КРИТИКА / Людмила МУРАШОВА. ЛУННЫМ СВЕТОМ ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ. О книге Светланы Макаровой-Гриценко «Стихотворения»
Людмила МУРАШОВА

Людмила МУРАШОВА. ЛУННЫМ СВЕТОМ ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ. О книге Светланы Макаровой-Гриценко «Стихотворения»

 

Людмила МУРАШОВА

ЛУННЫМ СВЕТОМ ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ

О книге Светланы Макаровой-Гриценко «Стихотворения»

 

Читая стихи Светланы Макаровой-Гриценко, словно листаешь живописный альбом: на горизонте белые дома, деревья с голою душой, луна медлительно сурова, осенью – желтоватая проседь в листве, крылья белых площадей Краснодара, весёлый ветер, крадущийся по покатым бокам крыш.

Автор умеет создать ощутимо, почти тактильно образы реальной жизни за счёт переплетения эфемерно потусторонних переживаний с жизненными: радость и надежда приобретают какую-то особую ценность, оттененные горькими реалиями злого кашля бомжей на вокзале в стихотворении «В дороге», а сон о поэте, упомянутый в стихотворении «Я любуюсь тобой Краснодар», становится ощутимо-реальным, когда в него входит случайно увиденная девочка на площади:

Одуванчика яркий берет,

Птичьи трели на площади Пушкина,

Мне приснится сегодня поэт,

И девчонка, вон та, с конопушками!

 

Импрессионизм текстам придаёт контрастное, иногда почти оксюморонное построение образов: сердце – глупое и седое, счастье – злое. Такие образы как бы говорят читателю: «Верь мне, какова бы ни была правда, даже если она кажется нереальной, я открою ее тебе».

Лирика Макаровой-Гриценко жизнеутверждающая: «наш черед жить на этой земле», несмотря на то, что небо тучами вспахано. Поля сияют зеленями, «чтоб нам живущим ныне тоже пелось», «чтоб не иссякли жизни родники». Часто в текстах, звенящих в начале «глухой тоской и вековой тревогой», эмоциональный фон постепенно выравнивается и к концу разгорается рассветным заревом надежды или робко пробивается теплым дождем:

И шли дожди. Без края, без начала,

Ночь – как смола.

А где-то далеко зима крепчала,

Снега мела.

Она пришла сегодня, спозаранку,

И рассвело,

Сквозь голубую в сером небе ранку,

Дождей тепло.

 

В творчестве Светланы Макаровой прорисованы все грани эмоций: находит в нем себе место «и пустота в оконной раме как недочитанный Дюма», и рассвет с алыми ранами, закутанный в ватные сны, и «сочный хруст прозрачной льдинки», который словно чувствуется холодом на губах, когда читаешь подобные стихи:

Если станут мечты – обманами,

Бледным сумерком – свет луны.

И рассвету алыми ранами

Не развеять ватные сны,

Пусть мне встретится вновь нечаянно

В перекрестье дорог и бед,

Самый тихий, смешной, отчаянный,

Самый трогательный поэт.

 

Повторюсь, в стихах отражены совершенно разноплановые эмоции, заставляющие грустить и смеяться. Опыт критической работы отражен, например, в стихотворении «Поэтессе», приправленном щепоткой насмешки над человеком, который, растянув рот в улыбке, вещает, что любимый безнадежно врет:

О книжках с пафосом толкует,

Автограф чиркает в блокнот.

А я всё жду: вдруг затоскует,

Ведь у нее любимый врёт…

 

Различно не только направление эмоциональных векторов сборника, неодинакова также сила их эмоционального воздействия. Так, например, стихотворение «Сдувает ветер с губ слова», способное пробудить тонкое эстетическое наслаждение, соседствует с двумя другими прозрачно-юношескими и абсолютно простыми. Однако в подобном смешении есть своя прелесть: оно позволяет прочувствовать диапазон возможностей авторов в диахроническом аспекте.

Тематическое наполнение сборника тоже очень разнообразно. Автор ищет край детства, где «ветер поёт о хлебе над вихром пшеничной волны»; льнет словом к исконно русскому: девичьей вышивке на ткани белой, тополиной канве родной реки Кубани, строгим русским берёзам; в текстах временами просыпается есенинское:

Эх, сердечные, хватит маяться!

Гой ты, Русь, – унывать нельзя!

