Александр КОСЕНКОВ. ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ. Культура как национальный приоритет

 

Александр КОСЕНКОВ

ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ

Культура как национальный приоритет

 

 24 декабря 2014 года указом президента Российской Федерации были утверждены «Основы государственной культурной политики» (ОГКП) — документ важный и нужный, направленный на объединение созидательных сил народа, на сохранение основ государственности России. И хотя в этом документе не прописан механизм решения накопившихся проблем, как нет и перечня санкций за нарушение основных принципов, но механизм перспективного их действия определен. И, самое главное, — в нем сформулировано понимание невозможности достижения целей государственной культурной политики в рамках сегодняшних административных структур, которые не способны эффективно выполнять возложенные на них задачи. В документе отчетливо предполагается новая концепция организации работы сферы культуры в современных кризисных условиях. Нас ждут большие перемены. Об этом в ОГКП написано однозначно и четко: «Принимая настоящие Основы, государство впервые возводит культуру в ранг национальных приоритетов и признает ее важнейшим фактором роста качества жизни и гармонизации общественных отношений, залогом динамичного социально-экономического развития, гарантом сохранения единого культурного пространства и территориальной цельности России».

 Понятий, что такое культура, сегодня множество. Одно из них апробировано в России веками и непосредственно касается сути вышеназванного документа, где сказано: «Культура — это система нравственных ценностей, сформированных традициями, религией, мировоззрением народа».

 Тысячелетиями, причем во всех традиционных религиях мира, считалось, что нравственность — цивилизационная основа человеческого общества.

 Зададим сейчас себе несколько неожиданный вопрос: «Можно ли торговать нравственностью, а значит, торговать культурой?». Некоторым подобная постановка вопроса покажется кощунственной. Справедливо покажется. Но как тогда вы оцените тот факт, что сегодня в нашем обществе сфера культуры официально на государственном уровне отнесена в сферу услуг. Или, например, то, что работа «инженеров человеческих душ», как мы раньше называли наших писателей, отнесена к почтовому ведомству, то есть Министерству связи? В основах государственной культурной политики эти пассажи никак не комментируются, но мы с надеждой ждем обещанных шагов в реорганизации работы сферы культуры. Все-таки в нашей стране сегодня официально, на законодательном уровне обозначена главная функция культуры — служить обществу, служить Отечеству. Цитирую: «…Государственная культурная политика призвана обеспечить приоритетное культурное и гуманитарное развитие как основу экономического процветания, государственного суверенитета цивилизационной самобытности страны».

 Ну а теперь давайте посмотрим, что происходило, происходит в сфере культуры у нас последние лет 20-25, уже внесенные в исторические анналы как время перестройки, слома, разрушения страны, кризисов, временных стабилизаций и новых кризисов, избавиться от которых мы вроде бы должны с помощью новой Государственной культурной политики.

 

 Сумерки «Свободы»

 Сразу оговорюсь. Я высказываю свою личную точку зрения, и касаться буду только тех сфер культуры, которые близки и знакомы мне как профессионалу, как писателю, драматургу, кинорежиссеру, журналисту. Но прежде еще одно отступление в сферу идеологии. Или политики, если хотите. И здесь за поддержкой мне бы хотелось обратиться к книге известного писателя и издателя Николая Александрова «Армагеддон русской культуры». В ней немало очень интересных замечаний и наблюдений над тем, что происходит у нас сегодня в сфере культуры. Но отправной точкой дальнейших своих рассуждений о состоянии сегодняшней культуры и почему оно сейчас именно такое, я бы выбрал следующие его рассуждения:

 «В России изначально сложилась вертикальная иерархия, своеобразная лестница, на ступеньках которой разместились высокая культура и низкая культура. На вершине всегда были лучшие, классические образцы произведений, в которых идеально сочетались глубокое содержание, идеальная форма и мастерство исполнения с непременным желанием явить пример положительного героя или обличить негативное общественное явление. Середину этой своеобразной лестницы занимала масскультура, попкультура, развлекательная культура. А низкая культура часто называлась бескультурьем, потому что не несла в себе жизнеутверждающего содержания, побуждающего к высоким идеалам, чувствам и свершениям. Низкая культура презиралась обществом и выживала лишь в кругу маргиналов.

