ПРОЗА / Мария РОЗЕНБЛИТ. ВЕЧЕР НА ДВОИХ. Рассказы
Мария РОЗЕНБЛИТ

Мария РОЗЕНБЛИТ. ВЕЧЕР НА ДВОИХ. Рассказы

 

Мария РОЗЕНБЛИТ

ВЕЧЕР НА ДВОИХ

Рассказы

 

Вечер на двоих

 

На столе, под яркой люстрой, всё сверкало – ножи, вилки, фужеры. В новогоднюю ночь как-то по-особому всё сияет, брызжет радостью.

К этому празднику у неё особое отношение – он переносил её в детство. Сколько себя помнит – искренне верила в деда Мороза, во всемогущую волшебницу, добрых гномов. Гномики у неё ассоциировались с котятами, бегающими по двору в великом множестве – в хозяйстве водилось две кошки.

В новогоднюю ночь она всех ждала к себе. И те приходили. О чём долго потом рассказывала маме и бабушке, что ей поведала волшебница, у которой платье – будто из тумана, а подпоясано поясом, похожим на радугу... Один гномик ей подарил колдовскую конфетку. Вот, фантик остался. И показывала маме яркую конфетную обёртку. А после съеденной конфеты она ничего не боится. Пусть теперь Анька во дворе попробует её обидеть или подразнить!

 

Проходили годы, уходила жизнь. Выросли дети, сын и дочь. Завели свои семьи, жили отдельно. Какое-то время дети и внуки приходили на Новый год к ним. Под большую ёлку клались подарки. Всякий раз она, стоя на стремянке, крепила на верхушку звезду. Муж страховал снизу – держал обеими руками её за колени. Затем с утра варился холодец, готовили салат-оливье. Все садились за праздничный стол. Ели, смотрели по телевизору "Иронию судьбы"... Хорошо было!

А потом не стало того, кто поддерживал её, когда крепилась на верхушку звезда. И... она больше не покупала ёлку. Зачем она без звезды?

Дети звали её к себе встречать Новый год. Сходила один раз, но не смогла ночью уснуть на новом месте, хотя была одна в комнате. А так надеялась, что именно в эту ночь ей во сне подскажут, куда, в какую сторону дальше жить?

Сегодня Новый год опять звонко щёлкнет косточкой, займёт своё место на старых счётах. Надумала в этот раз купить маленькую еловую ветку с шишечкой вместо звезды. И поставить в большую вазу. Может на лесной дух явится кто-нибудь из этих, новогодних? Хорошо бы – волшебница...

 

А пока постарается жить, как прежде, будто ничего не случилось. Боль внутри забилась в уголок, присмирела. Сама она смирилась, подчинилась единственно незыблемому закону: никто ещё не задержался в этом мире. Все уходят. В квартире всё стоит на тех же местах, как и раньше. Вид из окон – тот же. А разговаривать можно! Кто ей запретит? Да, знает, что разговаривать с собой плохой признак. А лучше было, когда выла? Как собака, потерявшая щенков. Кажется, такой вой у Джека Лондона описан. Даже соседи в стенки стучали. Больше это не повторится. У неё всё хорошо! С утра позвонила дочь, узнать, придёт ли мама к ним.

Она, как могла беззаботно, ответила:

– Рыбка моя! В этот раз не поеду к вам. Мне столько приглашений поступило от бывших коллег. Выбираю, где будет веселее и ближе к дому. Так что – извини! И Андрюше тоже передай. – Не удержалась, добавила: – Но позвоните всё-таки, я буду ждать...

Дочь с облегчением простилась, заверив "им очень жаль, что мамы не будет с ними". Мама поверила...

Ещё раз оглядела праздничный стол – посредине стояла небольшая плошка с её когда-то коронным блюдом холодцом. А почему когда-то? Теперь – тоже! Ведь решила, будет всё, как прежде. У неё сегодня вечер на двоих.

– Милый, располагайся, садись! Я пошла в спальню переодеться.

Раньше он отвечал: "Да ты и так у меня красавица!". И сейчас она ответила, как раньше: "И буду ещё краше!".

Она долго глядела в зеркало. Не на лицо, нет! Ей нравился наряд. Это платье, туфли... Сколько времени она их не обувала? А ведь неплохо!

Затем села за стол. Есть ничего не могла – лечебная диета. Взглянув на пустую тарелку и фужер напротив, поднялась. Вынула из шкафа мужской пиджак и повесила его на спинку стула. Так легче вести беседу.

– Ну, рассказывай, как тебе там? Ты не зови меня к себе, ладно? Дети ещё не готовы. Дай им от тебя отойти. Я потихоньку приспосабливаюсь. Вот, ветку сегодня купила. Шишка вместо звезды. – Помолчав, продолжила:

– Ну, давай проводим старый год!

Она наполнила фужеры красным вином и осторожно коснулась своим бокалом стоявшего напротив. Пить не стала, лишь пригубила, продолжая играть:

– Сейчас я тебе спою. Послушай, чего сочинила только что: "Кабы быстра реченька назад побежала, кабы можно было жить начать сначала...".

Пела по-деревенски, с надрывом. Он тогда любил такое пение. Оборвала себя на полуслове, поняв – не пошла песня. Ну, надо думать: "начать жить сначала...". Она – может и пробует это уже сегодня. А он?! Вот, то-то же!

– Извини, не подумала.

