Евгений КАЛАЧЁВ. АШХАБАДСКИЕ ТЮЛЬПАНЫ. Рассказ

 

Евгений КАЛАЧЁВ

АШХАБАДСКИЕ ТЮЛЬПАНЫ

Рассказ

 

От Омска до Ашхабада на поезде пять суток пути. Всё это время Владимир спал да равнодушно смотрел в окно. Мимо проплывали скучные пейзажи: сначала русские березовые колки, намороженные за длинную зиму и заваленные снегом, потом – бескрайняя казахстанская степь, уже оттаявшая, серая от прошлогодней травы. Невеселые воспоминания давили, придавливали его к верхней плацкартной полке, вновь и вновь возвращая в недавнее прошлое, в котором поначалу все складывалось удачно: женился на молодой красавице, получил квартиру в центре города, рос по службе. И вдруг все в одночасье рухнуло: жена изменила, квартиру при разводе оставили ей и с работы чуть не выгнали. Но в последний момент пожалели – все-таки спецом он был хорошим, – влепили неполное служебное несоответствие и отправили в отпуск – путевку в дом отдыха выделили.

«На кой мне сдался этот дом отдыха? – думал Владимир в бессильной тоске. – Да еще у черта на куличках».

А поезд между тем уже катился, стуча монотонно на стыках, по зеленеющей и благоухающей розовыми персиковыми садами благодатной земле Средней Азии…

 

Просыпаться не хотелось, но над самым ухом зажужжала электробритва. Владимир вспомнил вчерашнюю туркменку в красивом национальном платье, встретившуюся на железнодорожном вокзале. Ее смех: жара, а он в зимней ондатровой шапке. И водителя с круглым, как большой арбуз, пузом, который ходил вокруг автобуса и пинал колесо: «Вот, зараза, спускало до обеда, а сейчас вроде ничего». И говорил водитель по-русски, лишь с еле заметным, экзотическим для Владимира акцентом. И табачный дым в номере, куда его заселили: с десяток мужиков, наблюдавших за шахматной игрой его соседа, нещадно, как в последний раз, смолили…

Откинув тонкое одеяло, Владимир вскочил с кровати, приветственно кивнул бреющемуся соседу и вышел через открытую стеклянную дверь на лоджию. Пряный и совсем по-летнему теплый воздух, но с утренней горной прохладцей, встретил его, деликатно обволакивая молодое жилистое тело. Воздух проник в легкие, насыщая кислородом каждую клетку. Владимир с недоверием зябко повел широкими сильными плечами, инстинктивно ожидая, что вот-вот его тело, не прикрытое одеждой, начнет мерзнуть – ведь еще каких-то пять дней назад его окружала настоящая зима, с морозом, снегом, и ему приходилось кутаться в теплые тяжелые одежды. Но в следующее мгновение легкое удивление от того, что он не мерзнет, не начинает дрожать мелким ознобом, сменилось умиротворенным покоем и он, невольно наслаждаясь, стал смотреть на живописную долину, поросшую густой зеленой растительностью, с белыми вкраплениями редких зданий, которая плавно уходила вниз на спуск, вслед за тихой в это время года горной речкой. Стал смотреть и вдыхать удивительно ароматный от цветущих растений горный воздух.

 – Володя! – голос соседа вернул его в реальность.

 Сосед одной рукой водил электробритвой по щеке, другой – бросал куски сахара в металлическую кружку.

 – Торопись! Кстати, ты не забыл, как меня зовут?

 – Иван Колов.

 – Правильно.

 – Какая спешка может быть в доме отдыха? – спросил Владимир.

 – А вот это – неправильно. – Колов бросил электробритву в тумбочку, налил в ладошку одеколон, энергично размазал его по круглому лицу. – Жизнь хороша, а хорошо жить еще лучше! – процитировал он и стал надевать рубашку с вышедшим из моды чрезмерно длинным и широким воротником, умудряясь при этом прихлебывать горячий кофе. – Для начала нам надо окопаться: занять хорошие места в столовой, достать билеты на все экскурсии и подобрать стоящую компанию, – сосед начал перекладывать вещи из спортивной сумки в тумбочку. – А главное, – Колов понизил голос, – женщин здесь мало. Поэтому на завтраке выбирай двух самых подходящих и будем немедленно столбить.

 – Что, что?! – засмеялся Владимир.

 – Да, столбить! – сказал Колов.

 Столовая располагалась в одноэтажном просторном помещении, во дворе жилого корпуса. Услужливый сотрудник сличил фамилии новичков со списком, который был у него в руках, и провел их к столику, за которым сидели две пожилые дамы. Дама, которая сидела по правую руку от Владимира, – полненькая и, очевидно, хорошенькая в молодости, оживилась:

 – Ну вот, и у нас кавалеры появились. – И представилась: – Галина Павловна.

 Колов галантно соскочил с места и пожал ей кончики пальцев. Галина Павловна расцвела.

 Вторая дама, на вид постарше первой, вежливо произнесла:

 – Ираида Сергеевна. – Но руки для рукопожатия не протянула.

 – А я – Иван, можно, Ваня. А это мой друг – Володя.

 Владимир удивленно взглянул на Колова, но у того было до такой степени простецкое и располагающее выражение лица, что согласился с предложенным: друг так друг.

 После завтрака вновь прибывшие отдыхающие собрались у декоративного круглого бассейна, обложенного диким камнем, на широкой дорожке, ведущей из столовой в жилой корпус. Мужчины курили, женщины дышали горным воздухом. Было ощущение, что все чего-то ждут. Кое-где завязывался разговор о погоде, о предстоящих экскурсиях. Вчерашний партнер Колова по шахматам – невысокий стареющий, с безликим выражением лица мужчина попытался заговорить с Галиной Павловной:

 – Как вам погодка?

 Галина Павловна окинула его взглядом с головы до ног, одобряюще улыбнулась:

 – Хороша.

 – А вы откуда?

 Ответить Галина Павловна не успела – к ним подошла невзрачная пожилая женщина с широким обручальным кольцом на безымянном пальце и молча увела несостоявшегося кавалера в жилой корпус.

 И вдруг разом стих негромкий гул низких мужских голосов, и все взгляды устремились в одну сторону. Владимир, поддавшись общему порыву, тоже посмотрел туда – и замер: память всколыхнула то, что он пытался так старательно спрятать, забыть, заглушить и водкой, и новыми знакомствами. К фонтану шли две девушки. Они были такие разные: одна – высокая, белокурая с распущенными по плечам длинными волосами, с белой, словно мрамор светившейся кожей. Вторая – среднего роста, изящная, со смуглым даже без загара лицом и густыми, абсолютно черными волосами, которые, впрочем, были коротко, под мальчика, подстрижены. А глаза – как будто это были две родные сестры – были у обеих небесно-голубого цвета. И если белокурой девушке приходилось все же пользоваться легким макияжем, чтобы подчеркнуть их красоту, то смуглянке этого делать было не нужно: контраст черного – голубого поражал.

 Но замер Владимир не от женской красоты. Он вспомнил школьницу в белом фартучке, которая, блестя большими карими глазами, озорно напевала:

 Красотки, красотки, красотки кабаре!

 Вы созданы лишь для развлеченья!

 Изящны, беспечны красотки кабаре,

 Для вас непонятны любви мученья!

 

 Ее стройные ножки взлетали вверх в ритм песенке, а красивые каштановые волосы, колыхаясь, отливали на солнце юностью и свежестью. Именно тогда, зачарованный этой красотой, озорством и изяществом, он первый раз подумал о женитьбе. И это в двадцать-то лет…

 – Во, столбят, – прервал его воспоминания Колов, и все его округлое большое тело завибрировало от негромкого, сдавленного смеха.

 Девушка с мальчишеской стрижкой, которая вовсе не была похожа на его бывшую жену, но пробудила воспоминания о ней, присела на качели, и двое мужчин начали ее раскачивать. Владимир издали рассматривал ее, ища что-то общее с женой, потому что это общее было, иначе его память не извлекла бы из подсознания такие яркие воспоминания. Но пока не мог понять – что?

 Парень в спортивном костюме, чтобы и на него обратили внимание, стал подтягиваться на перекладине.

 – Надо что-то делать… – зашептал на ухо Колов. Он был среднего роста, но ниже Владимира, поэтому ему пришлось приподняться на цыпочки.

 Владимир, пораженный воспоминаниями, натянуто улыбнулся. Колов же захохотал во весь голос.

 – Вон, видишь, в солнцезащитных очках? Так у нее есть подруга. Рыжая, правда, но бюст!

 Владимир на секунду взглянул на женщину в солнцезащитных очках, но взгляд его упорно, вопреки его вдруг ослабевшей воле, вернулся к смуглянке.

 – Я приехал в горы, чтобы столбить золотоносные участки! – продолжал Колов. Фраза прозвучала громко, и девушка на качелях посмотрела в их сторону. Мужчина, раскачивающий качели, попытался закрыть собой Владимира с Коловым, но она, чуть выгнув спину, продолжала смотреть в их сторону. Владимир отступил в сторону, огромным усилием воли отвел взгляд. Что с ним происходило, он понять не мог. Но чувствовал, что это ему не нужно, что это ему принесет новую боль. Боль сильнее физической, боль, которая разрушает и его, и весь его мир. И он отступил, не встал в очередь, чтобы познакомиться с красавицами, а под каким-то предлогом ушел в номер, где пролежал на кровати до обеда, пока не пришел сосед и не позвал в столовую.