 Лет двадцать назад на современной культурной ниве России стал энергично внедряться новый взгляд на сферу культуры, уже не по лестнице, а «в плоскости», разделяя ее на сегменты с равными правами. Навязывалась риторика о толерантности к инакомыслию, о равном праве на самовыражение всех и вся. В действительности же шла пропаганда терпимости к бездарности, пошлости и примитивности. Победным аргументом «борцов за свободу творчества» звучал вопрос: «А судьи кто?». И даже выдающиеся деятели культуры скромно и трусливо умолкали. Так начался агрессивный процесс размывания еще недавно четких границ между произведениями высокой и низкой культуры, а если совсем просто — между добром и злом. И борцы за вседозволенность немало преуспели и продолжают активно вредить отечественной культуре. А мы словно забыли о том, что терпимость ко злу — это путь деградации и духовной смерти».

 Продолжаю цитировать. «Можно ли представить доктора, «толерантно» относящегося к опасному вирусу, когда организм больного требует срочного вмешательства? Ответ очевиден».

 Мне бы хотелось сейчас развить это довольно точное сравнение медицины и культуры. Попробуем представить нашу культуру больницей, где врачуют или должны врачевать пороки и болезни недужного общества, которое на самом деле сегодня больно немалым количеством болезней. Испокон считалось, что вера, духовность, чистота мыслей, образованность, культура, правда, высокое мастерство действительно способны врачевать, давать надежду, учить, подсказывать путь излечения, успокаивать, возвращать душевное равновесие и т.д. и т.д.

Теперь представьте, что будет в такой больнице, если вместо родовспоможения вам будут вдалбливать, что вы неполноценны и порочны, а детей вам лучше совсем не иметь; если вместо умного психиатра вы войдете в кабинет случайно оказавшегося там душевнобольного, а офтальмолог вместо привычной таблицы заставит вас пялиться на черный квадрат и убеждать, что вы слепой недоумок, не видящий и не понимающий гениальности врача, отказывающего вам в праве иметь нормальное зрение. Картина, возможно, и фантасмагоричная, чреватая полным изменением сознания и без того не очень здорового человека, но, к сожалению, не столь далекая от нашей сегодняшней культурной реальности.

Давайте присмотримся, кто сегодня в культуре лечит или пытается лечить наше общество, защищая свой вопиющий непрофессионализм воплями о «свободе творчества», «общечеловеческих ценностях» и праве художника на безграничное самовыражение. Думается, врачи или медицинские работники попытавшиеся заявить о своей свободе самовыражения и праве лечить больного как и чем им кажется и вздумается, мигом бы лишились и места своей работы и права на профессию. А в случае катастрофических результатов своей «лечебной деятельности», отправились бы по вполне предсказуемому маршруту или в сумасшедший дом, или, как говорили раньше, в места не столь отдаленные. Добавлю к этому слова бывшего, замечательного, на мой взгляд, главного редактора газеты «Культура» Елены Ямпольской: «Для недужного общества культура могла бы поработать доктором, однако сама оказалась сегодня на койке в карантинном боксе, куда без страха заходят либо люди с выдающимся иммунитетом, либо те, кто по сути своей сами инфекция и любой заразой принимаются как родные».

 Потребительская идеология сыграла свою разрушающую роль в воспитании поколения эгоистов, которые свои права, не выходящие за пределы собственного драгоценного эго, назвали «общечеловеческими ценностями», которые вступили в жесткий конфликт с духовно-нравственными устоями всех традиционных культур и религий. Современные установки защитников свободы личности — это своеобразная транснациональная идеология, под защиту которой попали такие порочные явления как гомосексуализм, усыновление детей однополыми семьями, эвтаназия, аборты, феминизм и другие виды традиционно безнравственного, которые де-факто нарушают все нравственные традиции.

 Проводя линию на уничтожение традиционных для русской цивилизации смыслов, либералы особую ставку делали на молодежь. Целью образования объявлялось, например, «воспитание культурного потребителя». Не гражданина, не патриота, не слуги отечества, а шкурника, целью своей считающего постоянный рост потребления. Такого никакая культура не спасет.

 Зачем это делалось? Зацикленный на употребление индивид при кажущейся внешней свободе всегда раб того, кто в состоянии его потребности удовлетворить. Поднявшиеся на «либеральной революции» 90-х и растаскивании общенародной собственности хозяева жизни нуждались именно в таком населении… Теперь ужасаемся, что выросло в итоге из наших сынков и дочек. Вечные тусовщики, презирающие труд, разучившиеся читать и думать, отвергающие любые нравственные нормы, не знающие и презирающие свою страну и живущие в интернете, где царит один закон: кто управляет контентом и доминирует в соцсетях, тот и формирует сознание.