Какое-то время помолчала, потом оживлённо продолжила:

– А ты помнишь, как мы с Воронковыми под Новый год застряли в лифте? Ты прижимал двумя руками миску с салатом, у Генки в пакете были бутылки, у меня – посуда, а Наташка держала завёрнутую в халат кастрюлю с горячей картошкой. Мы тогда на седьмой этаж к Насоновым подымались. Милый, ты только на минутку вспомни наши оторопелые лица! Тогда же мобильных не было. А я радовалась – дети находились у Насоновых, я их отвела раньше. Помнишь, мы стучали кулаками в стенки, в дверь лифта. А все уже сидели за столами, никто не слышал. Потом Генка от безнадёги открыл шампанское, и мы, глядя на наручные часы, ровно в двенадцать поздравлялись. Салат ты нам не дал, так и держал двумя руками, а Наталья дала по картошине. Через час нас всё-таки выпустили. Долго потом на работе об этом вспоминали.

 

Закончив монолог, поднялась из-за стола, прошлась по комнате. Не получалось, как прежде. Вообще, никак не получалось! У соседей за стенкой слышались смех, громкие голоса – там уже давно провожали старый год. Что делать дальше, не знала. Устала она. От жизни устала. Жаль, не даёт жизнь отпусков. Разве что – увольняет, и то не по собственному желанию...

Телевизор включать боялась – вдруг идёт "Ирония судьбы"? Она в одиночестве ещё ни разу её не смотрела...

 

Машинально обула сапоги, надела пальто. Затем нашла большой, разрисованный почему-то красной клубникой пакет, сунула в него ветку с шишкой и, прихватив телефон и ключи, вышла, закрыв дверь квартиры. Шла целенаправленно к помойным ящикам выбросить ветку. Нечего на неё любоваться, раз не получается жить, как прежде!

Подойдя, положила пакет с веткой рядом с помойкой, не стала пачкать руки, открывая крышку. Между домами и вдоль улицы пустынно, все сидят за столами, закусывают салатом оливье. У неё на столе тоже есть салат. Готовила целый день. Зачем? Что имела ввиду? Сама-то не ест. Может дети завтра заедут, мелькнула мысль.

Домой идти не хотелось. До боя курантов ещё много времени (впрочем, ей-то какая разница?), и она подошла к скамейке, присела. Сейчас в самый раз прогуляться, подышать воздухом. Не встретишь любопытных знакомых – все окунулись в праздники, которые будут длинными, аж до Нового года по-старому.

Сидя на скамейке, бездумно глядела на тихо падающие махровые снежинки, так и не решив, что предпринять дальше. Она так погрузилась в свои мысли, что не слышала, как подошёл человек и сел на краешек скамьи. Вернул её к действительности хриплый кашель мужчины.

Удивление было настолько сильным, что она даже не испугалась и не поднялась сразу уйти. А тот старательно что-то заворачивал в пакет, не обращая на неё внимания. Осознав, что ей ничего не грозит, она с интересом исподтишка наблюдала за человеком. На его заросшем лице явно виднелись следы тяжёлой жизни. На голове спортивная, не по сезону вязаная шапка. Большой лохматый помпон от шапки опускался почему-то на лоб, но мужчина, занятый своим делом, не обращал на это внимания.

В конце концов он справился с пакетом, бережно положив его на скамейку рядом с собой. Она взглянула на пакет, разрисованный красной клубникой. Из него виднелась еловая ветка с шишкой на верхушке, которую она выбросила у помойки. От мужчины несло грязной одеждой и немытым телом. Это отразилось у неё на лице, а мужчина, ни к кому не обращаясь, недовольным тоном жаловался:

– Обещали сегодня баню бесплатную открыть. Через весь город шёл пешком и напрасно. Закрыто.

Если бы от него несло алкоголем, она бы поднялась и ушла. Этого не было, поэтому так и сидела молча, наблюдая за ним. А он всё сетовал в пространство, всем своим видом говоря, что уже не спешит, баня всё равно закрыта. А больше ему спешить некуда.

– Думал, пойду в баню, и будет для меня настоящий Новый год, как в кино "С лёгким паром"! Не получается...

Мужчина безнадёжно махнул рукой, заботливо поправил в пакете еловую ветку, особенно беспокоясь о шишке, и обратился к соседке по скамейке:

– Но вот веточка, нашёл только что. Смотрите, какая красивая! Чем не Новый год? Особенно славная шишечка! Так что, всё хорошо!

Мужчина более внимательно взглянул на женщину, какое-то время помолчал и будто на что-то решившись, неожиданно выпалил:

– А хотите, я вам подарю ветку? – Потом добавил: – И шишечку тоже!

Он живо поднялся со скамьи, как мог деликатно, склонив голову перед нею, протянул ветку. Затем отбросил со лба грязно-серый помпон шапки и произнёс:

– Вот, берите! – И продолжил: – Меня зовут Елисей! – Увидев её удивление, добавил: – Иванович. Елисей Иванович! Хотя всю жизнь меня зовут Иваном, потому что смеялись многие, вроде как "королевич Елисей". А в паспорте я записан – Елисей.

Неизвестно, сколько бы он ещё говорил, но она вдруг порывисто встала и резко произнесла:

– Пойдёмте! – и прошла мимо него.

Тот вслед переспросил:

– Куда?

На что она так же резко ответила:

– В баню.

Мужчина в растерянности сначала поглядел ей вслед, затем покорно потопал за нею, зажав подмышкой ветку в пакете и бормоча про себя:

– Перепутал адрес. Значит баня на другой улице.