 – Ты знаешь, они обе обалденные, но не моё. Да, кстати, Марина – девушка с мальчишеской стрижкой, – когда ты ушел, искала взглядом тебя. А может, мне это показалось, – рассказывал Колов по пути в столовую.

 В столовой царило общее оживление – было видно, что народ перезнакомился, появились общие темы для разговоров и не было того зажатого утреннего стеснения, которое, впрочем, не касалось поведения добродушного оптимиста Колова. Он так же галантно поприветствовал сидевших за столиком дам, но нет-нет да оглядывался на какой-то дальний столик. Мимо прошел партнер Колова по шахматам. Его под руку вела жена – женщина с широким обручальным кольцом. Партнер Колова, уловив момент, кивнул Галине Павловне. Та в ответ улыбнулась обворожительной улыбкой светской львицы. Ирена Сергеевна была вежливо строга, неразговорчива. Владимир тоже молчал, старался не смотреть по сторонам. И все же краем глаза он увидел их: Марину, ее белокурую подругу, с которой рядом шел высокий, сухощавый, уже лет под сорок, элегантный мужчина.

 Пообедав, Владимир вернулся в номер – не было настроения общаться, знакомиться. Но его одиночество нарушил Колов.

 – Ты, знаешь, я определился, – сказал доверительно он, вернувшись чуть позже из столовой.

 Владимиру вдруг захотелось переключиться на позитив, и он стал подыгрывать соседу:

 – Сейчас угадаю… Неужели эта девушка в солнцезащитных очках? И ты ее застолбил!

 – Да! И у нее есть подруга.

 – Рыжая, с большим бюстом! – поддержал разговор Владимир.

 – Точно! И она твоя!

 Владимир втянулся в легкую болтовню:

 – Она застолбила меня?!

 – Ну что ты! Столбят мужики, а девушки нас выбирают, – Колов захохотал. – А сегодня вечером мы все вместе идем в бар.

 – А можно без меня?

 – Это исключено. Ты же не хочешь испортить своему другу личную жизнь? – Колов с улыбкой посмотрел на Владимира.

 – Ну конечно, нет, – улыбнулся Владимир. – Но могу я хотя бы не столбить эту Рыжую?

 – Она тебе не нравится?

 – После развода мне никто не нравится.

 – Не ври, – Колов пристально посмотрел на Владимира. – Ну как хочешь, не столби, но в бар идем вместе.

 Пятиэтажный жилой корпус торцом упирался в единственную дорогу с двухсторонним движением, которая пересекала все ущелье снизу доверху. И если вдоль этой дороги идти в гору минут пятнадцать, то с правой стороны увидишь большую зеленую лужайку, окормленную по трем сторонам огромными тенистыми чинарами. В тени этих чинар, у края лужайки, стояла сбитая из крашеных досок, подсвеченная для убедительности барная стойка, а по лужайке, когда была в этом необходимость, в зависимости от количества посетителей, расставлялись пластмассовые столики и стулья.

 Колов шел под ручку со своей застолбленной в солнцезащитных очках, смело прокладывая новый для них маршрут в неизведанное. Владимир с Рыжей шли немного позади. Молчали. Владимир пристально посмотрел на девушку и спокойно сказал:

 – Я здесь просто за компанию. Еще от развода не отошел. А так бы… – он выразительно взглянул на большой бюст попутчицы.

 Рыжая спокойно ответила:

 – Будем друзьями.

 Дорога была недолгой, и каково же было удивление первооткрывателя Колова, когда на лужайке возле бара они увидели огромное количество расставленных столиков, а в бар очередь за напитками – и все в ней были из их дома отдыха. Колов занял очередь, а Владимир повел девушек за свободный столик. Вскоре на ущелье стремительно, как обычно в южных краях, упала ночь; по краям лужайки, словно очерчивая границы, зажглись разноцветные лампочки; заиграла музыка – начался праздник. Колов принес четыре коктейля, две бутылки минеральной воды. Через пластмассовые трубочки втягивали прохладный, приятный на вкус коктейль, улыбаясь, осматривались по сторонам. Когда алкоголь слегка ударил в голову, начались танцы. Быстрый танец танцевали все, кроме элегантного сопровождающего Марининой подруги. Колов со «своей» – как он сам называл ее, наконец-то снявшей солнцезащитные очки, – пассией. Владимир – с Рыжей. Деление на пары, конечно, было условным – все-таки быстрый танец общий, но когда вышли танцевать Марина с подругой, в их круг, пританцовывая, ринулись мужчины, отталкивая и отжимая в танце друг друга. Марина с подругой смеялись, но Владимир иногда ловил на себе немного разочарованный взгляд темно-синих глаз.

 Рыжая, танцуя, постепенно отдалилась от Владимира, оказавшись рядом со спортсменом, который утром перед девушками подтягивался на перекладине, и когда зазвучал следующий медленный танец, пошла танцевать с ним. Марина тоже была приглашена на танец, и Владимир, как ему показалось, поймал ее немного удивленный взгляд, когда она увидела его одиноко сидящим за столиком.

 А потом были еще коктейли, теперь уже за счет Владимира, и шумное переселение с лужайки – после того, как бармен объявил, что все закончилось и бар закрывается, – в дом отдыха. Шли большой дружной компанией, громко разговаривая и смеясь. И в какой-то момент, почти случайно, они оказались рядом, и Марина неожиданно для Владимира взяла его под руку. Все случилось естественно, как бы невзначай, и Владимир даже виду не подал и не посмотрел ни на Марину, ни даже в ее сторону, но чувствовал это легкое невинное прикосновение, от которого по всему телу побежали приятные мурашки. Вскоре шумная компания разбрелась-растворилась и они остались одни в этом подлунном мире, и Марина, глядя на черное звездное небо, тихо сказала:

 – Здесь, кажется, так близко до звезд.

 

 А ночью Владимиру приснился сон-воспоминание.

 Они встретились случайно через год на городском пляже. Жара стояла страшная, и народу было столько, что некуда ступить. Он с другом пробирался сквозь загорающую человеческую массу, стараясь не наступить на чью-то голову, откинутую руку или ногу. Они искали свободное, хоть крохотное пространство, где можно было бы положить на песок одежду и стоя позагорать. Сообразив, что лучше идти по кромке воды, они, разувшись, пошли по влажному песку. Вот здесь, у самой кромки воды, он ее и увидел.

 Она лежала на песке, подперев рукой голову, и задумчиво смотрела на реку. Волны от проплывавшего катера подкатывали к ней, но, лишь слегка коснувшись ее загорелого тела, отступали назад. Рядом с ней три студента из его же института играли в карты, но она, казалось, не видела никого вокруг.

 Владимир замер, любуясь длинными распущенными волосами, плавным изгибом ее тела. Она, несмотря на совсем еще юные годы, уже привыкла, что ею любуются, обливая ее тело страстными взглядами, поэтому даже не повела головой в сторону Владимира. Время замерло, и все многотысячное людское пространство сузилось до пятачка у реки. И звуки в это сузившееся, искривленное временное пространство – Владимиру показалось, что они расстались только вчера, а не год назад, – не проникали, и не существовало ничего в этом мире, кроме нее, его, знойного солнца и прохладной реки. Казалось, продолжалось это блаженство вечно, но даже вечность когда-нибудь заканчивается, и он сказал:

 – Привет!

 Она посмотрела на него:

 – Привет.

 – Узнала? – спросил он.

 – Почему мы расстались? – спросила она.

 – Мы не расставались… – сказал он.

 – Мы не виделись целый год, где ты был? – спросила она.

 – Я ждал, когда ты подрастешь, – сказал он.

 – Я заканчиваю школу… – сообщила она.

 – Я заканчиваю институт… – сообщил он.

 Она встала, отряхнула от песка темно-зеленый закрытый купальник, подняла с песка короткое легкое платье, надела резиновые шлепки, и они пошли вдоль кромки воды, взявшись за руки, чтобы уже никогда не расставаться…

 

 Утром, во время завтрака, Колов, уплетая кашу, все подгонял Владимира:

 – Темпо, темпо… Озеро, что надо… Подземное… Плавки не забудь… Ну я побежал столбить места. – Он залпом выпил стакан чая. – На вас занять, наши восточные красавицы?

 Галина Павловна расцвела от такого внимания:

 – Ну куда же мы с нашими фигурами?

 Владимир, несмотря на ностальгический сон о своем прошлом, все же прекрасно выспался, и потому бодро улыбнулся:

 – Ну что вы, Галина Павловна! Со вчерашнего дня вы помолодели и выглядите просто девушками!

 Лесть была налицо, но настроение женщин от этого не ухудшилось.

 Галина Павловна внимательно посмотрела на Владимира.

 – А на вас климат тоже подействовал благоприятно. Или это что-то другое?