 

 Во всех ракурсах

 Итак, территории культуры. Здесь вынужден говорить скорее тезисно, ибо подробный разбор уведет нас в такую политологию и философские дебри, из которых мы не выберемся даже с помощью весьма солидного тома аналитики происходящих сегодня в культурном мире событий. Стоит оговориться — транснациональных событий.

 Приоритет на культурном пространстве сегодня, конечно же, у телевидения.

 Говоря про сегодняшнее телевидение нельзя не отметить вопиющее расхождение между реальной жизнью, здравым смыслом, правдой и всей той виртуальной действительностью, которую демонстрирует нам телеэкран. «Современный телезритель постоянно пребывает в состоянии диссонансов: все, что транслируется телевидением (эфирным, спутниковым, кабельным, сетевым), противоречит друг другу и всем устоявшимся представлениям о реальности, о научном знании, о здравом смысле, о прекрасном и моральном». Это говорит декан высшей школы телевидения МГУ Виталий Третьяков. Не могу удержаться и процитировать его же несколько постулатов теории телевидения.

 «1. Богу телевизор не нужен.

 2. Телевидение есть чужая свобода, выдаваемая за твою.

 3. Телевидение (во многом) существует для чем-то обделенных, в чем-то обездоленных или еще не обретших полноты жизни и собственной активности людей.

 4. Телевидение по содержанию своему должно быть инфантильным.

 5. Сегодня не аудитория влияет на телевидение, а телевидение трансформирует сознание и программирует поведение аудитории.

 6. Телевидение дважды парадоксально: будучи самым реальным СМИ оно одновременно является и самым виртуальным, а точнее говоря — иллюзорным.

 7. Телевизионный контент — это реальное плюс телемифология.

 8. Телевидение есть главное средство управления массами в эпоху всеобщего избирательного права, т.е. так называемой представительной демократии.

 9. То, что показывают сегодня по телевидению, то и есть современная политика для масс.

 10. В современной цивилизации развлечение борется с информацией. А поле битвы телевизионный эфир.

 11. Все позволено, если это есть в телевизоре».

 

 Массовая культура, а телевидение самый влиятельный повседневный ее представитель, все упрощает и опошляет. Это мы каждодневно видим на телевизионных экранах. Пандемия массовой культуры, достигнутая посредством телевидения и, особенно, с появлением интернета и сетевых СМИ, совпала с кризисом самой высокой культуры и профессионального искусства. Так называемый постмодернизм, сам не создав ничего приближающегося к образцам классического искусства, принялся «перерабатывать» эти образцы, расчленяя, уничтожая и опошляя их. Сегодня наш юмор и, особенно, телевизионный смех — это самодовольный смех торжествующей глупости, а не победы над ней, смех не исцеляющий, а заражающий. Во главе — пошлость. Пошлость как избитость, отсутствие принципиальности, пошлость как безвкусица, сдобренная сальностями.

 И это уже, извините, не сфера высокого или низкого вкуса, а сфера политики. Вы никогда не задумывались над тем, для чего надо было власть в то время предержащим почти начисто уничтожить краевое, областное, районное телевидение, как и краевые, областные и районные печатные органы, внедрив на опустевшее, прежде очень оживленное и востребованное пространство общую и почти повсеместно безвкусную, а то и просто заразную жвачку, изготовляемую и тщательно контролируемую извне (надеюсь, не надо разъяснять откуда и зачем). Причем, контролируется и отчасти субсидируется и поощряется (с помощью рекламы) не только изготовление, но и поглощение этой жвачки.

