Владимир КРУПИН. С МИРУ ПО СТРОЧКЕ. Миниатюры

 

Владимир КРУПИН

С МИРУ ПО СТРОЧКЕ

Миниатюры

 

ПОШЛИ В МИР через Интернет мои крупишки-малышки-заметульки-крохотульки, крупинки-запинки, записочки на бегу, выхваченные из бегущего времени, эти малые формы, взирающие на большую жизнь. И я был рад, что они замечены. Хотя и малы по размеру. Ну нет у меня сил на большой текст, может, и не будет: не мальчик уже. Но чем плохо в нашем торопливом времени чтение малоформатных работ?

Да, поместили и на Русской народной линии и Российском писателе, но лучше бы и не читать комментариев. Ведь никогда не читал. Тут говорят: «Какой у тебя успех, много отзывов». Стал смотреть. Полная тоска! У меня в первых заметках упоминание о ливерпульской четвёрке. И как взвились, и как их защищают. И бесполезно чего-то объяснять и доказывать.

Все забыли подвиг русских моряков в начале 60-х, когда они (Зиганщин, Поплавский, Крючковский, Федотов) потрясли мир, выжив в нечеловеческих условиях и сохранив дружбу меж собой. Вот она духоносная четвёрка, а не поющие, прыгающие бесы, много сделавшие в продвижении наркотиков и лёгкости отношения к внебрачным связям. Вот что мною двигало, протест к деланию из Джона, Пола, Джорджа, Ринго идолов. Причём многие комментаторы дальше прочтения этой записи не двинулись.

И какая во всех комментариях самоуверенность, как лихо учат писателя писать. Вот спасибо! Тут мне даже очень грустно. Я самый сомневающийся: то, что пишу, выстрадал, но я же нигде, никому не навязываю свои мысли как образец для подражания.

Но всё-таки надо обосновать моё неприятие понятия «битломания навсегда». Посмотрите записи их концертов, что это? Это, по-моему, беснование. Особенно психованные девицы. Движения судорожные, дерготня головой, руками, глаза безумные.

Рассказы о них соответственные: как поклонники дежурили у окон отеля, где жили поп-рок-музыканты, и когда из окна вылетала недокуренная кем-то сигарета, то из-за окурка дрались. За чинарик, говоря по тюремному. Или: Леннон рассказал, как он украл губную гармошку и, конечно, фанаты кинулись их воровать на горе продавцам. Такой вот образец для подражания.

А этот лозунг: любовь вместо войны? Продолжать?

Да, ещё немного. Бари Алибасов тоже свою четвёрку «На-На» создал, они тоже были, как говорят, раскручены и успешны. Так вот, сам слышал, он в интервью говорил о них, что пусть они будут педерасты, но чтоб не женились. Женатые неинтересны для фанаток. По его словам, певцы «На-На» были не бесполым «Ласковым маем», а «жеребцами-осеменителями». К слову сказать, более циничного и похабного человека трудно отыскать. Его ответы на Страшном суде впереди.

В завершение темы надо сказать, что битлы (в переводе – жуки) в прямом смысле вылезли из-под земли: первые концерты были в бывшем бомбоубежище, так что явились битлы будто из преисподней. Сооружение для защиты от бомбёжек послужило нападению на умы, оглупляя их, и на сердца, их ожесточая, предлагая взамен утешение в виде «лёгких» наркотиков.

 

 – ОДНОЙ НОГОЙ, дорогие товарищи, – говорит партийный лектор на стыке времён Хрущёва и Брежнева, – мы уже стоим в коммунизме, а другой ещё в социализме. Сейчас, товарищи, переходная фаза развития общества.

 – Можно вопрос? – встаёт колхозник. – Скажите, долго нам ещё на раскоряку, на расширяку стоять?

 

 КОГДА ТЕРЯЛАСЬ какая-то вещь, и мы принимались её искать и не находили, и переживали, мама говорила: «Не надо, не ищите, она сама окажется». – «Как?» – «Ей же без вас надоест, одной-то тоскливо будет». И правда, вещь оказывалась.

 

 У ЗАВОДСКОЙ ПРОХОДНОЙ плакатик: «На работе ты не гость, унеси хотя бы гвоздь». Шутка 60-х о так называемых «несунах»: «Вынес достаточно русский народ. Вынесет всё».

 

 ЯПОНСКИЙ ИМПЕРАТОР русскому: «У меня где какая вещь лежит, лежи она сто лет, никто не возьмёт». Русский император ему: «Нет, у меня нос промеж глаз украдут. А ежели какая вещь валяется, то что ей зря валяться, надо её взять и к делу пристроить».

 

 «О, СКОЛЬКО В РОССИИ прекрасных мест!» – «Да, китайцы это прекрасно чувствуют».

 

 ДАРЯ АВТОРУЧКУ: «Этой ручкой, Надюша, письмо мне однажды напишешь, так примерно: «Ты помнишь то утро, когда мы с тобой на обрыве стояли? Вдаль глядели, молчали. И жизнь, как всегда утекала. Шли минуты, часы, вот и годы прошли, – так напишешь, – а ручка всё служит. И внук ею домик рисует». Написано в 90-м. До рождения внука одиннадцать лет.

 

 НА ЗАПАДЕ ИДОЛЫ, в России идеалы. Но и идеалы могут стать идолами, если без Бога. (М.б. читая Лосского.)

 И что ждать от запада, когда у них в Красном углу не иконы, а благополучие. Хорошо жить, в этом вся цель. А не лучше становиться.

 

 НЕАПОЛЬ – КАПРИ, огромный паром. Движемся на конференцию, тему забыл. Неважно – повод счастливого недельного отдыха. Олег Михайлов крепко выпил. Но он никогда ума не пропивал. Ходит по палубе, держит в одной руке бутылку красного французского, в другой бокал, в который подливает и отхлёбывает из него. Озирает голубое пространство и вещает:

 – Кучка взбесившихся жидов-лилипутов свалила Гулливера. Да! И что сказал Александр Первый? «Я недостоин быть императором!». Он знал, что Петра Первого Меньшиков удушил подушкой. Страшась такого повторения и от стыда за убийство отца скрылся в Таганрог. Ночью вызвал начальника караула, сказал: «Я умираю». – Их штербе, повторил потом Чехов. Далее Сибирь, Томск. И не служили панихиды по императору, пока старец Феодор Кузьмич не опочил. Такая симфония. Когда у дома Шолохова поставили охрану, а это было заключение под арест, то Михаил Александрович выходил из дома и играл у ворот в подкидного дурачка с охранником.

 А ещё Олег всегда повторял: «Леонов пишет венозной кровью, Шолохов артериальной».

 

 ЖИЗНЬ ЛЮБЯЩЕЙ Веры искалечена, Бэла сражена, у княжны Мэри и Максима Максимыча разбиты сердца, Грушницкий убит, таманская ундина бросила мать и брата, бежит с татарином в неизвестность – вот плоды деятельности Печорина. Но вот что такое демоническая сила художественного образа – ему (Печорину) подражают, его любят.

 Он же никому не хотел зла. Он просто такой. Едет в Персию. «Авось, умру где-нибудь по дороге».

 

 – ЗАПЕВАЙ, ТОВАРИЩ, ту, котору сами сложили. Все девчата занятые, до чего мы дожили.

 – Слава Богу, понемногу стал я разживаться: продал дом, купил ворота, стану закрываться.

 – Выхожу и начинаю, а в кармане молоток. Неужели не заступится крестовый мой браток?

 

 МЕСТНЫХ, ДИАЛЕКТНЫХ слов, синонимов общеупотребительных много в любой русской области, но мне, при моей вятскости, кажется, да не кажется, а так оно и есть, что в вятском говоре богатство слов-синонимов превышает любые другие говоры.

 Устал человек, захомутали его, припахали, заездили, горбатился весь день, работа каторжная. Измучился, упетался, ухайдакался, устирался, ухлопался, запарился. Но и не только, он ещё весь грязнущий, то есть он учучкался, устряпался, уханькался, ухрюкался, ухомаздался, извозился, вывозился, ушлёпался. И задрипанный он и замызганный.

 У нас и на ходу сочиняют слова. При мне было: рассказывает мужчина о ком-то жадном: «Ему первое дело пузо затрамбовать. Не успеешь оглянуться, он уж сидит, нахомячивает».

 А мой отец! Знакомая женщина на улице стала с ним советоваться, какие породы плодовых кустарников посадить. Он: «Да ты больно-то не замичуривайся, хватит тебе смородины да крыжовника. Малина сама вырастет, а иргу все равно дрозды обшишкарят, с ней не связывайся. Так, для цвета, в окошко весной полюбоваться, ткни кустик».

 И в самом деле, ирга цветёт дивно. И как яблоня, и дольше, чем яблоня.

 

ГНЕТУЩАЯ, ПРИДАВЛИВАЮЩАЯ тяжесть жизни. То ли мы, любящие Россию, бьёмся, как рыбы об лёд, то ли лбом в бетон: ничего не меняется. Сколько дрались против «ювеналки», и вот – подписана, одобрена наверху. Да за что ни взять. Ощущение равнодушия власть имущих к народу: слова правильные, а веры нет, всё же только хуже, и цены и нравы. Но опять-таки как судить, не знаем же ничего. Может быть, они искусно повязаны масонами, вот и всё. И им в радость, что русская культура испохабливается и школа, особенно, искалечена, и телевидение продажно, и Москва – проходной двор… Протестуешь, а, оказывается, такое положение вещей многих устраивает. Малое мы стадо – не то что недовольных, но видящих гибель России, – и мы почти не в силах повлиять на происходящее. И это почти хоть как-то держит на плаву.

 И спросим себя: а что было? Милый, говорю себе, вспомни девяностые. По сравнению с ними что-то же свершается. Есть возрождение, есть. Да, оно только в церкви и около, но разве мало?