 Владимир слегка смутился.

 – Да ладно обо мне… Вон какой рай земной вокруг. Живи и радуйся…

 Когда Владимир поднялся по ступенькам автобуса, Колов энергично и добродушно набросился на него:

 – Сколько я должен держать тебе место?! Нет уж, дудки. Я поменял твое место на доброе расположение Марины.

 Марина рассмеялась:

 – А если я не соглашусь на такой обмен?

 – Тогда я тебя отравлю, – захохотал Колов.

 – Хорошо, я согласна, но если это место мое, то я хочу его тоже обменять. – Она встала. – Садитесь, Володя.

 – Ну что вы! – Владимир покраснел.

 Его выручил Колов:

 – Ах, женщины! Травить и только травить, – он достал из сумки большое красное яблоко. – Съешь, коварная! Это не больно!

 – Да, Восток – дело тонкое, – раздался за спиной Владимира мужской голос. Владимир обернулся. Вчерашний кавалер Марининой подруги подсаживал Вику – так звали белокурую красавицу – в автобус.

 – Разрешите представиться: Витюша. Я москвич. И счастливо вам отдохнуть!

 – Как, ты не едешь с нами? – удивилась Вика.

 – Очень жаль расставаться, но… – ответил Витюша, и грустно вздохнул.

 Дорога шла по глубокому ущелью вдоль быстрой, но немноговодной речки, берега которой поросли буйной зеленью. Марина задумчиво смотрела в окно. Иногда по ее лицу пробегала тень улыбки, и в этот момент ее большие синие глаза, казалось, тоже улыбались. Владимир, словно Маринино отражение, тоже улыбался и смотрел через открытое окно в бездонное южное небо. Марина держала перед собой на ладони большое красное яблоко. И на миг Владимиру показалось, что вокруг них никого нет. Только они одни. Приятная истома пробежала по телу, сердце радостно забилось, но в следующее мгновение он вспомнил сон, невольно нахмурился, а потом, чтобы Марина ничего не заметила, чуть, словно от дорожной качки, повернулся в сторону, чтобы она не могла видеть его глаз, его выражения лица…

 Через час автобус остановился на ровной заасфальтированной площадке, с двумя скамейками на краю. Вокруг были скучные пологие горы из серого песчаника, без единого намека на какую-либо зеленую, а тем более пышную растительность. Типичная каменная пустыня. Их уже ждала экскурсовод с мегафоном в одной руке и раскрытым исписанным блокнотом в другой.

 – Здравствуйте! – поприветствовала она. – Вот перед вами знаменитый Бахарден. Вернее, под нами. Пойдемте, по дороге я расскажу об этом подземном озере…

 Металлическая лестница, освещенная тусклыми редкими лампочками, все глубже и глубже уводила вниз, и не чувствовалось ни дуновения ветерка, не слышалось ни звука. Ничего, кроме приглушенных шагов экскурсантов… Вдруг, в глубине, кто-то огромный и страшный вздохнул. Марина, державшаяся за руку Владимира, испуганно сжала его ладонь, но в следующий миг засмеялась, увидев внизу освещенное прожекторами плавно покачивающееся бирюзовое зеркало воды. Владимир невольно засмотрелся на Марину – так красива она была в этой сумеречной романтичной глубине, в которую их вела экскурсовод.

 – Вода Бахардена всегда одной температуры, температуры человеческого тела, – рассказывала в мегафон экскурсовод. – Поэтому в воде можно находиться долгое время. Вода Бахардена обладает и целебными свойствами…

 Раздевшись, Марина плавно опустилась в воду и неторопливо поплыла. Двигалась она в воде, ярко освещенной прожекторами, так же красиво, как и все, что она делала. Умело, точными движениями тонких, но сильных рук, в едином ритме с движениями стройных красивых ног. И вся ее фигура была гармонична и уместна в этом удивительном подземном озере и, казалось, что она здесь не впервые – так привычно и бесстрашно она уплывала все дальше и дальше.

 Владимир, сбросив одежду, бросился за ней и, отчаянно гребя руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, стал нагонять ее. Теплая, не ощутимая из-за одинаковой с телом температуры бирюзовая вода, скованная черным каменным сводом, глушившим все звуки, – стушевывала реальность. И Марина в свете прожектора, с бирюзовыми под цвет воды глазами, казалось, тоже была ирреальной. Владимир, сделав глубокий вдох, нырнул с открытыми глазами, как привык нырять в прозрачной реке своего детства, в которой, уходя вглубь, спугивал шустрых рыбешек, разглядывал цветные камешки на дне, а когда заканчивался кислород, выпускал пузырьки воздуха изо рта. Эти пузырьки, опережая его, поднимались вверх, увлекая за собой в ослепительно радостный мир, в котором он ощущал полноту жизни и самого себя в ней.

И сейчас, погружаясь все глубже и глубже в черную, беспросветную, не ощущаемую из-за одинокой с телом температуры воду, он вспомнил это, но в какой-то миг, еще не достигнув дна, повернул к поверхности, хотя и воздуха, и сил хватало, и не было страха за свою жизнь. Он не мог объяснить себе этого действия – ведь было же все хорошо, но неприятный осадок, когда он вынырнул, на какое-то время оставался. Оставался, пока он ни посмотрел на плывущую рядом Марину.

 Они подплыли к стене, вертикально уходящей в глубину, Владимир хотел было уже повернуть назад, но чуть левее увидел пологий выступ, возвышающийся над водой. Он кивнул в сторону выступа, Марина улыбнулась и сделала пару ловких движений, подплывая вслед за ним к удобной для отдыха каменной площадке. Владимир погрузился с головой в воду, подставляя девушке широкое плечо. Она оперлась на него рукой и легко, словно ветерок, коснувшись его мускулистой спины бедром, взлетела вверх на выступ. Владимир вынырнул и зябко повел плечами – вода, после мимолетного Марининого прикосновения, обдавшего его жаром, показалась холодной. Вслед за Мариной он попытался взобраться на выступ, но не удержался, сорвался и, поднимая фонтан брызг, плюхнулся в воду. Марина засмеялась, протянула руку. Он взял её ладонь, которая, несмотря на миниатюрность, оказалась крепкой, и выбросил свое гибкое тело из воды, упираясь второй рукой и ногами в скользкий камень. Места на выступе было мало для двоих, и, чтобы поместиться, Владимир был вынужден прижаться к Марине. От этого невольного прикосновения она чуть заметно вздрогнула, но не отстранилась, а повернув лицо к Владимиру, посмотрела открыто в его глаза. Ее губы были немного приоткрыты и слегка улыбались. Владимир испытывал приятную возбуждающую дрожь, пробегающую по всему телу, его глаза смотрели не отрываясь, словно завороженные, в ее глаза, а губы, непроизвольно приоткрывшись, потянулись к ее губам. И поцелуй оказался таким нежным, сладостным и нескончаемым, что весь мир перестал для них существовать. Только они – на этом крошечном пятачке суши, в этом странном подземном месте, где нет ни солнца, ни ветра, ни звезд, но где они ощущали себя, как в раю.

 А вечером, уже в доме отдыха, проводив Марину в ее номер, Владимир напился, да так, как давно не напивался.

 Он очнулся в своем номере. Кровать соседа была заправлена. В голове шумело. Попив воды из-под крана, он снова уснул и снился ему тяжелый муторный сон.

 Он сдирал ковер со стены в своей бывшей квартире:

 – Я пашу! Квартиру, мебель, ковры зарабатываю, а ты!..

 Лопнула петелька, державшая ковер на стене, жена хлопнула дверью. Он вскинулся… и увидел в комнате соседа.

 – Проснулся, – равнодушно сказал Колов. – На обед пойдешь, или принести чего?

 – Спасибо, не надо, – Владимир закрыл глаза – не хотелось ни говорить, ни видеть никого.

 Сосед ушел, а Владимира опять замутило: и зачем он пошел с Витюшей, ведь ясно же было, что напьется.

 В голове метались обрывки пьяного разговора.

 – Я из Москвы, работаю в министерстве специалистом, – говорил Витюша. – А еще у меня жена и двое детей. В отпуск я всегда уезжаю из дома, причем один. Чтобы отдохнуть не только от долбаной работы… У меня правило: пью подряд дня три-четыре, чтоб, значит, побыстрее переключиться на отпуск, чтоб человеком себя почувствовать.

 Витюша подливал теплую водку. Владимир, морщась, выпивал и рассказывал о себе.

 – Эх, какие твои годы, – говорил Витюша, разливая, – поездишь еще. А дома скандалить не надо. Все равно: прав или не прав, а баба на коне – закон у нас такой. Не то, что здесь! А Восток – дело тонкое! Ну давай, будь здоров!

 – …В том-то и дело, – Владимир занюхал водку хлебом, – изменила. Сука! А когда… а-а-а! – он махнул рукой, зацепив рукой бутылку с минеральной водой. – Врезать нужно было ей, как следует, а я интеллигент сраный. Руку не смог поднять. Женщина! Суки они все!..