Рейтинги, форматы, стопроцентная согласованность с сиюминутной политической или конъюнктурной тенденцией, а вовсе не свобода и уж совсем не степень востребованности, необходимости и реальной общей пользы стали определяющими для предоставления трансляции. Ведь было очень неплохое региональное телевидение, десятки передач вполне профессионально рассказывающих о местных новостях, освещающие, а часто и решающие местные проблемы, ставящие острые вопросы, влияющие как на кадровые, так и на промышленные, сельскохозяйственные, образовательные, культурные проблемы. Спектакли местных театров, выступления симфонических оркестров, местное народное творчество, детские коллективы, документальные и художественные фильмы, которые показывались на телеэкранах всей страны. Жизнь на местах вдруг оказалась не нужной новым хозяевам жизни, которые прекрасно понимали, что степень их управленческого дилетантизма, весьма обычной для того времени нечистоплотности и идиотического неумения думать о дне завтрашнем, на местах будут видны гораздо отчетливее, более выпукло и страшно. По этой же причине оказались не нужны и профессионалы, которые раньше работали совсем в другом формате и, в общем-то, совсем с другими целями, с пользой общей для всех, а не для кого-то в частности.

 Почему сегодня наше общество лихорадит то от гельмановских пакостей, то от выставки «Осторожно, религия!», то от кривляний пусек у алтаря, то от занудных непотребств Богомолова, то от «Тангейзера» отнюдь не Вагнера, а Кулябина. Защитный их прием, что «художник на все имеет право!» в чистом виде от лукавого. Или — «в лаборатории можно все», или — «потомки разберутся». Это все оттуда же. Потомки, может, действительно разберутся. Но сколько посеянного зла, погубленных душ, смятения, неотличимости добра от зла подсчитать даже навскидку невозможно. А человечество уже не раз убеждалось, что когда добро и зло в их головах меняются местами, то неотвратимость погибели, и в общем и в личном плане, увеличивается многократно.

 Теперь, как вы поняли, перехожу к театру, отвечая попутно на вопрос, почему я, вполне успешный когда-то драматург, чьи пьесы шли во многих, в том числе и академических театрах, теперь категорически отказываюсь от всякого с современным театром сотрудничества. Не нужен мне такой театр. Да и я, кстати, ему такому совершенно не нужен.

 

 Добро пожаловать в «Тангейзер»

 Предваряю этот раздел словами все той же Елены Ямпольской: «Новосибирский «Тангейзер» один из многих симптомов всеохватной болезни нашей культуры».

 Сегодня, отправляясь в театр, нельзя быть уверенным ни в чем. Гамлет и Онегин могут оказаться геями, сестры Прозоровы лесбиянками, а принцесса Турандот — любовницей собственного отца. Летописец Пимен обернется зэком, Чичиков — выпускником Гарвардской школы экономики, а царь Додон или Борис Годунов — президентом России. Вот гнилые плоды, выросшие на загаженной почве сегодняшнего отечественного театра.

 Вставшие стеной за попранное, как им кажется, право художника на самовыражение уверяют, что ими движет благородная ненависть к цензуре. Тоги бескорыстных борцов за идею им, безусловно, к лицу. Но под этими тогами спрятаны весьма объемные кошельки. От милой привычки наполнять их из государственного кармана, который гораздо вместительней карманов простых зрителей, ревнители творческой свободы отказываться не собираются. Очень уж дорога им эта свобода. Эпатаж, провокация — жанры весьма трудно окупаемые. Свободолюбцы прекрасно это знают. И очень немногие отваживаются браться за заведомо скандальную постановку на свой страх и риск, убалтывая, а то и просто обманывая спонсоров, отыскивая независимые площадки, вербуя не слишком щепетильных звезд, на которых можно заманить народ. То ли дело театр государственный. И деньги гарантированы на постановку, и группа подневольная — никуда не денется, выйдет и разденется. И о продаже билетов думать не надо. «Творческие искания» за государственный счет — кто же от такого откажется?

 Доктор филологических наук, профессор и преподаватель Литинститута Иван Есаулов так высказался по поводу таких спектаклей: «Если это поддерживается государственными финансами, то я тогда окончательно перестаю понимать, что такое государственная политика в области культуры. Это абсолютно самоубийственная политика».

 «Министерство культуры обязано адресно финансировать те постановки, которые не разрушают традиции, а ведут к воспитанию поколения, — отмечает известный эксперт Ирина Юрьева. И в целом эксперты сегодня уверены, что государству необходимо инициировать публичную дискуссию по этому поводу, иначе произойдет «полное размывание русской культурной идентичности». И действительно, не пора ли задуматься, кто и зачем на государственные деньги стряпает идиотские постановки, в которых перевирается авторский замысел наших классиков, шельмуется наша история, а народ показан в лучших традициях махровой русофобии.