 

 ИГРА В «ВОЕНКУ». В Великую Отечественную войну моё поколение входило в возрасте младенцев. Война началась, а мы рождались. Война шла, а мы росли. И Победу помним. И горе, и крики вдов и матерей, и сирот.

 И наши игры, которые были, конечно, все военными. Раздавался клич: «Айда в военку играть!».

И собирались моментально. В этих играх были и «наши» и «немцы». Бросали монетку, кому кем быть. Делились по-честному. Разбивались на пары, отходили в сторону, договаривались, кто кем будет, подходили к «маткам», к «водям».

 – Матки, матки, чьи помадки?

 Называли на выбор два предмета: буран или вьюга, трава или сено, лыко или мочало, куль или мешок и тому подобное. «Води» по очереди выбирали. Так создавались команды. Конечно, друзьям хотелось быть в одной команде и они, чтобы не попасть в разные, вместе не сговаривались, старались шепнуть своему командиру свой «позывной», кем он назовётся, сосной или берёзой.

 После делёжки силы уравновешивались, то есть в команду, куда собирался народ поплоше, выталкивали, в виде довеска, одного-двух из резерва, который крутился тут же. Никто из резерва не оставался без дела, он шпионил в пользу «своей» команды.

 Итак – свисток! Команды разбегались. А играли всегда в живописнейших местах: лесные опушки, речные обрывы, луга. Чаще в логу, берега которого были в лопухах и кустарниках. Внизу ручей. Берега над ним то глинистые, то каменистые, то песчаные. То ельник, то вереск, то пихта.

 В начале каждой «войны» ещё помнилось, кто «наши», кто «немцы», но игра была так горяча и энергична, обе команды так рвались к победе, так одинаково кричали «ура» и «полундра», что всегда побеждали «наши». Тем более я не припомню, чтобы хоть раз какая-то команда признала себя побеждённой. И никто и никогда не соблюдал никаких правил, которые вроде бы оговаривались до начала игры, никто не падал после крика: «Падай – ты убит! Падай!». И какие правила, когда захваченные в плен плевали в лицо тем, кто допытывался, где спрятано знамя, когда не хватало только настоящей гранаты, чтобы подорвать себя и врагов, когда уже и резервисты, никого не спрашивая, добровольно ввязывались в бой. Тут уж никакое жюри не смогло бы установить победителя.

 В конце игры собирались на поляне, кричали, спорили. Спорили, опять чуть не до драки, чья победа. Но какая победа, кого над кем? Победа была общая. И вскоре обиды: царапины, синяки, кто-то и палкой получил, – не вспоминались. Возвращались сплочённой ватагой. Кровь, потешенная молодецкой игрой, входила в берега. Шли и дружно жалели, что настоящая война нас не подождала, закончилась, а то бы мы повоевали! А то жизнь проходит, и никакого просвета. Уже и Знамя над рейхстагом, и вообще мир во всём мире.

 И не знали, несмышлёныши, что войн и крови на нас хватит с избытком. Ибо страшна Россия врагам Христа. И всё надеются её убить.

 Ну-ну, надейтесь. Хвалилась теляти волка съесть.

 

 – ЛАМБАДА, САМБА, кукарача, макарена, ча-ча-ча – все эти танцы, они от чёрного мужчины и белой женщины, – так всерьёз объясняли мне девчушки, которые, как и я, смотрели на уличные танцы под музыку из оглушительного репродуктора.

 

 – А ЗАВТРА уеду, а завтра я не твой. И надо мной победа останется с тобой.

 

 ТОЛСТЕНЬКАЯ КНИЖЕЧКА. Называется «Песни для чтения». Надпись: «Тебе на незабываемость обо мне».

 

 – ХОРОШО ТЕБЕ, товарищ, ты на хуторе живёшь: утром встанешь, морду вымоешь, за рыжиком пойдёшь.

 

 – ТЯЖЕЛО ЖИВЁМ, с хлеба на квас перебиваемся, с квасу на шоколад.

 

 В ПАРИЖЕ. ИЗРЯДНОЕ застолье. Соседка, авторша прозы, поэзии, пьес энергично пьёт, заедает. Смотрит на часы, хватает салфетку, вытирает губы, вновь их красит. Мне: «Я поняла, что вы писатель клерикальной темы. Мы сейчас едем причащаться. Едемте с нами. Это быстро».

 

 ЕСТЕСТВЕННО, ЧТО трудности были и будут, но сейчас ещё и искусственные трудности. Они специальны, чтобы нас вымотать, измучить. И стыдно их не преодолевать.

 

 ДУША – ЧУВСТВА, ум. Дух – воля, ум, сердце. Строить себя – приводить себя к триединству ума, сердца, воли. Расстроенность – раздрай в мыслях и чувствах, неспособность воли управлять ими.

 

 КОГДА ВОЛК хочет задрать овцу, то отгоняет её от стада.

 

 – В ТЕБЕ ДВА волка. Они враждуют. Один добрый, другой злой. Какой победит? Тот, которого ты будешь кормить.

 

 РОЖДАЕМОСТЬ В РОССИИ увеличивалась после войн: после Куликовской битвы, Смутного времени, Отечественной, даже после Гражданской, а вот после Второй Отечественной, с пятидесятых, загасла. А Господь посылает женщинам способность к деторождению, но они лучше в убийцы пойдут, а рожать не хотят. А если не смогут? Кто им могилу выроет?

 

 У ПИВНОЙ. – Ты где работаешь? – Язык откушу, а не скажу. – Помолчав: – Одно скажу: работа не тяжёлая, но! Но нервенная.

 И через полчаса рассказывает, что он «работает на космос».

 – Ну так что ж. Космос в переводе это прекрасно.

 

 ИЗ СТИХОВ женщины: «Мы встали на пол босиком и разошлись в другие жизни».

 

 ТОЖЕ ЖЕНСКОЕ: «Надо посуду вымыть, а тянет её разбить. Это усталость, Господи, это вовсе не лень. Господи, как же трудно мужа всю жизнь любить. Каждый день, Господи, каждый Божий день».

 

 ЗИМА… ПОСЛЕ ночи ненадолго наступает время тусклого светло-серого света. И вскоре чернота деревьев, убавляемая снегом, вдруг совсем устраняется озарением востока. А будет солнце или нет, непонятно. Но уже алеет восток. «Алеет восток». Это такой был китайский гимн времён Мао.

 

 – «НАШ ВОЖДЬ не тот, кто пляшет польку, а тот, кто сбегал в монопольку». – Уже и «монопольку» надо объяснять. Это торговая точка. Государственная, в отличие от лабаза и лавки. Монопольное право (акцизы) продажи спиртного было у государства. Потом к нему подобрались арендаторы, в основном, как известно, евреи. Шинки западной России.

 

 «С НАРОДОМ БУДТО бы братаясь, наш трезвый вождь ходил шатаясь».

 

 В БОЛЬНИЦЕ парень просит жену принести мелких сушек. Мочит их, посыпает крупной солью, раскладывает на подоконнике сушить. «К пиву. Высохнут, пойду продавать. Война начнётся, а мы с золотом».

 – Денег много не трать: Дрожжи, сахар, тёплая вода. Разведи, размешай, выпей, сколь влезет и животом к печке. И через час пьян в доску.

 Ещё говорил: «Надо мыслию не по древу растекаться, а по дровам. По дровам выгоднее».

 И спрашивал меня: «А как тебя понять: мы самые бедные и самые счастливые»?

 Убивал крупных тараканов, прятал за спину и спрашивал у медсестёр: «Трупы кому сдавать?».

 Привезли в столовую партию новых ложек и его поставили сверлить на каждой по четыре дырки – четвёртое отделение. Сверлит: «Я даром хлеб родины есть не буду».

 

 КЛЮЧ К РАЗУМЕНИЮ: почему русская литература – ведущая в мире? Три начала: православие, народность, государственность.

 Дело в языке. Русский язык – язык Богообщения. Ломоносов о русском языке. Триединство написания, звучания, смысла. Сопротивление (увы, слабеющее) варваризмам, жаргонам, иностранщине, канцелярщине.

 Вятский говор: «Как говорим, так и пишем».

 Формирование словесности. Устный, мифологический период, ведущая в нём тема – героическая. Обрядовые песни, единение человека и природы. Чудесное и сверхъестественное как естественное для русских. Былины. Сопоставление их с эпосом античности, с другими эпосами. Разделы былин. Новгородские, киевские. Антропоморфизм. Война и мир в былинах. Языческое славянство, сопоставление с язычеством античным.

 Период исторический. Замена мифа эпопеей, летописью. Начало житийности в начале письменности. Кто автор устной? Сказок, заговоров, загадок, легенд, былин, поговорок, примет. Духовные стихи, «Голубиная книга». Авторство народное.

 В письменной появляется автор, то есть взгляд на жизнь отдельного человека, не всегда совпадающий с общим. Интересы слоёв общества, сословий.

 Словесность учёная и художественная (ею вначале считалась переводная. Азбуковники, Цветники Духовные, Маргариты, Школы Благочестия). Главное – Священное Писание.

 Своя литература вначале насквозь духовна. Монах Нестор, митрополит Илларион, преподобный Владимир Мономах, Даниил Заточник… Духовные стихи о Егории Храбром, об Алексии-Божием человеке...

 Послания. Митрополита Вассиана, Серапиона, Максима Грека, Симона…

 Жанр путешествий (не Васька да Гама), паломничеств, начиная с игумена Даниила.

 Слова. О полку Игореве, о погибели земли Русской. Исторические повести. Задонщина, о Мамаевом побоище…

 Домострой. Стоглав. Четьи-Минеи митр. Макария и святителя Димитрия Ростовского.

 Жития, начиная с жития свв. Бориса и Глеба.

