Ярослав КАУРОВ. МАРК ТВЕН НАШЕГО ВРЕМЕНИ. О прозе Александра Конторовича

 

Ярослав КАУРОВ

МАРК ТВЕН НАШЕГО ВРЕМЕНИ

О прозе Александра Конторовича

 

Александр Сергеевич Конторович создал совершенно новое направление в приключенческой литературе. Это сочетание эффектности захватывающего сюжета и скрупулёзной профессиональной точности и глубины проработки материала. Он – профессионал в тех тонкостях военного искусства, которые описывает. Более того, некоторые эти технические и тактические находки сам и изобрёл. Роман становится учебником, а учебник – романом. Автор – учёный, долгое время не только разрабатывающий военные новшества, но и испытывающий их на поле боя. Он солдат, учёный и творец миров параллельной реальности. В романы уходишь с головой как в омут, как в обволакивающий медитативный сон.

Прежде всего, когда начинаешь читать книги Александра Сергеевича, поражает лёгкость языка его романов. Такой летящий язык произведений я встречал только у Дюма. Сам до гроба его поклонник, я почитал «Великого сказочника всех задир и дуэлянтов» за ненавязчивость, нежелание поучать, презрение к нудности. Достоевский, при всей его исключительности, патологически косноязычен. Это можно было бы принять за печать времени. Да, в те далёкие времена язык был другим. Мы должны привыкнуть к его архаике. Но это же неправда! Проза Пушкина звучит удивительно легко и современно. Вспомните его «Капитанскую дочку». Разве что изящества в десять раз больше. Но Пушкин сознательно боролся за простоту и чистоту языка. И об этом он писал.

Конторович займёт, независимо от чьей-либо поддержки, место автора для мальчишек. Мальчишек любого возраста. Да, это не «Тимур и его команда», так и время сейчас далёкое от коммунистического пуританизма. Взрослеют наши дети сейчас рано, но многие остаются мальчишками на всю жизнь. И это хорошо. В них не проходит с возрастом талант. Талант есть во всех детях, но во многих он убивается антинаукой под названием педагогика.

Майн Рид, Стивенсон, Марк Твен, Стругацкие – вот кумиры мальчишек всех времён. В романах Конторовича есть и повествовательность Майн Рида, и сюжетная острота Стивенсона, и откровенный юмор Марка Твена, и фантастичность Стругацких. Но больше всего его слог напоминает Марка Твена. Конторович – Марк Твен современности. Какая-то сочная солнечность, певучесть большой реки и широкая обезоруживающая улыбка, идущая от внутренней силы.

Воспитание патриотизма – это, пожалуй, единственное, что государство обязано поддерживать ради самосохранения. Воспитывайте тех, кто пойдёт защищать вас бесплатно, иначе придут кровососы побогаче и перекупят ваших наёмников. И тут никакой спорт не поможет, постройте хоть тысячи стадионов. Да, тело будет более тренированным, но это сила без вектора. Патриотизм воспитывает только слово, только литература. А старая литература тут не в счёт. «Были Пушкины, да вымерли!» – говорит обыватель спортивного вида, ковыряясь в зубах. Преданья старины глубокой… А сейчас сделал зарядку и на работу, с работы – на фитнес и баиньки. Зато в отпуск – на острова, на Ибицу. А в какой стране – без разницы. Так что вам, господа из власти, патриотизм в читаемой людьми литературе нужен как глоток воды в пустыне. Без этого сначала оберут, а после сожрут.

 Однако не дай Бог, за это примутся всё те же тупые и жадные бездарные циники, что своим рвением губят всё. Это так же, как после проповедования трезвого образа жизни хочется обязательно пойти и напиться. Они погубили СССР. Эти мерзавцы учили нас коммунизму, а после капитализму. Одни и те же люди меняли политические маски с мастерством фокусника. Не дайте им дотянуться до патриотического воспитания – страна погибнет! Их фамилии общеизвестны. Публичность, во всех смыслах этого многозначного слова, они наследуют как дворянский титул.

В романах Конторовича нет никакого ВОСПИТАНИЯ патриотизма. Для него патриотизм – это воздух, которым дышат его герои. Это нечто, без чего жизнь совершенно невозможна. Никаких речей, никаких абзацев о полезности патриотизма и вреде курения. Просто жизнь порядочного человека без патриотизма немыслима. И такой подход принимается читателями априори. Уже воспитывать нечего, это сразу есть. А непатриотичные люди в романах мастера тоже встречаются, уже записанные в столбик – «потери».

Похож герой Конторовича и на знаменитого «агента её величества 007». Только Дядя Саша – это русский вариант Джеймса Бонда. Нет, весёлость, с которой уничтожаются враги, похожа. Но у Джеймса – это циничная наглость сверхчеловека, фашиста, по сути, джентльмена, несущего тяжкий груз белого человека – «демократию» диким, злобным варварам. Он на глянцевом паркете изящно поражает агента другой державы, часто женщину, и этим отгрызает от остального мира ещё один жирный кусок для прожорливой маленькой Англии. А дядя Саша в лесу, со свойственной ему широтой души, один или с товарищем, валит батальон. И делает это, защищая родной дом. И эпизоды, описанные в приключениях Джеймса Бонда, – плод больного манией величия наглоязычного сочинителя, а случаи с уничтожением парой русских профессионалов большого количества бойцов противника имели место в том же Афганистане. И вообще, большинство из описанного в романах, имело место быть на самом деле.

«Попаданцы», дорогу которым открыл Марк Твен в своём романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», в основном эксплуатируют тему технического превосходства. А если бы в Бородинском сражении участвовал танк? Такие подходы уплощают, принижают повествование. Александр Сергеевич использует технические средства соответствующего исторического периода, но использует их с такими тактическими придумками, с таким нестандартным подходом, что только диву даёшься. Возможно, выполнимо это было и в те далёкие времена, но просто не приходило в голову участникам событий. Вообще, мастер всё время учит на множестве примеров нестандартному мышлению. Это переделка разума. И прочтя работы Конторовича, уже не получится мыслить плоско, зашоренно.

Конторович знает всё… Дюма говорил: «Если вы взялись писать исторический роман, нужно знать об этом времени или всё, или ничего». Сам «гений французской словесности» склонялся ко второй позиции, то есть не знал почти ничего. Конторович, похоже, знает всё…

 

В этом рассказе-интервью я попытался как можно меньше редактировать наш живой диалог с Александром Сергеевичем. Мне хотелось донести его живой голос. Поверьте, общение с подобным человеком не может оставить равнодушным никого. Начнём с того, что опытный боец выглядит как рафинированный московский интеллигент. Мягкость и энциклопедичность в общении позволяет совершенно забыть о серьёзном пути боевого офицера.

– Александр Сергеевич, вы можете перечислить ваши регалии, конечно, в пределах дозволенного?

– Член совета по фантастике Союза писателей России, член Союза писателей ДНР, старший офицер (по понятным причинам мы не будем уточнять звание), участвовал в подготовке сотрудников центра специального назначения Абхазии, инструктор по оперативно-тактической, минно-взрывной, диверсионной и противодиверсионной деятельности батальона «Брянка», бригады «Призрак» ЛНР, автор 6 патентов (совместных) на изобретения устройств для предотвращения террористических актов.

Участвовал в войне в Абхазии, на Донбассе. В Чеченскую войну недолго служил в охране генерала Лебедя.

С 12 лет проходил подготовку в «Группе свободного поиска» «Всесоюзного астрономо-геодезического общества». В 14 лет ходил на Эльбрус. Испытывали высокотехнологическую аппаратуру в тяжёлых климатических условиях, в условиях высокогорья.

– Так чему же вас там учили? – спрашиваю я у Александра Сергеевича.

– Прежде всего, нас учили думать. Нам ставили задачу, которая на первый взгляд не имела решения. Никакого. И мы его находили. Решение бывало неожиданным, даже бредовым. Но мы всё выполняли. Мы такие задачи выполняли.

Можно по-разному подать материал, задачу. Человек может воспринять всё в штыки, а может начать просить ещё чего-нибудь подобного – ибо затягивает...

Наши учителя не были людьми зашоренными. Нас не пытались сделать какими-то уж очень физически накачанными. Вплоть до того, что мы посещали все песенные фестивали в стране. У меня, кстати, осталась одна из самых больших фонотек авторской песни в России.