 Похоже, постмодерн вышел на тропу войны, чтобы остановить собственную агонию. Он прекрасно понимает, что как самостоятельное явление не существует, но паразитирует на достижениях мировой культуры, по крупицам созданной человечеством за минувшие двадцать с лишним веков. Однако пользоваться этим богатством так, чтобы не слышать летящие в спину упреки в плагиате, можно только при условии смены ракурса с дискурсом. Содрать одежды, испражняться, выматериться, опошлить красоту, переписать классику — таков этот процесс созидания и он бесконечен. А вот разрушить можно только до основания. А что затем? А затем открывается пустота, которую надо чем-то прикрыть. И она прикрывается замысловатыми конструкциями из перекроенных отрезков шедевров былых эпох и вывернутых наизнанку принципов, которые до поры до времени позволяли человеку не оскотиниться.

 Вивисекцию классики адепты постмодерна оправдывают тем, что искусство, как и человечество, стоит на пороге конца времен, и нет смысла создавать что-то новое в преддверии всепоглощающего хаоса. А пока он не наступил, есть время вкусить безграничной свободы, надо только смести со своего пути жалких ретроградов, закосневших в насквозь пропитанных духом тоталитаризма традиционных нравственных ценностях. Ведь это свобода для тех, для кого надо. Остальным — добро пожаловать в «Тангейзер».

 Хочу только сказать, что траектория падения в никуда не способна вызвать сопереживания и сострадания, способна только напугать. Декларировать в тысячный раз, что «весь мир — бардак», настолько неоригинально, что скорее свидетельствует о творческой беспомощности или политической спекуляции, чем о подлинном творческом осмыслении жизни. В отхожем месте о вечном не говорят, пластилиновое творчество просуществует лишь то количество времени, которого не хватит даже на одноразовую попытку разобраться в происходящем. Давайте вспомним, что писал Андрей Тарковский: «Образ — это впечатление от истины, на которую Господь позволил взглянуть нам своими слепыми глазами». А чтобы создать образ, художнику мало одного своего мучительного состояния и болезненного переживания кризиса надежд. Если он не видит впереди ни света, ни выхода, это, в конце концов, его сугубо личное дело. Выносить свою душевную растерянность и опустошенность на сцену, для того, чтобы заразить тысячи других неокрепших душ — безнравственно. Духовные бездны пьянят голову и ужасают. И лишь подлинному таланту дано осознать, что во Вселенной не одна бездна, в бездне — вовсе не Вселенная, а пустота. Так и хочется процитировать слова Юрия Кузнецова:

 Знаменьем крестным окстите бумагу. Пора!

 Бездна прозрачна. Нечистые, прочь от пера!

 

 Бесконечно прав великий Свиридов, издавший почти молитвенный крик: «Найти человеку верный путь в жизни — всегда непросто. В наши хаотические дни это стало неимоверно трудно. Масса людей — потерявших всякие ориентиры, масса — избравших неверный путь, чреватый большим Злом. Многие живут вообще без пути, без движения, лишь шевелясь на месте, как черви в сортире. Боже! Помоги выйти на дорогу всем близким и любимым, не утратив света во тьме!».

 

 Если дорог тебе твой дом

 Говорить о литературе мне сегодня особенно больно. То, что сейчас называют литературным процессом, едва ли им является. Дело в том, что любая литературная картина предполагает то, что она складывается благодаря некоей художественной логике. У нас же сейчас если эта логика и прослеживается, то она далека от творческой. Иногда кажется, что те, кто все постсоветские годы регулировал нашу книгоиздательскую и литературно-премиальную жизнь, ставили своей целью умертвить отечественную словесность.

 Не так давно я снял фильм об «Иркутской стенке». Думаю, подавляющее большинство читающих или слушающих сейчас эти слова задают себе вопрос: «А что это такое?». И лишь очень и очень немногие догадаются, о чем речь. Назову сейчас лишь несколько имен из этой «стенки»: Валентин Распутин, Александр Вампилов, Геннадий Машкин, Вячеслав Шугаев, Дмитрий Сергеев, Ким Балков. И те из сибирских писателей, кто были рядом и вместе с этой стенкой: Роман Солнцев, Анатолий Преловский, Виль Липатов, Евгений Суворов, Вячеслав Китайский, Владимир Гусенков, Владимир Жемчужников. Не могу сказать, что я тоже из этой стенки, поскольку был несколько моложе многих из них, но почти всех их я близко и хорошо знал, а некоторые из них сыграли весьма значительную роль как в моей человеческой, так и творческой судьбе. Храню как реликвию книгу Геннадия Машкина с дарственной подписью: «Александру Косенкову с авторским напоминанием и о его участии в Иркутской стенке». Постараюсь в фильме как можно подробнее рассказать о том времени, когда эта стенка стояла, жила, творила, гремела на всю страну. И постараюсь вместе с теми, кто будет вспоминать, кто будет, я надеюсь, смотреть этот фильм, понять, как почти единовременно образовалась, случилась, выстояла, создавала великолепные произведения когорта уникальных сибирских писателей и поэтов.