А она спешила. Чтобы не упустить это чувство – ей вдруг показалось, что она, зависнувшая в последнее время между пространствами и уже не ощущающая жизни, может кому-то что-то дать, просто так. И этот кто-то испытает радость! Она ведь забыла, какая она на лицо, радость! И почти бежала, лишь бы не передумать. Раскрасневшаяся, остановилась перед подъездом своего дома, в нетерпении оглянулась. Мужик, запыхавшись, еле поспел за ней, оглядываясь вокруг, всё ещё надеясь увидеть вывеску бани. Но женщина открыла подъезд, посторонилась, пропуская его вперёд.

Она говорила отрывисто, отдельными словами.:

– Раздевайтесь здесь, в коридоре! В этот пакет – всю грязную одежду. Сейчас наберу воды в ванну!

Когда вышла из ванны, мужик стоял в углу около входной двери, ссутулившись, прикрыв двумя ладонями что-то похожее на трусы цвета асфальта. Она коротко бросила:

– Ванна полная, заходите мойтесь! Дверь не закрывайте – я должна положить чистое бельё.

Мужик шмыгнул в ванную, а она брезгливо подвинула ногой к двери пакет с его одеждой. В противоположном углу стоял пакет с еловой веткой, аккуратно прислонённый к стенке.

 

* * *

Женщина приготовила полный комплект одежды, начиная с нижнего белья и заканчивая пиджаком. Пиджак сняла со стула, с которым разговаривала. Сложила всё стопочкой и сунула в ванную, приоткрыв дверь. Оттуда слышался плеск воды и довольное фырканье. Сама села у края стола, ожидая окончания своего благотворительного действа. Чёткого представления, как поступить дальше, у неё не было. Видимо поэтому вдруг поймала себя на мысли, что сегодня, вот сейчас сделала непозволительную для её жизненного опыта глупость. Это – мягко говоря. Короче, отсутствие всякого присутствия. Ведь эта особь выйдет сейчас из ванной и может, в лучшем случае, её связать и забрать из квартиры всё, что ему понравится! Ежели она попытается кричать – её просто тюкнут по голове.

Между тем шум воды в ванной прекратился, слышны были сопение и шорох. Воображаемая детективная сцена оборвалась фразой:

– Ох, хозяйка, не знаю, как вас благодарить! Прям, как заново на свет родился! Почаще так, во была бы житуха!

Она во все глаза глядела на совершенно преобразившегося человека, вышедшего из ванной. Он, оказывается, был светловолосым, с мелкой проседью. Одежда с чужого плеча ему подошла. Это она отметила с удовлетворением – не надо будет выносить на помойку, жалко. Пиджак в плечах в самый раз. Заросшее лицо не было отталкивающим – такая небритость сейчас даже модна.

Потом поднялась со стула и, неожиданно для себя, но также отрывисто, бросила:

– Садитесь, ешьте! – И как бы оправдываясь: – Вон сколько всего на столе. Дети вряд ли заедут.

Он был голоден, поэтому не стал ждать повторного приглашения, уселся на ближайший стул и начал есть. Сначала медленно, стесняясь, но затем, забывшись, набросился на холодец, как голодный пёс на кость. Даже слышались звуки, похожие на урчание. Утолив первый голод, он спохватился и в замешательстве спросил:

– А вы что же не кушаете? – Затем вспомнив своё положение, смущённо проговорил: – Ах да, забыл. Я уйду сейчас. Извиняюсь, пожадничал – весь холодец съел. Не оторваться было, такой вкусный!

Его взгляд скользнул по бутылке с вином и пугливо метнулся в сторону. Он поднялся из-за стола, вытерев ладонью рот, потом, увидев бумажную салфетку, взял её и ещё раз вытер губы. Смятую салфетку держал в руке, не осмеливаясь положить на стол. Женщина тоже поднялась, провожая его в коридор. По пути решала: "Может ему предложить переночевать до утра? А то ещё разморит на морозе – напарился в ванной, наелся. Грех большой будет на мне, в случае чего... Правду говорят: не хочешь грешить – не делай добра, если не просят! Он же меня не просил! Ладно, пусть остаётся. Маленькая комната всё равно пустует".

Ухмыльнулась про себя – всё получается, как в сериале. Не хватает только, чтобы её гость оказался успешным бизнесменом, которому захотелось экстрима – вот и вырядился под бомжа.

В это время предполагаемый бизнесмен, держа в руках свою старую куртку, с удивлением разглядывал себя в зеркале, будто видел там незнакомца. "Завтра будет уходить, дам ему другую куртку. Висит в шкафу, место занимает. И ботинки тоже обует. Кажется – подойдут".

Она уже представляла себе, как он завтра будет выглядеть в чистой куртке и ботинках. Слава богу, что он оказался не тем, кого она в панике вообразила! А после мытья так и вовсе на порядочного человека стал похож. Может и в гости потом будет заходить, чем-нибудь помочь. Мужские руки в доме ой как нужны. Сын загружен работой – некогда, зятю – тем более. А вешалка в коридоре еле-еле держится, так и гляди – упадёт!

Мысли её устремились далеко вперёд и неизвестно, на чём бы остановились. Но, уже одетый, обладатель мужских рук вернул её к действительности:

– Хозяйка, если вы не хотите эту ветку, я её заберу. Пойду сегодня к своей Танюхе, а с пустыми руками – неудобно. Может примет меня обратно? – Он взглянул ещё раз на себя в зеркало, поправив воротник безупречно чистой рубашки и добавил: – А вам спасибо!

