Магомед АХМЕДОВ. ВСЁ ИСТИННО ЗДЕСЬ, ВСЁ ТРЕВОЖНО И СВЯТО! Стихи. Перевод с аварского Анатолия Аврутина

 

Магомед АХМЕДОВ

ВСЁ ИСТИННО ЗДЕСЬ, ВСЁ ТРЕВОЖНО И СВЯТО!

Перевод с аварского Анатолия Аврутина

 

* * *

Вопрос непростой я услышал однажды

Из уст человека, презревшего страх:

«Когда ты умрешь от любви иль от жажды,

Чье имя застынет на мертвых устах?».

 

И я растерялся под шепот и вздохи,

И ворот от стылого пота промок –

Я нёс на плечах отголоски эпохи,

Но был я при этом, как перст, одинок.

 

На сумрачном небе звезда задрожала,

Направив мне в душу рассеянный свет:

«Ведь было и звездных мгновений немало,

А звезды поэтов спасают от бед!..».

 

Огонь, затухавший в остывшем камине,

Тревожащий отсвет нацелил в меня:

«Да ведь без огня счастья нет и в помине…

Как можно Отчизну любить без огня?..».

 

Но сердце шепнуло: «Высокого слога

Поэту в пути не достигнуть никак,

Когда позабудет про Господа Бога

И скажет: небесная сила – пустяк!..

 

И понял я, что и в часы безвременья,

Когда и не раб может спину согнуть,

Лишь Бог мне дает и слова, и терпенье,

И высшего смысла высокую суть.

 

Я поднял глаза… И увидел – высоко

Парили созвездья, дрожа на весу.

И губы шепнули про Господа Бога,

Чье имя с собой навсегда унесу.

 

ОДИНОЧЕСТВО

Как можно исправить, как можно придумать любовь,

Коль рухнуло всё?.. Эта женщина стала чужою…

Но я говорю себе – истине не прекословь! –

Опять одинок? – Да я женщины этой не стою!

От белой метели в окне моем стало темно,

Сижу без огня, одиночество – жуткая пытка.

Остылую кровь всё сильней разбавляет вино –

Печальное сердце иного не жаждет напитка.

И что тут поделать? Смириться?.. Такая юдоль…

Но ломит виски и всё чудятся женские руки.

И боль одиночества, кажется больше, чем боль,

И боль от разлуки, наверное, больше разлуки…

 

* * *

Когда проходит молодость, как снег,

Виски – беля, ошибок – не прощая,

Когда я пуст, как русла мертвых рек,

Спеши ко мне, спеши, моя родная!

 

Спеши ко мне в безрадостные дни,

Придвинь подушку ближе к изголовью…

Свою любовь ко мне соедини

С моей – к тебе и Родине любовью!

 

Сольются пусть улыбка и слеза,

Вновь загрохочет музыка немая,

И солнце снова хлынет мне в глаза…

Спеши ко мне, спеши, моя родная!

 

Пусть наступает царствие твое!

А мне позволь, ладонь твою целуя,

Всевышнего молить: «Храни её!..

Храни её… Храни мою родную!».

 

* * *

Раненой Родины раненый сын,

К ней обращаюсь, молю о подмоге.

Тела не держат усталые ноги,

Пусто в котомке и пуст мой кувшин.

 

Всё у нас общее – боль и вина,

Оба измучены, нищи… Но все же

Только она оживить меня может,

Только со мной оживает она.

 

ОДИНОКИЙ ДОМ В ГОРАХ

В горах, там, где жизни суровой уроки

Впервые постиг я… И вырос на том,

Есть старая сакля – мой дом одинокий,

Мой старый, родимый, заброшенный дом.

 

Погашен очаг… Ни дымка и ни слова…

Созвездья о крышу стучат невпопад.

Я молча стою… Я на Родине снова…

А в сердце… А в сердце моем снегопад.

 

Протекшая крыша твердит о печали,

О том, что разлука – изгнанья лютей.

Тенями столетия мрачные стали,

И стали каменьями слезы людей…

 

Всё чудится – плачут холодные стены,

Стесняясь, что вечно вокруг никого,

Шепча по-аварски, как путник согбенный,

О счастье детей, что забыли его…

 

Поникнув, стою я, промокший до нитки,

Все радости детства припомнив за миг.

Мне чудится скрип полусгнившей калитки,

А рядом, на камне, соседский старик.

 

Всё истинно здесь, всё тревожно и свято!

Промок, но такая вокруг благодать,

Что только и можно молчать виновато

Да горькие слезы неслышно глотать.

 

* * *

Домой воротился, все страсти изведав,

А внутренний голос твердит: «Не таи,

Устал?.. Это старость приходит, Ахмедов,

К зиме приближаются ночи твои.

 

Мгновенья летят… И всё больше вопросов

К окольному миру, что страшен и лжив.