 

Сиротливость военного времени рисуется в образах скулящей вьюги и аукающих поездов, съеденное от голода мыло встает комом боли в горле за пережитое…

Однако центральной тематической линией является, конечно, женское переживание во всех его красках. Читая стихи, видишь девушку, женщину, которая «поднявши слово, как свечу», восстанавливает душу – она рада дыханию в телефонной трубке и ждёт звонка; она боится сморгнуть росчерк синей птицы в небе; и она же, с улыбкой на губах шепча стихи любимого, спешит домой с распахнутой душой. Всё это живо, жизненно, зримо:

С распахнутой душой,

В промёрзших сапогах

Шаги мои легки.

С улыбкой на губах

Шепчу твои стихи.

 

Это ей мурлычет ветерок в такси, что нельзя быть слишком правильной. Это к ней, уверенной с непогрешимой наивностью юности, что того, что случилось с нею, не знала ещё земля, по лужам вброд идёт долгожданный гость, угаданный птицами…

Это она, утверждая, что из-за невнимания ее любимого на Кубани не идут дожди, а на Мадагаскаре бушуют шторма, воссоздаёт реалии только начинающей познавать мир души, ощущающей себя центром вселенной. Контрапунктом мировым грозам звучит тихий голос  матери, обращённый к взрослеющей дочери.

Не чужда автору и тема жертвенности: ещё одна располагающая нота поэзии Светланы Макаровой. Её лирическая героиня готова стать длинной черной тенью за все слова, за все мучения, причинённые некогда любимому человеку.

 

Светлана Макарова-Гриценко – поэт, живущий здесь и сейчас: в её стихах отразились и искренняя боль пережитой трагедии Беслана, и бездорожье чужой нищеты и разрухи, когда некуда приютить ни себя, ни даже маленького рыжего щенка, в сумочке спрятанного (стихотворение «Встреча»):

Некуда его. Ношу с собою.

Если заскулит – вина моя.

У меня ведь с отчимом война.

Выгоняет из дому обоих.

Ну, а в остальном дела на «пять».

Скоро вот заканчиваю пьесу.

Может, вспомнят снова поэтессу…

Страшно под забором помирать.

 

Семантическое ядро гипертекста составляют такие понятия, как ветер, слово, дождь, небо, душа, земля, дорога, глаза, ждать, любовь, сон. Поэтому в созданной поэтессой вселенной, где тихоня-дождик провожает её на прогулку, где она придумает отчества платанам, правит ветер, который гладит волнам спины, сон, в котором поднимаются паруса и царит слово. Дверь в эту вселенную открывается лунным светом, и найти дорогу туда можно по звёздам:

Не молчу, но не говорю…

Лунным светом открою дверь…

 

Одной из ядерных лексем семантического многоцветия поэзии Светланы Макаровой является слово «дождь». Причём дождь у автора наделён не только энергией угнетающей, как у большинства поэтов, но и возрождающей: он помогает проснуться и забыть холодные метели, то есть являет собой переход от холода к теплу, от печали к надежде, от зимы к весне, когда (казалось бы, безнадежно) в слепую электрическую дрожь стекают и сливаются стрелки на часах.

 

Метафоричность языка проявляется в мелодии лунных зим, до краёв заполняющей сны, в ответах, что бьются в горячих струнах гитары, в тучах, что воруют свет луны, и летит на страницы с ветерком, который мурлычет, залетая в окна такси.

И вот уже и в окна поезда плещется широкий простор, дожди идут сквозь голубую в небе рану, искупавшись в лужах, улетают на краешек вселенной облака, мятный сумрак зовёт сонную улыбку:

Проснуться утром, чтоб услышать дождь,

И в мятном сумраке сквозь дрёму улыбнуться.

Пусть цифры на часах стекут, сольются

В слепую электрическую дрожь.

 

В стихах её можно прогуляться по разноцветью эпитетов: за рваным облаком здесь плывёт луна, в кудрявой траве утром прячутся звёзды, те, что падали с небес ночью, скромница-река течёт над золотой ранью, и будут шаги легки, а ветерок упруг.