 Владимир встал с кровати, взял полотенце и пошел принять душ. Настроив погорячей и открыв кран на максимум, он долго стоял под жесткой струей, словно хотел вместе с пьяным потом смыть вину, навалившуюся на него с похмелья. Стало немного легче. Но видеть никого не хотелось, тем более с кем-то разговаривать, смотреть собеседнику в глаза – это было выше его человеческих сил, и одевшись, он выскользнул из дома отдыха.

 Главная улица курортного городка плавно поднималась в гору. Владимир шел по тротуару, с одной стороны которого росли тенистые чинары, а с другой – был сухой арык: снег давно растаял, а дождя все не было. Он прошел мимо бара, где два дня назад они пили коктейли и танцевали, прошел мимо одноэтажного побеленного известью домика с надписью «Почта» и уткнулся в глухой каменный забор. Удивленно оглянувшись, он увидел солдата с автоматом на плече.

 – Извините, а что дальше? Как можно обойти этот забор?

 Солдат, загоревший до черноты, вдруг белозубо улыбнулся:

 – Дальше граница.

 – Как? – еще больше удивился Владимир.

 – Очень просто – Иран.

 Владимир, оглядываясь с недоверием то на забор, то на пограничника, пошел назад. Он перешел на другую сторону улицы и увидел еще одно небольшое здание с вывеской «Книжный магазин». Он вошел в него. Внутри было прохладно и пахло типографской краской. Владимир стал рассматривать выставленные на полках книги. Это немного отвлекло от мрачного настроения. Он отобрал с десяток книг. Классиков он посылкой отправил домой, а книгу о местных ядовитых змеях оставил себе.

 Все это он делал отстраненно, как человек, у которого в жизни все нормально, у которого не болит душа. Про Марину он старался не думать, гнал все мысли о ней, память о прикосновениях к ней, вчерашних сладостных поцелуях в пещере подземного озера. Гнал, потому что думал, что не достоин даже ее тонкого мизинчика. Гнал, потому что было мучительно больно – душа разрывалась на части.

 В продуктовом магазине Владимир купил бутылку минеральной воды и, выйдя на улицу, огляделся. На краю тротуара, опустив скрещенные ноги на дорогу, сидел туркмен. Был он небрит, одет просто и неряшливо, но от его худощавой фигуры исходил покой.

 – Можно?

 Туркмен не отреагировал, Владимир сел рядом.

 – Будешь? – предложил он.

 Туркмен зубами открыл пробку и влил прямо в горло треть бутылки. Владимир тоже сделал несколько глотков.

 – Ты кто?

 – Дервиш, – добродушно ответил туркмен, спокойно глядя на пустынную улицу, как будто рядом никого не было.

 Владимир сделал еще пару глотков, протянул бутылку туркмену.

 – Будешь?

 Тот отрицательно покачал головой. Они некоторое время сидели молча. Потом Владимир спросил:

 – А что ты здесь делаешь?

 – Тебя жду, – улыбнулся туркмен.

 – И ты дервиш? – спросил Владимир.

 Туркмен посмотрел на Владимира, умиротворенным голосом произнес:

 – Пусть хитрецы, сговорясь заодно,

 Осуждают вино, дескать, вредно оно.

 Если душу отмыть свою хочешь и тело –

 Чаще слушай стихи, попивая вино.

 – И ты ждешь меня? Зачем?

 – Хочу тебе кое-что продать.

 – И что же это?

 – Ваза.

 – Зачем мне она?

 – Она волшебная, – улыбнулся хитрой улыбкой туркмен.

 – Волшебная?

 – Да. Если подаришь ее кому-нибудь, то тебя этот человек уже никогда не забудет.

 Владимир недоверчиво улыбнулся.

 – Ты всегда здесь?

 – Нет, но когда я тебе понадоблюсь – найдешь меня здесь. – Туркмен замолчал, потом хитро улыбнулся:

 – Опасайся плениться красавицей, друг!

 Красота и любовь – два источника мук.

 Ибо это прекрасное царство не вечно:

 Поражает сердца и – уходит из рук.

 Владимир снова отпил из бутылки – на него завораживающе подействовали слова, проникнутые восточной мудростью, и он погрузился в созерцательный покой. Туркмен больше не произнес ни слова, равнодушно и спокойно глядел прямо перед собой на уходящую плавно вниз пустынную улицу, окаймленную сухим арыком и тенистыми чинарами.

 

 До вечера Владимир провалялся в постели, читая книгу про змей:

 «На сухих склонах и в долинах рек можно встретить гюрзу – смертельно опасную змею. Несмотря на то, что существует антидот против змеиного яда, часто просто не успевают ввести его пострадавшему, и каждый пятый укушенный умирает. Зимой змеи спят в норках мелких животных, под камнями, а в феврале-марте просыпаются и начинают активную охоту. Их жертвами становятся грызуны, ящерицы, новорожденные зайчата, птицы, их птенцы. Взрослые особи могут охотиться на крупных кроликов, на небольших черепах. Гюрза поджидает свою добычу на земле или на дереве, совершает молниеносный бросок, вонзает вертикально выставленные ядовитые зубы в жертву, обхватывает и больше не отпускает свою добычу. Яд действует быстро, и гюрза целиком заглатывает свою жертву.

 В конце зимы, начале весны змея откладывает яйца, покрытые тонкой скорлупой. Через месяц из яиц появляются детеныши длинной 23-25 сантиметров, весом 10-15 грамм. Количество новорожденных змей составляет обычно от 15 до 20 особей. У новорожденных уже имеются ядовитые зубы и определенное количество смертоносного яда, что позволяет им охотиться с первых дней своей жизни на мелких грызунов, червей и насекомых»…

 После ужина, на который Владимир не пошел, в комнате появился Колов. Он взглянул на читающего Владимира, промолчал, начал бриться. Владимир с легким удивлением посмотрел на соседа. Тот, уловив взгляд, заговорил:

 – Утром мужчина бреется для начальства, а вечером – для женщины. – Он водил электробритвой по почти невидимой щетине, проверял пальцами – гладко ли выбрито, опять вдавливал круглые по форме, безопасные металлические лезвия в кожу, потом вновь проводил пальцами по выбритому месту и, наконец бросив бритву в ящик тумбочки, налил в ладонь одеколон и, размазав его по лицу, начал втирать в щеки, подбородок, шею.

 Владимир, не евший и не куривший со вчерашнего дня, остро почувствовал резкий запах Шипра, но опять промолчал.

 – Танцы – святое дело, – жизнерадостно засмеявшись, сказал сосед. – Ну я погнал.

 Владимир кивнул ему и вновь углубился в захватывающий змеиный мир книги:

 «При встрече с человеком змея яростно защищается – совершает броски в сторону человека на длину своего тела, выставив вперед ядовитые зубы, издает страшное шипение. С ней иногда не справляются даже опытные ловцы змей. Тело гюрзы необычайно мускулисто – резким и сильным движением туловища гюрза пытается высвободить голову, и чтобы удержать ее, ловец вынужден удерживать тело змеи двумя руками. Челюсти гюрзы очень подвижны, она выворачивает голову, пытаясь всадить ядовитые зубы в руку, которая держит ее за шею. В одном укусе гюрзы содержится мощная доза яда – до 50 миллиграмм»...

 Колов вернулся с танцев не поздно, часов в девять.

 – Завтра в поход идем! По тропе Македонского, – Колов уже привык, что Владимир молчит, и, не торопясь, говорил дальше: – И Витюша с Викой, и Марина… Кстати, она спрашивала про тебя. Мы с ней оттанцевали целых три танца, пока моя не подошла.

 В левом боку у Владимира кольнуло, он отложил книгу.

 Колов, раздевшись, взял пачку сигарет и зажигалку.

 – Может, курнем?

 Владимир поднялся с постели, вышел вслед за соседом на лоджию.

 На долину уже опустилась черная южная ночь. Но жизнь в ночи продолжалась: благоухали растения, стрекотали насекомые. Владимир, облокотясь на перила, смотрел вниз. Курить не хотелось, но спустившаяся после дневной жары на землю благодать умиротворяла душу и тело, и во Владимире опять просыпалась молодая тяга и интерес ко всему окружающему его миру.

 По улочке, в свете тусклых фонарей, шли три знакомые фигуры: Витюша, Вика и Марина.

 – Вечерний моцион, – засмеялся громко Колов. – Эй, внизу! Как там погода?

 Владимир отшатнулся вглубь лоджии.

 – Да ладно, Володя!.. Выбрал бы я Марину, да у нас гороскоп не совпадает.

 

 Во время похода по тропе Македонского Владимир, находясь под впечатлением прочитанной книги, легко установил контакт с проводником Али. Говорили о горах, о змеях – Али, оказалось, в молодости ловил змей для серпентария.

 – И что, повезло, ни разу не кусали? – оглядывая высокую, крепкую, загоревшую до черноты, несмотря лишь на начало апреля, фигуру проводника, спрашивал Владимир.

