Александр НЕСТРУГИН. Я ТАК ЖИВУ… Стихи

 

Александр НЕСТРУГИН

Я ТАК ЖИВУ…

 

ГИМН

Губами дрогну, – звукам гимна

Навстречу… А вот петь – боюсь:

Вспухают в горле, как ангина,

Слова, в которых жив Союз –

Ещё могучий и единый,

Бедой не прибранный к рукам,

Моим не верящий сединам –

И новым ханам и князькам.

Гагаринской улыбки светом

Поднявшийся – за облака!

…Да, там махала партбилетом

Едва ль не каждая строка.

И в этом было мало прока…

И, скопом, их смахнули в грязь,

И – скопом – растоптали строки,

Где Русь – Великою звалась.

 

* * *

Век отцовский… Вехой – холмик

Со звездой… И – грай вороний.

А обочь – страна ли, холдинг –

С девяностых – похоронный.

 

Четверть века серп хоронят

И, с того же флага снятый,

В гроб не могут втиснуть молот –

Очень уж велик, проклятый!

 

Речка вся ушла в ольховник.

Клёном все дворы забило.

Вороньё кружит, где холмик

Со звездою… Не забыло!

 

РОВЕСНИКУ

По правому делу Победы собрат,

Не встанут меж нами

Ни спасший страну Богородицы плат,

Ни красное знамя.

 

На почвах свинцовых была так редка

Победная поросль.

И воздух Победы – до дна, до глотка –

Мы пили – не порознь.

 

В былом нам главнее – не распря, не спор:

На щит свой сумели

Поднять мы Отчизны отвагу и скорбь

В отцовской шинели.

 

Лишь вместе мы – отчее слово, народ,

Взмах памяти острой –

И отблеск её: «Коммунисты, вперёд!»

И – «Братья и сёстры!..».

 

И мы для иных, не пристрастных, времён

Запомнить сумеем:

И знаменем красным наш век осенён,

И крестным знаменьем.

 

КОЛЬЦЕВАЯ

На жизнь хватало – рублёвки мятой,

И жизнь бурлила, а не стекала…

Как газировка из автомата –

С дымком сиропа на дне стакана!

 

На жизнь хватало – звонков трамвая,

Колёс и рельсов вечерней спевки…

И кружки пива, где кольцевая, –

За двадцать, вроде… и две копейки!

 

И с губ ронялись, помимо сора,

Слова, что жили – лучась, кручинясь.

И жизнь сходилась для разговора

О том, что с нею, дурной, случилось.

 

И всё, что лили в Кремлёвском зале,

Тут и паялась, тут и лудилось,

И не делилась, не расползалась

Страна большая – в кружок сходилась.

 

…Всё разобрали – страну и рельсы –

На лом, в карманы… Где кольцевая,

Сигналят в пробках «рено» и «мерсы»,

А я, сутулясь, всё жду трамвая.

 

СЛОВО И ПОЛЕ

Что ни строка, то в терновом венце роковом…

Речь, ты свеча – или дремлющий пал на Руси?

…Полю же – сеять и жать. Ну и – пот вытирать рукавом

То перелеска, то пыльной лесной полосы.

 

Всё-то мы слова выводим особенный сорт,

Тешимся думкой, что хлеба важнее оно.

…Поле, вдыхая колючую ость и осот,

В тёмных ладонях несёт золотое зерно!

 

Слово, прошу: первородство своё уступи,

Чтобы миры прозревала строка на веку –

Узким прокосом, где бабушка вяжет снопы,

Век собирая рассыпанный – по колоску…

 

СТЁЖКИ

                           Светлане Ляшовой-Долинской

Нет слов, а песенка не спета…

Здесь, от тепла и до тепла,

В низах, в глазах не Стикс, не Лета –

Сквозь лозы родина текла.

 

Текла – от стыни и до стыни…

И жались к вётлам и тернам

Левад родные палестины –

И стёжки, выпавшие нам.

 

И жили мы – не понарошку,

Чужие жестам и речам.

И огород простую стёжку

Чуть не судьбою величал.

 

И в нашей приземлённой доле –

Ничьей в ней не было вины,

Хоть и теперь ещё ладони

От повилики зелены.

 

И видно, и понятно зрячим –

Без сносок, без кручёных фраз –

И почему мы руки прячем,

И почему не прячем глаз…

            

ЯГОДЫ

Памяти, восторгу и стыду

Прошлое летит в глаза половой.

«Вертолётик» крутится кленовый.

Спеет тёрен в Крюковом саду.

 

В парке школьном лист кленовый шит

Золотом… Но манит дикость сада.

Тёрен, что морозцем тронут, сладок,

Хоть и рвёт рукав терновый шип.

 

Стынет шёпот: «Ветку наклони…».

Я клоню, клоню, клоню, а после…

Смотрит юность девочкою взрослой –

Зябко ей! Ведь мы в саду одни.

 

Почему она опять молчит?

Неужели ничего не скажет?

Тёрен сладок, только губы вяжет,

И во рту потом всю жизнь горчит…

 

Порошит былое – до слезы,

Как ни щурься – встречь летит половой.

