Александр ТРАПЕЗНИКОВ. ОСТРОВА ВИКТОРА ПРОНИНА. О философии и психологии творчества прозаика

 

Александр ТРАПЕЗНИКОВ

ОСТРОВА ВИКТОРА ПРОНИНА

О философии и психологии творчества прозаика

 

Давно это было. С безусловным патриархом русской литературы Виктором Алексеевиче Прониным я воочию познакомился около трех десятков лет назад, а с книгами его встретился еще раньше. Сначала со всеми известными и любимыми его детективами, фильмами по ним (чего стоит только один «Ворошиловский стрелок» или «Гражданин начальник»!), а потом неожиданно для себя открыл и удивительную лирическую, философскую, социально-психологическую прозу. Это, скажу без обиняков, Нечто. На уровне самых лучших образцов отечественной и даже мировой проникновенной, заставляющей преобразить душу читателей литературы.

Что такое вообще парадигма философии в литературе? И каковы воззренческие константы эстетического мира писателя-мыслителя, каковым, конечно же, является Виктор Пронин? Можно ли считать такого яркого художника-творца, как он, именно философом? Ответ может дать Артур Шопенгауэр, сказавший: «Философия – это художественное произведение из понятий. Философию так долго напрасно искали потому, что её искали на дороге науки вместо того, чтобы искать её на дороге искусства». Вторит ему Тургенев, выразившийся еще ярче: «Выработать философское убеждение – значит создать величайшее творение искусства…». А кто будет спорить с тем, что величайшие образцы мировой классики – романы, поэмы, симфонии, живописные полотна, архитектура – это мощные философские потоки в сознании человечества? Один «Фауст» Гете чего стоит. А обращение к философской мысли  Пронина давно зрело и необходимо для интертекстуального диалога писателя с предшественниками и нашими современниками.

Для прояснения своих слов обращусь пока к тем произведениям Виктора Пронина, которые считают именно детективным жанром. Вот, например, «Бомжара». Один человек (капитан милиции) ломал голову, чтобы распутать загадочное убийство. И мотив не ясен, и улик никаких нет. И тут ему под руку подвернулся другой человек (бомж), который вроде бы что-то видел, а, скорее всего, просто был посообразительнее него. Слово за слово, разговорились, потом еще несколько раз встретились. И бомж этот всякий раз подкидывал капитану верные идеи: кто, как и почему? Всё просто оказалось. Ведь в основе любого преступления, если оно не совершено в состоянии аффекта, чаще всего лежат три «вещи»: месть, женщина или деньги. Надо лишь отбросить всё лишнее, как скорлупу. Быть скульптором, работающим с глыбой мрамора. И в конце той истории поймали преступника, но это уже было не столь важно. Главное – началось долгое и плодотворное сотрудничество бомжа и капитана, на пользу криминалистике и на радость читателям.

А сочинил все эти рассказы писатель, которого язык не поворачивается назвать «детективщиком», настолько он сам многомерен и многопланов. Язык его точен и прост, стиль – ироничен и выразителен, сюжеты – захватывающи и необычны, а в контексте зарыты кладези умных мыслей. Все его книги вообще читаются для развития левого и правого полушарий мозга, что в наше масскультурное время крайне полезно. А если сравнивать с пищей, то это не серийные скоротечные гамбургеры, а  изысканные блюда, приготовленные с различными специями на заказ для понимающих в этом толк дорогих гостей. Да еще и поданные с доброй бутылью «Кьянти».

В тот сборник «Бомжара» вошли пять рассказов о мудром бомже и три о других героях, которые можно отнести не к детективному жанру, а к некоему лирико-драматическому. Но все они чем-то близки друг к другу. Наверное, авторской позицией, умением Виктора Пронина видеть и подмечать в малейшей детали то важное и единственное, что незаметно другим. И еще в каждом человеке открывать его внутреннюю, скрытую суть, находить причины и следствия. А это дано не всякому, тут нужны особая литературная зоркость и природный дар. Рассказы Виктора Пронина как  цефеиды. А что это такое? Объяснение дает «бомж»: «Цефеиды – загадочные двойные звезды, изредка встречающиеся во Вселенной. Соприкасаясь, они тем не менее не сливаются и вращаются вокруг общего центра. И объяснить их природу ученые пока не могут». Так что не стоит и нам что-то объяснять или пересказывать. Надо читать.