Он думает – стар я… И дарит мне посох,

Груз прошлых обид на плечо возложив.

 

Ведь только вчера еще сердце горело

И ливень любви мчал ко мне налегке….

Усталое тело любви расхотело…

Куда всё исчезло?.. Лишь посох в руке…

 

Но я воротился… Мне всё здесь знакомо,

Здесь кажутся светлыми черные дни.

Я слышу дыхание отчего дома,

А это почти что бессмертью сродни.

 

* * *

Октябрь… Двадцатое… Беда…

Отец навек уже не с нами.

Молюсь… И в этот день всегда

Я плачу черными слезами.

 

Стою, понурясь… Не уйти…

В ущелье воет ветер грубый.

Могильный камень… Боль в груди…

Молитву шепчущие губы…

 

* * *

В ночи полнеба молния прожгла,

Стучат часы, скрипя от укоризны.

А губы молча шепчут: «Жизнь прошла…

Любовь ты не сумел сберечь при жизни…».

 

Погас очаг… Судьбе не прекословь…

И эхо мне твердит порой бессонной,

Что жизнь – не пламень, греющий любовь,

Она – огонь, любовью сбережённый…

 

* * *

Кто бежал впереди,

      нынче в панике мчится назад,

Кто тащился в хвосте,

         нынче в панике мчится вперед…

И куда вы бежите?..

            Какой в вас вселился азарт?..

Я не в силах понять…

               И боюсь, что никто не поймет…

Так куда же вы, люди? –

                        кричу я опять и опять, –

Может жизнь оборваться… Молитесь!..

                                 Есть Праведный Суд…

Но толпа понимает

               одно только слово: «Бежать…».

Люди мимо себя,

                     люди мимо молитвы бегут…

 

ХАДЖИ-МУРАТ

Молюсь… Прошу… Хаджи-мурат, не предавай, не надо…

Враг посмеется над тобой и проклянёт земля.

Ведь на миру и смерть красна… А высшая награда –

Погибнуть в праведном бою, пощады не моля.

 

Враг подарил тебе любовь? – Такой любви не верю.

Шамиль лишь ненависть копил и этим мне родней.

Ведь и геройский человек порой подобен зверю,

Когда в геройстве предаёт боль Родины своей.

 

Тебя Всевышний уберег… Смерть проходила мимо.

Но ты стоял в чужом строю, и был ты – вражья рать.

И как, скажи, соединить, что не соединимо?

Кому из двух врагов – ответь! – клинок твой в руки взять?

 

На клок чернеющей травы башка твоя слетела…

И снова сеча, снова бой и много мертвых тел…

Остался ты без головы, а голова – без тела…

Потомки ссорятся твои – ты этого хотел?!

 

Ты был, поверю, в чем-то прав, обидясь на имама,

Но разве горская земля – причина тех обид?..

А ты посмел предать ислам, геройский сын ислама…

Простят друзья, простят враги, но память не простит!

 

Не предавай, Хаджи-Мурат!.. Ты это понял поздно!

Когда впервые твой рассвет стал чёрен, а не ал.

Над отсечённой головой – угрюмо и беззвёздно…

Тебя всегда берег Аллах, а нынче – отказал…

 

В последней схватке, сбит с коня, израненный и страшный,

Ты ветку черную хватал слабеющей рукой…

Та ветка – Родиной была, истерзанной, вчерашней,

Успевшей шелестом спросить: «А это кто такой?..».

 

И телу силы не дала, как будто не признала…

Смеялись пришлые враги, звучала вражья речь.

И было весело врагам, хотя казалось – мало

Такому знатному бойцу лишь голову отсечь…

 

Зарыли тело в тот же час… И подлости в усладу,

Послали голову в музей – геройский был мюрид.

Через века глядит на нас башка Хаджи-Мурата,

А Вечность молча на неё глядит, глядит, глядит…

 

Хаджи-Мурат, без головы представший пред Аллахом,

Покоя просит для себя, он с Вечностью на «Вы».

И лишь его мятежный дух витает над Хунзахом,

Но даже он – бесплотный дух – и тот без головы.

 

Он всё витает сквозь века, стремясь в Хунзах упрямо.

Чернеют скалы… Гром гремит… И слышится в веках,

Что ты, отважнейший боец, но предавший имама,

Не смеешь к дому подойти, не ждет тебя Хунзах.

 

А я молюсь… Мне эта боль ничуть не отболела.

Скупая катится слеза на этот черный наст.

Соедини, молю, Господь, и голову, и тело –

Он всё прошел, он понял всё… Он больше не предаст…

 

ПЛАЧ СЛЕПОГО ОХОТНИКА

Я – старый охотник… Я выбился просто из сил,

Бродя по ущельям, одежду стирая в отрепья.