А ведь у многих из них до знаменитого всесибирского Читинского совещания 1965 года еще и книг-то своих почти не было, так — рукописи, газетные очерки, заявки. И по этим-то еще почти пробам пера их принимают в Союз писателей, поддерживают, помогают, печатают, умно и перспективно рецензируют, хвалят, открывают дорогу в большую литературу. И они с блеском оправдывают веру и доверие старших товарищей по перу и по жизни. Теперь они уже классики, на их произведениях выросло и вошло в жизнь не одно поколение наших современников. И, естественно, я хочу задать вопрос — возможно ли такое в наше время? Ответ однозначен — нет! Потому что та литературная логика, логика сотворчества, дружбы, помощи и взаимопомощи совершенно не созвучна нашему времени. Повторюсь — потому что те, кто все постсоветские годы регулировал нашу книгоиздательскую и литературную жизнь, ставили своей целью умертвить отечественную литературу. Все эти годы мы слышали от соответствующих кругов, якобы стоящих у руководства нашей культурой, что они не должны заниматься «раскруткой» писателей, что писатели, якобы, только «зеркало» и ничего больше.

Это неправда. Они не раскручивали только писателей государственников, а писателей антигосударственников, типа Акунина, Улицкой и прочих из той же когорты, раскручивали вовсю. Крупнейшие премии получают авторы, толком не умеющие построить предложение, а культуртрегеры от литературы всех пытаются убедить, что они лучшие из лучших. Забивают их книгами прилавки, заталкивают их во все эфиры, везут за границу. Складывается ощущение, что играешь в карты с опытным шулером. Был бы еще у него в рукаве туз! Но увы, нет туза. Одни только короли и дамы.

Когда-нибудь эти годы войдут в историю литературы, как годы процветающих графоманов, бессовестных компиляторов, которым никто так и не осмелится сказать, что их короли и дамы голые, что все это — литературная макулатура, которая уже сейчас самосвалами вывозится на свалку, и которую, совершенно справедливо, называют не литературой, а чтивом.

 Не могу не сказать хоть несколько слов и о наших сегодняшних «критиках». В деградации отечественной словесности они виноваты в первую очередь. Цитирую Светлану Замлелову, напечатавшую в «Литературной газете» отличную статью «Могильщики словесности»: «Это с их не то что молчаливого согласия, а велеречивого славословия посредственные, не слишком талантливые и умные, даже не очень мастеровитые авторы стали сегодня лучшими писателями России. В то же время множество действительно хороших писателей до публики просто не доходят. Это именно с подачи критиков отпала для писателя необходимость владеть языком как инструментом. С подачи критиков стало нормальным писать кое-как. Критик развратил писателя. Почему? Потому что наиболее удачливые критики стали лакеями книгоиздательского бизнеса». Я бы добавил сюда, что те, кого мы привыкли называть критиками, сейчас не просто не занимаются своим делом, а зачастую откровенно вредят. Поэтому, говоря о сегодняшнем нашем литературном процессе, нельзя не сделать вывода о необходимости перестраивать все наше литературное хозяйство, изгнав из него недобросовестных приказчиков и поручив управление людям, для которых государственность, патриотизм и духовные ценности не пустой звук и не повод для реализации бюджетно-емких проектов.

 Незадолго до смерти наш большой поэт Расул Гамзатов встретился с Владимиром Путиным. Он сказал тогда Путину: «Раньше церковь была отделена от государства, а теперь от государства отделена литература. И это неправильно». И Путин вынужден был согласиться, что это неправильно. Но перемен такого положения дел, мы, к сожалению, пока не наблюдаем.