 Повести. О Горе-злосчастии, Шемякин суд, о Савве Грудцыне, об Азовском сидении…

 Примерно так. Иначе откуда было бы взяться Ломоносову, Державину, Сумарокову, Крылову, Пушкину и далее.

 Ходим по золоту. Эволюции в русской письменности нет. В ней путь вперёд – это путь во времена соединения текста и его значения. Как в живописи – путь к вершине рублёвской «Троицы».

 

 СТАРИК СТАРИКУ: – А давай, братишка, вернём свою юность! – Как? – Очень просто. Давай повторять ошибки молодости. – Хорошо бы. Да у меня уже не получится? – Ошибки-то не получатся? – Дак ведь новых наделаем.

 

 СОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА в средней своей массе бескостная, хрящевая. Всё в ней правильно, иногда интересно, чаще уныло. Но даже и такая, она нравственна.

 Как-то ведь читали и «Битву в пути» Николаевой и «Далеко от Москвы» Ажаева, и «Поджигатели» Шпанова, «Цемент» Гладкова, и «Кавалер Золотой звезды» Бабаевского, и «Орлиная степь» Бубеннова. И «Флаги на башнях» Макаренко, «Знаменоносцы» Гончара, «Буря» Лациса, «Щит и меч» Кожевникова и «Брат океана» другого Кожевникова… И многое-многое подобное. В книгах были образы-слепки, с деда Щукаря, например. В Сибири был свой «Тихий Дон», это «Даурия» Седых. То есть после прорыва начиналась, говоря военным языком, «паспортизация местности».

 Смотрю список. А ведь это едва ли не сотая часть того, что я прочитал и помнил. А добавить сюда зарубеж? У Киплинга: «Запад есть запад, восток есть восток и вместе им не сойтись»? Как же не сойтись? А в литературе? А в голове вятского мальчишки? Среди Анны Зегерс, Арагона, Го Можо были и Диккенс, Драйзер, и Лондон, и, позднее, Маркес, Акутагава. И институтское: Сервантес, Лопе де Вега, Гёте, Мицкевич, Ванда Василевская, Леся Украинка (вся безбожная, как и почти все украинские письменики)… И самостоятельное: Фолкнер, Гамсун, Бёлль, Сэлинджер, всего с избытком.

 И самиздата была полна коробочка. Всё то, что науськивало на соцсистему, а по сути, на Россию. Но не стал же в ряды зубоскалов-хохмачей типа войновичей, матерщинников алешковских: как-то мерзки были их «сходняки», их готовность услужить осмеянию русской действительности; из них один Владимов нравился независимостью суждений. И ещё Максимов.

 

 В ОБЛАСТНОМ УПРАВЛЕНИИ МВД. В конце рабочего дня встреча с писателем. Писатель: «Но я прошу, чтобы на встречу пришли только желающие. У кого-то же и дела личные важные». – Начальник: «Несомненно!». Тут щёлкает в репродукторе и чёткий голос объявляет: «Личному составу Управления явиться на встречу с лектором!».

 – Видите как? – говорит начальник. – Ничего не понимают! Вот объясните мне, как с ними работать?

 

 ГНИЛОЙ УГОЛ. Так называли у нас западную сторону. Всегда оттуда приходила плохая погода: дожди летом-осенью, зимой вьюги.

 

 РАЗ СТИЛЯГУ хоронили, после званый был обед. А девчата вдруг спросили: танцы будут или нет? Или: В суде жулика судили, судьи все ушли в совет, а девчонки тут спросили: танцы будут или нет? (Конец 50-х.)

 

 ПУСТЫНЬКА МЛАДЕНЦА Иоанна Предтечи. Она теперь в ведении или францисканцев или бенедиктинцев, не знаю. Неважно. Земля православная, недалеко от госпиталя Хадасса. А он на земле русского владения в Палестине. Конечно, уже не отдадут. Наша миссия уже и не мечтает.

 Пустынька соблюдается, в неё допускают. Но строго в определённое время. Я жил в Горней и всё мечтал побывать в пустыньке. И раз вырвался. Мне рассказали, как идти. С утра, ещё до завтрака, чтобы успеть к поездке. Пришёл, скорее даже прибежал. И закрыто. И что? И спасовать? Перекрестясь, полез через заросший виноградом железный забор. Собак не слышно. По тропе вниз. Цветение, благоухание, весна. Вот она, пещерка. Пред нею источник, заросший водяными цветами. Меж них шевелятся толстые разноцветные рыбы.

 И тут вот жил младенчик, потерявший и отца и маму. Косуля приносила молоко, ангелы занимались с ним. Спал вот в этой пещерке. Пища дикий мёд, акриды. Конечно, знал о своём предназначении. Видел вот эти горы, ущелье, поток внизу.

 В первый раз я принял этот источник за источник Иоанна Предтечи. И ухнул в него. А он без дна. Нырнул крепко. Но всплыл, выкарабкался. А время неслось. И я побежал напрямую, не по дороге, в направлении госпиталя, а там рядом. Продирался через кусты и очень, помню, боялся змей и себе говорил: какой же ты православный, когда знаешь, что ничего с тобой при вере Господа не будет, ничего тебе не повредит, даже если «на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия».

 Когда через несколько дней приехал с группой, то монахиня указала на источник Иоанна. Он выше, рядом с пещерой. Холодный необыкновенно. Холодящий до костей. Но так благотворно. Уже на рыб в «своём источнике» смотрел как на знакомых и ужасался их величине и своему к ним нырянию. Ну не змеи же, не акулы.

 

 И ПОСЛОВИЦЫ НАШИ готовили нас ко всему неожиданному: От тюрьмы да от котомы не зарекайся, сегодня пан – завтра пропал, деньги что навоз – сегодня пусто, завтра воз, сегодня жив – завтра жил…

 

 РОК – МУЗЫКА – это музыка? Это культура? Это цивилизация? Это прогресс варварства.

 

 ЗА ГРОБОМ известного писателя. Говорят в толпе, что на отпевании будут обе жены. Одна женщина решительно оправдывают вторую: «Я тоже всегда влюблялась в женатых. Первая жена – это кто? Первые жёны выходят за студентов и не понимают мужей. Не ценят, не берегут, не уважают. Истерички, курицы-наседки. А мужу нужно понимание, нужны позывы в творчестве. А первая что? Для плиты. Я семей не разбивала, всегда с их жёнами старалась дружить. Но я не для щей». Другая женщина, постарше: «Ну да, когда самое трудное пройдено, можно за него уцепиться». – «Нет, вы не поняли, я выше, я для души».

 Уже подошли к церкви.

 

 ШУТКИ ШЕСТИДЕСЯТЫХ: В ракетной части на плакате: «Наша цель – коммунизм». Шапка в многотиражке рыбколхоза: «Коммунистов – в море!». Часто в разговорах: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё».

 

 СТИХ РАННЕЙ юности: «Люблю! Но что такое любовь? Любовь рифмуют по-всякому. Любовь – сразу кровь, любовь – можно бровь, но любим даже собаку мы».

 

 – Я ВСЮ ЖИЗНЬ, когда читаю, то губами шевелю и пальцем по строчке веду. Так и Достоевского прочитал.

 

 – ТАКАЯ ТРАВЁЖНАЯ собака. Всю жизнь завидует. Будто я её место занимаю, будто мне на дом суп носят. Меня, что, в щепках нашли? Я что, в угол носом росла?

Её послушать, так все её доводят, все смерти её хотят. «Ой, – кричит, – ой, повешусь!». Я раз не выдержала, говорю: «Ты не верёвку, ты проволоку возьми, чтоб не сорваться». Всё, больше не вешается.

 

 ИДУЩИЕ ЗА ХРИСТОМ всегда будут гонимы. Это о нас. Если явно не гонимы, то постоянно оболганы. Надо к этому привыкнуть и жить спокойно и не обижаться ни на кого. И выполнять свою миссию. А миссия у России – сохранять присутствие Христа на Земле.

 

 – ПОШЛИ СВОЁ фото в Москву Ильичу. На морде напишешь: кушать хочу.

 

 «ВОТ ОН, вот он, вот он с горочки спускается. Моим беленьким платочком, сволочь, утирается».

 

 «Я, БЫВАЛО, распевала как соловушка в саду. А теперь надула губы как лягушка во пруду».

 

 «НА УРАЛЕ я была, золото копала, а то в этом бы колхозе с голоду пропала».

 

 «ИГРОКУ_ТО ЗА ИГРУ, ну а мне за пляску: игроку-то бутылёк, мне – баранок связку».

 

 – ВОЛКА ЛИ, СОБАКУ ЛИ, когда кинется, схватить левой рукой за нижнюю челюсть, губы прижать, правой ткнуть меж рёбер. Одна баба со страху рукой в зубы сунула, он и сел. И повела, и привела, куда денется. – Врёшь. – Проверь при случае.

 – А вот тоже – крысы. По сорок сантиметров без хвоста. – Врёшь. – Да это ещё мало. Вывалю поросятам корм, много намешаю. Неделя-две, поросята только худеют. Что такое? Понял – крысы корм съедают. Стал охотиться. Принесу еду, вылью в корыто, дверью хлопну, вроде как ушёл. Затаюсь. Они выскакивают. Поросята сразу от корыта отходят. Если нет, крысы их за ноги кусают. А спят вместе. Крысы лежат меж поросят, греются. Тыкал ножом. Когда и попадал. А самку только смог из ружья убить. Две ночи караулил.

 Не веришь? Тогда другое: пойдём со мной за рыбой. Я как – иду по берегу с острогой, фонариком посвечиваю. Щурята, окунь. Вдруг бобёр как даст хвостом по воде. Предупреждает. А по берегу лось бежит, топает. Берег трясётся. Там кабаны захрюкали. А ночь кругом. Ещё какой-то адреналин придумали. Пойдём, кайф словишь.

