Сергей ТРАХИМЁНОК. КАПЛЯ В ОКЕАНЕ ПОБЕДЫ. Рассказ

 

Сергей ТРАХИМЁНОК                                              

КАПЛЯ В ОКЕАНЕ ПОБЕДЫ

Рассказ

 

Когда началась война, «ты был уже взрослым человеком» – тебе исполнилось шестнадцать и ты поступал учиться в ФЗУ города Бийска.

За твоей спиной была обычная жизнь старшего ребенка в многодетной семье без особой романтики и каких-либо из ряда вон выходящих событий, если не считать, что в одном из школьных походов ты нашел хорошо сохранившийся обломок бивня мамонта, из которого твой отец изготовил ручку к колесу швейной машинки. Да пожалуй то путешествие на юг, которое ты совершил в двенадцать лет.

                                                  

Так много лет назад, когда только-только начинал "пробовать перо» я пытался начать очерк о тебе. Потом, уже став профессиональным писателем и имея в своем активе несколько книг прозы, я делал еще несколько попыток, но каждый раз откладывал текст, понимая, что в нем так и не появилось то, что делает публицистическую вещь завершенной.    

И даже в конце восьмидесятых, когда реформаторы всех мастей стали бить военное поколение за то, что оно «не на той стороне воевало», и у меня, как реакция защиты твоих сверстников, сами собой появились рассказы – «эхо войны», попытки закончить начатое так ни к чему и не привели. То ли время тогда еще не пришло, то ли, в отличие от других героев моих рассказов и очерков, я знал о тебе не отдельные штрихи, которые обычно служат толчком к созданию образа, а гораздо больше, причем настолько, что возникало вполне естественное явление аберрации.

 

***

То путешествие не было бегством из дому. Юг – мечта каждого маленького сибиряка – «там все время лето». Рассказы об этой теплой и благодатной стороне зажигают сердца сверстников, как рассказы о море смущают души мальчишек сухопутных краев и толкают на неординарные поступки.

Дело было в конце февраля и ты, «тепло одевшись» – пальтишко без воротника, на ногах валенки, за пазухой харчишки – «уехал в Алма-Ату».

На площадках товарных вагонов и в собачьих ящиках вагонов пассажирских, непременном атрибуте пассажирских составов того времени, нам, родившимся во второй половине двадцатого века, не знакомом, ты за пять суток добрался-таки до цели.

Город тебе не понравился, может быть потому, что на улицах стояли лужи, в твоих валенках хлюпала вода, а милиционеры мгновенно выделяли в толпе странно одетого мальчишку…

«Разочаровавшись в юге» ты вернулся домой, в рабочий поселок Карасук и продолжил учиться в школе, чтобы стать токарем, почему в сорок первом и уехал в Бийск.

Война все перестроила на свой лад. ФЗУ, в котором ты постигал премудрости обработки металлов резанием, передали в распоряжение наркомата обороны – увеличили число «фабзайцев», сократили сроки обучения и через несколько месяцев ты уже стоял перед распределительной комиссией одного из военных заводов Барнаула.

Природа наделила тебя и силой, и ростом, и решение комиссии было категоричным – «в кузнечный, там дефицит молотобойцев».

Так ты, «дипломированный токарь», стал работать со взрослыми мужиками в кузнечном. И там все было как у всех: полная слуховая адаптация к стуку стали о поковки, и в конце смены сведенные судорогой пальцы, державшие молот по двенадцать часов.

Призывной повестки ты не получал. В ноябре сорок второго тебя просто вызвали в отдел кадров завода и сообщили, что завтра ты должен убыть в военкомат. После смены ты не пошел в общежитие, а завалился спать в подсобке, чтобы не опоздать к сроку на призывной пункт. Проснувшись утром, ты не обнаружил своих башмаков с деревянной подошвой. Времени на поиск похитителя не было, и ты пошел на службу босиком. Ноябрь – месяц в Сибири зимний, на улицах лежал снег, и чтобы погреться ты заскочил в какую-то котельную. Здесь кочегары изматерили твоих начальников и нашли тебе старые тапочки, которые ты привязал шпагатом к ногам и пошел защищать Родину.

Но на фронт ты попал не сразу. В сорок втором уже действовала отработанная система комплектования вооруженных сил: сибирские новобранцы перемещались на Дальний Восток, где одновременно проходили обучение и служили сдерживающим фактором для Квантунской армии. В бухте Славянка в бригаде морской пехоты, где тридцать лет спустя будет служить твой младший сын, ты начал осваивать премудрости уже военной службы. Осенью сорок третьего бригада была поднята по тревоге, погрузилась в теплушки и двинулась через всю страну на Запад. И всем в том составе казалось, что через несколько дней их ждет фронт, но на станции Хребет эшелон врезался во встречный эшелон с тракторами. Была ночь, от столкновения оторвались железные печи в вагонах, заклинило двери и состав со спящими людьми вспыхнул как свечка.