Возьмем теперь его книгу «Человеческий фактор». В неё вошли одноименный роман и повесть «Остров». Здесь автор, мастер классического детектива, заступает на место русского Честертона, стилиста, психолога, остроумного собеседника, сверхпроницательного человека. В романе два незнакомых, жадных до денег парня согласились убить третьего. Хитрый заказчик пообещал им хорошую плату за «работу», дал пистолет и назначил дату убийства. При этом сам он остался в тени и обеспечил себе железное алиби. Всё должно было пройти почти идеально. Однако на всякого мудреца довольно простоты. В дело вмешался «человеческий фактор». Пересказывать сюжет я не стану, поскольку это большое свинство – говорить читателю о том, что происходит в криминальном произведении. За это самого убивать надо. Пусть люди найдут книгу, раскроют и спокойно (или нервно) наслаждаются коллизиями, а заодно и отменным литературным языком автора.

Но хочу передать слово самому Пронину, отметив одно из его рассуждений в романе, процитировав дословно: «С чего начинается преступление? С выстрелов? С ударов ножом, бутылкой, лопатой? Нет. С поджогов и взрывов? Нет. Всем этим преступления заканчиваются. А начинаются они с лёгкого, почти незаметного нарушения в человеческом поведении, например, когда все вокруг веселятся, а двое, опасливо озираясь, перешептываются. Или когда все под зонтиками, а кто-то стоит с чёрной сумкой и дождя этого вообще не видит. Или когда на дороге авария и потрясённые очевидцы стоят и смотрят, двое в это время целуются…».

Мне эти мысли ассоциативно напомнили эпизод из романа Скотта Фицджеральда «Последний магнат». Там кинопродюсер объясняет своему приятелю, полупьяному литератору, как надо писать сценарий. У того в это время творческий и духовный кризис, он выдохся, ему всё надоело, проблемы в семейной жизни и всё такое прочее. Продюсер предлагает ему представить такую сцену. В большой комнате в кресле-качалке сидит мужчина, тупо глядя в окно, в это время в помещение входит миловидная девушка-секретарь. Она чем-то сильно озабочена или взволнована, но мужчину не замечает. Девушка снимает перчатки, открывает сумочку, вытряхивает из нее на стол две монетки, ключи и спичечный коробок. Смотрит на часы. Ключи и одну из монет она кладет обратно в сумочку, другую оставляет рядом с телефоном. Свои черные перчатки несет к камину и бросает внутрь. Присев на корточки, достает из коробка единственную спичку, но не успевает зажечь. Неожиданно звонит телефон. Девушка берет трубку, слушает, потом произносит всего одну фразу:

– Я никогда в жизни не имела черных перчаток.

После чего опускает трубку на рычаг и зажигает спичку, боясь, что та погаснет. Всё. Фицджеральд не расшифровал этот эпизод, эту мизансцену с одной единственной фразой, но здесь явный элемент какого-то преступления. По Пронину: «все под зонтиками, а один с черной сумкой и дождя не видит». Почему? Этот «элемент» тянет за собой цепь других. Мастер-класс или образец того, как надо писать сценарии (да и романы тоже), чтобы они читались и смотрелись. В поступках девушки, в молчащем и наблюдающим за ней мужчине, в восьми словах секретарши заложены сюжетная канва, загадка, версия, множество тайных смыслов. И еще, самое, пожалуй, главное. Когда сценарист спрашивает у продюсера, зачем она оставила на столе одну из монеток, тот отвечает:

– Вот вы бы, несомненно, смогли дописать этот сценарий до конца. Иначе бы не спросили про этот штрих.