 Пойдём? А мне вот охота с медведем врукопашную сойтись. Мне надо свою трусость исправить. Какую? Медведь за мной гнался, я от него. И на ёлку, на два метра выше вершины, залез.

 

 СОН ЖЕНЩИНЫ: Я гуляю с коляской, подошли женщины в чёрном без лиц. В коляску заглядывают. Отошли, я гляжу, а ребёнка в коляске нет.

 В ту же ночь сон её мужа: «Я гуляю. На руках ребёнка держу в одеяльце. И вдруг оказывается, что это не ребёнок, а кукла».

 Это было перед выкидышем.

 

 ОЧЕРЕДЬ В ВИННОМ магазине. (80-е): «Три дня перед октябрьскими не пил, и на Доску почёта не повесили. А если и сегодня домой трезвым приду, жена в обморок упадёт». – «А я бы и рад не пить, но нельзя традицию нарушать. Как-то не по-человечески».

 

 – НАТАША ДВИНСКИХ родила пятерых девок. Больше и рожать ни за что не хотела. «Пойду на аборт и всё!». Муж не дал. И родился сын! Не верит! К ней поднесли, показали. Дак ведь после сутки без просыпу спала.

 

 ЭТА КЛАВА такая была суеверная. Говорит: «Выйду из дому в двенадцатом часу, обязательно с кем-нибудь поругаюсь или запнусь и упаду, или ещё что. Злиться начну». – «Так зачем злиться, зачем ругаться? И не запинайся, под ноги смотри». «Вам, – говорит, – если вы не верите, легко говорить». – «Во что, – спрашиваем, – не верим?» – «В двенадцатый час».

 

 ОСЕНЬЮ ХОДИЛ в лес, пусто в лесу. А выпал ночью снег и утром увиделось, какое множество следов. И зверьки, и звери, и птички, и птицы. Они же, конечно, были тут во все эти дни, и меня видели.

 

 – ЭТО БЫЛО ЕЩЁ в те времена, когда спорили, сколько ангелов поместится на острие иглы. – Так зачем ангелов на иглу сажать? Они же бестелесны. – Все равно – больно же.

 

 СТУДЕНЧЕСКОЕ: «Солнцем прогретый бился в карниз ветер – простывший альт… Самоубийцы – сосульки вниз – бросались грудью в асфальт. На солнце глаза открылись едва. Смеялись стёкла до слёз. Тебе и мне подарила Москва два букета мимоз…

 

 КОНФЕРАНС (с подтанцовкой): «К концу лета песня спета. Тут ребёнок народился. Кто же был его отец? Сам с винотдела, зам с управдела, два главбуха для поднятия духа. Семь курьеров, пять офицеров и личный секретарь…». И с этой пошлостью ездили.

 Или: «Он лимоны продавал, имел миллионы. За червончик он попал и запел «Лимоны»».

 – Роман «Евреями не рождаются». А русскими? Но это же только с точки зрения похохотать.

 Это говорили открыто. А меж собой примерно такое: «Что такое вобла? Это кит, доживший до коммунизма».

 

 ЧЕМ ДАЛЬШЕ государство от Бога, тем короче срок его существования. Враги России взяли это правило на вооружение.

 

 – ЖИЗНЬ? ЧТО жизнь? Барахло, деньги, должности? И за это держаться?

 

 МНОГО И РЕКЛАМЫ писал: «Каждый товар имеет лицо: шляпа – круг, а баранка кольцо. Чтоб шляпа была над румяным лицом, чай повенчайте с этим кольцом».

 В московской «Химчистке» хлопот никаких: сдал – получил и одет как жених.

 Наша Тая расцветает. Ей завидуют подружки. Тая тайны не скрывает: Тая к чаю покупает мосхлебторговские сушки.

 Чтоб жизнь дожить до седых волос, нужно помнить очень немного: по рельсам ходит электровоз, для пешеходов дорога.

 Это примерно 69-й год, первое рекламное издание в Москве – приложение к «Вечёрке». Так что я, на свою голову, был в числе основоположников рекламы в СССР. Но не борьбу же с перхотью воспевал. А например: «Знать должен каждый человек: полезен серебристый хек!». Или: «Вы знали про такую рыбу, такую витаминов глыбу? Хотите свой украсить век? Купите серебристый хек!». Или: «Без тени я сомнения – пред нами нототения». А эта вообще блеск: «Советую врагу: мясное ешь рагу. Жене, соседу, другу шепну: купи бельдюгу!».

 

 – ВОТ ЕЙ кто-то втемяшил, и она поверила, что третий ребёнок самый талантливый. Она оттого и рожала третьего, потом больше не хотела. Тряслась над ним, и такого ли вырастила эгоиста. Все его таланты были, как с родителей побольше вытянуть. Дружки это поняли и около него паслись. Он им таскал и деньги и еду, чтобы его не лупили. Учился плохо. Потом по кабакам, и все дела. Так ведь что надо сказать: она-то сама в семье третья. Так после неё ещё трое. В нужде росла, не хотела для детей нужды. Нужды нет, а жизнь испортила. Особенно этому, третьему. И сама несчастна.

 

 ДЛЯ ИСТОРИИ обязательно надо сохранить память о неообновленцах начала 90-х годов. Не зря же в бумагах сохранился листок с записью встречи их с общественностью в библиотеке «Тургеневке» у метро «Чистые пруды». С нашей, православной, стороны были: отец Владислав Цыпин (он меня и позвал), отец Олег Стеняев, кажется, отец Максим Козлов.

 Тогда я записал неообновленческие высказывания священников Георгия Чистякова, Иннокентия Павлова, Александра Борисова, Владимира Лапшина:

 – Церковно-славянский язык – это церковная феня. Я как филолог это говорю.

 – Своих мыслей у преподобного Серафима почти нет.

 – О святителе Николае почти ничего не известно.

 – Борьба за чистоту Православия напоминает борьбу за чистоту идеологии.

 – Как относиться к Мошиаху, которого ожидают иудеи? А вы не знаете, что Мошиах это Христос? Так и относиться.

 – Мошиах – это Второе пришествие Христа.

 – Ермоген страдал не от латинства. Никто никогда не пытался олатинить Русь.

 – Очень сомнительное утверждение в Добротолюбии, что святые это такие же люди, как мы с вами.

 – Что касается праздника Введения во храм, то скажем честно: такого события не было и быть не могло.

 – Экстрасенсы тоже разные бывают.

 – Католики для меня такие же православные.

 – Толстой – религия 21-го века.

 

 Вот такие их были высказывания в самом начале 90-х. Тогда же Глеб Якунин сотрясал трибуны, севши на паршивого конька доносов на священников, которые якобы были агенты Лубянки. В частности, старательно мазал чёрной краской владыку Питирима. И ведь находил сторонников. О, матушка Русь, о, русские интеллигенты! И если священноначалие прощало таким якуниным клевету, будем надеяться на Господа.

 

 РЕБЁНКУ, давно привыкшему к дорогим айфонам, привезли детскую книгу с иллюстрациями. Он охотно взял её, раскрыл. Понравилось. Листает. А одну картинку ему захотелось рассмотреть получше. И он стал её пальчиками раздвигать. Как сделал бы это на экранчике айфона. И там бы картинка увеличивалась. А в книге она не раздвигалась. И мальчик отшвырнул книгу.

 И это образ убийства книги. Тут разрыв поколений. Она, конечно, не сдаётся. И выживет. Но выйдет из боёв, как поредевшее войско.

 

 ИЗБУШКА НА КУРЬИХ ножках. «А стоит на одной, – говорит мальчик. – А говорят: не на ножке, а на ножках. Почему?» – Умная бабушка объясняет: «Но это же зима, холодно, вот она одну ножку от холода подняла и к себе прижала, греет».

 

 ПЕСНЯ В ЗАСТОЛЬИ: – «Умру, в чужой земле зароют…» – «В чужой? Ни за что! Пой: в сырой земле! – Никогда! В сухой земле зароют! Это да».

 

 ВСТРЕЧАЛИ В ПУШКИНСКОМ музее раритеты Древнего Египта. Речи. Славянофил: «Если мы падаем на колени перед гробницей Тутанхамона, то почему нам не упасть перед своим великим наследством?». Западник: «Мы не можем не видеть влияния античности на искусство Европы, а потом и Европы на искусство России». Славянофил: «Античность влияла на Россию непосредственно напрямую, а не опосредованно через Европу. Европа тут не причём».

 Тутанхамон лежит и слушает.

 

 – ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ, на меня, мошенника. Я похож на кобеля, только без ошейника.

 

 – Я НА ПЕНСИЮ пошла, старику сказала: «Покупай, старик, мазила, я артисткой стала».

 

 – ОХ Я ПЕЛА, ох я пела, ох я веселилася. Я в душе его любила, а в натуре злилася.

 

 – У МИЛОГО МОЕГО глазки как у ворона. Глазом глянет и моргнёт, завлекает здорово.

 

 – ОЙ ТЫ, МИЛАЯ моя, худеешь ты, худею я. Ой да, кто же первый скажет, что я твой, а ты моя?

 

 – ВОТАЛИНА, ВОТАЛИНОЧКА, вертучие глаза, на тебя, мой воталиночка, надеяться нельзя.

 

 – ГОЛУБЫЕ, ГОЛУБЫЕ, голубые небеса. А того-то голубее у залёточки глаза.

 

 – Я ИНВАЛИД патриотического движения.

 

 ДЕДУШКА С УТРА подговаривается к опохмелке. Бабка ни в какую. А его горение организма припекает. Тяжело. Надо залить. «Помру же! Прошу-то всего на чекушку. Я ж тебе, тебе же всю пенсию выложил. Всю!» – «И что? – хладнокровно отвечает старуха, – на тебя же и уйдёт». – «Ну и выдай частично». – «Нет». – «Нет?!». – «Нет!» – старуха стоит насмерть.