 

  Территория кино

 Почти все кинематографисты, кинокритики, историки кино на вопрос, что же произошло и происходит с нашим документальным кино, как правило, начинают с истории тридцатилетней, а то и полувековой давности, когда это кино было востребовано, интересно, а в какие-то годы по своей известности, талантливости и престижности занимало первые и почетнейшие строки в мировом и союзном рейтинге документальных работ. Начинали именно с этого, потому, что такое вступление особенно контрастно оттеняло положение дел в сегодняшнем документальном кино России.

Впрочем, речь сейчас не обо всей России, а о документальном кино Сибири. Сейчас же здесь, как и в целом в России, документальное кино давно уже перешагнуло черту, отделяющую полноценную жизнь от весьма скромного существования. Скорее, даже выживания. Выживания в основном за счет отдельных творцов, из последних сил пытающихся создавать редкие, по-прежнему интересные и талантливые фильмы. Но даже эти немногие фильмы у нас почти никто не видит и не знает. «Кино, которое мы делаем — это кино-призрак, — говорит режиссер-документалист с мировым именем Ю.А. Шиллер. И продолжает: — Оно не призрак для них — в Польше, в Германии, Испании и во многих других странах. Они нас видят по своим телевизионным каналам, на своих фестивалях и даже в своих кинотеатрах. А для нас это кино не существует. Формально кино есть — мы его делаем. Но фактически его нет. Его нигде не показывают».

 «Новосибирск был кинематографическим городом», — продолжает эту тему лауреат Государственной премии России кинорежиссер В.Э. Эйснер, фильмы которого тоже очень хорошо знают кинематографисты во многих странах, что весомо доказывают главные призы и дипломы на международных и российских фестивалях. Только за прошлый 2014 год его фильмы получили несколько таких наград. «Здесь (в Новосибирске) — продолжает Эйснер, — снимались игровые, документальные, научно-популярные и мультипликационные фильмы, которые регулярно демонстрировались на Всесоюзных экранах. Режиссеры и операторы получали призы. Здесь была своя школа, школа «сибирского документального кино», которая вошла в кинословари многих стран. Здесь была своя уникальная кинематографическая среда, которая мощно подпитывала нашу общую культуру, формировала уникальную культурную среду, из-за которой Новосибирск в то время вполне заслуженно называли «культурной столицей Сибири». Что же мы имеем сейчас? Кинокопировальную фабрику ликвидировали, знаменитый «Новосибирсктелефильм» закрыли. С Западносибирской киностудией история та же самая. Киношники оказались на улице, разбрелись по мелким студиям и квартирам. Сегодня для подавляющего большинства из них на повестке стоят вопросы не об искусстве, а о выживании». Естественен вопрос — почему государство уничтожило отрасль, исправно работавшую на поприще информации, просвещения, образования, культуры? Чтобы понять это, стоит оглянуться почти на два десятилетия назад.

 Есть разные точки зрения на то, почему так случилось. Та, что попроще, объясняет все причинами чисто экономическими — мол, документальное кино дело не прибыльное, его должно содержать государство, а у государства сейчас на непроизводительные культурные расходы средств нет. Впрочем, и на все остальное из области культуры, науки, образования, здравоохранения — тоже нет. Время и общество изменились, выживайте, как можете. Какое уж тут документальное кино, требующее для своего существования развитой технической базы, современной кинотехники, штата профессионалов, которым надо платить не только зарплату, но и оплачивать командировочные расходы (сидя на месте, документальное кино не снимешь). А еще нужен прокат, фестивали, учеба… Не проще ли одним махом отрубить все концы этого весьма накладного вида киноискусства, заодно отказав ему в праве вообще считаться искусством. Очень хитрый ход — раз не искусство, значит информация, документ. А кому нужна такая дорогая информация? Вон телевидение каждые сутки выдает в эфир целые горы этой информации. Мы и без того в ней захлебываемся и часто уже не в силах разобраться в ее значимости и правдивости, соотнести с собственным существовании в окружающем мире.

 Есть и другая точка зрения, позамысловатей, приоткрывающая второе дно этой вдруг обозначившейся проблемы нелюбви к документальному кино. Суть этой точки зрения в том, что нынешняя власть боится оставлять следы. Ведь хороший, талантливый документальный фильм это вечное и глубокое свидетельство времени, вечный носитель, который идет в архив. Это не информационное телевизионное видео с его множеством сиюминутных сюжетиков, которые, как правило, мы тут же забываем. И, может быть, все дело в том, что прежняя власть думала, что она навсегда и ее не пугали талантливые свидетельства истины пусть, даже и не всегда удобные для нее. А эти новые, особенно на первых парах, знали или догадывались, что они временщики? И им не нужны были улики, по которым можно судить о том, как мы тогда жили.