Опять же, «по Пронину»: на дороге авария, а двое целуются… Штрих, подмеченный проницательным автором. Не случайно Виктор Алексеевич исключительно кинематографичен, потому-то его столь охотно и много экранизируют. Уж он-то, думаю, легко смог бы дописать этот фицджеральдовский сценарий до конца. Но в этой книге представлена ещё одна вещь, уже нисколько не криминально-детективная. «Остров». Эта повесть звучит как романтические воспоминания о Сахалине, острове его судьбы. Он всегда, судя по всему, с ним, в его сердце. Внутренне убранство этого произведения состоит из разных встреч, ожидания урагана, людских судеб, «человеческих факторов», расставаний. «Остров» звучит предельно жизнеутверждающе. Цитата: «…Твой мир, который раньше простирался до ближайшей реки, раздвинулся, и ты увидел, что границ вокруг тебя нет. Они где-то за горизонтом, за выпуклостью планеты. Ты вышел к океану и не только к Тихому, перед тобой лежал Великий океан людей. Нельзя сказать, что ты понял его до конца, да и кто может похвастаться этим… Но ты убедился, что он есть, что он по-настоящему велик, и не нужно жалеть ни сил, ни лет, чтобы узнать это. Ты понял, что каждому отдельному человеку, слабому и уязвимому, с жалкими пятью литрами крови и одним сердцем, нужно время от времени выходить к океану, чтобы проникнуться чувством планеты, чувством множества людей». Пронину в этом отношении повезло. Он познал и проникся. И я в этом убеждаюсь всё больше и больше, когда встречаюсь с ним. Либо в Немчиновке, либо, как «небожители подвала», в нижнем буфете ЦДЛ. Когда вижу его пытливые, мудрые, проницательные, часто озорные глаза. И понимаю, что он гораздо моложе своих лет и многих «молодых старичков», которые успели состариться, еще даже не родившись как писатели.

Однако время жестоко и неумолимо. Сейчас нужны писатели-коммерсанты, писатели-ростовщики. Остается выжженная литературная земля. А на ней ничего не вырастет. «Мертвецы страшнее, когда притворяются живыми, а живые страшнее, когда неотличимы от мертвецов». Это цитата из еще одной книги Виктора Пронина (а всего их будет за две сотни) «Кинжал для левой руки». А почему она называется именно так? Автор разъясняет: «…Почему бы мне не сравнить длинную шпагу с длинным романом, до которого не у каждого читателя дойдут руки… почему бы мне эти вот короткие записи не сравнить с коротким кинжалом… Я ли создаю эти блокноты, они ли создают меня… Оба эти предположения верны и справедливы. И они, блокноты, и я, годами лепим друг друга, можно сказать, из ничего. А назвать их можно так: «Жизнь наедине с самим собой». Да, верно, у каждого писателя при работе над романом, повестью или даже рассказом возникают какие-то побочные суждения о самом себе, о ближних, о мире».

Вот из таких вроде бы случайно возникающих записей и состоит эта книга, читать которую не менее интересно, чем его самые лучшие детективы. Поскольку она остроумна. А юмор, ирония, сарказм – еще одна грань таланта Пронина. И здесь уж точно нет ничего выдуманного, искусственно созданного, лишь голая правда, смех и горькие истины. И хорошо узнаваемые каждому писателю старшего поколения герои – обитатели Нижнего буфета ЦДЛ, «небожители подвала», этой «малой земли обетованной». Можно даже сказать, что ЦДЛ занимает центральное место в книге, потому что: «Нижний буфет не столько опьяняет, сколько отрезвляет – от самовлюбленности, иллюзий и заблуждений относительно самого себя». И еще о нем же, из Пронина: «Пришел в Нижний буфет, а там ни одной знакомой физиономии. И что? А ничего. Ничуть не огорчился – сама физиономия Нижнего буфета мне знакома и мила, мне ее вполне достаточно. Я уже не один».

Но один там редко когда будешь. В книге жемчугом рассыпаны такие вот остроумные зарисовки: «Собаку поэта Куксова зовут Эльза Францевна Женестра фон Нориа. Если кто в Нижнем буфете выпьет лишнего, ему тут же задают вопрос: как зовут собаку Куксова? Если не сможет вспомнить и произнести – больше не наливают». Или такое меткое замечание о неком графомане: «Его гордыня входит в Нижний буфет раньше его самого. Он еще едет в метро, а гордыня уже сидит за отдельным столиком, снисходительная и усмешливая».

А вот разговор двух за столиком:

«– Представляешь, пью-пью, уж бутылка заканчивается, а она все не хорошеет! То зубы у нее, вишь ли, не все, то глаза в разные стороны смотрят, то коленки высохшие…

– Так и не похорошела?

– Пришлось за второй бутылкой сбегать.

– И как?

– Ты не поверишь, такой оказалась красавицей! Обалдеть и не встать!».

Но не подумайте только, что вся книга сосредоточена только лишь на том, что происходит при «чаепитиях» в ЦДЛ. Это залежи и россыпи философских мыслей, редких образов, коротких сюжетных линий, которые при желании могли бы обратиться в повести и романы. Это именно  кинжальные удары из трех-пяти строчек, нацеленные в чью-то совесть, чью-то память, чью-то боль. Скорее всего, самого автора. Они, пишет автор, «постоянно разят меня самого».