 Дед вскакивает и кричит: «Чапаев винтовку сорвал со стены: «Ребята, не время досматривать сны!». Ну? Жить будешь, спорить не захочешь».

 Она пугается, выдаёт сумму, но всё-таки замечает:

 – Ведь мог бы по-хорошему спросить. А то Чапаев. Чего тебе Чапаев-то? Сват, брат?

 

 – И ВСЕ У НЕЁ виноваты. У неё браслет сам отчикнулся, а говорит: украли. Кабы украли, так разве бы на полу валялся? Всё ей гулиманы святые. Говорит: позитивом заряжаюсь. Дурь. – Будешь дурой, если у телевизора без передышки торчать.

 

 В КОКТЕБЕЛЕ: Жизнь бесшабашная бродяжья, но всё же оторопь берёт, что эта морда карадажья всех нас, увы, переживёт.

 

 И НИЧЕГО ИЗ физической осязаемости мира не хочется более испытывать, как только босыми ногами ступать по гладким плитам Старого города в Иерусалиме.

 

 КЛАДБИЩЕ, НА ПЛИТАХ не цветы, а камешки. Оказывается тут так: побывал – положил камешек. А этот чего такой большущий? – Сильно любит. Чтоб родные знали.

 Подходит женщина. Показывает на себя: «Ортодокс, – потом: – Ай пьюэ». То есть я понял: надо помочь православной.

 

 – ЕСЛИ НАЧАТЬ с конца, то будет долгая песня. Начну с начала: было мне пятнадцать лет. Название колхозу «Заборье», Солотчинский район. Подростков нас собрали, послали на дальнее поле сажать картошку. Посадили. Немного осталось. Разделили. У всех же голод в семьях. Прикрыли берёзовыми ветвями. Дальше догадываешься?

 Это была первая ходка. А ведь что им стоило просто нас выпороть, а? Работал расконвоированным после зоны на сцепке вагонов. Видишь шрам? Шмякнуло навсегда. Крепко нажгло. Меня начальник Меркурьев оставлял, я хороший работник был. Да я и оставался. Тогда город Салават Юлаев строился. Я и жениться хотел. И девушка хорошая. Познакомились на реке Белой. Холодная река, чистая. Ох, я плавал! Она на берегу. Вижу – глядит. Я на ту сторону, да без передышки обратно! Выхожу, иду к ней боком. Она говорит: «Да вы не стесняйтесь, что у вас рука поранена». Видишь как? Танцевать любила. И я любил кружиться. В клубе танцевали, и я в вихре вальса отлетевшей ногой зацепил другой девушке чулок, и порвал. Но она ничего, вот в чём дело! Я извиняюсь, моя девушка извиняется: мы вам чулки купим. Она: ну что вы, что вы, ничего особенного! Но тут два бригадмильца с повязками. А они меня пасли. Пасли, стерегли. Ненавидели, что девушка меня выбрала, зэка! Потащили в ментовку. Там разговор короткий, я же уже с судимостью.

 Да-а. Дали три года как бы за разбой. А эта девчонка осталась чистой. Не далась никому. Потом узнал.

 А я что за эти три года стал? Баланду давали из сечки, цветом синяя. Началась цинга. Хоть бы кто хоть бы дольку чеснока послал. Я же её даже фамилии не знал, не то что адреса. Да и не попросил бы. Кровь из дёсен течёт. Врач знакомый говорит: грызи мослы, кости. Кровь идёт, все равно грызи, спасай зубы. Водили на работу в лес, зелень жевал. Бежать хотел. Но там так: бежавших убивали, трупы привозили и нам показывали – вот, смотрите. Тайга, тундра, куда бежать? Ненцы их ловили и выдавали. Им за каждого пойманного давали винтовку. И что там от меня осталось? Тень человека. Как себя рядом с ней представить? Такая красивая и рядом смертник.

 Девушку эту и после смерти помнить буду.

 

 ВСЮ НОЧЬ терзали меня мысли. Вотще, слаба моя мысля. Всегда приходит опосля: я жизни без тебя не мыслю. (Из письма.)

 

 – РАССУДИ САМ: я на вахту, она к подругам. Какая капустная рассада? Чего врать? Как она смеет без меня жить? Раньше как? Умирали на время разлуки. Или лицо сажей вымажут, или расцарапают, чтоб на неё не глядели. Она мне: я тоже хочу, чтоб на тебя не смотрели. А кто на меня смотрит, у меня шрам на лице, я страшный. Она мне: «Шрам на роже для мужчин всего дороже». Издевается, что ли?

 

 ПАРЕНЬ С ПОЛУХРОМКОЙ. Волосы висят, гармошка с плеча на ремне падает. Женщина в мужских сапогах с наполовину обрезанными голенищами пристаёт к нему:

 – Миша, неужели ты не любишь свою тётю Вассу?

 На это парень отвечает замысловато:

 – Несомненно!

 Другая женщина из этой компании, замечающая, что на них смотрят и, показывая, что она образованнее первой, да и одета поприличнее (она в кроссовках), обращается к парню на вы:

 – Скажите, пожалуйста, как ваше отчество?

 – Обчество? – переспрашивает парень. – Честно? Невпротык обчество.

 

 – ПИСАТЕЛЕМ ТЫ был с пелёнок. Ты и теперь ещё ребёнок. Ах жизнь моя, сегодня вся ты, ты вся, как с горки, на виду. Приходит год семидесятый, и я покорно вслед иду.

 

 ЭТО И НОРМАЛЬНО, это и хорошо – думать о замужестве. Но почему ж мечтают о муже, а не о любви? То есть, когда девушке хвалят какого-то кандидата в мужья, то говорят о его должности, достатках, квартире, родителях, и она… начинает его любить.

 

 СТАРУШКИ В БАНЕ парились, попами ударились. И одна, что старше всех, отлетела дальше всех

 – Иди ты в баню мыть коленки.

 

 ИНЕРЦИЯ ЖИЗНИ сильнее раздумий о ней.

 

 КОМСОМОЛЬСКИЕ ПЕСНИ легко подходили под оправдание бегунов от уплаты алиментов: «Я сегодня там, где метут снега, я сегодня там, где шумит тайга…». Или: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Так и называли – песни алиментщиков.

 

 КУПИЛ НОВЫЕ галоши и часы. Хвалится: «Как кого пну новой галошей, по часам смотрю, сколько, блин, летит».

 

 БАТЮШКА: ГОСПОДЬ ходил по земле и апостолы по земле ходили, а враг спасения ходит по головам, боится ступить там, где Господь прошёл. По головам летает, закручивает.

 

 ГРУЗИН: МЫ ПОРАЖЕНИЙ не знали. Царица Тамара лично сама причащала солдат, которые уходили в поход. – Она что, священник? Может, присутствовала при причащении? – Она же царица! – заявляет грузин. – Причащала!

 

 НАЛЕЙ, ПОСКОРЕЕ налей! О, как я тебя жалею: ведь страшен не сам юбилей, ужасен канун юбилея.

 

 ВХОДЯ В КАБИНЕТ Константинопольского Патриарха, сразу замечаешь слева на стене огромный фотоплакат: он и Папа Римский.

 

 ЦЫГАН: – НАМ можно воровать, мы у Креста Господа гвозди воровали, чтобы Его не прибивали. – Что ж вы все не украли?

 

 – БУДЕТ РАССКАЗ, – говорит выпивший сосед. – Расскажу тебе вкратце свою жизнь. Я помню грозу, молнию, гром. Берёзу разодрало, раздвинулась, из развилки вышло пламя, страх! И ливнем залило. Это было нормалёк! А караси в Пехорке были с рязанский лапоть.

 

 ТЕЛЕВИДЕНИЕ ЗАБЫЛО, что оно для нас, а не мы для него. И вышло из берегов приличия, потекло в русло хамства и диктата. И уже пустышки малаховы, басковы, киркоровы, им подобные учат жить. Да это ладно, но им же завидуют. Это и есть позыв к подражанию.

 

 ТЕНЬ ЛАСТОЧКИ, мелькнувшая по лицу, – вот образ летучего воспоминания. Не угонишься. А потом мучает: ведь оно же было!

 

 – ПОЕХАЛ СУДАРЬ Ларивон воевати: на добром коне, на корове. Со вострой саблей, со лучиной, по диким степям, по подлавкам. За такими зверями, за мышами.

 

 – ПАПА РАНО умер, а мама была очень молодая и красивая. Но ни на кого не заглянулась. У неё был, про неё говорили «зелёный палец», то есть всё в огороде росло и всё самое лучшее. И всем семена раздавала. Как же я с кого-то буду деньги брать? В память о маме даром раздаю: и луковицы георгина, и отводки смородины. И всё остальное. И с ней всю жизнь советуюсь. Что непонятное, я сразу мысленно: Мама, а тут как? И сразу в голову приходит решение.

 

 «ПЕРЕД ГЕЕННОЙ за людей будут говорить их кожа, глаза, уши. Они скажут своим кожам: зачем свидетельствовали против нас? Те скажут: Бог, который даёт слово всякому существу, и нам дал слово… Нельзя было вам укрыться так, чтобы не свидетельствовали о вас ни ваши уши, ни ваши очи, ни ваши кожи, хотя вы и мыслили, что Бог многого не знает из того, что делаете вы… И эта мысль сгубила вас» (Из Корана, гл.41). То есть, от себя не скроешься.

 

 ИВАН ИЛЬИН: «Учитесь христианской любви у преподобного Сергия, у Патриарха Ермогена, у Александра Невского и не учитесь ей у Льва Толстого и его последователей».

 А как над ним российские либералы Зарубежья издевались: «Военно-полевое богословие», «палачество».

 

 «БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ в облике гнева и бича изгнала из храма кощунственную толпу».