Из 100 человек в нашей группе осталось 11. Условием для того, чтобы человек остался у нас, было то, что его принимала вся группа. Если по какой-то причине человек не подходил, он уходил от нас сам. И из этой группы никто не стал ординарным, серым. Есть заслуженные учителя, бизнесмены, учёные с мировыми именами, разработчики современных электронных систем.

Нас учили оставаться живыми в любых условиях. Находить решения любой задачи. Если ты можешь хорошо стрелять – хорошо. Это как раз был мой конёк. Но из нас не готовили солдат, биороботов.

– А имело ли отношение это к «Институту мозга человека им. Н.П. Бехтеревой РАН»?

– Имело и очень прямое, но, к сожалению, я не знаю подробностей. В частности врачи, которые нас курировали.

Дальше я попал в армию – там тоже было много интересного. Потом я пришёл работать в Проблемную лабораторию лавин и селей МГУ. После того как мы показали свои результаты, совпадающие с результатами мощнейших лабораторий Японии и США, нам подняли зарплату. В итоге я стал получать меньше, поскольку повысился подоходный налог. Я оттуда ушёл и вернулся на службу, с которой уволился только в 1995 году. А ещё, уже находясь на службе, закончил школу каскадёров Сальникова, первый выпуск… Тогда я ещё служил… Мне было очень интересно всё это проходить... Нас учили прыгать в воду с 20-ти метровой высоты, стрелять из лука, арбалета, драться… Ну, много чему… Это была самая обширная подготовка каскадёров на тот момент. В последующем она была очень сильно снижена в несколько раз. Но я её закончил. Каскадёром нигде, естественно, не снимался, но в жизни это здорово пригодилось.

Занимался много чем, например, охраной спецпроездов и московских подземелий, в частности, метрополитена. Я был экспертом-криминалистом. Занимался судебной баллистикой, разработкой средств индивидуальной бронезащиты.

– Вы сделали бронежилет?

– Да, мягкие жилеты, которые полностью гасили динамический удар.

– Тефлоновые?

– Нет, таких материалов тогда просто не было. Представьте себе 1990 год. И наши результаты до сих пор не перекрыты никакими зарубежными технологами.

– Это из-за сочетания разных материалов?

– Да. Мы использовали общеизвестные материалы с их свойствами, о которых просто не принято думать в данном контексте. Это и есть нестандартное решение.

– А какие вузы вы заканчивали?

– Закончил академию МВД. У меня был необыкновенный преподаватель – Анатолий Николаевич Вакуловский – основоположник советской баллистики. Его практический опыт вообще ни с чем не сравним. Это был человек совершенно невероятной эрудиции. Вторым преподавателем был потрясающий специалист, мастер оперативной работы наивысшего класса, Лев Давидович Гаухман. Его лекции на что угодно были похожи, только не на лекции. Он умел любой материал подать так, что он забивался в башку одним выстрелом – и оставался на всю жизнь. Колоссальный опыт оперативной работы, просто потрясающий! Я его вывел в романах, как офицера немецкой разведки полковника Ланге. Его логика была безупречная, просто не расшибаемая. Сидишь, слушаешь и думаешь: «Какой же я раньше был баран, что этого не понимал». Дальше я, с подачи Вакуловского, стал работать криминалистом. Я занимался научной деятельностью, которая в той или иной мере касалась моей служебной деятельности, иногда не касалась, выходила далеко за её пределы и надолго. Но это было очень интересно. Работа была потрясающая, результаты её, я думаю, мы увидим ещё не скоро.

– Это была научная деятельность?

– Научная деятельность.

– Там были изобретения?

– Да. Но они были и после. Вот это результат нестандартного мышления. Одно из них родилось, когда ко мне приехали специалисты-подрывники. Девяностые годы. Обстановка крайне криминальная. Взрыв гранаты на рынке, это были будни. Подрывали всех, всем, чем ни попадя. Каких-то особо крутых специалистов не было. Всё начинали с нуля.

И мне рассказывают:

– Начали разминировать. А оно там как наподдало! Еле живыми остались. Если б были осколки, всех бы порвало в клочья.

Я говорю:

– А, что? Какие проблемы? Можно было как-то ограничить фугасное действие взрыва.

– А как?

– Мужики! Всё ж под ногами лежит!

– Вот тебе: лежит чемодан на асфальте. Что ты будешь делать?

– Какие проблемы! Берём баллон строительной пены, прикрепляем детонатор от ручной гранаты, дёргаем и бросаем, получаем кубометр строительной пены, достаточно тяжёлой вообще-то. В эту кучу кидаем второй, третий, четвёртый.

– Да, ладно!

Народ побежал на полигон испытывать. Выяснилось, что это самое простое решение ограничивает радиус действия взрывной волны в несколько раз. Поскольку пена достаточно тяжёлая для метания, а с другой стороны, недостаточно массивная для нанесения повреждения, её просто разбрызгивает в воздухе. То есть получилось абсолютно нестандартное решение, которым можно локализовать безоболочечные взрывные устройства просто на асфальте.

– А почему нельзя просто полить пеной?

– Так это ж надо подойти. А оно как жахнет!

– А потом?

– Подсовывается 100 грамм тротила и подрывается.

 

– Что случилось с вами дальше?

– По просьбе некоторых товарищей пришлось заняться охраной – в частности, охранял генерала Лебедя. Ушёл в отпуск – и на следующий день был у него.

– Ну и как? Хороший был человек?

– Да. Я не скажу, что это был идеальный политик. С моей точки зрения, это был человек на своём месте. Вот именно на своём. В тех условиях, в которые он был поставлен, продолжать войну он не мог, и не заключить мир он не мог, это было просто прямое президентское поручение. А воевать в тех условиях было невозможно. Когда мы приезжаем на блокпост и видим шатающегося солдата, которому неделю не завозили еды... Надо было видеть реакцию генерала, он чуть не убил этого тыловика, которого ему притащили через несколько часов. И, в общем, был бы прав. Как воевать в таких условиях? Как может воевать голодный солдат? Солдат, брошенный своим командованием, которое решает какие-то свои вопросы. А у солдата есть только вода, и то, слава Богу!

– А дальше?

– А дальше я ушёл на пенсию. То есть я мог бы и не уходить, но Лебедь сказал: «Ребята, все кто сейчас со мной работает, не ждите, что вам будет хорошо. Вам припомнят всё, так что выходите на пенсию сейчас, пока вы можете. Если кто-то не может, я помогу». Он оказался абсолютно прав. Тем из нас, кто не ушёл вовремя, припомнили сразу же. Как только его сняли с секретарей Совета Безопасности. Людям это буквально через месяц икнулось. Они повылетали со своих должностей. Хорошо, если ты там зацепился инженером в какой-то пожарной части.

– Он был конкурентом Ельцину?

– Да, прямым и непосредственным. Он реально им был. И реально он выиграл бы выборы. Если бы во втором туре он не пошёл на сотрудничество с Ельциным, Ельцин бы выборы проиграл. Это без вариантов. Получить третий результат в стране человеку, который не был в политике никогда… Это, извините, показатель. Поэтому я ушел на пенсию и стал работать сапёром. Это было интересное подразделение, оно называлось «Арли спецтехника», и было аккредитовано при всех наших силовых структурах.

– О или А?

– А – Аркадий Лившиц. По имени директора. Мы занимались много чем. Разбирались в причинах различных взрывов, как криминальных, так и нет – вплоть до самых невероятных. Взрыв элеватора в Орловской области – это был взрыв мучной пыли; плавильных печей в Воронеже – другая причина, в основе которого лежало элементарное несоблюдение правил техники безопасности. Но ни разу не криминал, как это подавалось следствием с самого начала.

И вот там я проработал до 2004 года. Официально я ушёл в 2001, но наше сотрудничество продолжалось до 2004 года. Я принимал участие в разработках, приезжал, когда это было нужно. Хотя уже не являлся официальным участником фирмы. Нам было интересно. Я считаю, что жизней мы спасли много. Некоторые из тех разработок не превзойдены и сейчас. Наши патенты были зонтичные, закрывали всё в этой области. Ничего нового в обход них придумать было уже нельзя. Мне удалось вернуть к жизни оружие, забытое ныне – арбалет. Я на основе обыкновенного арбалета сделал устройство дистанционного разминирования "Блесна". Оно оказалось чрезвычайно эффективным и спасло немало жизней людям. Оно было немедленно принято на вооружение МВД и ряда спецподразделений и используется по сей день. Мы умудрялись забрасывать с помощью него "кошку" и тралить проходы в минных полях. Сделали "кошку", которая проползает через забор из колючей проволоки и снимает 90% всех существующих растяжек. Устройство получило золотую медаль на Парижской выставке антитеррористического оборудования. Мы закинули её с помощью арбалета метров на 80 и протралили таким образом полосу для прохода. Разносили в клочья с помощью арбалета чемодан со взрывчаткой, причём детонатор не успевал сработать. Человек глазами видит, а головой не верит.