Последнего тура я нынче в горах застрелил,

А пуля вернулась… Попала в меня… И ослеп я…

 

В глазах потемнело… И сделались дали пусты.

И солнце шепнуло: «Тебя я навеки покину…».

За годы скитаний я столько убил красоты,

Что не отличить мне теперь от низины вершину.

 

Был взгляд мой намётан… В стрельбе я не знал неудач.

И падали туры, склоняя пронзенные выи.

И только ослепнув, вдруг понял – я только палач…

А где эти души, а где эти души живые?

 

На шелест, на шорох умел я мгновенно стрелять,

Мой выстрел являлся предвестником смертного часа.

Куда всё девалось? Я это не в силах понять,

А сердце похоже на турье сгоревшее мясо…

 

Я так ликовал, если выстрелом сбитый моим,

Катился подстреленный тур вдоль глухого ущелья.

И кровь закипала… И был я Аллахом храним,

Но кровь моя сделалась черной, как мутное зелье.

 

Тяжелое солнце стекало в межгорный провал,

И скалы пугались вот этого лютого смеха,

Когда я, убивший, от радости долго скакал,

И сердце гудело в груди, будто горное эхо.

 

А нынче Всевышний забрал мой прищуренный взгляд.

Во тьме засыпаю… Во тьме просыпаюсь и каюсь…

И только в мозгу моем выстрелы снова звучат –

От них просыпаюсь… От выстрелов я просыпаюсь.

 

Последний мой выстрел… Тур падает, громко храпя,

А сердце опять наполняет шальное веселье.

Я снова стреляю… И вновь попадаю в себя,

Подстреленным туром летя в грозовое ущелье.

 

ГОРСКАЯ ЭЛЛЕГИЯ

Каменный город… Забытый дворец…

Памятник славы…

– Камни в груди у вас вместо сердец –

Люди, куда вы?

Как вы живете? Сейчас не война…

Солнце алеет…

 

– Были похуже у нас времена,

Но не подлее…

Честный смешон обывателю труд,

Сумрачны воды.

Нынче болото рекою зовут,

Рабство – свободой.

 

– Люди, куда вы бредете, куда?

Что там – за далью?

 

– Новое горе… За горем – беда

Вместе с печалью…

 

– Люди, у каждого смерть вдалеке,

Рано смиряться…

Но на каком же тогда языке

С миром прощаться?

 

– Нет языка у нас – отнят, забыт,

Кем-то не понят.

В городе нас, среди каменных плит,

И похоронят.

Будут могилы от дома вдали –

Летом и в зимы.

Хоть из аулов родимых ушли,

Здесь – чужаки мы…

 

– Люди, очнитесь! Былое черня,

Раните взоры…

Люди, послушайте! Пусть не меня –

Слушайте горы!

 

– Как мы послушаем?.. Даль далека,

Души – смятенней…

Нам не понять уже ни языка,

Ни песнопений.

Легче не думать, что будет потом,

Проще – не плакать.

Мы, как лягушки, сидим под мостом –

Лишь бы поквакать…

 

– Господи, видишь? – дорога пуста…

С мыслью о чуде

Полночью квакают из-под моста

Бывшие люди…

 

* * *

Дом помнит всё… Всё помнят эти стены –

Горит очаг … Отец стоит согбенный…

 

 Я – маленький… Я – юноша безусый …

Лампады гор в окне… Врагов укусы.

 

Дом помнит всё.  Жива любая малость.

Всё в памяти измученной осталось.

 

Давным-давно уехал я оттуда,

Но грезится ночами это чудо.

 

И мамин голос в форточку влетает,

И песней от беды меня спасает.

 

Всё пронеслось… Я сам – старик согбенный…

Но в сердце и очаг, и эти стены…

 

* * *

К чему мне парадные эти эффекты,

Где будто теряешься в праздничном гуле?

К чему мне огромные эти проспекты? –

Мне улочки хватит в родимом ауле.

 

Лишь только бы жил человек в человеке,

Не нужно цветов – мне и радуга кстати.

Пусть где-то шумят полноводные реки,

Душе родничка еле слышного хватит.

 

Мне вместо сияния хватит зарницы.

Во всем мне нужна только малая малость.

Лишь только б во встречной толпе многолицей

Одно человечье лицо повстречалось…
 

* * *

Сияет слово внутренним огнем,

Когда поэт рыдает о свободе.

Отечество… Я думаю о нём…

Оно же, сторонясь меня, проходит.

 

Минуют годы… Плачут небеса.

Людей заботы мелкие согнули.

В аулах наших высохла лоза,

А разогнешься – мимо свищут пули.

 

В руках убийц – и Родина, и плеть,

Они сильны… Ничто им власть Господня!

Стихи, сражаясь, могут умереть,

Но умирать им не за что сегодня…