Немного из его биографии. Он был, цитирую, «двоечником в школе, окончил горный институт, женился на первой красавице Днепропетровска, облазил и описал все угольные шахты Сахалина, торговал обоями из Сыктывкара, собирал пустые бутылки на Одинцовских тропинках (сдавал на хлеб, молоко и водку), подрабатывал в украинских колхозах разъездным фотографом, за шаловливость и бестолковость был гоним из редакций и издательств, был Первым пером газеты «Советский Сахалин», журналов «Человек и закон» и «Огонёк», снимал с занимаемых должностей союзных министров и прокуроров, резал по красному дереву, писал картины маслом, служил разнорабочим на заводе, вырастил трех дочерей, построил дом, издал более двухсот книг (роман «Ворошиловский стрелок» стал визитной карточкой), получил кучу литературных премий, звание генерал-лейтенанта казачьих войск, Заслуженного работника культуры России, «за яркий вклад в мировую сокровищницу литературы» (вот так-то, ребята!) Европейской Академии Естественных наук (Ганновер) награжден Голубым Крестом с Короной, шастал по Курилам и Египту, по Оби, Стамбулу и Мадриду, по Сирии, Вьетнаму и Китаю, влюблялся, пил и плакал… А записки… Это то, что при этом получилось».

И еще. «Да, конечно, я не получил Нобелевской премии и, подозреваю, что уже вряд ли успею получить, хотя есть за что… Но две-три самые красивые женщины, из всех, которых я встретил на этой земле, успели прокричать мне в глаза:

– Пронин, я тебя люблю!

И я успел их услышать.

А вы уж без меня решайте, что выше».

А мы уже и так давно всё решили. Черт с ними, с премиями и деньгами, пусть достаются придуркам, а мы тоже любим тебя, Виктор Алексеевич, за твой талант и твою такую яркую, бурную, честную и неповторимую жизнь! Такое вот коллективное признание в любви.

Конечно, на поприще детективной литературы он достиг небывалых вершин. Стал в один ряд с классиками этого самого почитаемого в народе (кто оспорит?) жанра. Но в том-то и сила настоящего писателя, что в каких бы формах или форматах он ни работал, на страницах его произведений всегда ощущаешь не только разнообразие концептуальных замыслов, широту взглядов, но и глубину смыслов, высоту идей. Словом, это практически почти полифоническая симфония, в которой все темы представляют отдельные мелодии, но вместе составляют гармонию. И звучит она не только в ушах и умах, но еще в сердцах и душах. А еще добавим сюда аромат и магию слов, дыхание времени, шорохи и отголоски сопутствующего всем нам на жизненном пути быта и стремления познать тайны бытия. А последнее сродни именно разгадке вечной детективной Истории мира во всех её человеческих проявлениях. Таким образом, сделаем вывод: художник  – это музыкальный инструмент (в лучшем смысле этого слова), при котором, когда он звучит, надо лишь молчать и внимательно слушать, проникаясь волшебной мелодией. Ну, также и самосовершенствоваться по мере сил и расти вверх, а не вниз.

Он много вспоминает о  Сахалине в своих многотомных «Кинжалах…». В сознании автора  этот остров – уже исчезнувшая Атлантида. Как многое другое в жизни, в жизни, что уже нельзя, невозможно вернуть. Например, и в первую очередь, – время. Те годы и то пространство, в котором был счастлив даже и в горести, как ни парадоксально это звучит. Ведь что такое время (да и пространство тоже)?  Мы говорим об  их сущности, что они «были» и «будут». Но, если рассудить здраво, им подобает одно только название – «есть». И это движущая сила книг Виктора Пронина.

Однажды в одной из давних статей о нем я взял на себя смелость сравнить своего старшего друга и коллегу с Платоном. Добавлю к этому, что в его мозговой оболочке заключены и уживаются и другие древние греки – Сократ, со своей афористической меткостью, Пифагор, с его таинственным предвидением будущего и философией мысли, Эпикурей, с радостью жизни и духовно-телесных наслаждений, да и многие другие Аристотели.