В своё время в Афганистане сбрасывали воду нашим бойцам, когда не было возможности посадить вертолёт. Наливали воду в пожарный шланг, завязывали концы и кидали его метров с двухсот. И он не рвался – он же очень прочный. А там воды солдатам литров 50-100. Подумали – а как это можно ещё использовать? Положили свёрнутый кольцом шланг вокруг артиллеристского снаряда, взорвали, и все осколки остались в воде. А взрывная волна ушла в небо. И это ещё один из наших патентов. Вот так вот навёртывать, не приближаясь к нему. Укладывается кольцом шланг, снаряд 76 мм взрывается без вреда для окружающих. Никакого противоречия физике нет. Винтовочная пуля не пробивает метр воды. Когда вы устанавливаете пулеулавливатель, там полтора метра воды. И пуля их не пробивает, падает на дно. А это снаряд, осколки имеют другую форму, иную пробивную способность. Даже если они пробьют эти 20-30 сантиметров воды, никакого вреда они уже не принесут. Осколок теряет силу настолько, что особого вреда уже не приносит. Да, он может набить синяк, разбить стекло, слегка поранить – но не убить. Знаете, такие решения возникают на стыке изученных вещей и иной области. Мы использовали детонаторы для разрушения взрывоопасных предметов, не для взрыва, а чтобы они не взорвались. Сделали эту разработку, несмотря на то, что это явление полностью противоречит всему, что преподавалось.

А далее меня пригласили советником в Ассоциацию ветеранов спецподразделения "Альфа", в одно из структурных подразделений, и там я проработал почти десять лет. И начались мои поездки в ту же Абхазию…

– А там вам приходилось и с автоматом бегать.

– Да. И бегать с автоматом, и мины искать.

В жилой казарме, из здания в здание проходили просто через дыры в стенах.

Это очень интересная страна. К сожалению, там погибло несколько наших инструкторов.

Получилось так, что погиб полковник Нерсесян "Нерс" (который чувствовал свою смерть – почти мистическая история) и стрелявший в него едва не убил, чуть ли ни тем же выстрелом, министра внутренних дел Абхазии. После подобных событий меня стали использовать только как инструктора, категорически запретив даже нос совать в какие-то конкретные мероприятия. Боялись потерять.

А дальше был Донбасс.

Я приехал туда в 2014 году. Мы привёзли гуманитарную помощь. Ведь на наших глазах люди умирали от голода… Это было довольно жуткое зрелище… Тогда же, в этот же приезд, с тамошним комбатом я принялся учить людей как им не погибать…

Там были молодые мальчишки, они не воспринимали войну всерьёз. Я прекрасно понимал, что как только они выйдут на поле боя, там они почти все и останутся. Мы были там с моим товарищем, таким же отмороженным на всю голову, с Андреем Шумским (который был известен в России по прозвищу Дасти Миллер). У Алистера Маклина есть такой герой романа Дасти Миллер – сапёр-подрывник (от слова «дасти» – пыльный). Там он был известен под позывным Контур. Это специальная инженерная группа «Контур», где он в тот момент состоял.

Мы вместе с ним начали учить людей, чего не надо делать. То есть сюда не лезть, этого не трогать, за это не дёргать. Людям не свойственно думать о многом, что обезопасит их. Я наблюдал такую картину: в городе работает снайпер, сидит, стреляет по нашим позициям. Звонок. Наш связист, талантливый, умный парень – ему что-то нужно было наладить, – собирает рюкзак и направляется к двери. Его дёргают назад: «Ты куда?».

И он на «голубом глазу», отвечает: «Да всё нормально! Я сохранился». Чего-чего, что ты сделал?! Родной, это не игра! Ты что совсем… Балда съехала в никуда?!

То есть уровень дилетантизма, причём и с той, и с другой стороны, зашкаливал… 

Было фантастическое зрелище, когда очень хорошо экипированная группа добровольцев приехала воевать, причём с хорошим снаряжением. Они выбежали в зону боя и спрятались за железным заборчиком. Потому что пластиковыми шариками из страйкбола заборчик не пробивают. Они привыкли, что шарик не пробивает забор, а то, что против них стоит пулемёт, который этот забор прошьёт вместе с ними пять раз, они не сообразили… Пришлось бахнуть по забору, чтобы пробить в нём дыру, и народ только тогда залёг. Ведь доходило и до такого… Причём, с обеих сторон – и там, и здесь. Мне пришлось вспомнить всё, чему учили. И через наши руки прошло более четырёхсот человек. И ни один из них не погиб по сей день. Я считаю, что всё что сделано, всё уже оправдано этой цифрой. Люди живы до сих пор. На войне. А там война, каждому дураку понятно.

Ну, знаете, просто приходилось вмешиваться в анекдотические ситуации. Способность нестандартно мыслить помогает понимать, разобраться во многих вещах. Мне люди говорят:

– У нас повадился летать квадрокоптер.

– Он что-то разведывает?

– Нет, он просто пролетает, и через минуту летит назад. Ну, типа, не мешает, да и фиг с ним.

– Ребята, подумайте! Перед вами город, на окраине которого идет война. Людям делать нечего, кроме того, как квадрокоптер по одному и тому же маршруту гонять? Или есть какие-то другие задачи? Раз они делают это, значит, кому-то зачем-то это надо. Дайте бинокль.

Начинаю осматривать маршрут, где эта собака летала. Мне описали: вот так и вот так. И я нахожу некий охраняемый дом, там есть проходная, ворота, через которые заезжают машины, и всё это накрыто козырьком. А на козырьке сложен тротил!!! Кучка такая лежит… Он просто возил туда взрывчатку. Прилетал, отцеплял её и улетал. Я подозвал начальника охраны и сказал ему:

– Вот видишь?! Твои действия?

– Мы его собьём.

– Зачем? А проследить, кто его запускает? Он же не может сам лететь. Вы поймайте этого человека. Спросите, зачем он это делал. Кого он хотел убить? Как он вообще понял, что надо сюда лететь, а не куда-то ещё?

– А, да, мы всё поняли!

На следующий день появляется квадрокоптер, охрана дружно залпом его сбивает и всё…

 

– А в каком году вы начали писать?

– Первая книга вышла в 2010 году. По-настоящему, первая книга была написана очень давно, но она содержала некоторые специфические моменты, в силу которых напечатана быть не могла. Как мне сказали: "Ты столько не отсидишь…". А тогда Артём Рыбаков начал писать свою первую книгу из сериала «Переиграть войну». Он писал её о совершенно реальных людях, он описал всю нашу группу. Группа называется «Лесные коты», и он перекинул нас всех в 1941 год в Белоруссию.

Он сказал: приходи, я на форуме выкладываю свои книги, напиши свои комментарии.

Я пришёл, почитал, написал комментарий… и получилось, что я помог в написании 6 глав в его книге. Чего совершенно делать не собирался!

И дернул же меня черт написать – мол, некоторые вещи, очевидцами которых мы являемся, означают на самом деле нечто иное. Что – мы понимаем лишь спустя много времени, и по самым незначительным деталям. Народ зацепился – обоснуй!

Пришлось кардинально перерабатывать всю книгу, менять имена, места действия – и уже в таком виде выкладывать.

И когда я выложил последнюю главу уже своей книги, через 7 дней мне позвонил главный редактор издательства «Яуза». Мол, мы хотим вас издать! Издали…

Думал – всё, на этом и конец.

Оптимист…

А потом люди потребовали продолжения.

 

Я во всех своих книгах пытался донести главную мысль. Вот ты стоишь здесь и сейчас, перед тобой враг, и не появится бронетранспортёр и не прикроет тебя пулемётным огнём, никого нет, есть только ты один и только здесь. И от того, как ты сейчас поступишь, зависит то, что будет или не будет дальше. И ты не имеешь права уйти с этого места и отойти в сторону…

 

– Вы очень интересно рассказывали о тренингах. Я бы хотел всё в точности с ваших слов воспроизвести.

