Сергей КОТЬКАЛО. ПРАВО НА УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ. «Молодая Гвардия» – символ жертвенности и преодоления

 

Сергей КОТЬКАЛО

ПРАВО НА УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

«Молодая Гвардия» – символ жертвенности и преодоления

 

Несколько десятилетий я наблюдаю межкультурный диалог в контексте глобализации. Он приобрел черты какой-то вселенской лжи. В первую очередь, конечно, мы врем сами себе, а уж затем, используя подручные нам средства, всему миру. Скажите, пожалуйста, есть ли сегодня, кроме истерических воплей, в информационном пространстве хоть какие-то попытки этого «культурного диалога», в широком смысле, меж славянами, между самими русскими? – Нет никакого диалога. Есть бессмысленные взаимные обвинения  в исторической несправедливости нашего родства. Мы постоянно требуем пересмотра истории. Мы подгоняем её под нужные нам факты и фактики, будто от пересмотра истории наша физиономия станет чище и красивее.

Мы напрочь исключили из своей памяти завещание нашего национального гения А.С. Пушкина, его ответ П.Я. Чаадаеву на критический взгляд на историю России:

«…Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?

Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, – так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон?

А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы?

Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал…».

«Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою, что история ее требует другой и мысли, другой формулы».

«Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, которым и своя шейка – копейка, и чужая головушка-полушка».

«Гордиться славою предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие…».

Пушкин писал Чаадаеву, но сегодня его слова относятся ко всем нам. Мы так перелопатили себя, что если нас поскрести хорошенько, то внутри нас едва ли окажется уже хотя бы капля русскости… У нас уже нет городов, сел и деревень, а есть городские округа, муниципальные районы и поселения… У нас нет школ, а есть МАОУ – Муниципальное автономное общеобразовательное учреждение, МОУ – Муниципальное образовательное учреждение, МБОУ – Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение… У нас нет университетов и институтов, но есть ФГБОУВПО – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования...

Невольно приходит на память стихотворение поэта-фронтовика Михаила Тимошечкина:

Меня играют на экране,

Вот я ползу, вот я бегу.

А вот уже в атаке ранен

И распластался на снегу.

Похоже всё: моя пилотка,

Мой котелок, моя шинель,

И размоталася обмотка,

И рвётся надо мной шрапнель.

Но вот я вглядываюсь ближе,

И что-то мне двоит в глазах:

Никак себя я не увижу

В своих озвученных словах!

Смотрю опять: моя винтовка,

Мной пережитые бои.

Но только не моя сноровка

И все манеры – не мои.

То я какой-то кислый с виду

И, изменив тем грозным дням,

Не верю, затаив обиду,

Ни командирам, ни вождям.

То тут же, на переднем крае,

Когда огонь на полстраны,

Витиевато рассуждаю

О негуманностях войны.

Глядь – я не русский, а вселенский,

И обязательно талант.

Глядь – я не парень деревенский,

А фармацевт иль музыкант.

Так закрутили-заиграли,

Что в бой меня ни дать ни взять

Не из России провожали

Мою Россию защищать.

Кино кончается не скоро.

Но я встаю – гремит скамья:

Позвольте, граждане актёры,

Так это я или не я?

 

Кино не кончилось, дорогой Михаил Федорович, а только начинается… Вот мы говорим о Минских соглашениях… И вроде всё правильно, но это если «не заглядывать вдаль»…

Мы наплодили столько «докторов истории» и борзописцев, что уже невозможно распознать среди огромных завалов их словесной шелухи хоть какую-то правду о нашей сравнительно недавней, вчера еще героической истории. Достаточно обратиться взором к памяти молодогвардейцев.

Завтра нас повезут в легендарный Краснодон, но это может быть последняя поездка, потому что после возвращения Донбасса под «киевскую корону», он уже будет называться Сорокино, и новые «патриоты», нарядившись в «запорижських козакив», поверьте на слово, пройдут торжественным маршем по главной улице с оркестром с символикой УНА УНСО, как в 1942 году, как «оставшиеся в живых жертвы Российской оккупации», готовые «верой и правдой» служить «новому мировому порядку». Зачитают, как и тогда, сверхпафосное приветственное письмо «великому полководцу, гениальному Государственному деятелю, строителю Новой Европы, Освободителю и другу Донского казачества…».

И «Молодая гвардия» опять окажется под ударом, и некому ее будет защитить...

Но она и не нуждается в защите, ибо ее раз и навсегда воспел в своем романе великий русский писатель ХХ века А.А. Фадеев. Услышав о подвиге молодогвардейцев весной 1943 года, он так вдохновился их подвигом, что мгновенно написал очерк «Бессмертие» и опубликовал в «Правде» 15 сентября 1943 года. Это был не просто очерк, а конспективный план будущего романа «Молодая гвардия», который писатель создаст меньше, чем за два года.