Вот написал сейчас об этом и задумался: а почему? Не потому ли, что он как Антей, корнями прирос к родной земле, а на плечах, уже как Атлант, поддерживает из последних сил небесный свод русской словесной культуры, соединяя разорванную нить времен?  Дальше – тишина, как говаривал принц Гамлет. А знаете ли вы, что Платон и Пронин даже внешне очень похожи? Прежде всего – широтой и покатостью испещренного морщинами лба. Кто много мыслит, у того остаются на челе глубокие борозды. Правда, от облика Платона нам досталась всего одна герма с его именем, которая в 1884 году была вывезена из Греции в Берлин и легла в основу его иконографии. Не поленитесь взглянуть и сравнить воочию с Виктором Алексеевичем.

Между прочим, само свое прозвище Платон (от древнегреческого «platos» – широкий, широколобый) он получил от Сократа именно за свой выдающийся лоб и то, что внутри него, а настоящее его имя Аристокл. Тут хотелось бы особое внимание обратить на слово «широкий», подразумевающее широту не только ума, но души и сердца. Что в полной мере присуще обоим нашим товарищам. По легенде, отцом Платона был сам бог Аполлон, который призвал мудрых пчел, наполнивших уста младенца медом, как предзнаменование его будущего  целебного словесного дара.

 Творчество Пронина также врачует растерянные и заблудшие души, избавляет от неразумия и нерадения, уныния и тоски, крепит дух. Иногда приходится действовать хирургически, работать скальпелем, читателю бывает больно и страшно, но зато потом ему будет хорошо. Он освободится от своих фобий и порочных желаний, вновь обретет веру в добро и высшую справедливость. В любовь. Возможно, как раз именно поэтому из всех литературных жанров Виктор Алексеевич отдает предпочтение криминальному – потому что здесь надо работать с особой ювелирной точностью, стараясь не повредить душу пациента-читателя. Хотя пишет он и прекрасные лирико-философские, глубоко психологические рассказы, а повесть «Остров» вообще стоит особняком, как одна из вершин его творчества.

И не об этом ли «Острове» писал двадцать четыре века назад Платон, имея в виду исчезнувшую  Атлантиду, которая представлялась ему несбыточной и желанной: «Когда мы стремимся искать неведомое нам, то становимся лучше, мужественнее и деятельнее тех, кто полагает, будто неизвестное нельзя найти и незачем искать». Не об этом ли мире он говорил, называя его Гиперуранией, миром идей, «эйдосов», которые находятся вне физического пространства. Ведь Гиперурания – это место, не обладающее никакими реальными характеристиками, это образ умопостигаемого мира. 

Приведу одну многоговорящую цитату из Пронина: «Остров начинает звенеть в твоей душе каждую весну, словно тонкая, искрящаяся на солнце сосулька…  Если говорят, что каждый должен убить своего льва, то, наверное, можно сказать, что каждый должен пройти через свой Остров. Впрочем, это почти одно и то же. Ты можешь вынести оттуда длинный рубль, плохие стихи или хороших друзей, ты можешь оттуда ничего не вынести, но главное – ты докажешь самому себе, что способен на такие вещи. Рано или поздно наступает день, когда ты вдруг ощущаешь пустоту и бессмысленность своей жизни. И вовсе не потому, что твоя жизнь в самом деле пуста. В этот момент гораздо важнее узнать свою критическую точку, узнать, где кончается твоя атмосфера.

Скажи, ты никогда не задавался вопросом – а для кого дальние дороги? Морские суда и самолеты – для кого? Для кого шумит тайга, плывут льдины, для кого маленькие купе островной узкоколейки?

Эти вопросы лишают уверенности, ты начинаешь сознавать однобокость своей жизни. Да, у тебя есть любимая работа, город, друзья, ради всего этого ты можешь отказаться от чего угодно, но – отказаться. Ты можешь в конце концов отказаться и от Острова, но сначала ты должен иметь его, быть там, иначе это будет не отказ, а лишение. А вот лишиться Острова заведомо, не глядя, ты не согласен».

Я намеренно привел столь длинную цитату из этой удивительно проникновенной и по-человечески честной с оттенком горечи повести, чтобы вы почувствовали широту мысли и чистоту слова автора, его печальный, но и жизнеутверждающий взгляд на окружающий мир, на всё былое и всё грядущее. Платон писал в своем диалоге «Тимей» (беседа с  Сократом, в переводе С.С. Аверинцева): «Невозможно ныне и было невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим; между тем размышление явило ему, что из всех вещей, по природе своей видимых, ни одно творение, лишенное ума, не может быть прекраснее такого, которое наделено умом, если сравнивать то и другое как целое; а ум отдельно от души ни в ком обитать не может. Руководствуясь этим рассуждением, он устроил ум в душе, а душу в теле и таким образом построил Вселенную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по природе своей наилучшее». Несколько вычурно, не Пронин чай, но понятно.