– Задача, со времён давних, не изменилась. Можно научить человека бегать, прыгать, прекрасно стрелять. Но это не решит никаких проблем. В критической ситуации он просто не поймёт, куда бежать, куда запрыгивать и в кого стрелять. Если же научить его думать головой, он всё сделает без нас.

Он поймёт, что конкретно надо сделать, куда глядеть, где присесть и куда не надо лезть. И это – главное. Чему мы стараемся научить людей, так это тому, чтобы человек не наносил вреда себе и окружающим. Что, к сожалению, бывает слишком часто... Вот берём любое событие, я уж не говорю о теракте, а абсолютно любое событие, связанное с какими-то авариями или прочими подобными случаями, – везде одно и то же. Вопрос, когда этим начнут пользоваться те, кто устраивает теракты, назрел давно, и он уже проявился совсем недавно.

Характерный пример.

Знаменитый теракт во Франции, в Париже, в "Батаклане". Подняли стрельбу в клубе, от которой, собственно, пострадал мало кто, а расчёт был весь на то, что народ побежит на улицу, где стояло взрывное устройство, которое и должно было их положить. Это уже начали учитывать.

А сейчас, в России, и мы принимали в этом участие, проводятся иногда очень интересные тренинги для поведения людей в критических ситуациях.

Приходят люди, вроде бы все умные, будущее МИДа, работники различных серьёзных ведомств – по умолчанию, уже не дураки. Элементарное задание. Подходим к окну, смотрим на улицу. Представьте себя на улице. На вас с дикой силой прёт грузовик и давит всех подряд, что, в общем-то, совсем нередкое явление на Западе. Ваши действия? Вот прямо здесь, на этой конкретной улице? В 99% случаев – ответ: бежать. Куда? От грузовика? Он – едет быстрее!

Второй, не менее глупый ответ: забежим в толпу. Мол, всех же не задавит? Да вы поймите, что грузовику всё равно, сколько человек давить. Он и по вам тоже проедет... Чем больше народу, тем вернее он туда повернёт. Ему важно собрать как можно больше жертв. А вы постоянно убегаете туда, куда он и без вас поедет, и как говорится, ему подставляетесь. На этом фантазия людей обычно иссякает.

– А какие-то карманы искать, углы, проулки, где можно спрятаться?..

– Я не помню ни одного такого ответа за два года. Люди просто не понимают, что может быть иначе. «Бежать!» – вот и весь ответ. Теракт в Израиле, когда водитель автобуса направил его на толпу солдат ­– 90% из которых были с оружием. Он задавил человек десять, пока частный охранник, который вообще у этой толпы не стоял, сообразил, что надо стрелять по водителю. И он его просто застрелил. А так, все они просто тупо от него разбегались. Заметь, что совершенно не учитывалось, что за рулем сидит человек, который не пришел сюда помереть в первую же секунду. У него задача, как можно больше людей задавить, и он никогда не поедет на человека с автоматом наготове, потому что он понимает, что тот, в силу инстинкта самосохранения, начнет рано или поздно стрелять. И его задача будет сорвана, он её не выполнит. Не надо думать, что там сидит абсолютно тупой фанатик. Нет, ребята, если он сюда приехал на грузовике, он уже не тупой. У него была цель, он приехал её выполнять. Давайте исходить из того, что он, как минимум, не дурак. Поэтому, я задаю вам вопрос, и вы уже понимаете, что там совсем не лопух. И уж точно не круглый идиот. Вот его действия, чего он не будет делать? Опять толпа зависает… Ребята, встаньте за фонарь. Да, с большой долей вероятности, он его собьет – но, на нём же и застрянет! Да, он просто не поедет на него, потому что он там же, на этом фонаре, и останется, а задача выполнена не будет.

Чем ронять фонарь и, возможно, того, кто за ним стоит, лучше отъехать в сторону и давить тех, кто просто бегает по улице. Встаньте за угол дома, хотя бы на полметра. Поверьте, никакой грузовик современный угол дома просто не снесёт. Он может осыпаться, пострадать облицовка и что-то еще, но он его не собьет, потому что он там же и останется, разнеся себе полдвижка. Элементарная вещь! Упадите в кювет! Если он заедет туда колесом, он застрянет. И он не будет туда заезжать колесом. Это элементарный пример. И не надо быть семи пядей во лбу, когда человеку нужно показать, что, оказывается, есть другой путь, можно делать не так, как это общепринято – быстро бежим и громко кричим, а можно делать что-то другое, тогда он начинает думать. Поэтому наша задача – учить человека думать, включить вовремя голову, чтобы она начал работать. У американцев есть такой курс (Лидершип активити) в течение шести семестров, далеко не во всех учебных заведениях, а только в крайне специализированных. У нас это дело занимает от силы два дня. А эффективность выхода приблизительно одна и та же. Мы не стремимся сделать из своих курсантов командиров воинских подразделений, адмиралов и капитанов, как американцы. Всё проще – элементарная задача, чтобы люди включили вовремя голову. Это намного проще и понятнее. И когда им начинаешь показывать, как оно работает... Человек, на самом деле очень хитрое существо, он очень много чего умеет, просто, по умолчанию… Другое дело, что в 90% случаев он этими умениями не пользуется, по самым разным причинам…

Как со стрельбой... Когда я спрашиваю, сколько им надо учиться стрелять из пистолета... Ответы разные, но срок менее недели никто ещё не называл.

Через пять минут ты будешь попадать туда, куда захочешь! Вообще легко, вообще никаких проблем. Вот вы идете включать свет в туалете, вы что – пальцем целитесь в выключатель? Нет. Ложку мимо рта никто ещё не пронёс, начиная с мало-мальски осознанного возраста? Потому что мы знаем, где находится эта цель. Нам не надо подсказки мозга, чтобы понять, куда должна прийти наша рука. Если я дам тебе в руку палку, ткни этой палкой в выключатель. Человек безошибочно попадает. Неважно, сколько эта палка: 20 см или 1,5 метра. Он попадает. Потому что рука идёт правильно, прямо к цели. Ну, хорошо. Вложи в руку пистолет. Что поменялось? Палка стала длиннее. Всё. Больше ничего не произошло. То есть, оказывается, можно наши общепринятые действия прекрасно использовать вот для таких целей. Об этом не думают. Люди не хотят... Вот тут смотрим, а здесь селёдку заворачиваем. Почему мы мозги включаем здесь, а не в конкретной ситуации? Почему обязательно глаза должны контролировать наши руки?

Далеко не факт, что всегда нужно... Мы ходим как-то… Даже если закрыть глаза, то человек никогда не упадёт мгновенно... Он пройдёт и очень долго пройдёт, пока не споткнётся, то есть человек может ходить и без помощи глаз. Слепые же не падают? А они вообще ничего не видят, просто по умолчанию. Тем не менее, ходят же люди. Просто то, чего мы не можем достигнуть с помощью одних чувств, компенсируется другими. Но если в жизни с этим не сталкивались, мы не готовы это делать в какой-то конкретной ситуации, то обязательно надо что-то сделать другое: посмотреть, послушать подсказку умного человека, который, как правило, знает ровно столько же, сколько и мы. Он ничуть не умнее нас, может быть, в этой области. У него, может, больше опыта, я согласен. Но не факт, что он более умный. Иначе бы все профессора математики стреляли бы лучше любых снайперов... И наоборот. Поэтому задача – включить голову, задача начать применять наши прекрасно затверженные, впитанные с молоком матери навыки в той ситуации, с которой мы не сталкивались ещё. И когда человеку объясняешь всё это, на практическом примере показываешь, он реально может очень многое…

Например, вызываю из толпы курсантов первую попавшуюся девушку… Вот у нас приходят три группы, 15 человек… И группы-то собрались совсем недавно, не так чтоб хорошо друг друга знали, а уж в этом составе они вообще друг для друга – темный лес. Никто из них не представляет, что может сосед, стоящий рядом с ним… Беру девочку, вытаскиваю вперёд, завязываю глаза, поворачиваю спиной ко всем. И начинаю остальных расставлять в хаотичном порядке, будь то зал, лестничная клетка, поляна лесная – совершенно не имеет никакого значения. Это никак не влияет на окружающую обстановку. Разворачиваю пару раз, чтобы ориентацию потеряла, и говорю: «Пройди и никого не коснись!». В 90% случаев она проходит сквозь толпу, не задевая ни одного человека. То есть может же! Потом снимаем повязку, говорю, обернись и посмотри, что ты сделала. Она видит 44 пары охреневших глаз, которые тоже смотрят и не понимают, что произошло. Она точно так же ничего не понимает, но она это сделала! То есть – человек это может. Потом я им объясняю, как это произошло. Потом после второго, третьего раза они все проходят. Вопрос тут в чём? Я даю установку, и человек начинает чувствовать окружение людей... Надо было правильно дать ему включиться.