 

 ВСЁ ВАМ, девушки припевушки, а нам не до того: у нас бабушки и дедушки сдают БГТО. (Школьная норма для средних классов 50-х: Будь готов к труду и обороне. А для старших как рапорт: Готов к труду и обороне. ГТО. Были такие значки.)

 Значки носили с гордостью. Что, и это надо обгадить? Совковое время? Деточки, мы родину любили! А вы обокраны в главном, именно в любви к родине. Без этого жизнь бессмысленна.

 

 СТАРУХА С НАКРАШЕННЫМИ губами: «Ох, я была настоящей петита дьяболо! – Даже ногу отставила и подёргала коленом. Даже пропела: – Да! Я всегда была петита дьяболо, петита дьяболо! А дьяволы не любят унывать! О!о!о!» – Оказывается, танцевала в оперетте.

 И вот – жизнь прошла, и самое яркое воспоминание, как была «маленьким дьяволом». Петита – маленький. «Ну, женщины! – вспомним Шекспира. – Вам имя вероломство! – или, в другом переводе: – Ничтожество вам имя».

 

 СКАЛЫ, СЕРЫЕ пески, безжизненность. Старуха арабка ведёт за узду ослика. К нему привязан ещё один ослик. Оба нагружены. Память воображения сразу уносит в ветхозаветные пространства. Также шла арабка, также ослики несли поклажу. И у той арабки также были и дети, и забота о семье. Молилась. Думала, что сегодня сготовить на ужин? А то, что её и осликов обгоняет мерседес или арабский скакун, её не занимало. Невелика разница.

 

 «СКОБЛЁНОЕ РЫЛО» – вот как обзывали в петровские времена тех мужчин, кто послушался приказа брить бороду. Готовы были за неё на плаху пойти. А и в самом деле, что было тому императору, воспитанному развратными учителями Европы, что ему было до русских бород? Бреешься сам, ну и брейся, а что тебе до других? Борода – это великий Божий дар: летом от неё прохладно, зимой тепло. Сам Спаситель на всех иконах с бородой. Волосы бороды – это живые части тела, и их убивать? Ещё эти скоблёные рыла много содействовали разврату, смертному греху мужеложества, гомосексуализма. Надо же после бритья каким-то дезодорантом опрыскаться, это же запах для привлечения внимания. А в гладкой коже на лице, конечно, что-то женское, да просто бабье.

 Но сумел русский царь, ученик голландский, нагнуть голову священству и повелеть ему вопрошать пасомых: «А ну-ка ответьте, отрастут волосы, если их остричь?» – «Отрастут», – уныло соглашались те, зная, что далее последует вопрос: «А если голову отстричь, отрастёт?».

 И вот – живём среди скоблёных рыл. Только в церкви и вздохнёшь.

 

 ОТКУДА-ТО выписка: «Отвезя султану голову Али-паши, турки занялись греками».

 

 КАВКАЗСКИЕ МИНЕРАЛЬНЫЕ воды. Грот. Справа и слева бронзовые львы. Спины их вытерты до золотого блеска. Табличка: «На скульптуры не сметь садиться!».

 

 «ВСЯ НАША жизнь – одно мгновенье. Ну что ж, не будем унывать. Позволь поздравить с Днём рожденья, но даты вслух не называть».

 

 ИХ ОБОИХ земля России не пустила в себя, похоронены далеко-далеко. Да и долго не хоронили. И что они свершили в поэзии, в скульптуре? Занудно один рифмовал на темы осовремененной античности, другой вызывающе издевался над формой. Конечно, речь о Бродском и Неизвестном.

 

 С ДНЁМ СВЯТОГО великого князя Владимира: «Мой закадычный друг Владимир, пусть я в сравнениях нелеп, но ты мне был необходимым как солнце, воздух и как хлеб. В твоей семье желаю лада: она же сплошь владимирьяда».

 У нас три Владимира: дед, сын, внук. Я сопротивлялся, хотел и сына, потом и внука, назвать Ванечкой. Но нет у меня права решающего голоса. А прошло время – смирился. Да и очень удобно милостыню подавать: «О здравии трёх Владимиров!».

 

 ЕЖЕДНЕВНО В ТЕЛЕВИЗОЕ идёт спаривание самцов и самок: девочек со стариками, мальчиков со старухами, лимитчиков с москвичами, белых с чёрными, русских с кем угодно. Ведущая много раз была замужем, цинична, уж она-то рейтинг разврата не даст опустить.

 

 БАБУШКА О ВНУКЕ: – Такой ли вертун, такой ли не посидючий.

 

 «ДА БУДЕТ СВЕТ, – сказал монтёр, а сам обрезал провода». И такое было клише. Как и детское хоровое в детском саду: «Как тебе не стыдно, у тебя всё видно».

И взрослое (подруге): «У тебя из-под пятницы суббота». То есть комбинация длиннее подола платья. Ещё комбинации носили, чтоб не просвечивало. А сейчас специально, чтоб просвечивало.

 Дуры-бабы: чем больше в женщине тайны, тем она притягательнее. А когда она вся на виду: и груди вылезают, и вся в обтяжку, что тут остается?

 

 КАКАЯ ВЛАСТЬ над нами хорошего воспоминания! Любимый мой город в Италии, конечно, Венеция. Представьте – город без единой машины. Да ещё и попали мы в него поздней осенью. То есть морские ветры, чистый воздух. Самолёт снижался и последние секунды шёл так низко над морем, что, казалось, колёсами касается воды. Распутин, сидящий рядом, засмеялся и сказал: «Увидеть Венецию и утонуть». Это он напомнил роман «Увидеть Рим и умереть».

 Жили в гостинице «Гранд канал». Без устали ходили бы по городу карнавалов, если б не заседания. Особенно запомнилась площадь Сан-Марко и большой мост, мост Риальто.

 Я к чему это. Сегодня неожиданно для себя купил кофе, даже не выбирая. Только оттого, что на коробке был рисунок: «Венеция, мост Риальто».

 

 – Я РАБОТАЛ, Я РАБОТАЛ в Такашурской МТС, ничего не заработал, только вымазался весь.

 

 – ЛЮСЬКА ПОГНАЛАСЬ за культурным, за учёным. За ней два ухаживали. Студент и слесарь. Вышла за студента. Инженером стал. И что? В два раза меньше получает, чем слесарь. Зато культурная. Чего и добивалась. Да слесарь-то чаще всех в библиотеку ходит. Вот и разбери-пойми…

 

 ОСНОВАТЕЛЬ РУССКОГО монашества Антоний знал, что такое католики. Он постригался на Афоне, а Афон и до него и при нём осаждали латиняне. Как живьём сжигали монахов Ватопеда. Так что святой Антоний знал, на что они способны и как надо им противиться.

 

 К СЛОВУ СКАЗАТЬ, вспомнил об Афоне и надо ещё вспомнить о святогорце Максиме Греке. Именно он был направлен священноначалием Святой Горы в Русь для исправления Богослужебных книг. И они, в самом деле, нуждались в исправлениях. Но сколько натерпелся преподобный Максим! Ревнители благочестия тогдашние подвели его под суд и темницу. Еле живым выпустили.

 Я как раз из тех мест, куда уходили старообрядцы при Никоне. У нас были их целые деревни. И трудяги были, и не курили, не пьяницы. Но очень замкнутые. Даже превозносительные. Кержаки, такая была деревня, полностью старообрядческая. Колхоз «Первое мая». Пришлось и им сеять кукурузу.

 

 ЧЕБОКСАРЫ. ЛЕТО. К Волге! Ушёл подальше по берегу в безлюдность. Разделся, забрёл в воду по пояс. Вдруг солнце засияло. Перекрестился: «Во Имя Отца!». И тут резко просыпался на меня дождь. Крупные холодные капли. Летят вертикально. Как десант. На воде прыжки фонтанчиков. Погрузился с головой. Опять крещусь: «И Сына!» – Опять погрузился. А дождь освежающий, прямо как окропление на водосвятии. Какая же огромная кисть у Господа! Снова крещусь: «И Святаго Духа!» – и в третий раз погрузился. Повернулся к берегу. И как ступил на берег – дождь в ту же секунду перестал. Как и не было.

 Ну, вот что это такое? Конечно, великая милость Божия. И как я об этом не рассказал бы? Тем более и свидетель был – мой брат двоюродный, по отцу, Виталий. И в Москве об этом чуде погружения в матушку Волгу рассказал. И думал: я хвалюсь или нет? Нет, не похвальба это, не грех. Это же было. Вот уж чудо так чудо.

 

 – ГОВОРЯТ, ЧТО вино горько, оно сладкое как мёд. Оно силы убавляет, зато храбрость придаёт.

 

 – ЧТО ТЫ в Бога не веришь, ты сам виноват.

 – Виноват? Пусть. Не верю, значит, я мужественный. В чём виноват, пусть сам и страдаю. А то всё у Бога просить, это и слабак может.

 

 ПРИШЁЛ ШАЛВА Гогоберидзе, не надо стало торопидзе. И этот заявил грузин: «В России нет хороших вин. Вот почему Иван влюблён в портвейн, водяру, самогон. Культуры нет у вас питья, отстали вы от гор, друзья».

 Взглянув в усатое лицо, я отвечал: «Ну да, кацо. Не можем жить, чтобы не пить. А как грузинство полюбить? Гони на стол свои сорта, пусть будет жизнь моя не та». Сидим. И нас не развезло от пяти ящиков мерло. «Ты знаешь, истина в вине! Тащи канистру каберне!». А ночью, пока Русь во мгле, мы освежались божоле. Лакали утром ркацители…». – Шалва, я не пойму доселе, как мы ещё не окосели? Нет, что-то явно тут не так. А ну-ка, ставь на стол арак! Да и арак не лезет в глотку. Нет, брат, тащи-ка нашу водку!».