Выцвел, вымерз тот листок кленовый,

Но всё так же ягоды сизы.

 

* * *

Предзимья плен (да и судьбу свою)

Делю не с лавром – с почерневшей пижмою,

Что, по колено вмята в колею,

Не рвётся стать метафорою книжною.

 

Здесь летом сел на брюхо шалый джип –

Колёсный трактор еле-еле вышатал.

А пижме с этой колеёю жить –

Не строчкою, воображеньем вышитой.

 

И по весне из былок прорасти –

И этой зябкой колее, как Золушке,

Соцветий теплых протянуть в горсти

Неброские застенчивые солнышки.

 

* * *

Угрюмством мучаю жену,

А после – руки ей целую.

Когда уснёт… Я так живу:

Срываюсь в ночь, костёр зову –

И мы гудим напропалую!

 

Вяжу крючки на перемёт…

Молчу, где вязы в кручу вмяло,

Судьбы читая перевод

На языке оригинала.

 

Но всё равно – я не карась

У безнадёги на кукане.

Меня спасли уже не раз

Исчезнувшие могикане.

 

Не раз висел на волоске –

Слова к себе меня прижали.

…И щепкой на речном песке

Черчу бессмертные скрижали.

 

И оклик детства: «Выйдешь, Сань?» –

Я слышу, немотою мучась.

Я так живу, как будто сам,

Зажмурясь, вынул эту участь…

 

ДОБРОЕ УТРО

Что там синица звенит январю,

Чем она делится с ним?

«Доброе утро!» – тебе говорю,

Прикосновеньем одним.

 

Марш Мендельсона давно уже стих –

За голосами внучат.

Жизни хватает мелодий простых,

Тех, что негромко звучат.

 

След, что позёмкой ночной заметён,

Солнышко тянется греть.

И на капели сменял Мендельсон

Маршей гремящую медь.

 

Слышишь? – уже заоконная тишь

Музыкой тою полна…

Той, что сыграет заснеженных крыш

Солнечная сторона!

 

Что там синица звенит январю,

Чем она делится с ним?

«Доброе утро!» – тебе говорю,

Прикосновеньем одним…

 

 ВЬЮШКА    

                                                                В.Н.

В той избушке, где грозился выпасть угол, –

Дуло в щели, но меж нами не сквозило.

Дров – в натруску, на растопку лишь, а уголь

Нам под Новый год, последним, привозили.

 

Но какие вечера зимой бывали!

Те потёмки золотые не забылись:

В грубке долго над сгоревшими дровами –

На одном дыханьи с нашим – жилка билась…

 

И потом – не час, не два – тепло таилось

Угольком скупым в золе (такая малость!).

И пока его дыхание струилось, –

Неприкрытая, всё вьюшка отзывалась.

 

А теперь у нас – квартира, не избушка,

Только память – память греет по старинке.

И, сквозь вьюги, всё постукивает вьюшка,

Возле сердца отыскавшая жаринки.

 

БИЛЕТ

Был билетом, мне выпавшим, горд,

Повторял: «Бытие!».

…Из двух слов мне попался кроссворд

На вокзальной скамье.

 

Запад шпалы устало считал,

Пел на стыках Восток…

А меня немотою пытал

Тот измятый листок.

 

Там в пространстве, до дрожи сквозном,

Откровеньем немым

Были связаны смыслы узлом –

Под углом, под прямым!

 

И, как будто признав их права,

Стих вокзальный галдёж…

«Там, где эти сойдутся слова, –

Так, как здесь, – ты сойдёшь.

 

Всё, что ты о пути своём знал,

Мало значит без них…».

Голос, что на перрон меня звал,

Растерялся и стих.

 

И всё держат в потёмках пути

Поезд мой на руках.

…Я уже разгадал – из пяти!

Из шести – ну никак…

 

ПРОЩАНИЕ С ЮНОСТЬЮ

Ну, что не так на свете стало?

Июль. И сад. И полог старый,

И долгий сон в тени густой.

Пьют солнце яблоки… Но, с ними

В раздоре, жадно тянут сливы

Грозы густеющий настой.

И хруст заветренной горбушки,

И молоко в литровой кружке,

И тени снов, что щёки жгут.

И пьёшь, и пьёшь – не нужен роздых! –

Свиданий схолодавший воздух, –

И молоко стираешь с губ…

Сливовый сумрак грозовеет,

Но с яблонь – спелым солнцем веет,

И сердцу в горле горячо!

…И манит жизнь – а что ей, жалко? –

Не мятою сельповской жамкой,

А – Калачом! А – Калачом…

 

НА БЕЛОМ СВЕТЕ…

Динамик хриплый на перрон нас вынес,

Велел спешить, а тут – то снег, то дождь...

Нет, я не сдался злой судьбе на милость,

Когда земля ушла из-под подошв!

 

Там, за стеклом, плафон свеченьем налит,

А тут – сквозит больная полумгла…

И я, найдя слепым ботинком наледь,

Свет белый обнял – там, где ты была!