А вот ещё интересный пример. Беру двух мальчишек, командую – взялись за руки, крепко взялись!.. Сначала ставлю одного... Ты толкаешь, а ты отбиваешься... Потом берем двоих, двое же сильнее, чем один. Взялись за руки... Теперь у вас у каждого по одной руке... Против вас один противник. Воюйте! Выясняется, что это сложнее, потому что надо учитывать своего соседа. Надо учитывать, как он двигается, учитывать его инерцию, его способности, длину рук, наконец. Получается. Дело усложняется. Ставлю в центр третьего, берёмся за руки. У них по-прежнему две руки, но их три человека. Это ещё более тяжелая конструкция. Я говорю, вот ты один, ты можешь один двоих как угодно пихать, выдвигать вперёд, одёргивать назад, уводить с линии атаки и т.д. Начинают работать. Криво, косо, потом начинает получаться... Я ставлю второго нападающего. Их четыре руки против двух. И выясняется, что две руки выигрывают в этой ситуации. Потому, что эта троица как единое целое. А теперь разомкнули руки, повторите то же самое. И они начинают бить любое количество противников, потому что учитывают способности друг друга. Это делается за час. Они научились чувствовать друг друга, научились понимать слабые и сильные стороны своего товарища. Им можно читать 52 лекции, это ни на что не повлияет – не научаться, а вот эта практическая ситуация, когда они начинают вот так вместе работать. Вдруг выясняется, что оно дошло через ноги... Не доходит через голову, дойдет через ноги. Доходит! И очень хорошо. А тут и голова, и руки, и ноги – работает всё сразу. Человек начинает работать с реактивной силой. А все наши приёмы предельно просты. Там нет ничего невероятно тяжёлого и сложного.

Вот Маринка, моя помощница, сидела и рассказывала группе поисковиков, как найти человека в лесу: здорового, раненого, больного, агрессивного. И она им говорит: «Пробуйте, пробуйте сами!». У каждого есть своё ощущение, каждый воспринимает этого человека по-своему, но воспринимает! Он начинает его чувствовать, он понимает, где этот человек находится. Открой секрет! На самом деле расстояние, с которого работают, 5 метров, 50 или 500, это вторично. Оно не играет никакой роли абсолютно. Вы не его тепло физическое чувствуете, с пяти метров это еще можно, а с 10 уже «фигушки», а уж с 50 и вовсе никак. Вы начинаете чувствовать его самого… Я не знаю, как это объясняется. Наука эти ощущения измеряет, есть какие-то способы. Мы не очень понимаем природу этого явления, но оно физически существует, и аппаратура его фиксирует. Человек тоже может его ощущать. Сколько угодно случаев, когда люди безошибочно выходят на нужную точку. Их, простите, кто-то этому учил? Нет. Это от природы. Не бывает же чудес. Всё, что есть у одного, оно точно также есть и у другого. Просто один может этим воспользоваться, а второй ещё не научился. Задача стоит, чтобы научить. Как выясняется, это очень просто. Для этого не нужно каких-то многомесячных курсов…

У нас никогда не бывает столько времени. Максимум, сколько у него бывает – одна неделя. Это ещё хорошо, если неделя, это вообще шикарно, а так, два-три дня. И за два-три дня я должен сделать так, чтобы этого солдата не убили в первом же бою. И, как правило, не убивают... У нас вот только в Донбассе прошли эту науку более 400 человек и все живы... То есть, работает. Я, конечно, не настолько великий специалист, чтобы утверждать, что мы открыли что-то новое. Я думаю, это было открыто задолго до нас. Мы просто попытались это систематизировать, выстроить более-менее понятную для людей систему, чтобы можно было их научить. Бесполезно объяснять теорию, её никто не поймёт. Мы и сами знаем её не до конца… Я могу только, опираясь на собственный опыт, предполагать те или иные версии. Возможно, я и не прав, и они действуют по-другому, но они действуют! Просто мы отработали для себя определённый комплекс чисто физических последовательностей определённых действий, которые заставляют человека научиться тем или иным вещам. И это работает. Люди делают то, что им надо, люди не делают чего-то лишнего, не лезут в какую-то опасную рубку... Человек в нужный момент просто останавливается, куда-то не залезает, не заходит на минное поле, не суёт руку к проводам, где 220 Вт. Я не знаю, что его тормозит. Но это работает, и он останавливается. И люди остаются живыми.

Приходилось много работать с солдатами... И у нас, на определённом моменте, возникало некое недопонимание с их командирами. Оно возникает всегда, когда человек говорит, мол, то, что вы делаете, противоречит воинскому уставу. Я говорю: «Совершенно верно». А оно не может ему соответствовать. У нас цели и задачи разные. Элементарно копаем историю, всё же есть, всё хорошо известно, написано задолго до нас, прекрасно объяснено. Цель любого наставления по стрельбе, вообще любого, любой армии абсолютно, хоть немецкой, хоть чилийской, хоть чьей хотите, – это взять аморфную толпу непонятных людей и привести их к некоему общему усредненному показателю. Условно говоря, чтобы они все стреляли приблизительно одинаково ... Интересно сказал генерал Драгомиров, очень серьёзный специалист в военном деле, один из выдающихся военачальников первой мировой: «Нам не нужна случайная меткость»... Это было предложение генерала Фёдорова, нашего оружейного конструктора... Он предложил создать команду сверхметких стрелков, снайперов... Резолюция: «Случайной меткости мы противопоставляем густоту и слаженность огня!». Вот, мол, говорят – генерал был косным. Да не косным он был! Он ответил абсолютно в духе того времени и той военной доктрины, которая существовала. Тогда как раз была стрельба пачками, т.е. обоймами, то, что впоследствии американцы назвали «супрессинг файер» – подавление огнём. Смысл в том, что некое количество пуль, выпущенное в одну цель, почти гарантировано приведёт вот к такому результату, т.е. будет подавлен противник, он будет, возможно, уничтожен, будет результат. Генерал отвечал абсолютно в рамках той доктрины, он ни разу не был косным, дураком или ретроградом. Для чего это нужно? При появлении массовых армий сразу возник вопрос логистики. С точки зрения любого командира, будь то командир выше командира взвода, наличие в группе двух-трех сверхметких стрелков – это ещё тот геморрой. Объясняю, почему... Потому что такой стрелок стреляет мало, эффективно, неэффективно – это немножко другой вопрос. Это мы оценим, когда увидим позиции противника, увидим, сколько там народа и в каком месте выбито. А пока мы сидим конкретно вот здесь. Все там лупят какими-то залпами... а один сидит, сидит, бах – выстрел, опять сидит, ждёт. Он ждёт цель, которую гарантированно поразит. Но она может и не появиться. Противник же, увидев снижение темпа огня, может предпринять какие-то наступательные действия, и не факт, что мы от них отобьёмся. Массированным огнём мы удерживаем его вот на этих позициях, он не высовывается, т.е. задача в какой-то мере решается. Она может быть разная, но я говорю о конкретной – удержать эти позиции. Кончилась стрельба. Народ израсходовал столько-то боеприпасов, столько-то осталось... Командир знает, что ему надо написать, чтоб ему прислали определённое количество боеприпасов. А тот снайпер: мне не надо, я всего пять раз выстрелил. Что должен делать командир с лишними патронами? В сумки кому-то из бойцов? Увеличить вес носимого боекомплекта, ограничить маневренность бойца? Либо выкинуть патроны в канаву, либо отправить их назад. Выкинет патроны в канаву, его накажут за нерациональное использование имущества, отправит их назад, он получит на столько же патронов меньше, когда будет делать следующую заявку, а их может и не хватить. Это в рамках роты. Умножайте это на батальон, полк и т.д. Вы получите еще тот геморрой. Поэтому воинский устав совершенно справедлив. В итоге имеем определённое количество людей, работающих приблизительно одинаковым образом.