Однако судьба в тот раз была благосклонна к тебе. Твою теплушку от удара переломило пополам и ты сам не понял, как оказался выброшенным в снег, не получив даже царапины.

От бригады в живых осталось несколько человек. Не долго думая и не спрашивая их согласия, всех направили в саперную школу. И еще три месяца учебы в школе и плюс три месяца службы там же в качестве инструктора, несколько перебросок по железной дороге – и только тогда ты в составе отдельной саперной роты оказываешься на фронте

В первый день пребывания там, тебе «как опытному сержанту» приказывают отвести роту в деревеньку в двух километрах от штаба полка. Что может быть проще, ведь ты делал это неоднократно в саперной школе. Ты построил роту, проверил наличие личного состава и повел ее в означенную деревеньку.

Проселок не плац, но рота шла в ногу, без растяжек, и ни у тебя, ни у ведомых тобой не возникло мысли, что рядом с передним краем строем не ходят и подобные перемещения целесообразней осуществлять мелкими группами и чаще всего ночью.

Но и здесь тебе повезло. Разумеется, вы попали под обстрел. Однако, то ли противник не ожидал от вас такого безрассудства, то ли занят был чем-то другим, то ли спохватился поздно, и до деревеньки личный состав роты добрался уже кто как, но, тем не менее, никто не пострадал. И все почему-то отнесли это к твоей легкой руке.

А дальше началась работа помкомвзвода саперов – разминирование чужих мин и установка своих, ночные рейды через минное поле. А поскольку дело это ответственное, разведчики предпочитали, чтобы проходы им делали саперные командиры. И ты много раз ползал по минным полям впереди разведгруппы, надеясь, что судьба обережет тебя от прицельной пули спереди и случайной сзади. В теории этот процесс выглядел просто – сапер с миноискателем ползет первым, находит и разминирует мины. Но практически миноискатель не реагирует на мины в деревянных корпусах, не дает сигнала на неметаллические приводы к взрывателям. Поэтому и летом, и зимой единственным орудием были руки, опыт и везучесть. Ощупал руками влево-вправо расстояние метр с небольшим, чуть продвинулся вперед и снова то же самое. Нашел мину – разминировать некогда – отодвинул с пути, если возможно, если нет – пометил березовой вешкой, которую хорошо видно ночью, и двигаешься дальше.

Вскоре ты уже исполнял обязанности командира взвода, не особенно вникая в поговорку, что сапер – будь то солдат или офицер – все также ошибается один раз в жизни, и конечно не зная статистики, согласно которой время пребывания на должности командира взвода в действующей армии является самым непродолжительным.

Готовилась операция по освобождению Белоруссии. Твои бойцы рубили деревья, вязали плотики, промеряли ночью глубину реки, сбивали козлы и подтаскивали к реке.

Следующей ночью была дана команда на установку, в процессе которой выяснилось, что плотиков меньше, чем нужно, козлы не соответствуют глубине реки, а плавать умеешь ты один. Но… приказ был выполнен, и ты с остатками взвода был назначен комендантом четырех таких переправ через реку Проню. В задачу комендантского подразделения как обычно входило наблюдение за состоянием переправ и восстановление их в случае повреждения противником.

А потом были водяные столбы от взрывов снарядов, щепки от разбитых плотиков и восстановление двух переправ, по которым пехота сумела пройти на вражеский берег и орден Красной Звезды за мужество и героизм, проявленные при обеспечении форсирования реки Прони. И был бросок к Могилеву, который командование стимулировало, в том числе и информацией о содержании и расположении интендантских немецких складов.

И вы «взяли Могилев». Правда со складами вышла обычная в таких случаях неувязка. Сразу после штурма комендант гарнизона получил приказ обеспечить их охрану. А конфликт с комендантской ротой разрешился с присущей славянской ментальности простотой. Комендант приказал своим подчиненным «не видеть» того, что вмещалось в вещмешок. И ты все время вспоминал сделанный с немецкой аккуратностью ящичек с шоколадом, легко разместившийся у тебя за спиной и долго служивший во время наступления дополнением к пайку, а точнее к его отсутствию, поскольку кухня часто не успевала за продвигающимися вперед частями.

А затем были другие реки тогдашней Белоруссии: Березина и Неман и второй орден – Отечественной войны, и снова работа, в которой как обычно при наступлении все больший удельный вес стало занимать разминирование… и ошибки, и случайности, от которых не застрахованы саперы.

Под Белостоком не минула сия чаша и тебя.

Взрыв, удар о землю и первая мысль: «Может обошлось…». Ведь был у тебя во взводе курьезный случай, когда рядовой Раджапов наступил на мину и не только остался жив, но и не пострадал даже, если на считать разорванного английского ботинка, которые он выменял за день до случившегося на несколько банок трофейной тушенки.