Многие тексты автора, как, например, стихотворение «Мы с тобой говорим о природе» или «В тихой-тихой лунной ночи», требуют полного погружения для восприятия поэтической энергии образа. Наиболее сложным, на мой взгляд, в этом плане является стихотворение «Алине». В нём цветовые образы передают чувственные ощущения, скрытые и открытые интенции в предметно-динамичном коде, создавая сложнопрорисованный, многогранный, подвижный эмоциональный фон:

Довольно странный переход

Из чётких тёмно-синих линий

В небесный иль прозрачно-синий,

Что как мечта,

                как взмах,

                               как лёд.

О, вы так строго не судите!

Я не научена летать,

Я лишь хочу в кольце событий

Себя в себе самой узнать.

Однажды.

Это так возможно!

Однажды – день, минута, час?

«Однажды» – заговор несложный –

Я повторю в который раз.

 

Это стихотворение настолько цельное, сложно-органичное, что вычеркнуть из него слово – даже звук – невозможно, не поранив его систему. Также многослойным и богатым своей внутренней жизнью является стихотворение «Проснуться утром, чтобы услышать дождь».

 

Некоторые произведения, включенные в сборник, предсказуемы в своём сюжетном развитии. Так, например, пригубив стихотворение «Не будет, не было нас…», сразу угадываешь, что дальше речь пойдет, скорее всего, о неоправдавшихся ожиданиях, об извечных вопросах «кто виноват», «виновата ли я», о том, что судьба развела по разным полюсам. И, дочитав его почти до конца, окидывая критическим взглядом, думаешь, что это тот текст, о котором сказать будет нечего, потому что он сложен из строк, что уже давно складывались кирпичиками в разных вариациях другими авторами. Но вдруг выплывают в памяти последние слова:

И только дыханием строк

Судьба пощадила нас.

 

И понимаешь, что вот она, та изысканная брошь на простом платье, ради которой, метафорически выражаясь, это платье стоило надевать.

Стихи Светланы способны удивить не только хрупкими женственными образами. Слова поэтессы ошеломляюще откровенны, например, когда она просит позволения побыть простою русскою бабой. Или окатывает читателя нехарактерно холодными строками: в них стелются бледно-желтые туманы, из чёрных дыр тоскливо воют духи, им в унисон гудят струны сосны. В таких стихах автору удается подняться над горизонтом событий и расширить границы восприятия словом.

 

На мой взгляд, лирика поэтессы во многом интуитивна, как это часто бывает, когда человек не рисует эмоцию такой, какой её хотелось бы видеть, а пытается разобраться в себе истинной. Лёгкими почти обыденными движениями опуская на страницу мазки общей картины стихотворения, автор может вдруг спросить себя: «неужели я жду не тебя?!». А ведь так и рождаются настоящие эмоции: в смешении полутонов, полусознании множественности их граней.

Иногда, словно в подарок, слова становятся подкупающе чувственными: в них пропасть черного окна ласкают лунные ладони, горячий ветер гладит волнам спины, трещат цикады, требуя любви, с луны летит эхо счастья, и вдруг омывается лицо улыбкой, в ответ на нежный взгляд…

И мелодия лунных зим

До краёв вдруг заполнит сны –

Это лёгким дыханьем моим

Эхо счастья летит с луны.

 

Что касается характеристик текста, обычно снижающих общую их ценность, как-то: встречающиеся затертые, глагольные или неточные рифмы, незначительные неточности размера (сверхсистемные ударения и «лишние» слоги), звукостыки – без них не обошёлся ни один даже самый великий автор, и, в данном случае, они не лишают тексты главной их ценности: присутствия в них настоящего, живого человека со всеми её надеждами, страданиями, болями, стремлениями, счастьем.

Идеологически не согласна с автором в некоторых вопросах восприятия действительности, в частности, что стихи – это род метели, пурги, что без всякой цели, или вид гипноза, однако данная статья не является полем идеологических пререканий, поэтому разворачивать их в ней не представляется целесообразным.

Композиционно стихотворения просты и доступны, написаны в классической традиции рифмо-ритмической организации, однако в этой простоте открыта обнажённая душа, чтобы её чуть-чуть царапали вольных рифм края, подобные стихи должны рождаться, пусть даже в осторожной робости и неуверенности, словно случайное дыхание на свечу:

И осторожно стих шепчу,

Как будто дую на свечу…

 

Дочитав эту книгу стихов, я осознала себя наполненной радостью открытия таланта – живого, настоящего, удивительного. И верой в то, что в этом ощущении я не одинока.

г. Краснодар

                   

 

Комментарии