 – Как не кусали? – с восточным достоинством степенно отвечал Али. – Кусали. Несколько раз. В основном гюрза. Но была и эфа, и кобра. Кобра это самая ядовитая, но и самая благородная змея – поднимается, распахивает капюшон, раскачивается – предупреждает о нападении. Эфа, скручивается, трется чешуйками – тоже предупреждает, а вот гюрза – в прыжке, выворачивает пасть наизнанку и бьет ядовитыми клыками. Вот от нее получил, – проводник показал на шрам на кисти руки между большим и указательным пальцами.

 – Такой шрам?! – воскликнул Владимир.

 – Нет, – улыбнулся Али. – Это шрам от ножа. С собой не оказалось антидота – пришлось ножом вскрывать место укуса и выдавливать яд вместе с кровью. А так бы не добрался до лагеря, где была вакцина. Хотя ходьбы было всего минут пятнадцать…

 Владимир легко взбирался за Али по тропе, перескакивал с камня на камень, изредка оглядывался на Марину в компании Вики и Витюши. А Колова с его спутницей в красивых солнцезащитных очках можно было принять за семейную пару.

 Али продолжал свой рассказ:

 – Я – курд. Родина курдов – горы. Я вырос в горах. Всю жизнь промышлял в горах: отлавливал для зоопарков и магазинов варанов, черепах, змей для серпентариев. Змеи кусали – я говорил уже об этом, но, слава Аллаху, сыворотка всегда оказывалась под рукой или рядом в лагере, как в том случае, проводник кивнул на кисть руки, и вот этот сезон – мой последний – ухожу на пенсию…

 За разговором Али не забывал про свои обязанности: внимательно наблюдал, чтобы никто не отстал, делал небольшие остановки для отдыха.

 Во время одной из таких остановок Марина с Викой и Витюшей оказались совсем рядом. Владимир от близости Марины разволновался и, скрывая смущение, начал переворачивать плоские камни, лежащие рядом с тропой. Витюша усмехнулся:

 – Восток – дело тонкое…

 Под одним из камней Владимир обнаружил то, что хотел найти: розового длинного червяка с двумя черными точками-глазами.

 – Гюрза! – он подцепил змееныша сухим сучком.

 – Дешевый авторитет зарабатываешь? – Витюша протянул руку. – Дай-ка сюда эту гусеницу.

 Али остановил его:

 – Это змея, осторожно, – проводник сунул руку в нагрудный карман рубашки, проверяя – на месте ли антидот.

 Колов протянул пустую бутылку с широким горлышком:

 – Сажай ее сюда! Будет нашим сторожем, – он завязал бинтом горлышко, поставил бутылку в сумку, застегнул ее на молнию.

 Проводник, не выражая эмоций, следил за происходящим, потом развернулся и пошел дальше по тропе: «Мужчины – не дети и не женщины – сами разберутся, что делать со змеей».

 На перевале Владимир подошел к Марине. Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась долина, покрытая изумрудной от яркого солнца травой. По ней, словно линии на ладони, были наезжены дороги и белыми облаками еле заметно двигались отары овец. Лишь на самом горизонте угадывались сквозь дымку высокие горы.

 Марина обернулась к Владимиру:

 – Что с тобой?

 Он ждал этого вопроса, но ответил не сразу:

 – Это как нарыв… Понимаешь? В душе… Он должен прорваться.

 Марина внимательно посмотрела на него, легонько подтолкнула: давай, мол, спускаться. И они пошли рядом, иногда соприкасаясь кистями рук, поддерживая друг друга, и даже, когда разжимали руки, были все равно рядом, их ауры соприкасались. И Владимиру от этого стало почему-то так легко и радостно, что, казалось, они взмахнут руками и полетят над этой прекрасной долиной, над этой прекрасной землей. И души их, наверное, действительно парили над землей, потому что Владимир даже не заметил, как он шел вниз по тропе и как оказался вместе с Мариной у подножия горы, где в траве нашел маленькую черепашку с мягко кожаным еще панцирем.

 – Вот, – он преподнес её на ладони Марине. – Тебе. На память.

 Так он пытался выразить свою признательность за невысказанное сочувствие и доверие. И она поняла:

 – Какое чудо! – бережно приняла подарок. – Она же вырастет.

 А вечером они танцевали: в медленных танцах нежно прижимались к друг другу, а в быстрых – не сводили друг с друга влюбленных взглядов. А потом они ушли из дома отдыха и бродили по аллеям, целовались долго и страстно, но в какой-то момент Марина вдруг вырвалась из объятий и со слезами побежала прочь. Владимир на миг растерялся, но бросился следом. Догнал уже у дверей в номер:

 – Ты что? Что случилось, Марина?

 – Ничего, – она улыбнулась сквозь слезы, – просто мне было очень хорошо… С тобой. Пока…

 Владимир долго не мог уснуть: мерил комнату шагами. Несколько раз выходил на лоджию покурить, смотрел на звездное небо – хотелось что-то понять, в себе разобраться.

 А утром проснулся от крика Колова:

 – Гюрза пропала! Володя, это ты ночью опрокинул бутылку?

 Они принялись искать змею на полу в углах, под кроватями, под тумбочками, под стульями, на лоджии, в прихожей. Змеи не было.

 – Вот начудили. Интересно, а в медпункте антидот есть? – вдруг спросил Колов.

 – Должен быть, – ответил Владимир. – А может она уползла?

 – Куда? Дверь же плотно закрывается, и на лоджии вон какой бруствер. Если только кому-то из нас под матрац, – и они начали переворачивать подушки, матрасы, вытрясать одеяла из пододеяльников.

 В номер вошел Витюша.

 – Мужики, кончай возиться. На завтрак венгерский вермут ждет нас! Сегодня угощаю я.

 Владимир заколебался – пить с утра не хотелось, но Марина с Викой уехали на целый день в Ашхабад, и, поддавшись на уговоры, согласился. Уходя, они с Коловым прикрепили на двери бумажку с надписью: «Не входить – убьет!».

 В номере у Витюши были уже гости: спортсмен Григорий, друживший с Рыжей, партнер Колова по шахматам Сергей Иванович, который украдкой приударял за Галиной Павловной – соседкой по столу.

 Сергей Иванович извлекал из целлофанового пакета консервы лосося, шпротов, зернистой икры, Григорий вскрывал банки, Витюша расставил на столе стаканы, а из холодильника достал две литровых бутылки венгерского вермута.

 Разлили вермут по стаканам. Владимир отпил глоток, закусил бутербродом с зернистой икрой. По желудку растекалось приятное тепло, а голова слегка закружилась.

 – Жизнь хороша, а хорошо жить еще лучше! – повторил Колов любимую фразу.

 Владимир улыбнулся и взял бутерброд со шпротами. Спортсмен Григорий от второго стакана отказался, а, сбегав в свою комнату, принес магнитофон. После третьего стакана все немного захмелели, Витюша достал из холодильника еще две литровые бутылки вермута, поставил на стол, выпили, закусили, вышли на лоджию и во всю глотку стали подпевать магнитофону:

 Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,

 Ты не ве… не вейся на ветру!

 Ах карман, карман ты мой дырявый,

 Ты не нра… не нравишься вору!

 Наоравшись, вернулись за стол, Витюша разлил по стаканам:

 – Ну, за Восток! А как известно: Восток дело тонкое!

 Выпили. Спортсмен Григорий поднялся из-за стола.

 – Мне пора. Магнитофон оставляю – вернете завтра.

 Когда он выходил из номера, в комнату прошла жена Сергея Ивановича, которая очевидно поджидала его в коридоре у двери. Сергей Иванович бросил на нее испуганный взгляд и с сожалением в голосе произнес:

 – Похоже, и мне пора.

 Владимир вспомнил, что планировал сегодня позвонить домой родителям, чтобы сообщить об отправленный посылке, а заодно узнать, как дела у сестры – она была на последнем месяце беременности, – и тоже встал из-за стола.

 – Никто не хочет прогуляться до почты, а потом откушать шашлычка под чинарами?

 Колов и Витюша согласились составить компанию: им тоже нужно было позвонить домой, и тоже хотелось шашлычка под чинарами…

 – Как назвали? – кричал в телефонную трубку Владимир. – Алешка? В честь дяди Лёни? Маминого брата!.. Поздравляю! Хорошее имя! – Владимир повесил тяжелую черную телефонную трубку, вышел из кабинки. – Есть повод продолжить – племяш родился, – сказал он Колову и Витюше, ожидавшим своего соединения на деревянной скамейке в центре небольшого зала почты. – Я быстро – в магазин – за шампанским!

 На зеленой лужайке под старыми развесистыми тенистыми чинарами были расставлены столики. Рядом степенно колдовал над мангалом молодой туркмен в белом халате. Смяв купюры, он небрежно сунул их в карман брюк, приподняв полу халата. Подал три стакана, бутылку водки, минеральную воду и, конечно, шашлыки.

 – Кушайте, на здоровье!

 – О Восток! О дело тонкое! – воскликнул Владимир. Он сегодня был в настроении.

 – А вы обратили внимание, что все продавцы здесь – мужчины? – сказал Витюша, открывая шампанское.

 – За Алешку! – предложил тост Владимир.

 – За нового мужчину! – поддержал Витюша. – А в честь кого назвали?