На тот момент автор был знаком лишь с материалами расследования гибели молодогвардейцев, что позволило ему определить стрежневые фигуры деятельности организации:

«Олег Кошевой. Несмотря на свою молодость, это великолепный организатор. Мечтательность соединялась в нем с исключительной практичностью и деловитостью. Он был вдохновителем и инициатором ряда героических мероприятий. Высокий, широкоплечий, он весь дышал силой и здоровьем и не раз сам был участником смелых вылазок против врага. Будучи арестован, он бесил гестаповцев непоколебимым презрением к ним. Его жгли раскаленным железом, запускали в тело иголки, но стойкость и воля не покидали его. После каждого допроса в его волосах появлялись седые пряди. На казнь он шел совершенно седой.

Иван Земнухов – один из наиболее образованных, начитанных членов "Молодой гвардии", автор ряда замечательных листовок. Внешне нескладный, но сильный духом, он пользовался всеобщей любовью и авторитетом. Он славился как оратор, любил стихи и сам писал их (как, впрочем, писали их и Олег Кошевой, и многие другие члены "Молодой гвардии"). Иван Земнухов подвергался в застенках самым зверским пыткам и истязаниям. Его подвешивали в петле через специальный блок к потолку, отливали водой, когда он лишался чувств, и снова подвешивали. По три раза в день били плетьми из электрических проводов. Полиция упорно добивалась от него показаний, но не добилась ничего. 15 января он был вместе с другими товарищами сброшен в шурф шахты № 5.

Сергей Тюленин. Это маленький, подвижный, стремительный юноша-подросток, вспыльчивый, с задорным характером, смелый до отчаянности. Он участвовал во многих самых отчаянных предприятиях и лично уничтожил немало врагов. "Это был человек дела, – характеризуют его оставшиеся в живых товарищи. – Не любил хвастунов, болтунов и бездельников. Он говорил: "Ты лучше сделай, и о твоих делах пускай расскажут люди".

Сергей Тюленин был не только сам подвергнут жестоким пыткам, при нем пытали его старую мать. Но, как и его товарищи, Сергей Тюленин был стоек до конца.

Вот как характеризует четвертого члена штаба "Молодой гвардии" – Ульяну Громову Мария Андреевна Борц, учительница из Краснодона: "Это была девушка высокого роста, стройная брюнетка с вьющимися волосами и красивыми чертами лица. Ее черные, пронизывающие глаза поражали своей серьезностью и умом... Это была серьезная, толковая, умная и развитая девушка. Она не горячилась, как другие, и не сыпала проклятий по адресу истязателей... "Они думают удержать свою власть посредством террора, – говорила она. – Глупые люди! Разве можно колесо истории повернуть назад..."».

«…Ульяну Громову подвергли нечеловеческим пыткам. Ее подвешивали за волосы, вырезали ей на спине пятиконечную звезду, прижигали тело каленым железом и раны присыпали солью, сажали на раскаленную плиту. Но и перед самой смертью она не пала духом и при помощи шифра "Молодой гвардии" выстукивала через стены ободряющие слова друзьям: "Ребята! Не падайте духом! Наши идут. Крепитесь. Час освобождения близок. Наши идут. Наши идут...".

Ее подруга Любовь Шевцова по заданию штаба работала в качестве разведчицы. Она установила связь с подпольщиками Ворошиловграда и ежемесячно по нескольку раз посещала этот город, проявляя исключительную находчивость и смелость. Одевшись в лучшее платье, изображая "ненавистницу" Советской власти, дочь крупного промышленника, она проникала в среду вражеских офицеров и похищала важные документы. Шевцову пытали дольше всех. Ничего не добившись, городская полиция отправила ее в уездное отделение жандармерии Ровенек. Там ей загоняли под ногти иголки, на спине вырезали звезду. Человек исключительной жизнерадостности и силы духа, она, возвращаясь в камеру после мучений, назло палачам пела песни. Однажды во время пыток, заслышав шум советского самолета, она вдруг засмеялась и сказала: "Наши голосок подают".

7 февраля 1943 года Люба Шевцова была расстреляна...».

В разговоре с Иваном Туркеничем, впоследствии погибшим, писатель задал такой вопрос:

– Как вы, лейтенант Красной Армии, взрослый, умудренный жизненным опытом человек, могли целиком подчиниться юноше, почти мальчику, далеко уступавшему вам в житейском опыте?

– У Олега была такая светлая голова, что не считаться с его авторитетом не мог бы ни один взрослый, – ответил Туркенич.