 

 В ПИСАТЕЛЬСКОЙ среде (70-80-е) было выражение: «Хочешь жить хорошо – пиши плохо». Очень точное. То есть молоти то, что от тебя ожидает дорогая партия. Но сразу скажу, что партия вовсе не запрещала писать хорошо, сам был коммунистом. Но, конечно, властям было спокойнее, когда литература текла по руслам выверенных направлений: литература производственная (рабочий класс, колхозное крестьянство), военно-патриотическая, детская и юношеская. Были и другие. Но не считалось: шаг влево, шаг вправо, считается побег. Антисоветчиком не будь. С высоты времени советская эпоха в истории мировых систем не выглядит драконовской. Это господам щелкопёрам всё хотелось свободы творчества: писать смелое. А смелым что было? Что не видим какой-то голливудчины, не читаем кафкианскую прозу? А зачем? И много ли это дало?

 Конечно, писать о торфоперегнойных горшочках, кукурузе весёлого мало, но так ты пиши о человеке. Вот главное, вот тут тебе и альфа (не путать с подразделением) тут тебе и омега.

 Вселенское преступление большевиков – изгнание Бога из России. Наивна была эта их мечта. Господь своих не бросит. Никуда Он не уходил. Был тут. Ждал возвращения к Нему.

 

 В ДЕТСТВЕ СМЕЯЛИСЬ: – На углу стоит аптека, задавила человека. «Скора помощь» прикатила, ещё пуще задавила.

 

 ГРИБЫ И ОГУРЦЫ в животе не жильцы.

 Репа животу не укрепа.

 – Да тут работы до субботы, а еды до середы.

 

 В НЕЗНАКОМОМ ГОРОДЕ поселиться в отдельный номер. Чтобы окна не на улицу. Выключить телефоны, выдернуть все штепсели из розеток. И лечь и лежать. В окне только облака и только птицы их перечеркивают. Лежать до ужина, и не ходить на него. И уснуть. И спать, спать, спать.

 Ночью долгий сон.

 Рано проснуться и идти по безлюдному парку. Остановиться и проверить в кармане куртки паспорт и билет на самолёт. Встать на мосту через реку и стараться понять, почему рад тому, что не помнишь ночной сон.

 И снова вынуть билет. И старательно рвать его на мелкие клочочки. Пускать их по ветру. Они полетят вначале как снег, а потом поплывут по течению, как быстро тающие снежинки.

 И пойти на завтрак.

 

 КАТЯ МАЛЕНЬКАЯ: – Придумать слово легко, а его значение выдумать трудно.

 

 РЕБРО АДАМА. Ох, очень не зря есть пословица «Ребро Адама – кость упряма». Им же, женщинам, дочерям праматери Евы, всё неладно, всё не по ним. Если не сама она решила что-то в семье, так как это кто-то смеет решить? Муж? А он кто? И что он может? Сотрудник на работе умнее его, а сосед по дому умеет больше, чем он. А зачем замуж за него выходила? – «Дура была».

 Почему в мире всё переворачивается с ног на голову? Бабы становятся мужиками. Когда война – понятно: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик». Но сейчас? Забыто правило: «Мужчина смотрит на Бога, женщина на мужчину».

 

 АНЕЧКА ВЫУЧИЛА: «Если видишь на картине – смотрит кто-нибудь на вас: или принц в плаще старинном, или просто водолаз, или даже балерина, или даже твой сосед… Обязательно картина называется портрет».

 

 МЫ ТОЛЕРАНТНЫ, мы политкорректны, а нас паскудят. Мы патриотичны, а на нас гадят. И было и будет так, ибо ненависть к России в генах неверующих во Христа.

И нечего ими возмущаться. Найти в себе силы даже пожалеть их, если нет сил полюбить. А на первых порах хотя бы не обращать на них внимания.

 

 ИНОГДА ПЕРЕДЕЛКИ фамилий смешны: Леопардо да Винчи, или Леонардо Недовинченный. Это о художниках.

 

 У АНГЛИЧАН НЕТ слов «правда», «истина». Их заменяет слово «выгода». Так мне сказали. Верю. Уже знаю, что у них нет и соборности, всё саммит да симпозиум. И чего от них ждать?

 

 ВОЛОДЯ «ПЕРЕШЁЛ за экватор», то есть перелишил в выпивке. А обещал напилить дров. Запел: «Дождик поливает, брат сестру качает. Ты расти, сестрёнка, подрастай скорее, да будь поумнее». – Неожиданно: – А мы с тобой, брат из пяхоты, а летом лучше, чем зимой, да-а. Ну, что тебе сказать про Сахалин? На острове нормальная погода». – Вспоминает дрова: – Командир, напилим! В свободное от свободного времени время.

 

 С РАСПУТИНЫМ БЫЛИ членами Комитета по Ленинским и Государственным премиям. Выдвигалась на премию постановка театра Ленкома «Поминальная молитва» (по мотивам Шолом-Алейхема). И если не явно антирусская, то точно антиправославная. Еврейский погром и прочее. Мы поглядели друг на друга, решительно встали и ушли. С нами была Света, жена Вали. Она очень переживала, что мы так демонстративно.

 – Переживут, – холодно сказал Валя.

 

 ВОРОВСТВО НА МЯСОКОМБИНАТЕ было в особо крупных размерах. Но, загадка, как сходились цифры «живого веса», привезённого скота и мясной продукции? Даже целые туши, бывало, перебрасывали через забор. (60-е.)

Такая бухгалтерия.

 

 НЕЛЮБОВЬ К РОССИИ чаще не народная, а, так сказать, частная, семейная. Фактически в поколениях почти всех семей были и репрессированные, и несправедливо осуждённые, и обманутые, и изгнанные с работы, то есть всегда в любой семье хватало поводов для обиды на государство и власти. Так думаю, стоя около усечённого дедушкиного дома, в котором родился отец. Но что же во мне нет никакой, даже малёхочкой обиды на Россию? Она вся в моём сердце. И не она несправедлива к сыновьям, а власти, которые не любили ни Россию, ни народ её. Ничего, ответят. И наворовавшиеся и ворующие, и рвущиеся поворовать.

 

 СМЕРТЬ ДА ЖЕНА Богом суждена.

 Хватился монах, когда смерь в головах.

 

 САМ СЛЫШАЛ – большой начальник торопливо говорил, начальнику референту: «На узнаваемых лиц нужна текстовая масса».

 Расшифровываю: встречают делегацию киношников, начальнику надо говорить речь.

 

 О ИСПОВЕДИ: надо мной уже и бесы смеются: на исповеди вынужден повторять одни и те же грехи – плохо воцерковляю детей и внуков, много праздных разговоров, на письма (не на все) не отвечаю, обещания (не все) не выполняю, молитвы рассеянны.

 

 ВООБЩЕ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, что не так уж и плохо жить в стране, которую все ненавидят. Ну, не все, но все бы рады были дорваться до наших кладовых.

 Интересно, что ненависть к нам прибавляет нам сил.

 

 РУССКИЕ ШТОРЫ в Берлине. Рассказ тёщи Прасковьи Александровны (1918-2016): «Аэродром у нас был недалеко от Берлина. Уже после Победы мы выпросили увольнение, чтобы посмотреть на рейхстаг. Пошли: Кузьмич мой, Коля из штаба, он знал немецкий и Ленка, шифровальщица. А в Берлине не всё разбомбили, были и улицы вполне сохранившиеся. И уже люди внутри жили. Идём. Вдруг меня Ленка как схватит за руку: «Паня, мои шторы!». Домик аккуратный, немецкий. «Ты уверена?» – «Там, на уголках мои метки. Мама вышивала. И вверху подшито розовым». – «Ну давай зайдём» – «Да вроде неудобно» – «А чего неудобно? Мы же не грабить. Ты точно уверена?» – «Да».

 Постучали, зашли. Немка в средних годах. Смотрит враждебно. Поздоровались. Коля ей говорит: «Вот эта мадам, – показал на Ленку, – говорит, что шторы на окнах из её дома». Она отвечает: «Нет, это мои! Муж прислал». – Коля нам перевёл, говорит: «Ясно, что муж. – И ей: – У мадам есть примета: метки на уголке». Мой Кузьмич оттянул штору – точно! И метки, и розовым шёлком края обшиты.

 Ленка плакать. Коля немке сказал: «Мадам, верните». Она фыркнула, повернулась: «Берите сами!». Но тут Коля резко, он это умел, я поняла: «Шнеллер!». То есть, давай сама и быстро!

 Она сняла шторы, я их свернула, на улице Ленке говорю: «Ты что плачешь, радоваться надо». А потом только осенило: ведь маму у Ленки немцы убили. Может, муж этой немки и убил.         

 Пошли к рейхстагу. А там! Народное гулянье! Мы и попели там. Рейхстаг весь исписан. И я расписалась. Где пониже, всё занято, но меня Кузьмич и Коля подняли на руках, и я расписалась: «Паня Краснопёрова из Тамани»

 

 «ТОЛСТОЙ – ХУДОЖНИК известен ничтожному меньшинству даже в России», – писал Ленин. Важно Ленину только то (цитата): «Умер Толстой и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованной в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему… это критика государства, церкви, частной поземельной собственности – не для того, чтобы массы ограничивались самоусовершенствованием и воздыханием обожецкой жизни, а для того, чтобы они поднялись для нанесения нового удара царской монархии».

 

 ДУТЫЕ ВЕЛИЧИНЫ спасает биография. Пострадавши от царя ли, от большевиков ли поэт потомкам более ценен, чем проживший жизнь без тюрем и ссылок.

 Мандельштам в книге «Четвёртая проза» высокомерен и явно не любит России. Цитаты: «В Доме Герцена… некий Митька Благой – лицейская сволочь, разрешенная большевиками для пользы науки, – сторожит в специальном музее верёвку удавленника Серёжи Есенина».

 Ещё: «Я выпил в душе (?) за здоровье молодой Армении … и за её могучий язык, на котором мы недостойны говорить».