 – В честь маминого брата – он погиб в сорок первом под Москвой.

 – Ну, тем более, за Алешку! – глухо звякнули граненые стаканы. Выпили игристого, освежающего шампанского.

Глядя на почему-то погрустневшего после переговоров с домом Колова, Владимир сказал:

 – Не грусти, Иван! Посмотри на эти горы, на эти чинары, на это небо. Жизнь-то хороша!

 Колов через силу улыбнулся:

 – А хорошо жить еще лучше. Поздравляю!

 Выпив две бутылки шампанского и съев шашлыки, стали совещаться: идти или нет на обед в дом отдыха или пообедать здесь, под чинарами. Решили «пообедать» под чинарами. Для этого заказали еще по шашлыку, Витюша раскупорил бутылку водки, разлил понемногу в стаканы.

 – А кто у тебя там, жена? Что загрустил-то? – спросил он Колова.

 – Почему жена? Девушка.

 – Ну, ради девушки грустить не нужно. Их вон сколько кругом. Если верная – дождется, а если нет – то она тебе и не нужна. Ну, за Восток!

 – Мы уже сегодня пили «За Восток!» – засмеялся Владимир.

 – Ну не за девушек же? – улыбнулся Витюша. – Хотя, ты можешь и выпить за Марину – она, кажется, этого достойна.

 – Это почему же? – слегка напрягся Владимир.

 – Красивая, но верная… Серьезная – университет с красным дипломом закончила.

 – С чего это ты взял, что верная?

 – Да по глазам вижу.

 – Это как?

 – Вот доживешь до моих сорока лет – тоже будешь видеть, – улыбнулся Витюша. – Ну, за Восток!

 – За Восток! – улыбнулся Владимир, но мысли его были о Марине.

 Колов чокнулся молча и выпил залпом.

 «Не напился бы», – глядя на него, подумал Владимир.

 Через день на автобусе дома отдыха все желающие поехали в Ашхабад. Официальный маршрут был до Ашхабадского базара и через четыре часа назад – до дома отдыха, но это время можно было потратить не только на совершение покупок, но и на самостоятельные экскурсии по городу. Главное, вовремя успеть к отъезду автобуса.

 Владимир с Мариной накануне почти весь день и вечер провели вместе: сначала днем до обеда загорали у круглого бассейна; после обеда вместе ходили в книжный магазин; после ужина – танцевали и долго в одиночестве гуляли по ночной долине, конечно же, с поцелуями, прикосновениями, тихими разговорами. Но в какой-то момент, когда казалось, что они уже никогда не расстанутся, Марина, как и раньше в такой же ситуации, опять попросилась домой, но уже не убегала, а просто сказала:

 – Проводи, пожалуйста.

 А он опять заглядывал ей в глаза с немым вопросом: «Что с тобой? Не обидел ли я тебя ненароком?».

 А утром после завтрака они встретились у автобуса, как и договаривались раньше, и Владимир опять не мог отвести глаз от Марины. Тем более, сегодня она была одета необычно: не в синие облегающие джинсы и фиолетовую рубашку в мелкую красную клетку, а в короткую, до колен, белую, подчеркивающую тонкую талию и округлые стройные бедра юбку; полупрозрачную с нарядными кружевами блузку; белые босоножки на высоком каблуке – отчего ее и без того стройная фигурка казалась парящей над землей, а ярко-белый цвет одежды подчеркивал красоту загорелой смуглой кожи. И прическа была уложена волосок к волоску, и яркий свежий маникюр-педикюр на руках и ногах, и глаза, как цвет неба…

Владимир тоже утром вымыл голову, тщательно побрился, освежившись одеколоном с легким запахом лимона, надел темно-синие брюки со стрелками, свежую белую рубашку с коротким рукавом, вместо кроссовок – темно-синие, под цвет брюк, туфли. Так, особо не сговариваясь, они оделись в одном торжественном стиле, и со стороны было сразу понятно, что они пара. Красивая пара. Владимир, несмотря на широкие плечи, был строен, с тонкой талией. А серые глаза под синим туркменским небом и рядом с Мариной приобретали синий оттенок. На них бросали украдкой многозначительные взгляды, но вопросов никаких не задавали – было и так все ясно. Только Вика, когда они уже приехали в Ашхабад, тихо спросила у Марины:

 – Назад поедете на автобусе?

 Марина на секунду вспыхнула румянцем:

 – Ничего не знаю, Викуся.

 Владимир, выходя из автобуса, подал руку Марине и, когда она сошла по ступенькам, взяв ее бережно за ладонь, уже не отпускал:

 – Боюсь потерять тебя, – с улыбкой сказал он, и она отозвалась на эту приятную шутку, на мгновение воздушно прильнув к нему всем телом и обдав обворожительным запахом духов. Они пошли сквозь шумный восточный базар, где продавалось все: и одежда, и продукты, и овощи с фруктами, и ковры, и цветы… – Владимир выбрал букет из красных роз и подарил Марине.

 – Ну зачем ты? Они же завянут? – но было видно, что букет Марине понравился.

 Пройдя базар, они вышли к большой дороге, вдоль которой стояли многочисленные автомобили посетителей базара. Здесь же Владимир увидел такси с зеленым огоньком, замахал рукой. Таксист галантно сдал назад, Владимир распахнул заднюю дверь:

 – Салам, в центр поедем?

 – Салам, поедем. А куда в центр? – уточнил водитель.

 – Ну туда, где есть фонтаны, цветы, театр… – начал перечислять Владимир, совершенно не зная города.

 – А понял, – сказал таксист. – Театральная площадь.

 Машина плавно тронулась, не спеша набирая скорость, впрочем, небольшую – километров шестьдесят в час. Марина молча смотрела в окно на проплывающие мимо небольшие, утопающие в зелени строения, чувствуя, что Владимир тоже смотрит в ту же сторону.

 Водитель посматривал в зеркало заднего вида на нарядных пассажиров, на яркий большой букет цветов.

 – На свадьбу едете? – не переборов своего любопытства, вкрадчиво спросил он.

 Марина взглянула на Владимира, улыбнулась.

 – Возможно, – чтобы не разочаровывать доброжелательного водителя, ответил Владимир.

 – Я на прошлой неделе работал на туркменской свадьбе, так знаете, какое было на невесте платье?

 Владимир взглянул на Марину, улыбнулся:

 – Нет.

 – Национальное, в рост до пола, украшенное чистым золотом. Стоит, как новая машина.

 – Не может быть? – подзадорил таксиста Владимир.

 – Я и сам не поверил, но потом присмотрелся – чистое золото! Уж не знаю там, килограмм или больше?!

 Владимир обнял Марину за плечи, та долгим взглядом посмотрела ему в глаза. Водитель деликатно замолчал. Молчание было не тягостным и недолгим – вскоре машина выехала на широкую, утопающую в цветах улицу, и водитель притормозил у обочины.

 – Вам здесь? Или может быть куда-нибудь подъехать?

 Владимир, прочитав надпись на длинном, чуть не в полквартала, семиэтажном сером здании: «Гостиница «Ашхабад»», сказал:

 – Да, спасибо, здесь. – И протянул водителю деньги.

 Когда они с Мариной вышли из такси, Владимир сказал:

 – У меня прямо сейчас созрел план: мы снимем номер в этой гостинице, поставим цветы в воду, чтобы не завяли, немного отдохнем, а потом пойдем гулять – и будем гулять по городу, пока не устанем.

 Марина доверчиво смотрела на Владимира.

 – Ты согласна? – улыбнулся Владимир.

 – Да, – кивнув головой, чуть слышно ответила Марина.

 Они взялись за руки и пошли мимо фонтанов, выбрасывающих освежающие струи воды, которые с брызгами падали вниз, поднимая водяные облака; мимо длинных широких клумб с ароматными цветами; под палящим южным солнцем, которое, впрочем, в таком оазисе казалось ласковым и желанным.

 Войдя в пустынный прохладный холл – работал кондиционер, Владимир усадил Марину на кожаном диванчике и направился к стойке администратора. На видном месте стояла табличка с надписью: «Свободных мест нет».

 – Здравствуйте! – обескураженно произнес он. – Я… Мы… – думая, что же поубедительнее сказать, произнес он. – Мы, ну в общем, подали заявление на регистрацию брака, – соврал Владимир. – И хотели бы остановиться на сутки у вас.

 Женщина-администратор молча поставила табличку перед Владимиром.

 – Я… Мы… приезжие. Вот посмотрите мой паспорт. – Он достал из заднего кармана паспорт, под стойкой, чтобы никто не видел, вложил в него крупную купюру, протянул паспорт администратору.

 Женщина нехотя взяла паспорт, открыла его:

 – Мест нет… но есть один полулюкс. Вернее, освободится через полчаса, – администратор выжидающе замолчала.

 – Спасибо, оформляйте, мы подождем, – выдохнул Владимир.

 – Он дорого-о-ой, – потянула администратор.

 – Ничего, оформляйте на сутки.