И заторопился. Зажав подмышкой еловую ветку и прихватив пакет с грязной одеждой, открыл дверь и вышел, повторив ещё раз на ходу: "Спасибо!".

Дверь закрылась, щёлкнул автоматический замок...

Она никогда ещё не была так изумлена. У неё даже рот приоткрылся. А затем стала смеяться, искренне, от души, во всю ширь! Как же давно она так не смеялась! Иногда смех переходил в хохот. Было ощущение, что вместе со смехом исчезает груз, давивший её последнее время. И стало легко, окружающие предметы приобрели более яркие краски.

Женщина проверила закрытую дверь, вернулась в комнату, включила телевизор. Хорошо ещё, что не предложила (как его там? Евсей? А, Иванович!) этому Ивановичу ночевать! А он бы в ответ: "Нет, к Танюхе своей пойду!". Во, стыдоба была бы перед собой, хоть и бомж.

Стрелка на циферблате подходила к двенадцати. За стенкой у соседей слышался весёлый гомон, смех, крики "С Новым годом!". Она взяла бокал с вином и немножко отпила. Затем, улыбаясь, громко произнесла "С Новым годом!". В это время зазвонил телефон: как и обещали – звонили дети:

– Мамочка, с Новым годом! Мы тебя люби-и-м!..

Она их тоже очень любит. Живёт для этого, чтобы любить.

Потом, не спеша, убирала всё со стола. Мысли то и дело возвращались к сегодняшнему визитёру, всякий раз вызывая на лице улыбку. Её охватило чувство удовлетворения – в Новогоднюю ночь она человеку принесла пусть маленькую, но радость. Хотя это для неё "маленькую", а для него может вообще произойдёт поворот в жизни! Может примет его эта Настюха, или как её там?

Щёлкнув какой-то канал, на экране увидела героев "Иронии судьбы", Женю и Надю, пришедших к полному пониманию. Досмотрела до конца и легла спать, впервые не боясь бессонницы. Действительно, уснула сразу, не обращая внимания на шум за стенкой.

Утром проснулась в лёгком светлом настроении – чего не было давно. Наконец увидела во сне всех новогодних пришельцев, так давно ожидаемых! Правда, гномики так и бегали котятами по двору, пугая цыплят. А её дядя Саша, прямо перед ней переодевался в деда Мороза. Ещё и попросил, чтобы Катя (то бишь – она) потуже завязала ему кушак. Она завязала, а сама всё выискивала глазами свою главную гостью – волшебницу. А та, оказывается, стояла совсем рядом с ней, в простой одежде. Только пояс был такой же, из радуги. Но волшебница почему-то держала его в руках.

Во сне женщине так хотелось дотронуться к своему божеству, что она протянула обе руки... Но божество, улыбнувшись, взлетело вверх, успев крикнуть:

– Скоро ты получишь мой пояс!

Затем то место затянулось светлым облаком и всё исчезло... А она проснулась, крепко зажав в руке конец пододеяльника.

Утром умывалась, приводила себя в порядок, пытаясь отгадать свой сон. Отгадать не получалось, но и плохого не должно быть! В этом уверена – уж больно радостно было, всё равно как в детстве. Поэтому, убирая комнату, напевала "Мне нравится, что вы больны не мной..." – из вчерашнего фильма. В дверь позвонили. Она быстренько сняла фартук, пошла открывать, на ходу поправляя волосы. Всегда старалась к приходу детей получше выглядеть. Какие молодцы, так рано приехали.

– Иду-иду, открыва-а-ю! Могли бы ещё поспать!

Она открыла дверь и... Протянутая рука держала перед ней всё ту же многострадальную, слегка потрёпанную, еловую ветку.

– Хозяйка, извиняюсь, я наверное слишком рано пришёл. Но уж больно морозно на улице, продрог весь. Я чего зашёл-то? Ветку обратно принёс, не понадобилась. Я же вам первой её подарил! Жаль только, шишечка отломалась. Но я не потерял её, вот она, в кармане!

Шапка с помпоном у него сдвинулась набок и периодически закрывала глаз. Он её стянул с головы и, сунув за пазуху, стоял перед порогом. На лестничной клетке щёлкнул замок в двери напротив. Женщина поспешно втянула его за рукав в квартиру и проворно захлопнула дверь со словами:

– Быстрее заходите, а то ещё соседи увидят!

Растерянный мужик переминался с ноги на ногу, потом, о чём-то вспомнив, с облегчением воскликнул:

– Шишечку приделаю! Я сейчас, мигом! Вот только нужны плоскогубцы, проволока у меня есть, приготовил!

Он присел на корточки и, положив на колени шишку, стал крепить к ней проволоку. Она открыла дверку шкафа с инструментом, взяв плоскогубцы, подала ему. "Быстрее уйдёт!" – подумала про себя. На глаза попалась злополучная ветка, и она, не удержавшись, спросила:

– Вы же хотели отнести ветку своей женщине?

– Так меня в дом не впустили! У Танюхи уже другой муж имеется. Мне сказано – не тревожить её больше.

Мужик достал из кармана кусок замызганной тряпки и вытер оттаявшие в тепле усы и брови. От его куртки несло неприятной промозглостью.