Но… чудеса на фронте случаются еще реже, чем в тылу. И ты помнишь своих товарищей, перетягивающих ремнем от автомата искалеченную ногу, и множество оберток от индпакетов, разбросанных по мерзлой земле, и транспортировку в санбат на открытой грузовой машине, когда тебя и еще нескольких раненых неимоверно подбрасывало на каждой кочке и хотелось, чтобы эта поездка быстрее закончилась, может быть даже смертью.

А дальше были госпитали, операции, третий орден – на этот раз Славы, про который ты говорил, что получил его за то, что разрядил собой еще одну вражескую мину. В госпиталях ты встретил свое двадцатилетие и День Победы.

 Отдав должное медицине, ты вернулся на свою родину в город Карасук и начал мирную жизнь, в которой все было заново. Заново учился ходить, сначала на двух костылях, а затем с одним… Заново учился: в вечерней школе и электротехникуме… Заново учился играть в те игры, которые твои сверстники не доиграли в детстве и юношестве.

Один из твоих друзей в послевоенные годы вел дневник, в котором сохранилась интересная запись… «Вчера играли в футбол с краснозерцами. Сашка стоял в воротах… на костылях… Мы выиграли…».

 

***

«Мы выиграли». Твое поколение с полным правом могло сказать это. «Мы выиграли», поскольку несмотря на сегодняшнюю полярность оценок той войны – от пропагандистского «броня, крепка и танки наши быстры…», до астафьевского «мы забросали их трупами», – вы действительно выиграли: сделав страну единым военным лагерем, сделав союзниками бывших противников, взрастив свою директорскую, дипломатическую и военную элиту, сосредоточив ресурсы страны на стратегических направлениях противоборства с половиной, так называемого «цивилизованного мира».

Но Бог не в силе, а в правде… И эта правда всегда жила под шелухой надуманных идеологий, идеалов социальных революций и реформирований, и всегда востребовалась в экстремальных обстоятельствах, так как только на нее можно было опереться в тяжкую годину, поскольку стояла она на культурологических основах выживания, присущих данному геополитическому пространству. А носителями этой правды были не вожди и идеологи, а народ. И проблема патриотизма и попыток сознательного постижения этой правды на российских пространствах во все времена были проблемой элиты, а не народа.

В одной из песен семидесятых годов пелось о том, что «жизнь это миг между прошлым и будущим». И это так, если смотреть на мир сверху, с позиций Господа Бога, чего человеку и человечеству не дано.

Человек же накапливает свое прошлое в себе, заставляет то, что прошло, еще некоторое время существовать в настоящем. Ортега-и-Гассет, в частности, делил прошлое на два вида. И так уж случилось, уход в историческое прошлое Великой Отечественной выпал на неблагоприятный период пересмотра, а точнее, попыток пересмотра культурологических основ существования на советском и постсоветском пространстве. И Великая Отечественная может остаться в исторической памяти поколений в искаженном «перестроечными стандартами» виде.

Искаженному восприятию тех эпохальных событий способствовали и субъективные факторы. Общественно-государственная система, созданная кровью и лишениями советских людей, обеспечила во второй половине двадцатого века относительно безопасное существование двум советским поколениям.

Но за все на этой земле необходимо платить, и верно отметил Александр Зиновьев, что «достоинство того времени – это диалектическое продолжение его недостатков». Два поколения людей выросли, как говорят методологи безопасности, в условиях сверхзащищенности государства, попросту в небывалом для данного пространства социально-политическом комфорте, и это сыграло роковую роль в формировании идеалистических взглядов на общество, социальную и культурологическую конкуренцию. Войны, революции, национальная и расовая вражда для элиты этих поколений были «пережитками прошлого, которые никогда не вернутся в наше цивилизованное общество».

В фокусе этих представлений и сформулированных на их основе интересов, абсолютно не соответствующих «правде данного геополитического пространства», рано или поздно к руководству страной должен был придти типичный представитель первого благополучного послевоенного поколения. И он пришел, став первым и последним президентом СССР…

Сегодня мы можем констатировать, что самая кровопролитная война прошлого века стала историческим прошлым. Однако, именно сейчас, пока это прошлое еще не такое далекое, у нас есть уникальная возможность, отказавшись от идеализации и лакировки многих событий войны в восьмидесятых годах, а также шельмования и дискредитации побед и заслуг ее участников в «перестройку», осмыслить и адекватно, в рамках ценностных ориентиров культуры, которая позволила нам выжить и победить во многих войнах, отразить в различных формах все, что происходило тогда, отталкиваясь не столько от доктрин и концепций «тоталитаризма» и «демократии», сколько от судеб людей – капель, из которых и слагался океан той Победы.

И чем объективней будет сделано это на всех уровнях – системном и элементарном, тем точнее будет зафиксировано историческое прошлое – основа не только правильной оценки различных ситуаций в настоящем, но и выживания народов и их государств в будущем.

 

***

Однако, все это рассуждения ученого и писателя, а с позиций просто человека я хотел бы еще раз отдать должное твоему поколению и дань памяти тебе – мой отец.