А мы учим бойца как раз стрелять точно. Это всегда входит в противоречие с уставом. Я уже говорил о двух-трех метких стрелках. Это немножко другое. У нас получается не два-три, а два-три десятка таких, т.е. геморрой ещё больше. И не всем это нравится. Поэтому здесь требуется определённая доработка существующих положений. Но никто этого делать не будет, никому это не нужно. Когда мы работали в 45 полку ВДВ, и солдаты, с которыми прозанимались всего три часа, учитывая час предварительной подготовки, пришли к комполка и сказали: «Блин, нам люди за два дня показали больше, чем мы за два года увидели». Комполка ничего лучше не придумал как: «Ну, вы утвердите свою программу подготовки в Генштабе ВДВ, и я готов с вами работать». «Извините, товарищ полковник, это кому надо? Вам или мне? Это ваши бойцы, не мои, не я их командир, не я их посылаю в бой, и не я буду отписываться в случае, если кого-то из них убьют. У меня, поверьте, и кроме вас желающих поработать предостаточно. А я сейчас всё это брошу и буду бегать с бумагами по кабинетам» …

– Причем, 90% – что откажут.

– Скорее всего.

Всё очень просто. Ничего сложного, нет никакой фантастики. Когда мы начинаем эти вещи показывать на практике, то говорят: «Да всё же лежит на поверхности!». Лежит, только никто не берёт!

– И ещё о каких-то приёмах расскажите, Александр Сергеевич? Вот у вас «связанные верёвкой».

– А это очень интересная тренировка. Она может быть очень жестокая, может быть менее жестокая, но зато она эффективнее в разы, быстрее. Склон порядка 45 градусов, 120-130 метров длиной. Двух человек связывают верёвкой пятиметровой и вперёд, либо назад, вверх, либо вниз. Я могу этой верёвкой подтянуть товарища, если он поскользнётся, поддержать. Могу. Но если он сорвётся, он гарантированно меня сдёрнет – со 100%-ой гарантией. И до верха не дойдёт никто. Поэтому, если я хочу туда залезть, я должен не дать ему упасть. Один раз поднялся или спустился – и на всю жизнь ты это запомнил. И ты всегда, на всю оставшуюся жизнь, будешь чувствовать того, кто рядом с тобой. Всегда. Это забивается за 20 минут подъёма, но забивается навечно. И больше никуда не уходит. Это как безусловный рефлекс. Его можно вспомнить через год, через два, через 50 лет, и всё равно он будет таким же. Он не уходит из памяти. Почему? Не знаю. Я не психолог. Я не могу этого объяснить. Но он там сидит.

– Ну, наверное, потому что адреналин выделился, экстремальная ситуация и клетки...

– Якорь.

– Запоминают железно.

– Да. То же самое мнение – жестокая вещь. Нас учили так. Менее жестокий вариант, поскольку никому не хочется, чтобы его боец катился 150 метров с риском переломать себе всё на свете, я их связываю верёвкой, вывожу в лес. Верёвка короткая, по 2 метра между человеком. Потом длина увеличивается. И говорю: «Ну, вот теперь бегом по лесу». Причём, бегом не в затылок друг другу, а вот также – рядом. Начинается очень интересно. Оказывается, что надо соблюдать дистанцию чётко, потому что если верёвочка провисла, то цепляется... Провисла, зацепилась за сучок – навернулись все. Если она слишком сильно натянулась, я отстал, а тот убежал – меня рванут и я упаду. Начинаешь подлаживаться под ритм движения соседа, начинаешь смотреть по сторонам – сразу везде. Здесь не должно быть дерева, обежав которое можно столкнуться лбами. Хочешь или не хочешь, а голова начинает работать, иначе упадёшь. Сначала медленно, потом быстрее.

– Но два дерева между ними сначала один пробегает, второй, потом третий… Как-то так?

– Нет, пока двое. Потом привяжу третьего. Вообще, в альпинизме самый тяжелый вид подъёма – это связка по трое. Вдвоём проще. По трое – это надо идти, уйти сюда, а этот должен идти сюда, этот должен быть ещё где-то, чтобы, сорвавшись, не сбил двух остальных. Ты должен учитывать всё, где ты идешь, что сверху падает, упадёт ли твой товарищ, не упадёт ли, не перекинется ли верёвка через камень. Голова начинает очень хорошо работать, такой головной компьютер шикарный. Один подъём – всё запоминается. Кто не запомнил, тот не поднялся. Вот и все... Это жестоко. У нас не везде есть горы, куда я мог бы их загнать, лес проще. Вот я взял троих, потом четверых. Начинаю увеличивать темп движения, начинаю ставить всякие вводные – люди, выскочившие из-за угла, противник, который откуда-то высунулся… Потом верёвка убирается. И они работают точно так же, как связанные. Он так же чувствует своего товарища, он так же смотрит за всеми, сколько их бежит рядом. Он может подстраховать, окликнуть, предупредить. Всё! Забилось в башку. Это очень просто. Но этого никто не делает. Здесь никаких сложностей, как видите, нет. Здесь нет никаких сакральных тайн, стояний в позе лотоса по два часа на восходе солнца и т.д.

– Необходимость... Острая необходимость работы в группе. А ещё какие-нибудь задачи есть?..

– Очень много, поверьте. Вот маленькая девочка ухитрялась пропасть на залитой солнцем улице, на глазах у двух десятков человек, на ровном месте, без никаких укрытий. Она просто исчезла с глаз. Когда я тренировал абхазов, у меня, опять же, времени не было… Есть этот день, другого может вообще никогда не будет, вот только сегодня удалось выкроить немного времени. Я ставлю их, несколько человек, в круг, одного в центр, завязываю ему глаза. Бойцы с четырех сторон просто начинают его колотить. Не очень сильно, но очень ощутимо. Для начала он должен просто защититься. Потом он должен отбить удар. Потом он должен атаковать. Времени нет. У кого-то есть более щадящая методика, раздвинутая по времени. У меня нет времени. Его не бывает так много никогда, поэтому начинаю сразу с самого жестокого… Почему корейцы, которых я всё время готовил в личную охрану Ким Чен Ира, считали меня самым жестоким преподавателем, а они далеко не ангелы. Получить от них такую характеристику ... Моя жестокость состояла в том, что я заставлял их думать, а они этого не любят. Не знаю, умели ли раньше, а тогда не делали этого точно. И здесь ровно та же ситуация. У меня нет времени готовить бьющих и «избиваемого» тщательно, щадя их психику и прочее. Не хочешь быть солдатом, не ходи. Пошёл – забудь про свою психику. Она будет такая, какая потребуется в данной конкретной обстановке. И он начинает лупить в полную силу – выворачивайся, родной, как хочешь, так и выворачивайся. Начинает выворачиваться. Пара часов проходит всего лишь. Потом я говорю: «Теперь объясни, как ты это делаешь?». Он не понимает, как он это делает. Он чувствует, откуда должны его ударить. Я ему говорю: «Представь, что тебя бьют не рукой, что по тебе стреляет человек оттуда». И он начинает прятаться, очень здорово начинает понимать, откуда могут выстрелить. Потому что компьютер головной работает, и понимает, что вот там удобное укрытие, там можно сидеть. Там стена глухая, там прятаться негде, поэтому в ту сторону можно не особо глядеть, а больше смотреть вон туда. Он очень быстро начинает это делать, это быстро влетает в башку. Там была одна милая девочка, лет 20, может быть 21. Ей было труднее всего, ну, отбиваться она научилась более-менее, но когда она начинала пытаться атаковать, её удар всегда отбивался первым, потому что её всегда чувствовали, потому что она вся светилась, как рождественская ёлка. Очень эмоциональная, ну, южный человек. Ей было трудно сдерживать свои какие-то эмоции, что-то ещё, т.е. ловили сразу, первой же. И в итоге их командир не стал ставить её в число атакующих, объясняя это тем, что её же ловят. Она обиделась, села, сидит, пригорюнилась… Я говорю: «Ладно, сейчас сделаем, как надо». Мы пять минут мы с ней посидели, поговорили. Зову командира: «Иди сюда! Бери бойца. Вон она стоит, видишь?» – «Ну, да». Бойцу: «Девушку видишь? Взять девушку на прицел». А ты, говорю, командир, встань сзади него, и машу рукой девушке – иди. Боец, говорю, веди её стволом, веди, сопровождай. Ну, она идёт, всё как полагается, он за ней ведёт ствол автомата и в какую-то минуту начинает отставать, на 20 см, на метр, на полтора, т.е. она вот здесь, а у бойца ствол автомата отстаёт... Да, идет она уверенно, без никаких там фокусов... Командир стоит, у него глаза вот такие бешеные. Она подошла метров на 20… Тут боец врубился, наконец, что он целится в пустое пространство… Она прошла метров 50 в таком режиме. А как она это делает, все вопросы к ней… Она просто вернулась к жизни! Когда она поняла, что может делать то, чего не могут делать другие. То есть ничего сложного, человек сумел… Вот раз – и он сделал то, чего никогда в жизни не только не видел, но и не слышал. Во-первых, это сильно поднимает чувство собственной самооценки. Как же, я оказалась не такой лохушкой, как меня тут перед всеми выставили. А с другой стороны … Это возможно, и это их боец… Наше обучение этим и отличается от какого-то другого… Мы почти ничего не делаем сами, потому что за нас это делает инструктор, о котором ты ничего не знаешь – кто он, что он, где он был, где учился, ничего не известно. Раз – инструктор, значит, он что-то может. Ничего удивительного, что он может делать то, чего мы не умеем. Нет, ребята, делаете вы, а я буду говорить – что и как делать. И вот это очень здорово заводит. Человек понимает – он такой же, как и я? Почему он может, а я не могу? И вот всё, он врубается, тут и дух соперничества и всё, что хотите – разом. И он начинает тянуть, стремиться, ведь я же не хуже! Может, даже лучше. И каждый начинает друг другу доказывать... Делай то же самое, делай лучше, наконец. И всё, понеслось! Их не надо уже уговаривать, не надо убеждать, почему это нужно. Потому что лохом в глазах соседа никто не хочет выглядеть. И это везде.