"Надо отдать ему всё, что вчера намечала. В шкафу станет свободнее. Может попросить, пусть закрепит вешалку?".

Она смотрела на его покрытые цыпками красные после мороза руки и, думая о другом, продолжала спрашивать:

– А Танюха – ваша жена?

– Была когда-то. Потом разошлись, а короче – выгнала она меня!

Он с остервенением крутанул проволоку так, что она лопнула. Начал всё по новой. Она в это время достала из шкафа куртку, кроличью шапку, почти что новую и в коробке утеплённые ботинки. Всё это вынесла ему в коридор со словами:

– Это всё оденете. Думаю, подойдёт.

Потом вытащила из кладовки объёмный использованный пакет для грязной одежды, как и вчера добавив:

– Всё грязное – на помойку.

Он в это время справился с шишкой, действительно прикрепив её к ветке. Полюбовавшись своей работой, опять протянул её женщине:

– Вот, берите! Даже и незаметно, что была отломана!

А на сложенную стопочку почти новых вещей боялся посмотреть, не понимая, за что ему столько добра? Не привык к такому. А что непривычно – опасно. Видимо, она это почувствовала, предложив ему:

– Вы за это поправите вешалку. Уже давно держится на честном слове. Боюсь, скоро упадёт.

Он обрадовался так, будто ему предложили место компаньона в крупном банке!

– О, это мы мигом всё починим! – И быстро снял с себя грязную куртку, свернув, сунул сразу в пакет. Шапка с помпоном пошла туда же, вслед за курткой. Начал было снимать кроссовки, но остановился, вспомнив о дырявых носках... Она принесла носки и начала освобождать вешалку от одежды.

Спустя время, с коридора послышался голос:

– Хозяйка, принимайте работу! Можете вешать одежды побольше – выдержит, ручаюсь!

Она вышла из кухни, взглянув на вешалку, бросила "спасибо" и, будто сквозь зубы, пригласила:

– Идите, поешьте! И прекратите обращаться ко мне "хозяйка", будто я квартирантов содержу! Меня зовут – Катерина Ильинична, если что сказать хотите! В ванной полотенце на батарее висит – им вытрете руки!

Он каждое её слово сопровождал согласным кивком головы, и когда она опять ушла на кухню, ещё какое-то время с испуганными глазами постоял в коридоре.

Есть старался медленно, хотя постоянно забывался. Она также чувствовала неловкость момента и, чтобы сгладить ситуацию, спросила:

– У вас дети есть?

– Да, дочь. Живёт в другом городе. Уже и внуки взрослые есть. Я один раз всего видел.

– А живёте вы всё-таки где? В смысле – ночуете?

– Зимой открыт дом для таких, как я. На окраине города. Да вы слышали, наверное. У меня там место есть. Койка. Только я в эту ночь опоздал, место уже заняли. Ну, я на стульчике передремал. Но тепло, хорошо. – Продолжая, он не забывал есть. – Нормально всё, жить можно.

Услышав слова "нормально" и "жить можно", она удивлённо глядела на него, думая, что тот ёрничает. Он в конце концов насытился, от этого осмелел и продолжил рассказ:

– Зато летом – красота! Приглашают на дачи, работы много, только успевай! И хвастливо добавил: – У меня уже сейчас есть заказы на лето. – С неким сожалением поднялся из-за стола и хотел по привычке: "Спасибо, хоз...", потом, вспомнив, поправился: – Катерина Ильинична, спасибо вам. Если что надо сделать – говорите. Всё брошу и сразу к вам. А сейчас пойду, а то опять мою койку займут. Да и надоел я вам, извиняюсь.

Он ушёл, прихватив пакет с грязной одеждой. Катерина Ильинична, закрыв за ним дверь, долго сидела безо всякого дела, думала. Ей сегодня приоткрылась ещё одна, очередная сторона человеческой жизни. А она думала, что уже со всеми сторонами знакома... Как он сказал? "На стульчике передремал" и "хорошо было, тепло!". И ещё добавил: "Нормально, жить можно!".

Катерина Ильинична себе задала вопрос: "А мне – жить можно? Мне – нормально?".

Ответа не находила, воткнула отремонтированную ветку в вазу, затем оделась и вышла подышать свежим воздухом.

 

* * *

Праздники длились долго, аж до тринадцатого января. Катерина ещё помнила – это время было когда-то самое интересное: колядки, ряженные ходили друг к другу в гости. Сейчас стало потише, но всё равно праздновали. И даже некоторые обновляли ёлки, если старые осыпались. Её ветка в вазе тоже вся осыпалась, торчала только шишка наверху. Она оставила шишку, а ветку выбросила.

Что-то в её жизни изменилось после Нового года. Она пытливо всматривалась во все предметы в квартире, глядела в окно – ответа не находила. Иногда в коридоре с удовольствием дёргала крючки вешалки – во как крепко держится! не то, что раньше!

Сегодня дети опять позвонили, шутя поздравили со старым Новым годом. А дочка встревоженно переспросила:

– Мам, какая-то ты не такая стала! Как ты себя чувствуешь? Тебе не хуже стало? Ты ходишь гулять?

– Нет, дочка, всё в порядке. Наоборот, стало лучше. Не беспокойтесь! А гулять хожу.

И уже положив трубку, громко, для себя, сказала, делая между словами паузы:

– Тепло... хорошо... нормально... жить можно!

В дверь позвонили. Катерина Ильинична вздрогнула – к ней могли приходить только дети или внуки. Она только что с ними разговаривала по телефону. По привычке поправив на голове волосы, пошла открывать.