 «И я благодарил своё рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нём не проведу лучших лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную(?) пустоту России».

 А вот это уже совсем кокетство: «У меня нет рукописей, нет записных книжек, нет архивов. У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голосу, а кругом густопсовая сволочь пишет. Какой я к чёрту писатель! Пошли вон, дураки!».

 В самом деле, какой он, к чёрту, писатель? Сам признался.

 И обо всём этом Анна Ахматова писала: «Во всём ХХ-м веке не было такой прозы». И хорошо, что не было, а то бы и век пропал.

 

 – ДА ЕЁ ЖАБА задавит! (То есть жадная.) У неё внучка лишнюю конфету съела, так она её даже за волосы тигасила.

 – Ей от этого надо застрелиться.

 – Да она повесится, а не застрелится.

 

 ВНУКУ: А ВСТРЕТИЛ бы Пушкина, что бы ему наизусть прочитал?

– Я бы с ним сфоткался.

 

 ДАЖЕ КЕДРИН повёлся на борьбу с царизмом. Зарифмовал полностью выдуманную историю о том, что якобы строителям Покровского собора на Красной площади (храм Василия Блаженного) по приказу царя выкололи глаза. Якобы он испугался, что они где-то ещё что-то подобное выстроят. Полная дичь! Они же в России строят.

 У Кедрина: «Соколиные очи кололи им шилом железным...». Как не возненавидеть такого царя?

 

 ДАВНО НЕ ВИДЕЛИСЬ старинные друзья: – Ты ещё живой? – Живой, а что толку? – Да ты же весь седой! – Ну так! Время зря не терял. Да ведь и ты старый совсем. – Ну, это не страшно, это же не навсегда.

 

 КТО СПОРИТ, что Пётр I хотел сделать Россию сильной, конечно, нужны были перемены. И конечно, при своей чуткости к положению России в мире, русские понимали необходимость перемен. Но крепко, до полного пренебрежения народными чувствами, гнал самодержец реформы. Ещё же до него и папаша Алексей Михайлович отличился. И очень они обидели русских.

 И это потом сказалось.

 

 КАЗАК ССОРИТСЯ с женой. Она ему: «Ты можешь одно робыть – горилку питы!» – «Ни! – отбивается он. – Чи ты дурная? А хата? Оцими руками! А бычков тягал в Анапу?».

 

 ВЫБРАННЫЙ РОССИЕЙ христианский путь означает силу России: она понимает, что идущие за Христом всегда будут гонимы в этом мире. Земные её беды и скорби не уменьшатся, а будут увеличиваться. И это знак Божией милости.

 В начале 90-х написал в статье о бедах России: «Кого Бог любит, того наказывает». Это же не мои слова, очень православные. Астафьев в интервью, вроде в «Комсомолке», обозвал меня «христосиком», который радуется бедам страны. Что неоднократно повторял Личутин. Придрался к названию повести «Прощай, Россия, встретимся в раю». Вот, мол, Крупин-то что, России гибели хочет. То есть тем самым признался, что повести не прочёл. Так повесть назвал я ещё задолго до Кьёзе. И у меня очень жизнерадостная повесть. Конечно, встретимся в раю. И мы, православные в России, и сама Россия ада не заслуживаем.

 Но прав даже не я, а опыт тысячелетий. Если б израильтяне были Богу безразличны, Он бы просто забыл о них, а Он сколько с ними возился, вразумляя через беды египетского и вавилонского пленений. И Россию возлюбил, усыновил и отцовски наказывал.

 Опять, если не вразумимся, опять накажет. Да ещё как, да и в скорое время. Сейчас оно заторопилось.

 

 ПОРТ ПИРЕЙ. Греция. Средиземноморье. Маленькие буксирчики между огромных судов очень похожи на маленьких хрюшек. И в самом деле они, как поросёнки, утыкаются в бок транспортам и толкают их своими пятачками.

 И все, очень с добрым юмором, названы «Гераклами». Незаменимы: помогают швартоваться, помогают судам выходить на фарватер. Огромная туша корабля подчиняется усилиям этих маленьких тружеников.

 Сверху видно, что и команды-то у них всего два человека. Гераклы. Может, ещё кто-то там, внизу, сидит.

 

 ПУСТЫНЯ ГОБИ, далеко за плюс сорок. Идём босиком по леднику. Да, лёд под ногами. И не жарко от него. На границе земли и льда много жизни. Любопытные суслики свистят и становятся столбиками. И мгновенно исчезают, когда чего-то боятся. Вверху орлы, турпаны.

 Посёлок. Зелени нет. У юрты больной верблюжонок, с ним мальчик. Смотрит и начинает показывать, будто жуёт. Ясное дело, побывали туристы, давали жвачку. Семья, пять детей, подвешена колыбелька, в ней ребёнок. Девочка отгоняет от него мух. На улице монголка доит верблюдицу, привязала ей ногу.

 До этого Хубсугул, теплоход, потом день на автобусе. Ночь в Бурухане, в посёлке геологов. Озеро, купание, баня.

 Замотались в простыни, сидим. Валя: «Будешь о Монголии писать?» – «Не смогу, не осмелюсь, пиши ты, ты сибиряк, сосед их. Ты же прикасался, писал про Кяхту». «Кяхта? Это же меж Бурятией и Китаем. Монголия другое. Нет, тоже не осмелюсь». – «А ты заметил, вроде в шутку они говорили, что Чингизхан завещал им земли, на которые ступит копыто монгольского коня?» – «Шутка как проверка, так?» – «Кто их знает – буддийский восток».

 

 ПАМЯТЬ МОЯ, память моя, работай! Верни небо, покрытое летящими ветрами, верни город, который весь, как этот, но в этом нет моего сердца. Оно в городе, который светел без луны и солнца, оно в птице, уносящей меня на крыльях ночи к нему.

 

 – ЧТО СЕГОДНЯ на ужин? – спрашивает муж умную жену. Она (отрываясь на секунду от экрана): – Я тебе выложила в инстаграмме.

 Бедный супруг! Угрюмо тычет в кнопки, хочет есть. Перед компьютером жены бессилен. Вдруг слышит: что-то там, на кухне, готовится. Услышав запах котлет, понял муж: у жены загнулся интернет.

 

 КАБЫ ДО НАС люди не мёрли, то и мы бы на тот свет не пёрли.

 Каково житьё, таково на том свете и вытьё.

 День к вечеру, к могиле ближе.

 Не ты смерти ищешь, она тебя сторожит.

 Проси Творца, чтоб не лишил доброго конца.

 Тяжек Крест, да надо несть.

 Просятся в рай, а лезут в ад.

 – Слава Богу, до старости дожила, дай, Господи, до смерти дожить (мама).

 Наш век проходит, а у Бога дней не убывает.

 И мы пойдём землю греть.

 Рождается – кричит, умирает – молчит.

 Перед смертью не надышишься (не слукавишь).

 На сороковой день пекут лесенки, чтоб душе легче было подняться в Царство Небесное.

 Кто вкладывает душу, Тот и вынесет.

 Избу крой, песни пой, а шесть досок паси. (На гроб.)

 Тело в тесноту, душу на простор.

 Кто чаще смерть поминает, тот реже согрешает.

 Только тот и не умирает, кто не родился.

 Смерти не бойся, бойся греха.

 Не умел жить, так хоть умереть сумей.

 Родится человек на смерть, а умирает на живот.

 Бойся – не бойся, а смерть у порога.

 

 СТЫК ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ, переход из двадцатого века в двадцать первый для России – время крика купленных юристов и демократического ворья. А народ, какой народ? Да и был ли он в двадцатом веке? Как же не был, кто же тогда умирал за Россию в Отечественную войну? А в двадцать первом умирать за демократов народ не собирается. Это демократы быстро сообразили и взялись за умерщвление народа сами.

 

 – ХОРОНИЛИ БРАТА. Заказали могилу, заплатили. Съездили посмотреть. А вырыта всего по пояс и работников уже нет. Взяли лопаты, расширили, углубили. Поехали за братом. Привезли его, а в нашу могилу уже кого-то схоронили, уже засыпают. Что такое? Выкапывайте!» – «Не будем, мы заплатили. Вот бумаги». В самом деле, и у них заплачено. В конторе уже никого. Тогда что? – «Кто у вас? Мужчина?» – «Нет, женщина». Тогда опять мы взялись за лопаты, выкопали рядом новую. Для брата. Чтоб ихнюю покойницу не беспокоить. Тем более сказали, что старуха.

 Тут же общие поминки.

 

 КАТЯ, УЖЕ СТУДЕНТКА: «Папа, слова гарно и вульгарно однокоренные?» – «Это же разные языки». – «А смешно: дуже гарно – дуже вульгарно».

 

 ОНА ЖЕ: – Мирей Галиматье. – Глядит французский сериал: – Сплошное жульё. (Много и актёров и действующих лиц с именем Жюль.)

 

 ОБВИЧИТЬ ПО ДАЛЮ – дать обет обещание. У нас вичи (вицы) – длинные тонкие ветви, чаще берёзовые. Ими обвивали, скрепляли плетни, укрепляли свежесмётанный стог. То есть, в общем-то, тоже давали обет на крепость.

 

 ТОЛСТОЙ СЕРДИЛСЯ на актёров, игравших его пьесу «Власть тьмы», что они создают впечатление, что собрались тут крестьяне из разных мест России. Его чуткий слух резало произношение. А что с того? Понятно говорят, по-русски? Не перевирают автора. Что ещё? Они же, может, ещё и с гастролями куда поедут. А там своё произношение.

 

ГЛАВНАЯ КРЕПОСТЬ РОССИИ, ОНА ЖЕ И ЕДИНСТВЕННАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ – СЛОВО. СЛОВО БОЖИЕ, ЛЮДЬМИ ПОДХВАЧЕННОЕ.