 Полулюкс, в сравнении со скромными номерами дома отдыха, был роскошным: небольшая прихожая с раздвижными шкафами для одежды, обуви и чемоданов с левой стороны, со входом в просторную ванную с туалетом – с правой; в ванной два комплекта белых махровых полотенец, большое зеркало, чистая блестящая ванна, сантехника; из прихожей вход в большую, чуть вытянутую комнату с диваном, столом, стульями, окном во всю стену; из этой комнаты вход в огромную квадратную спальню с широкой двуспальной кроватью, на которой, при желании, можно поместиться и вчетвером, с двумя тумбочками, ночными бра, двумя креслами и журнальным столиком у окна; тяжелые плотные шторы на окнах придавали номеру уют и защищенность, по крайней мере, от солнца; работающий чуть слышно кондиционер дополнял комфорт.

 Владимир, пропуская Марину вперед, с интересом осматривал помещение; увидев на журнальном столике стеклянную вазу, взял ее, наполнил в ванной водой и, опустив в нее розы, поставил назад на журнальный столик.

 – Пускай пока здесь постоят. А когда пойдем гулять, опустим розы в ванну с водой, – сказал Владимир. – Марина, ну как тебе, нравится?

 – Очень, – улыбнулась девушка.

 Владимир тоже улыбнулся:

 – Пусть будет эта – твоей комнатой, – Владимир кивнул на спальню. – А я буду жить по соседству, на диванчике.

 Марина засмеялась – ей такой расклад понравился.

 – Ну располагайся, милая, а я пошел к себе.

 Казалось, все складывалось прекрасно, но перед глазами вдруг отчетливо всколыхнулось воспоминание пятилетней давности, когда он с молодой женой, чтобы никто не мешал им наслаждаться друг другом, на трое суток снял номер в местной гостинице, которая была всего в одном квартале от квартиры, где жила жена с родителями. И у них тогда еще не было своего отдельного жилья. И ведь какое совпадение: номер был тоже полулюксовый, с таким же точно расположением… И Владимир настойчиво гнал, загонял в дальние уголки своего мозга картину: они, нагие, лежат – счастливые до изнеможения – на огромной кровати, молодая жена с распущенными, разбросанными по подушке длинными волосами трогает ладонью влажную от пота простыню: «Выжимать можно!» – и весело смеется…

 

 – Ашхабад – столица и самый крупный город Туркменистана, – рассказывал экскурсовод. – Это главный административный, промышленный, научный и культурный центр республики. Название города произошло от персидских слов – любовь и населенное место. В переводе на современный – Город любви.

 Владимир улыбнулся, глядя на Марину:

 – Я согласен, а ты?

 – Да, – кивнула она и крепче сжала его ладонь. Владимир бережно высвободил руку, обнял Марину за талию.

 … – 6 октября 1948 года в Ашхабаде произошло сильное землетрясение, превратившее город в руины и унесшее жизни более 100 тысяч человек. После землетрясения город фактически был построен заново. Все прекрасные здания, которые вы вокруг себя видите, были построены за короткий промежуток времени – строила практически вся страна…

 Ашхабад находится всего в 25 километрах от границы с Ираном, от которого его отделяют горы Копетдаг, с севера к городу подступает пустыня Каракумы…

 С прогулки по городу они вернулись уставшие, но переполненные новыми впечатлениями. Солнце уже клонилось к западу, а значит, что совсем уже скоро на Ашхабад, словно занавес на сцену, упадет южная черная ночь. Они решили немного отдохнуть в номере, принять душ, а потом поужинать в ресторане, который располагался на первом этаже гостиницы. Владимир, оставив ненадолго Марину в номере, спустился в ресторан и заказал на вечер столик. И правильно сделал, что позаботился об этом заранее, потому что, когда через час они вошли в ресторан, свободных мест уже не было.

 Администратор – мужчина в рубашке с национальным орнаментом – провел их к сервированному столику с шампанским в ведерке со льдом, фужерами, чистыми блюдами, ножами, вилками, ну и конечно же фруктами.

 – Поизучайте пока меню, а я пришлю вам самого лучшего официанта, – улыбнулся своей восточной улыбкой администратор.

 – Рахмат! – поблагодарил его Владимир.

Он галантно усадил Марину на стул с высокой спинкой, сел напротив:

 – Ну, что у нас сегодня на ужин? – подав один экземпляр меню Марине, раскрыл второй. – Опять шашлык из баранины, плов… А вы чего желаете, мадмуазель? – улыбнулся Владимир.

 Марина тоже улыбнулась:

 – Я, пожалуй, салатик и сок.

 – А как же чай? Это же Туркмения!

 – Зеленый с чабрецом, зверобоем и еще с чем-нибудь интересным – для пробы.

 Официант – молодой быстрый туркмен – с ручкой и блокнотиком в руках был уже у столика.

 – Значит, так, – подражая местным мужчинам, важно начал Владимир, – зеленый чай – чайник побольше – с чабрецом, зверобоем и еще с чем-нибудь интересным – для пробы.

 Официант замер, перестав записывать, вопросительно посмотрел на Владимира.

 – Ну, что-нибудь, с чем местные пьют.

 Официант записал.

 – Салатик, ну? – Владимир посмотрел на Марину.

 – …С зеленью.

 – …С помидорами, огурцами, петрушкой – тарелку побольше, – добавил Владимир. – И вот такую тарелку, – Владимир показал полукруг руками, – с жареной бараниной, на ребрышках, соус, девушке – натуральный сок и пару бутылок минеральной воды.

 На эстраде, которая располагалась в дальнем конце от парадного входа в зал, заиграл оркестр.

 Было так хорошо, что Владимира не покидало ощущение нереальности происходившего с ним: рядом самая красивая, наверное, девушка в мире, которой он – так ему казалось – тоже нравится; торжественный вкусный ужин в роскошном ресторане с веселой музыкой; а за открытыми, вернее, демонтированными на лето окнами, черная южная ночь, пахнущая восточными пряностями, розами, которые были уже обильно политы поливальными машинами. И хотелось всегда жить в этом нереальном райском мире, где – так ему казалось – все счастливы, как счастлив он, как счастлива Марина – ее темно- синие глаза светились от счастья, а смех звенел нежно, как звук горного ручья. И они пили терпкий от восточных трав чай, чуть-чуть ели и много танцевали. А когда подошел официант, чтобы откупорить бутылку шампанского, Марина сказал:

 – Мне этого не надо.

 – И я уже совсем пьян… от тебя, – подхватил Владимир. – А шампанское мы возьмем с собой в номер.

 В номере это нереальное счастье продолжалось. Они целовались. Губы Марины были такими сладкими, что даже когда они снимали друг с друга одежду, не хотелось прерывать поцелуй, а потом наступила высшая точка наслаждения, и Владимир исступленно произнес:

 – Да!.. Аня!.. Да!.. Аня!..

 Гибкое желанное девичье тело под ним, начавшееся было биться в едином ритме, вдруг неуловимо сбилось, внутренне ускользнуло, стало неожиданно теряться для него, уходить в другое, прозаическое, пространство…

 Когда Владимир расслабленно откинулся, наслаждаясь навалившейся на все его счастливое естество легкой тяжестью, он вдруг почувствовал какую-то неведомую холодную пустоту рядом с собой. Он протянул руку, чтобы благодарственно коснуться той, которая была так желанна, но вдруг понял, что Марина лежит на боку, поджав ноги к груди, – к нему спиной.

 – Что, такое?! – Он повернулся набок, прижался к ней: – Что, Марина, что?

 Марина не сильно, но ощутимо оттолкнула его локтем, села, свесив ноги с кровати, закрыла ладонями лицо.

 – Тебе было хорошо с женой, в постели?

 – Да, – не уверенный, что нужно отвечать на такой вопрос, ответил Владимир.

 – А как зовут твою жену?

 – Анна… Бывшую.

 – Бывшую?! Да ты до сих пор ее любишь! Скажи, только честно, – до сих пор ее любишь?

 – Да, – чуть слышно произнес Владимир.

 – А я-то тогда здесь причем? – горько заплакала Марина. – Уходи! Уходи, немедленно!

 Владимир встал с кровати, собрал свою одежду, пошел к выходу из комнаты.

 Марина перестала всхлипывать, но все также горестно, закрыв лицо ладонями, сидела, чуть сгорбившись, на кровати.

 В дверях остановился, оглянулся на Марину, но сказать ничего не мог – пустота, черная пустота неопределенности, такая же, как после развода, навалилась на него невыносимой тяжестью.

 

 …После развода они шли рядом от суда до автобусной остановки. Владимир машинально смахнул соринку с рукава ее пальто. Она глянула искоса, тихо сказала:

 – Что ты натворил…

 – Я? – Владимир опешил. – Я же старался для нас обоих. Квартира, мебель…

 – Не надо, – прервала она. – Не в этом дело… Лучше бы ты ударил меня тогда… А ты: с кем спала? Ни с кем, Володя, а почему… Лучше бы избил меня. Может быть, и сам что-нибудь понял бы.