Сначала перед глазами была рука с веткой. С несколькими шишками.

– Здравствуйте, Катерина Ильинична! Вот решил принесть свежую ветку. Та-то уж, наверное, осыпалась. И шишечек здесь больше. Прямо свежие-свежие. Я, признаться, из лесу её привёз. На электричку сел и за два часа обернулся. Но зато – свежая ветка, долго простоит.

Катерина Ильинична долго была в растерянности, потом спохватилась:

– Заходите побыстрее!

По всей квартире разнёсся запах хвои. Пальцы Катерины Ильиничны слипались от хвойного сока. Пока отмывала, судорожно пыталась вспомнить, как же его звать. Неудобно, он-то её по имени отчеству зовёт. Решила не деликатничать и спросила:

– Как вас всё-таки звать? Так много имён говорили, что не запомнить!

Он с готовностью поспешил ответить:

– Я по паспорту – Елисей Иванович! На корабле все звали Иваном, так быстрее да и проще.

– На каком корабле? – удивлённо спросила Катерина Ильинична.

– Так я в море ходил много лет. Старпомом.

Она не хотела больше ни о чём его расспрашивать. Ни к чему ей это. Какая ей разница, ходил он в море или ещё куда-то? Сейчас-то поди никуда не ходит, кроме как... Понятно куда. Она узнала про это место за городом. "Дом призрения" его все называют. Пил наверное, алкоголик. Вот и выгнала его эта Танюха. Правильно сделала. Тем не менее, надо ему дать поесть. Хотя бы за ветку. Вёз всё-таки из-за города.

 

Он опять ел с большим аппетитом, что называется, уплетал за обе щёки. Поймала себя на мысли – ей приятно кормить, кстати – неважно кого. И ничего удивительного в этом – все женщины такие. Покормить, пожалеть, потеплее одеть...

Поев, Елисей Иванович вытер губы бумажной салфеткой и безбоязненно положил её рядом с тарелкой. Женщина незаметно наблюдала за ним, отметив, что одежда на нём в порядке и даже щёки выбриты. Он поднялся из-за стола и прошёл в коридор. Она, удивляясь его смелости, поспешила за ним.

– Прошлый раз дверца от шкафчика болталась, надо подправить. Если вы не против, Катерина Ильинична?

– Да подправляйте, мне-то что?

– Я ещё что хотел сказать – может вам помочь с ремонтом в квартире? Так я с удовольствием! Вы не бойтесь, Катерина Ильинична, я не выпиваю. Редко когда и то мало – здоровье не позволяет. Отпил своё. Раньше злоупотреблял, да. Было дело.

Елисей Иванович ждал ответа и даже волновался. Она, не ожидавшая ничего подобного, ответила:

– Это надо подумать, с детьми посоветоваться. У меня и денег для ремонта нет.

– Это будет совсем недорого. Знаю дешёвые магазины, и сам всё сделаю. Умею. Я же после списания на берег работал в жилконторе.

   

Она дала ему с собой поесть и выпроводила, напомнив, чтобы спешил, иначе займут койку.

                                         

* * *

Следующий Новый год был такой же морозный. Она крошила на кухне для салата-оливье картофель и морковь. На плите варился холодец. Работа спорилась. Впервые она почувствовала себя в отпуске. Будто жизнь отпустила её – мол, ладно, поживи спокойно. И она жила, тихонько наслаждаясь, боясь спугнуть.

Хлопнула входная дверь, женщина вышла в коридор.

– Катерина Ильинична, не знаю, понравится ли вам? Вот, смотрите… – И достал из бумажного мешка большую еловую ветку. Ветка была густой, зелёной с одной шишкой на верхушке.

Она придирчиво осмотрела её со всех сторон. Пока осматривала, он предупредительно поворачивал ветку. Наконец вынесла вердикт:

– Ну, ладно.. Пусть будет. А почему с одной шишкой? Что, не было выбора?

Он молчал, делая вид, что не расслышал, а она пошла на кухню, разговаривая на ходу:

– Сейчас поставлю на стол какой ни есть еды, перекусим. А то до вечера долго ещё ждать. Мойте руки, Елисей Иванович!

Он вымыл руки, зашёл на кухню, смущённо глядя в сторону, произнёс:

– Был выбор. Целая гора веток. Захотелось похожую, как в прошлом году, с одной шишкой... Помните, Катерина Ильинична?..

   

 

Встреча с папой

 

Девочка была ещё маленькой и многого не понимала. Почему всё время хочется есть, а нечего?

Её младшая сестричка – совсем несмышлёныш. И говорить не умела, а слово "дай!" знала. Тоже – непонятно.

И ещё она не понимала, почему у неё и у малышки-сестры нет папы. Мама – есть, а папы нет. У многих детей есть и папы и мамы. У них и еда была. Как-то она ждала под дверью Катьку Полькину, идти на улицу играть и услышала тако-ое:

– Катюня, ещё один оладушек съешь. Никуда твоя улица не денется! А то худющая, как тростиночка. Пожалуюсь папке – не слушаешься!..

 

В семье девочку не жаловали, потому что однажды она при посторонних выдала:

– Мама, наш папа скоро придёт! Это так всегда – папы немножко где-то поживут-поживут, а потом приходят!