Я, когда работал с сербами, это было вообще очень смешно. И очень трудно. Они с трудом понимали русский язык, с большим трудом. Мой товарищ, сапёр, переводил это на английский, а один из них с английского переводил на сербский. Такой сложный многоступенчатый процесс объяснения, притом, что у сербов в группе был один чемпион Сербии по вольной борьбе и другой вице-чемпион Европы по айкидо. То есть, по умолчанию, это были не совсем лохи. Но гонору там было…

– Особенно айкидо. Там всё-таки интеллектуальный уровень.

– Вроде бы как да. Ну, по боксу, понятно... Как товарищ Жириновский про Кличко сказал: «Ну, по этой умной голове колотили кулаками несколько лет, и что в ней осталось?». Так вот здесь всё-таки этого нет... Это же чемпион Европы, уже отлично. Вас всех учили, вы все крепкие, сильные, мощные... Встали, взялись за руки, крепко-крепко держите своего соседа, чтобы он не упал, не дай Бог, упёрлись в землю, чем хотите, ногами, можете хвостами, у кого есть. Упёрлись? Упёрлись. Одно движение руки – и все шестеро лежат на земле. Теперь объясните мне, почему это произошло. Я никого из вас не бил. Как? Почему вы все шестеро, превосходящие меня силой, не в шесть раз, а гораздо больше, почему вы лежите, а я стою? Система ответа не даёт… Они столкнулись с чем-то, чего они не знают и не понимают. И тут уже бунт кончился. Они очень многого не понимали в реальности. Они не понимали, почему мы работаем бессистемно, почему от одного к другому, ничего подобного они не понимали, рваного ритма принять не могли...

Пришёл мой ученик, трижды чемпион мира по боям без правил, и всех их шестерых сразу в спортивном зале разложил меньше чем за минуту на полу. Ребята, это не борьба! Вы бороться пришли, а это не борьба, вас человек пришёл убивать. Вот видите, вы все лежите, шестеро, а он стоит и вам никому встать не даёт. Не работает ваш опыт в этой обстановке. Другой включать надо.

Вывожу их в коридор, длинный, извилистый коридор. В конце стоит шкафчик. На шкафчике ставлю игрушку, и там стулья стоят по коридору, вдоль стен. Пятеро уселись, шестому: «Вот тебе в руки пистолет. Бежишь по коридору, стреляешь в игрушку. Твоя задача – добежать. Вы, пятеро, – ваша задача, чтобы он не добежал. Вы можете делать всё: можете толкать его, бить, ставить подножки, неважно, но только в рыло не бейте – он в ответ стрельнет, просто на автомате. Понятна задача? Понятна. Пошёл!». Во всех случаях стреляющий добегает, попадает в эту игрушку. Те, кто пытается ему противостоять, ничего не могут сделать. «Все пробежались? Теперь ответьте мне на вопрос – вас всех учили одинаково. Почему добегать получается, а тормозить – нет? Кто мне ответит на этот вопрос?».

– Потому что они мешают друг другу?

– Нет. Они сидят растянуто, там 50 метров, в среднем через 10 метров один человек сидит. Нет, они не мешают друг другу. Почему он бежит и добегает, а вы, которые бегаете точно также, и знаете, как он побежит, не можете его остановить. Почему это происходит? Опять народ завис. Потому что я вас этому не учил! Я вас учил добежать и попасть. Я не учил вас останавливать. Вы просто не знаете, что делать, а голова ещё не включилась. А кончилось тем, что я вывез их на полигон, где было приличное количество народу, стреляющих, посадил в двухэтажный дом, бывший пионерский лагерь, и подошел к командиру одной из групп, которая бегала. У меня, говорю, такая просьба... Мне надо своих курсантов встряхнуть хорошенько. Давай твои ребята их вынесут. Он увидел сколько их. Да не вопрос! Три минуты – и их не будет. Из 18 человек только два человека до дома дошли.

– Это пейнтбол что ли?

– Страйкбол. То же самое, только с пластиковыми шариками. Только два человека дошли до дома. Остальных всех выбили. Перегруппировались. Накрыли шарами окна. Люди ворвались в дом, потеряв четверых. Никто не поднялся выше второго этажа. Моих двоих подстрелили. Командир той группы стоит, такой, насупившись, давай, мол, поменяемся. Поменялись… Из моих остался один, 18 человек обороняющихся выкосили. Потом я их вывожу и говорю: «Ну? Вот теперь до вас дошло? Ничего, что те люди, бегавшие против вас, – это солдаты внутренних войск, которые все – контрактники и воюют далеко не первый год, а вы, если говорить нормальным языком, вы вообще дубовые. Никто из вас не воевал. Как вам разница? Как вам соотношение сил? Вас шесть человек, а их 18. В три раза больше». Вот тут до них дошло. Когда всё встало на свои места.

Не всегда надо говорить человеку прямо. Ты будешь делать это... Ничего подобного. Я учу его думать, а что он будет уметь делать, он поймёт сам, когда всё это подойдёт к концу. Вот там всё и складывается. Там он получает действительную картинку, действия в период обучения могут выглядеть совершенно хаотическими, поэтому, говорю, мы не вписываемся со своим продуктом ни в одну официально существующую дисциплину, просто не вписываемся никак.

Великолепный вопрос, на который я всегда даю один и тот же ответ: «Составьте план-конспект своих занятий». Говорю: «Представьте мне, пожалуйста, полный психологический портрет каждого бойца, и у вас будет план занятий». Командир завис, где же он его возьмёт? А как же я вам отвечу, все же люди разные, я же не знаю, кого вы мне прислали. Может, они профессора математики или великолепные врачи. И они какую-то часть жизни прекрасно понимают, а про другую вообще не знают ничего. Может он вчерашний шахтер, а может таксист? У них у всех разный жизненный опыт. А мы стремимся из них сделать что-то однородное. Однородно их можно строем научить ходить и стрелять по уставу, а все остальное – индивидуально. Поэтому, когда мы работаем, то я каждого бойца стараюсь отслеживать. И начинаю их тасовать, двигать, менять их группы, передвигать, делать так, чтобы они притёрлись. Это не всегда так делается, но очень часто. И когда всё это выстраивается, получается, наконец, работающее подразделение, это не тридцать одиночных бойцов, каждый из которых тянет в свою сторону, и каждый бежит, куда считает нужным. И опять же, здесь нет каких-то там тайн, сокровенных секретов, всё очень просто.

– Я хочу вашими словами всё это изложить...

– Ради бога…

– Очень интересно! Спасибо большое! А ведь у вас какие-то очень интересные польские корни. Князья Раковские?