…Уже в январе-феврале 1945 года главы романа-гимна о юных подпольщиках появятся на страницах «Комсомольской правды» и журнала «Знамя», а в декабре выйдет первый вариант книги.

А.А. Фадеев рассказывал впоследствии о своей работе над романом: «Я должен сказать со всей откровенностью, что не мог бы написать «Молодую гвардию», если бы не обладал исключительно подробным материалом о жизни организации. Даже если бы я имел семь пядей во лбу, то не придумал бы многое из того, что мне дала действительность. Большое значение имела для меня поездка в Краснодон. Там надо было как можно больше увидеть самому, а об остальном догадаться».

Завораживающая сила подвига, одухотворенный образ молодогвардейцев, обобщающая картина сопротивления советской молодежи фашистам – покорила миллионы читателей страны и за её рубежами, чему свидетельство немеркнущий интерес сегодняшней молодежи Китая к роману А.А. Фадеева, где в очередной раз книга она вышла миллионным тиражом, создана новая экранизации многосерийного фильма по роману «Молодая гвардия».

У нас же всё, увы, иначе. Книга «Молодая гвардия», если и издается, то мизерными тиражами и крайне редко. Из школьной программы выброшена. Сама легендарная организация, как и книга, подвергается бесконечному потоку остракизмов. По-прежнему «доктора истнаук» пытаются установить истину: был ли Олег Кошевой комиссаром «Молодой гвардии» или не был?

Много чего оне, искатели правды, перелопатили в архивах, в «чужом грязном белье», но никто из них и их детей не защищал Родину. Их не арестовывали фашисты, а Олега Кошевого задержала полевая жандармерия неподалеку от города Ровеньки. При обыске у него нашли зашитый в одежде комсомольский билет, а также ещё несколько документов, изобличающих его как участника «Молодой гвардии». Согласно требованиям конспирации, Кошевой должен был избавиться от всех документов, но мальчишеская гордость для Олега оказалась выше соображений «здравого смысла» нынешних «ревнителей» исторической достоверности…

Они, «доктора истнаук», не были в отряде лисичанских молодогвардейцев в 2014 году, когда их расстреливали в упор украинские националисты, не спрашивая, кто командир и кто комиссар, да и сами ребята не делились на главных и не главных, а просто рванули с места в карьер…

Ниспровергателей подвига Олега Кошевого, не терзали с особым усердием.

А его как комиссара «Молодой гвардии» расстреляли 9 февраля 1943 года, о чем поведал жандарм немецкой окружной жандармерии в городе Ровеньки Шульц: «В конце января я участвовал в расстреле группы членов подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия», в числе которых находился руководитель этой организации Кошевой... Его я запомнил особенно отчётливо потому, что стрелять в него пришлось два раза. После выстрелов все арестованные упали на землю и лежали неподвижно, только Кошевой привстал и, обернувшись, посмотрел в нашу сторону. Это сильно рассердило Фромме и он приказал жандарму Древитц добить его. Древитц подошёл к лежавшему Кошевому и выстрелом в затылок убил его...».

Как видите, господа правдолюбцы, у Шульца сомнений на счет Олега Кошевого не было, они не искали в «подметных письмах современников» правды о нем…

Я хочу обратить также внимание «докистов» на тот факт, что никто из фашистских жандармов, как и полицаев, не обещал молодогвардейцам посмертно ни богатств, ни наград, а ребята осознано шли на подвиг. Своим духом, спустя 70 лет, молодогвардейцы подняли юных лисичанских ребят на подвиг во имя права жить, мыслить и говорить на русском языке.

Будем же и мы, подобно Александру Фадееву, достойно использовать свое право на слово: «Сеять разумное, доброе, вечное…» – по завету Некрасова, чтобы не потерять в мутном безвременье себя, свою историю и, по слову Пушкина, «любезное Отечество».

Завершить свои горестные мысли о праве на слово в условиях глобального падения нравов я хочу стихотворением Степана Щипачева «Павшим»:

Весь под ногами шар земной.

Живу. Дышу. Пою.

Но в памяти всегда со мной

погибшие в бою.

Пусть всех имен не назову,

нет кровнее родни.

Не потому ли я живу,

что умерли они?

 

 […]

Я сам воочью смерть видал.

Шел от воронок дым;

горячим запахом металл

запомнился живым.

 

Но все ж у многих на войне

был тяжелее путь,

и Черняховскому – не мне –

пробил осколок грудь.

Не я – в крови, полуживой,

растерзан и раздет, –

молчал на пытках Кошевой

в свои шестнадцать лет.

 

Пусть всех имен не назову,

нет кровнее родни.

Не потому ли я живу,

что умерли они?

Чем им обязан – знаю я.

И пусть не только стих,

достойна будет жизнь моя

солдатской смерти их.