 

Как-то, мама, выбрав момент, когда они были вдвоём, посадила её к себе на колени и попросила:

– Ты не вспоминай о папке. Его убили на войне. За нашим огородом в поле большая насыпь. Называется – военвед. Сейчас всё рожью засеяно, а в войну там жуткий бой шёл. Много людей полегло... В братскую могилу всех перезахоронили около сельсовета. Камень с выбитыми фамилиями поставлен. Только нашего папы там нет. Но он погиб, я знаю, чтобы кто ни говорил!

   

И задумала девочка совершить поход на высокую насыпь, военвед. Она как-нибудь проберётся сквозь рожь.

Если папа убит, значит – лежит в этой огромной могиле. Не нашли – плохо искали. Или же он живой – где-то поживёт-поживёт, и придёт.

На могилу обязательно что-то надо покласть. У неё же ничего нет. Хлеб в доме закончился, только завтра бабушка будет печь.

Девочка ходила по двору, ко всему приглядываясь. По ту сторону забора, у соседей, что-то стукнуло. Оказалось – упала с дерева большая груша. Лизавета дорожила своими грушами, меняла на них соль, керосин.

И девочка решилась. Пролезла под забор, схватила свой трофей, сразу же сунув его за пазуху и повернулась лезть в обратную сторону… Стукнула входная дверь у Лизаветы, девочка в испуге поспешила так, что платьице на спине зацепилось за гвоздь и с треском порвалось. Ничего, зашьёт сама, никто и не узнает!

Зажав в руках грушу, девочка по тропинке через огород побежала в поле. Она вошла в рожь и полностью скрылась, даже головы не видно. Чтобы знать, куда идти, ей приходилось время от времени подпрыгивать. Один раз увидела верхом на лошади бригадира дядю Гришу, охранявшего ржаное поле от воров.

Всю дорогу она вдыхала запах груши. Как хотелось откусить хоть малюсенький кусочек!.. Но она устояла! Только осторожно, боясь сделать надкус, облизывала румяный бочок груши.

Наконец добралась к самому высокому месту в поле. Даже свою хату отсюда видно. Грушу держала в подоле платьица. Сделав маленькое углубление в земле, девочка торжественно положила её туда и умиротворённо глядела, подперев кулачком щеку.

Вот теперь всё правильно. И её папка тоже получил подношение, как и все!

Есть хотелось нестерпимо, она сорвала несколько колосков, помяла их в ладонях и высыпала в рот зёрна. Затем, отряхнув платьице, бросив прощальный взгляд на грушу, вслух проговорила: "Я буду часто приходить, папка! А завтра может хлебушка принесу".

Интересно, куда всё-таки деваются с могилок все эти вкусности?

В это время чья-то рука просунулась между стеблями ржи, схватила грушу и исчезла. Девочка даже рот раскрыла от неожиданности. Нет, она не испугалась, а сразу ринулась в то место, где исчезла рука с грушей.

   

Старик сидел и жадно поедал грушу. Сок тёк по его грязной, всклокоченной бороде. Корешок он тоже пожевал и выплюнул, утершись замусоленным рукавом рубахи.

Застывшая девочка, молча, во все глаза глядела на него. Тот, чувствуя неловкость, произнёс:

– Вкусная была груша! Лизаветина наверное?

Не отрывая взгляда от мужчины, девочка молвила:

– Эта груша была для моего папки! Я думала, он лежит здесь в могиле, убитый. Значит он не убитый, а вы мой папа, раз грушу съели?.. А глаз вам в войну фашисты выбили, да?

Старик опасливо оглянувшись, вполголоса попросил:

– Ты, девочка, потише разговаривай – Грицько объезжает сейчас поле. А у меня мешок колосьев набран. Поймает – засадят, вот и будет тебе папка! А глаз у меня ещё в молодости, по дурости выбит. Тогда же и ногу поломал. Ну, бывай!

И, полусогнувшись, с мешком на спине скрылся во ржи.

Это был хромой дед Михей, восьмидесяти лет от роду, слепой ещё с детства на один глаз. Жил он со своей, злой на язык, бабой Дуськой. Жили бобылями, без детей. Более нищего дома, чем у них, в селе не было.

 

Домой девочка не бежала – летела! У неё есть папа! Ничего, что он выдаёт себя за деда Михея. (Она деда узнала сразу.) Это так надо. Она понимает. Откуда бы дед Михей знал, что она сегодня придёт на военвед, принесёт грушу и он её съест, если бы не был её папой?

Никому нельзя об этом рассказывать... Она дождётся, когда дед Михей превратится в настоящего папу – красивого, сильного!

На второй день, получив от бабушки положенный кусочек хлеба, она разделила его пополам, одну половинку съела сразу же, со второй, прижав к груди, побежала по знакомой тропинке.

Место нашла сразу. Торжественно положила туда хлебушек и села в ожидании. Послышался шелест раздвигаемой ржи и показался сначала мешок с колосьями, потом дед Михей, весь взмокший – сильно палило солнце. Девочка вскочила и, показывая на хлеб, предложила:

– Вот, ешьте! Я знала, что вы придёте и принесла хлебушек, он ещё тёпленький... А вы настоящим папкой скоро станете? А то только я одна знаю, а больше никто не догадывается.

Дед Михей был голоден всегда. Его Дунька казанок баланды варила раз в два дня, других изысков не было. Поэтому он с жадностью жевал кусок тёплого хлеба.

Девочка с умилением глядела на жующего мужчину и вместо одноглазого, грязного, хромого старика представляла красавца-папку...