 

И было нам тепло на белом свете,

Хоть он с утра и льдистый, и сырой...

Хоть нужно ждать мне – на площадке третьей,

Ну, а тебе, похоже, – на второй.

 

А на весах небесных гирька «против»

Всегда весомей звонкой гирьки «за».

А мы с тобой, земные плоть от плоти,

Глаза в глаза стоим, глаза в глаза!

 

И диктор, в наши судьбы посвящённый,

Устав просить, нас на испуг берёт.

А мы всё улыбаемся смущённо,

А нас толкает сумками народ!

 

А нам ещё тепло на белом свете,

Хоть он с утра и льдистый, и сырой.

Хоть нужно ждать мне – на площадке третьей,

Ну, а тебе, похоже, на второй…

 

И этот вот нечаянный припев мой,

Мне кажется, сквозь годы слышишь ты.

И те, что сбились у площадки первой,

Ещё глядят на нас, разинув рты…

 

* * *

Нашлись слова не все ещё, не все…

Они и есть от горестей заслон –

Синеют ли, как васильки в овсе,

Чернеют ли, как спеющий паслён.

 

И я спешу их отыскать тайком –

Взять синевы или спросить чернил...

Ведь в детстве не считал я сорняком

Паслён, что сладко губы мне чернил.

            

* * *

Ты – память… Стёжка в лопухах и – даль…

Не жалость ты, а хмель, и боль, и жаль;

Пчела в цветке: прижмусь щекой – ужалишь.

 

Ты – память. И мой век вздымаешь ты,

Как лемех – затравевшие пласты,

Как плуг, вернуть решивший людям залежь.

 

Не только мне – всем дням, округе всей…

Ты – свет зерна и тихий шёпот: «Сей!»;

Упав зерном, истлев, ты корни пустишь.

 

Ты время поворачиваешь вспять,

Чтоб залежь века прошлого поднять

И – нынешнего брошенную пустошь.

 

Ты – стёжка, приручившая простор;

И – всё, что дрожью век сказал костёр

Течению, и берегу, и вязу.

 

Ты – мой рассвет, и холод мой, и зной;

Ты – то, что было кровью, жизнью, мной –

И, может, после выстынет не сразу…

 

ТРЕТЬЕ ДЫХАНИЕ

Что загрустил, чего ты сник?

Ведь за тебя судьба – горою!

Хоть на обочину теснит

Тебя дыхание второе.

 

И всё, что снилось и жило,

Что билось в грудь, как ветер сильный,

Вот-вот уронит тяжело

Тебя на подорожник пыльный.

 

Но ты былое не вини,

Не плачь, что век тебя не встретил.

До поворота дотяни –

И опахнёт дыханьем третьим!

 

Как в детстве, где ты в жизнь врастал, –

Как подорожник, как репейник.

Где, сбив тебя, до трёх считал –

«Ну что, сдаёшься?» – твой соперник.

 

И дух перевести ты мог,

Ему на милость не сдаваясь.

Вот и судьба считать до трёх,

С тех пор всё учится, сбиваясь…

 

===========================

ИЗ ЦИКЛА «ОТСВЕТЫ»

 

 P. S.

                   Идёшь, на меня похожий…

                                             М.Цветаева

Крапива жива – стрекаясь,

Похожая на траву…

Я – пальцами резких пауз –

Ткань речи на смыслы рву!

 

Безумствую ли, бунтую?

Не вызнавший – не перечь!

Я этим рваньем бинтую –

Что в слове нельзя сберечь….

 

Что строчками не рябило

На выстуженном листе –

Темнело лицом рябины

Сквозь раны её кистей!

 

И всё, что сквозь бинт сочится,

Алеет сквозь рвань темно,

С тобой – или с ним! – случится,

И будет – судьбе равно.

 

Святою водой кропили…

Зашили травой уста…

А я всё кричу – крапивой,

Кладбищенскою крапивой,

Касающейся креста…

      

ОДУВАНЧИК

                 Когда б вы знали, из какого сора

                 Растут стихи, не ведая стыда…

                                                        А.Ахматова

                 …И буду жить в своём народе!

                                                           Н.Рубцов

Чтоб просто жить в своём народе,

Я просто выхожу во двор.

И ковыряюсь в огороде,

И рву, мрачнея, всякий сор,

Что душит ратью многоликой

Картофельную борозду:

Осот, щирицу, повилику –

И лопухи, и лебеду!

И к вечеру я

                     гору

                             сора

Не умещаю на рядно…

Но одуванчик у забора,

Хоть плачь, желтеет всё равно!

 

ПЕРЕЧИТЫВАЯ ЧУХОНЦЕВА

                          Прости мне, родная страна,

                          За то, что ты так ненавистна.

                                                              О.Чухонцев

Так безыскусно начинал писать…

И нынче там живёт, со мной не ссорясь,

Сечёт капусту Павловский Посад

И огурцы в большой кадушке солит.

 

А сам поэт – за строчкою-межой,

Где вороньё со всех сторон слетелось.

Поэт хороший, что там! Но – чужой.

Так долго в это верить не хотелось.