ел без меры, но… «вскоре он умер» (с.206).

Вывод в конце четвёртого раздела М.М. Зощенко делает, как всегда, вдохновляющий: «А если встретим неудачу, от которой нынче не уйти, то воспылаем надеждой, что она у нас не надолго задержится. Как сказал философ: всё течёт, и ничто не пребывает на месте» (с.229).

 

УДИВИТЕЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ

 

Если в предшествующих разделах «Голубой книги» фигурировали по преимуществу непривлекательные личности, то в последнем М.М. Зощенко решил взять реванш: он выбрал для него людей, которые «создавали удивительные события. И старались переделать всё, что барахталось в грязи, в тине и в безобразии» (с.278). В число таких людей он включил А.Радищева, К.Рылеева, Л.Бланки, Ф.Подтёлкова и др.

Заканчивая пятый раздел М.М.Зощенко пишет: «Итак, друзья, наш славный пятый отдел закончен. Так что же мы видим, прочитавши всё это – исторические новеллы и краткий конспект современных удивительных событий из наших дней? А мы видим, что сквозь все невозможные невзгоды, сквозь мрак, холод и туман всегда пробиваются светлая мысль, бодрость, надежда и мужество» (с.303).

Сделаем выводы:

 1. Уже в «Возвращённой молодости» (1933) мы находим у М.М. Зощенко совмещение науки с искусством. На грани науки и искусства им будет написана и его главная книга – «Перед восходом солнца» (1943). «Голубая книга» – посередине. Художественная составляющая в ней, бесспорно, преобладает над научной, но именно последней эта книга обязана юмористической историей культуры.

 2. У юмористической истории культуры, рассыпанной в «Голубой книге», открылось теперь второе дыхание. Чуть ли не каждая её строка дышит актуальностью. Лукавят те, кто говорит, что история ничему не учит. Она учит, например, вот чему: всё на свете имеет свой конец; имеет свой конец и тот период в истории России, под жерновами которого мы всё ещё мало-мало трепыхаемся. Но М.М. Зощенко оптимистично предсказывает не только им, но и нам: «То есть это прямо, знаете, исторический анекдот. Кто больше спёр, тот и царь. Кто больше выиграл или наспекулировал, тому полное почтение. Ну, что это такое? Ясно, что коварства чересчур много. Нет, это не может быть, чтоб это так у них сохранилось на вечные времена. Ясно, что это переменится. Во всяком случае, старый мир с его мешочниками, купцами и спекулянтами в дальнейшем, без сомнения, рассыплется в прах и в тартарары» (с.195).

Иркутск