 Она говорила безучастно. Уехала не попрощавшись. Владимир поплелся в ресторан…

 

Выйдя из номера, он захлопнул дверь и сел в кресло, стоявшее в конце коридора у стойки дежурной по этажу. Кресло немного развернул – так, чтобы можно было видеть дверь номера, где осталась Марина. Так и сидел он в кресле до утра, иногда забываясь в тяжелом сне. И снились ему кошмары. Змеи… Они преследовали его – появлялись из-за каждого куста, из-под каждого камня. Знал же он, знал, как от них спасаться, но не мог вспомнить. Что надо сделать, или сказать, или подумать. Но – что?..

 Змеи уже загнали его в комнату дома отдыха, поползли изо всех щелей под плинтусами. Он плюхнулся на кровать, хотел укрыться с головой. И вдруг, обжигая кожу ледяным росчерком, из-за пазухи выскользнул пропавший змееныш. Он уставился на обомлевшего Владимира черными крапинками-глазами, словно хотел спросить о чем-то, но, не дождавшись ответа, пополз прочь, унося в глазах укор и сожаление…

 Владимир пришел в себя с ощущением этого странного взгляда. На душе было гадко и без того… Надо же такому присниться. Он посмотрел на дверь номера, потом на часы, висевшие на стене над дежурной.

 Она с сочувствием смотрела на Владимира, но из деликатности вопросов не задавала. Открылась дверь, из номера вышла Марина. Она была все также красива, но из-за бессонной ночи была немного бледна. Она не спеша прошла по коридору, протянула ключи от номера дежурной по этажу:

 – Будете проверять? – голос звучал устало.

 – Да чего уж тут проверять, – грустно вздохнула дежурная.

 – До свидания, – тихо сказала Марина – в руках у нее была лишь одна сумочка – и стала спускаться к лифту.

 Владимир поднялся с кресла.

 – Спасибо, а лестница здесь есть?

 – Вон там, за лифтами, – ответила дежурная.

 До железнодорожного вокзала, где должен был находиться автобус из дома отдыха, встречающий новых отдыхающих, они доехали на городском общественном транспорте. Владимир держался на расстоянии от Марины, но из виду ее не терял: она ехала на свободном переднем сидении, а он стоял на задней площадке, глядел в окно.

 На железнодорожном вокзале, в автобус они садились, входя в разные двери, и сидели вдалеке друг от друга: она впереди, а он на большом заднем сидении. В дом отдыха заходили тоже по отдельности: сначала Марина, а Владимир, пропустив всех новичков вперед, медленно вошел в фойе, потом также медленно поднялся к себе на этаж.

 В номере – Колов еще спал – он достал из шкафа узкую пластмассовую вешалку, из-под плинтуса извлек детеныша гюрзы, посадил его в бутылку с широким горлышком, завязал бинтом, чтобы случайно не вытряхнуть, выйдя из номера, снял объявление: «Не входи – убьет!» и пошел на улицу.

 У крыльца к нему подошла большая рыжая дворняга. Владимир почесал у нее за ухом, но собака вдруг ощетинилась. Он отдернул руку, потом догадался, что она учуяла змею.

 – Она тоже хочет жить, – сказал, скорее, самому себе Владимир и пошел по узкой боковой улочке, ведущей в горы.

 Птицы заливались в вершинах цветущих, не знакомых Владимиру, деревьев. Пчелы, шмели, бабочки, мотыльки принялись за свои обычные дела. Где-то слышались шаркающие звуки подметающей метлы, и тепло, живительное солнечное тепло, струилось на землю, давая жизнь каждой травинке, каждой твари ползущей, бегающей, летящей. И Владимир шел навстречу поднимающемуся над горами солнцу с невольницей гюрзой в бутылке, сопровождаемый дворнягой, для которой весь этот мир был домом и каждый добрый человек – другом и хозяином. Легко, словно и не было бессонной ночи, взбирался он на гору, спугивая палкой, которую он нашел еще у подножия горы, паука или одинокую саранчу с тропинки.

 Долина уже давно скрылась за вершинами гор, а солнце начинало печь по-настоящему. И в какой-то момент Владимир вдруг понял, что прощается с этими горами, с этим южным солнцем, с этим голубым без единого облачка небом.

 Отойдя от тропы, он отпустил змею. Гюрза, сделав несколько вялых движений, замерла, впитывая солнечное тепло.

 – Каждый имеет право на жизнь, – высокопарно и, как ему казалось, по-восточному мудро, произнес он. И пошел обратно. Слева, на соседнем склоне, он неожиданно увидел поляну диких красных тюльпанов.

 «Странно, как это я раньше их не увидел?» – подумал он и, перейдя через неглубокий лог, стал любоваться этими божественными созданиями, которые удивительно нежно на фоне серых камней, песка, колючего кустарника тянули свои раскрытые лепестки к живительному солнцу. Лепестки у некоторых цветков начинали чуть-чуть увядать, поэтому Владимир решился.

 Он аккуратно отщипывал стебельки, оставляя по одному листику, чтобы луковицы могли прорасти уже на следующий год. Тюльпаны никли под солнцем, стебельки гнулись. Тогда Владимир снял рубашку и стал в нее складывать сорванные тюльпаны. Нарвав несколько десятков, Владимир пошел в долину.

 У магазина он увидел сидящего на бордюре туркмена.

 – Салам, дервиш! Давно я тебя не видел.

 – Не нужен был – вот и не видел, – ответил спокойным голосом туркмен.

 Владимир присел рядом.

 – Можно?

 – Можно... «Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало. Два важных правила запомни для начала…» – ровным тихим голосом, словно для себя, сказал дервиш.

 – Да знаю, – перебил его Владимир. – Рубаи Омар Хаяма.

И продолжил:

 – «Ты лучше голодай, чем что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало!..». А если – не с кем попало? А если этот человек?.. – Владимир не успел сформулировать вопрос.

 – Это для нее? – кивнул дервиш на завернутые в рубашку тюльпаны.

 – Да, – Владимир опустил понуро голову.

 – Тогда нужна ваза, – хитро улыбнулся туркмен.

 – Сколько? – Владимир сунул руку в задний карман.

 – Одну монетку.

 Владимир встал, чтобы достать монету из бокового кармана, протянул ее туркмену:

 – Вот. – Потом наклонился, чтобы поднять с тротуара рубашку с цветами. Выпрямившись, он вдруг обнаружил, что туркмен исчез, а на месте, где он сидел, стоит ваза. Ваза казалась какой-то угловатой, не гармоничной, но когда Владимир протянул к ней руку, она вдруг начала менять форму – от ее угловатости ничего не осталось. Напротив, она стала стройной, изгибы ее форм стали плавными, как у девушки.

 «Совсем с ума схожу, – подумал Владимир, оглядываясь по сторонам. Дверь в магазин была чуть-чуть приоткрыта: – Может он туда зашел?»

 К Владимиру подбежала дворняга.

 – Ты где была? – спросил он.

 Дворняга, увидев вазу, ощетинилась.

 

 В дом отдыха он пришел к обеду. В номере налил в вазу воды, опустил в нее тюльпаны. Поникшие цветы прямо на глазах ожили, заиграли всеми красно-желто-зелеными красками, и листочков, казалось Владимиру, стало больше. Владимир с вазой вышел на лоджию, поставил цветы на соседнюю лоджию, перелез туда сам, и так двигался, пока не добрался до лоджии Марины. Там поставил вазу с тюльпанами на видное место, взглянул на затюленное Маринино окно, вздохнул, и тем же путем вернулся назад в свой номер. В номере собрал вещи, оставил Колову записку: «Иван, я уехал. Спасибо и пока. Гюрзу я унес в горы. Так что можешь жить. И жить хорошо! Постскриптум: будешь в Омске, заходи: ул. Чехова, 3 – 126».

 Сдав ключи администратору, заглянул в столовую. Обед уже закончился, но ему принесли пару котлет и пару кусков хлеба. Владимир съел котлету, а вторую вынес знакомой дворняге. Та, клацнув зубами, проглотила ее.

 – Все. Больше нет, – засмеялся Владимир, давая ей вылизать ладонь. Потом подошел к автобусу, стоявшему у ворот. Вокруг него ходил водитель с округлым, как арбуз, пузом:

 – Вот, зараза, все же спустило.

 Владимир поставил чемодан:

 – Давайте, помогу.

 Водитель достал домкрат, подал в руки Владимиру, а сам выкатил из салона запаску…

 Выяснилось, что автобус идет не просто в Ашхабад, а на железнодорожный вокзал – встречать новую партию отдыхающих. Владимир, вымыв руки из-под крана для поливки цветов и газона, поднялся в автобус и расслабленно откинулся на сиденье. Автобус выехал за ворота дома отдыха и поехал по главной улице долины, плавно уходящей вниз. Мимо проплывали одноэтажные беленые домики, утопающие в яркой зелени. Он старался ни о чем не думать, и лишь однажды, вспомнив Марину, встрепенулся, привстал даже с сиденья, но к тому времени автобус уже несся по шоссе с подступающей к нему с одной стороны горной речкой, с другой – отвесной скалой, бросающей в этот знойный час желанную тень.

 

 * * *

 Через полгода неожиданно пришло письмо от Вики: «…Марина нечаянно наступила на черепашку и теперь каждый день ревет, обнявшись с твоей дурацкой вазой».