– Вот удивится тогда Катька Полькина!. И у меня будут оладушки!

Дед Михей, вытряхнув с бороды крошки, отправил их также в рот и спросил:

– А чего-нибудь выпить ты можешь принесть своему папке?

Девочка живо нашлась:

– Я сейчас сбегаю за водичкой!

– Да не-ет! Водички я и сам могу попить. Поищи в доме, может в бутылке стоит горилка. Ты отлей в маленькую чекушку и принеси. А я буду ждать.

 

Что такое горилка, девочка не знала. Нашла небольшую, наполненную жидкостью бутыль и отлила, как дед Михей велел, в маленькую чекушку. Закрыла горлышко кукурузным кочаном (бабушка так делала) и, радостная, понеслась по полю. Дед Михей ждал. Увидев девочку, единственный глаз Михея засветился в предвкушении. Девочка вытащила бутылку из кармана платьица и торжественно воскликнула: "Вот!".

Старик выхватил чекушку, почему-то сразу поднёс её к носу и его восторженный взгляд потух:

– Ты чего это принесла, девка?!

Он выдернул кукурузную пробку, принюхался и сердито бросил:

– Это же керосин!

Затем, не обращая внимания на поникшую девочку, под нос себе проворчал:

– Я-то сразу понял, что девка у Настуньки малость того... но она, оказывается, совсем дурковатая!

Видя, что девочка вот-вот расплачется, дед Михей снисходительно молвил:

– Ладно, давай возьму. Не пропадать же добру. Дунька зальёт в лампу, керосин давно закончился.

 

* * *

Наступила осень, пошли дожди. Рожь была скошена.

Однажды девочка с мамой вышла из магазина и увидела в толпе мужчин деда Михея. Забыв обо всём, радостно подбежала к старику, сунув ему в руку обе конфетки, которые так долго ждала от мамы, со словами:

– Это вам!

По дороге домой мама выговаривала девочке:

– Зачем ты обе конфеты отдала этому оборванцу? Он самогон лакает, а не конфеты!

Девочка печально поглядела на маму и тихо молвила:

– Я папе дала.

Мать растерялась, затем схватила девочку за тощее плечико и стала тормошить, словно взрослую, приговаривая:

– Ты опять за своё?! Позоришь меня, дурища! Слепого, восемьдесятилетнего инвалида называет папой! У него вши в бороде бегают! В углу сегодня будешь стоять до утра!

 

В углу девочка постояла немного – бабушка пожалела, сказав матери:

– Скажи спасибо, что у неё в голове дед Михей засел. А если бы она объявила "папкой" Павла, агронома нашего? Так Павлиха тебе все волосы бы выдрала и окна побила... Люди злые, не разбираются, что дитё придумывает для себя сказки.

Помолчав, добавила:

– Не трогай девку больше. Повзрослеет, поймёт всё.

 

* * *

Она повзрослела, когда на сельсовет пришло сообщение: "Младший лейтенант Крачинский Владимир Данилович геройски погиб под селом Сахновка на Брянщине". Мама уже не боялась разговоров о папе.

Девушка ездила на Брянщину, почитала на камне выбитую фамилию своего папы.

Жила в городе, училась в институте.

Деду Михею на то время было за девяносто. Его Дунька отошла в мир иной. Соседи по очереди заносили деду миску супа, да следили, чтобы в доме всегда была водичка.

Как-то, на каникулах, девушка узнала, что дед Михей болеет. Собрала всего в сумку и пошла. Дед был один. Девушка молча выкладывала на стол свежие булочки, масло, сыр. Поставила бутылку сока, предварительно открыв её. Потом решила спросить:

– Может вам подвинуть всё ближе к кровати?

Единственный глаз деда следил за девушкой, и он неожиданно бодрым голосом ответил:

– Нет, дочка, не надо. Я сам пока встаю. А что проведала – спасибо! Как узнал, что в город уехала, думал, так и умру – не дождусь. Мне отдать тебе надо кое-что. Берёг для тебя... Самое трудное было – от Дуньки упрятать!

Дед Михей пошарил рукой под подушкой и вытащил замусоленный узелочек. Дрожащей рукой он подал девушке со словами: "Возьми! Купи себе колечко или брошку – что понравится".

Девушка машинально взяла узелок и так же машинально развязала его. Там лежала, в несколько раз сложенная денежная сторублёвая купюра...

Деньги были старого образца, и давным-давно изъяты из оборота. Но глаз деда Михея светился таким торжеством, что девушка искренне произнесла:

– Спасибо большое! Обязательно куплю колечко, будет память о вас!

А дед Михей умиротворённо произнёс:

– Сподобил меня Бог, дождался!

Таллин, Эстония

Комментарии

Комментарий #21681 30.11.2019 в 19:19

Девушка машинально взяла узелок и так же машинально развязала его. Там лежала, в несколько раз сложенная денежная сторублёвая купюра...
Деньги были старого образца, и давным-давно изъяты из оборота. Но глаз деда Михея светился таким торжеством, что девушка искренне произнесла:
– Спасибо большое! Обязательно куплю колечко, будет память о вас! А дед Михей умиротворённо произнёс:
– Сподобил меня Бог, дождался!

До слёз. Блестяще. Наш автор, из Эстонского отделения СПР. Владимир Илляшевич, Таллин

Комментарий #21656 29.11.2019 в 16:39

Хорошие, жизнеутверждающие рассказы!
Г.М.