 Есть и еще одна точка зрения. Телевидение сегодня создает виртуальную реальность нашей жизни. Если верить экрану, в стране только кровь, грязь, секс и насилие. На одном канале — мордобой, на другом — стрельба, на третьем — горы трупов, кухонные разборки маргиналов, называемые ток-шоу, грязное белье столичного бомонда, секс и снова насилие. Нас настойчиво приучают к мысли, что ничего другого в России уже не осталось. А когда на телевидении вдруг покажут документальный фильм о невымышленной жизни, о простых людях с их простыми человеческими заботами, виртуальная реальность терпит крах. Кому-то это, возможно, невыгодно.

 Думается, правомерна и та, и другая, и третья точка зрения, как это всегда бывает при толковании событий, не имеющих простого и разумного объяснения. Но ведь действительно, трудно объяснить, почему вдруг нашему государству на определенном этапе оказался ненужным самый правдивый вид киноискусства, заставляющий людей не просто поглощать поток информации, а размышлять и сопереживать увиденному, учиться видеть. Ведь умение видеть — это очень непросто. Именно с этого первого шага и начинается настоящее искусство. И уметь видеть может научить только очень большой мастер, который, как правило, сам начинает с того, что учится видеть, размышлять и сопереживать. А потом эти свои мысли, чувства, свою боль и свою веру переносит на экран, приближая нас к смыслу и значению проживаемой нами жизни. Всегда ли власть — особенно, когда она не уверена в своей праведности и вечности — хочет, чтобы мы понимали смысл и значение происходящего с нами? Именно это обозначает глубинную суть и особенности работы в таком непростом виде киноискусства, как документальное кино, снимать которое, работать в котором у нас сейчас стало неимоверно сложно.

 Вышесказанному кое-кто может противопоставить широкую известность и популярность у зрителя, которую сейчас с легкостью зарабатывают ведущие очередного полупорнографического шоу или авторы до неразличимости безликого, переполненного стрельбой и трупами сериала. В отличие от подобной продукции документальные фильмы до широкого зрителя почти не доходят. У нас уже выросло поколение людей, не знающих, что это такое — настоящее документальное кино. Хотя оно было всегда. Есть и сейчас. Существующее как бы вопреки всему.

 «Документальное кино вроде бы даже и делается, — говорит в своем интервью на эту тему кинорежиссер Ю.А. Шиллер. — Приходят молодые ребята с огромным желанием работать. Но делается это кино вопреки… Сегодняшняя система кинопроизводства создана, чтобы документальное кино убить». И дальше так пытается пояснить свою точку зрения: «Документальное и игровое кино финансово находятся в совершенно различном положении. Коммерческим сегодня может быть только ничтожно малая часть документального кино. Остальное же должно обязательно спонсироваться или подпитываться государством. Основная его аудитория сегодня — телевидение, телевизионный экран. Но ни одна из наших картин ни по одному каналу не показывается и, я думаю, показываться не будет. Они придумывают какие-то очередные форматы, только непонятно, на кого эти форматы рассчитаны и кому они нужны. А система кинопроката разъединена с производством и отделена от государства. Среди же владельцев кинотеатров поклонников документального кино «днем с огнем». Для них главное — рынок. Все остальное — лирика. Мы живем в разных измерениях».

 Хотелось бы, чтобы вы обратили еще внимание и на следующие слова этого замечательного кинорежиссера: — «Есть тут у нас в городе несколько документалистов. В городе их мало кто знает. Но они знают себе цену. Знают, что то, что они сделали и сделают, никогда не сделают в Москве. Мы идем своим путем. Мы все картины делаем с ощущением, что жить на свете все же хорошо, несмотря ни на что. Особенно, если бы мы сами не гадили эту жизнь. Тогда бы она была прекрасна».

 Как хотелось бы на этой пусть и не совсем оптимистичной, но хотя бы полуоптимистичной ноте и закончить эту статью. Но закончу совами Николая Васильевича Гоголя: «Россия! Она теперь зовет сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде. Уже душа в ней болит, и раздается крик ее душевной болезни». Хотелось бы, чтобы все мы услышали этот крик.