 А сам Виктор Алексеевич только тем и занимается в своей творческой лаборатории (или амбулатории?), что без устали исследует человеческую душу – в самых что ни на есть экстремальных обстоятельствах, на ее взлетах и падениях. Потому и создает большей частью детективы («Банда», «Гражданин начальник», «Ворошиловский стрелок», «Бомжара» и другие, хорошо известные читателю и экранизированные лучшими отечественными режиссерами). Но что такое детектив как криминальный жанр? Это тот же миф, присущий и сочинениям Платона. Миф в смысле далекого от тебя, неведомого события или вещи, вроде «ящика Пандоры». Ужасного для читателя, но не осязаемого. Однако напрасно он так думает. Потому что идея вещи – это уже истинная причина ее конкретного появления. И Пронин во всех своих книгах предупреждает об этом. Идея вещи (в данном случае преступления, уж коли мы говорим о детективах) предшествует самой вещи и она не может возникнуть, если нет ее идеи. Таков, на мой взгляд, глубинный смысл творчества Виктора Пронина. Таково и основное содержание платоновской философии: идея вещи, соединяясь с тем или иным материалом, рождает реальную вещь.

В романе Виктора Алексеевича «Падай, ты убит!» через преступные и подлые деяния одних персонажей преломляется и ломается душа других, но проходит время и судьба выставляет счет, поскольку ничего случайного в нашей жизни быть не может, за все надо платить. И всё тайное рано или поздно становится явным. Содержание романа я сейчас пересказывать не буду. Просто отмечу, что суть его можно выразить словами Платона: «Существует лишь одна правильная монета – разум, и лишь в обмен на нее должно все отдавать: лишь в этом случае будут неподдельны и мужество, и рассудительность, и справедливость – одним словом, подлинная добродетель; она сопряжена с разумом, все равно, сопутствует ли ей удовольствие, страхи и все иное, тому подобное, или не сопутствует». И дополню высказыванием издателя: «Среди авторов криминальных романов Виктор Пронин занимает особое положение – что бы ни случилось с его героями, в какие бы жестокие переделки они ни попадали, писатель не забывает заглянуть к ним в душу – а что же происходит там? И каждый раз оказывается, что главное происходит в душе». Лучше и правильнее не скажешь.

Да, во многих произведениях Виктора Алексеевича совершаются самые зловещие и жестокие преступления. Но душа-то человеческая, «человеческий фактор»  всегда побеждает, тьма сменяется светом. И излишне нервному читателю ужасаться не стоит. Лучше задуматься над словами Платона: «Бояться смерти – это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают наверное, что она – величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество – воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?».

 К творчеству Пронина применимо и другое его высказывание: «О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Если дело делается прекрасно и правильно, оно и становится прекрасным». А уж дело свое он знает мастерски. Не могу удержаться, чтобы заодно и не прояснить, опять же по-платоновски, природу творчества, это «всё, что вызывает переход из небытия в бытие». Повторю: миф (а вся литература – миф) обретает реальность. Идея воплощается. Но главное – это сопричастность собственной души к творчеству. И, как говорил один из  последователей философии Платона в эпоху Возрождения флорентиец Марсилио Фичино: «Выше тела душа, выше души ангел, выше ангела Бог».

Платона и Пронина в личном опыте сближает еще и страсть к путешествиям. Правда, первый делал это больше по необходимости. Но ведь и Пронин был когда-то неустроен и гоним, как всякий талантливый и честный человек. А это дает огромные преимущества перед писателем, не вылезающим из любимого кресла. Платон в своих странствиях побывал в Персии, Ассирии, Финикии, Вавилоне, Египте, возможно, и в Индии. В Сиракузах даже был продан на два года в рабство. Пронин изъездил вдоль и поперек весь Советский Союз, а уж Коктебель стал его вторым домом. Это особая тема. Почему ему так полюбился южный берег Крыма, я понимаю. Потому что сам он по натуре своей эпикуреец, любит хорошую компанию, умное и веселое застолье, друзей и женщин. Как и Платон (тот даже умудрился умереть на брачном пиру в день своего рождения). Я сужу об этом по нашим встречам в буфете ЦДЛ (не с Платоном, а с Прониным). И всякий раз испытываю огромное удовольствие от бесед с ним. Реплики его всегда метки и остроумны, взгляд все понимающий и доброжелательный, и никто от него никогда не услышал резкого слова. Даже круглый дурак. А таких там хватает. 

Сейчас у Виктора Алексеевича изданных книг столько, что он, наверное, и сам не знает сколько, а подсчитывать лень – не царское это дело. Платону также присуще большое количество сочинений, и практически все из них дошли до нашего времени. Они – образцы высокого литературного таланта (имею в виду обоих авторов), ибо написаны прекрасными писателями, отменно владеющими пером. Мыслителями, в основе творчества которых лежит и онтология (бытие), и психология (исследование души), и этика (нравственные законы), и просто знание людей и мира. Применительно к древнему мудрецу кто-то когда-то из его современников сочинил такую эпиграмму:

«Двух Аполлон сыновей – Эскулапа родил и Платона,

Тот исцеляет тела, этот целитель души».

А я соотношу эти слова и с Виктором Прониным. И последнее. Пронин, на мой взгляд, подобно Шеллингу, различает сущее и бытие, только сущее у него – не Бог, не Абсолют, а неизменный закон равновесия жизни, бесконечная гармония мировой жизни, бытие – его предикат. Сущее как «таинственный смысл жизни природы» – это одна из тех «открытых» тайн, которые мы все видим и не видим. Сущее обладает бытием. Противоположность бытия – «пустая беспредельность», «пустота», «древняя ночь». Существование как форма бытия, возникающего из сущего, в прозе-онтологии Пронина трактуется как реальность, обусловливающая ценность единичной, конкретной «живой жизни», уникального, конечного (мгновенного) бытия – и не только человека, но всего живого. Можно еще много рассуждать об этом, пытаясь хоть как-то обозначить  фундаментальное творчество Виктора Пронина. Но пусть этим занимаются литературоведы.

Я же закончу так. Слово художника (изреченные мысли) со временем становятся неотделимы от его имени. Виктор в древнеримской мифологии – эпитет богов Юпитера и Марса, в эпоху становления христианства оно связывалось с победой Христа над смертью и грехом. Вообще-то, с философской точки зрения, по словам о. Павла Флоренского, «имена выражают природу вещей». Еще глубже к этой теме подходил о. Сергий Булгаков. Это вообще нечто сакральное, надмирное, непреходящее, именуемое в платоновской традиции словом Вечность.

В булгаковской «Философии имени» мы встречаем мысль, что «буква есть выражение силы природы, качество её, первоначальная краска, из смешения коих образован мир, слово есть вспышка смысла…  Буква – первоматерия, слово выше буквы потому, что исполнено света и мысли, точно так же, как статуя выше своего мрамора и картина своей краски. В слове происходит таинственное перерождение или преобразование звука тем, что он становится символичен, вмещая идею». Он писал об «иконичности слова», которое есть «пришлец из другого мира». Вот что такое «имя», некая исходная космологичность языка.

«Философия имени» (именно в этом ключе) занимает всё ещё недоосмысленное интеллектуальной современностью положение. И если о. Павел Флоренский много сказал о сущности имени как смысловой энергии, а А.Ф. Лосев о таинственном имени Первосущности как ее исходно-безначальном эйдологическом существе, то булгаковская мысль переносит нас в сферу сопряжения богословия и космологии. Она, эта таинственная сфера, конечно, присутствовала еще в ранней греческой философии, у досократиков, например, искавших еще неоткрытое многоименитое Имя Тотальности. Но мы до сих пор всё еще остаемся у врат чертогов Святой Софии…

А познание (или узнавание) Тотальности, Божественной «полноты Наполняющего всё во всём» (из Послания Ефесянам), открывается только через опыт призывания Имени Божьего и становится основою для нового культурно-исторического броска в направлении Вечности, перед которой после временного помрачения стоит сегодня Россия. И, разумеется, шире – всё современное человечество, застывшее у последней черты, но всё еще взыскующее, хотя бы отдельной его частью, смысла бытия. Однако это уже совсем другая тема. Хотя, как ни крути, неотделимая и от творчества Виктора Пронина.