– У меня очень своеобразная получилась родня, предков со стороны матери я не знаю, откуда кто – вроде бы из Смоленска… А вот со стороны отца... Интересный человек был наш прапрадед, наверное, вот так правильно сказать, – участвовал в польском восстании 1863 года. Был, естественно, отловлен. Их было два брата, Раковские... Да, два... Один из них был расстрелян в Киеве... Там стоит крест с его фамилией… Второго отправили в Сибирь с лишением прав, чинов и дворянства, где он благополучно и умер. А его сын был полковым священником второго Сибирского корпуса. Воевал на Русско-турецком фронте, получил – редчайший случай вообще-то в истории русской армии как таковой – боевой Георгиевский крест 4-й степени за то, что в 16-м году, когда во время атаки выбило всех офицеров, он, с крестом в руках, повёл за собой батальон.. Они взяли какой-то там аул… И за это он был награждён... Обычная награда священнику – наперсный крест на георгиевской ленте. У него было три боевых ордена: Анны, Станислава и Георгиевский крест. Умер он в 19-м году от тифа. У него было пятеро сыновей, пятеро детей, один из них – мой двоюродный прадед, Сергей Дмитриевич Раковский, один из трех первооткрывателей Колымы. Их было трое: академик Цареградский, который теоретически всё это обосновал, Билибин, бывший начальником, собственно, всей этой КГРЭ, Колымской геолого-разведывательной экспедиции, и мой прадед, который там всюду и лазил. Он и рыл золото… Потом возглавлял Янское геологоразведочное управление. Фактически, это была самая крупная структура того времени в тех краях.

– Это какие годы?

– С довоенного времени по 50-е годы. Там он был один из самых долгоживущих людей, кто там работал. Потом он вернулся в Москву, где уже жила его сестра, моя бабушка, Вера Дмитриевна Раковская, которая работала в своё время еще с Рихардом Зорге. Она была почётный чекист СССР. Ничего о её деятельности я не знаю. Все её записи, всё, что было, а писала она много, было изъято Комитетом Государственной Безопасности после её смерти, равно как и знак «Почётный чекист». Тогда его не разрешали хранить. И никто не знает, чем она занималась все эти годы. Так вот, её муж был писателем, откуда, собственно, и появилась моя фамилия вторая – Конторович. Он погиб в 42-м году под Москвой, под Волоколамском. Ну, я в своё время ходил в детский сад Литературного фонда СССР... Я это помню. И бывал в гостях у Фадеева, с бабушкой, разумеется. Он жил напротив нас в доме. Деда он знал, бабку знал… У Рины Зелёной, которая очень хорошо знала мою бабку, неоднократно был в гостях тоже ...

– Как фамилия-отчество этого деда?

– Лев Конторович... А отчество я не помню, к сожалению... Две его известные книги – это "Полковник Коршунов". И вторая… Они обе у меня есть, но не помню, просто вторую не помню, но она есть. Канторович был журналистом, много ездил по Средней Азии. Писал рассказы о пограничниках. Так что не совсем как бы чуждый литературному мастерству… Родня… Ну вот, отец и мать были совершенно обычными людьми, хотя отец заканчивал отдельную парашютно-диверсионную школу, но он сильно побился на мотоцикле. Он был гонщиком, выигрывал гонки, мотогонки на льду. Неоднократно… Да, я был на этих гонках... У меня это вошло в память, как нечто ужасное, куда-то вот так вот летящее во все стороны. Зрелище совершенно жуткое, причём все это на огромных скоростях. Был такой чемпион СССР Габдрахман Кадыров. Так вот, мой отец был ему прямым конкурентом. Но после того, как он побился, увы, военное направление для него закрылось... Но он стал играть в хоккей. И играл со Старшиновым и Майоровым наравне. Был одним из их ближайших соратников… Но опять же мотогонки… Он очередной раз побился… Хоккей закончился для него тоже. Но однажды отец провёл меня в Лужники – к ним туда в служебное помещение. Они там все очень тепло сидели, и Майоров подарил мне клюшку со своим автографом. И она много лет висела у меня на стене. А когда Фирсов стал заместителем министра спорта, получилось так, что я какое-то время был советником министра спорта по безопасности.

– А Михаил Иванович Ножкин откуда вашего отца знает?

– Они все по тем временам были хоккеисты, гонщики; все где-то варились в одной куче. Ничего в этом не было удивительного. У меня сохранилась детская фотография, где мы сидим за одним столом с Высоцким, который приезжал к нам на дачу. Мне в этом плане повезло. Я очень многих знал: Миронова, Юрия Визбора. Неоднократно был у них дома… Ничего удивительного… Но я никогда не думал, что когда-то пойду по этой стезе или похожей, мне даже в голову не приходило, это было где-то там, далеко. Где они – и где я? И это не воспринималось всерьёз. Я этот мир знал, и он был мне не чужд, но не более того. Ну, приятно послушать, поговорить с умными людьми… Ну и всё... Я не думал, что это, в принципе, чем-то подобным кончится или к чему-то там приведёт…

– А где потом работал отец?

– Он ушёл работать на завод ЗИЛ и работал там до самой смерти, вернее, до пенсии, начальником бригады по реконструкции литейного цеха. Ну, вот так сложилось.

– А мама?

– Мать работала в воинской части сначала чертежником, потом в секретной части. Совершенно обычный сюжет. Положим, Сергей Дмитриевич Раковский тоже писал свои книги, но вышло их две: «Родники бьют всюду», «У истоков Колымы», и по сей день являющиеся библиографической редкостью, с одной стороны, а с другой стороны – настольной книгой любого исследователя Колымы того времени, поскольку никто более полно об этом не написал. Так что вот мои творческие вехи, пожалуй, откуда.

– А есть ещё специалисты по подготовке, подобные вам?

– Таких людей осталось мало. Я знал пятерых, в том числе учителей, которые учили меня. Сейчас, насколько я в курсе, всё, больше никого нет. Передать это, можно сказать, что и некому. Я могу выучить 2000 человек прекрасно работать и выучить только одного инструктора. За всю жизнь я нашел двоих. Три человека и есть, а больше никого и не нашел.

– Ну, молодые-то есть?

– Ну, есть... Вы же понимаете, что один человек ничего не решит.

– Ну, тогда оставьте методику.

– А как? Нет, она есть в написанном варианте. Но, понимаете, читая на бумаге, человек не общается с инструктором. Невозможно научить чувствовать человека. Можно научить его выполнять какую-то последовательность действий. Да, он будет, всё равно будет хорошим бойцом, лучше, чем другие. Но научить ощущениям, то, что он должен понимать, можно только при личном общении и никак иначе.

Когда запись наших этих занятий с ребятами попала в Израиль, мне оттуда весь мозг выели: «Когда вы приедете к нам?». «Никогда. Что я у вас потерял?».

Знаете, все книги «Черной серии» приняты в Израиле и США, как учебник по оперативно-тактической подготовке на курсах повышения квалификации офицеров спецподразделений. По ним сдают экзамены, безжалостно наказывают за незнание предмета. А там всё очень просто. Они берут какой-то фрагмент. Говорят: «Вот максимально точно описанная обстановка. Вот действия персонажа. Объясните, можно ли было как-то решить вопрос другим путем? Если да – то каким? Если нет – то почему? А если можно и другим путём, то почему выбрали этот метод решения вопроса, а не другой?». 

Всё очень просто, ничего сложного. Всё лежит на поверхности. Бери, читай, думай. Сколько народу завалилось, уму непостижимо. Они по ним учатся. В США тоже, у нас – нет.

– Нет пророка в родном отечестве...

– Ну, кто бы спорил. Я уже давно понял, что никому это не нужно.

– Я думаю, что у вас всё равно последователи будут. Может быть, они не проявятся сразу, но у кого-то это отложится ...

– Не было бы поздно… Понимаете, мне потребовалось 20 лет, чтобы это собрать воедино, влить в какую-то относительно понятную форму, в то, что можно написать на бумаге. И это не было сразу... Вот сразу появилось! Ничего подобного. Я свои работы многократно пересматривал, потому что, как выясняется, они устарели, они не работают, не тот эффект. Не думаю, что у кого-то будет ещё столько же времени, чтобы это повторить, к сожалению. Время идет гораздо быстрее, чем сейчас, чем было раньше. Мы можем просто не успеть что-то сделать. Вот и всё. И ломиться в открытые двери тогда, когда это можно объяснить прямо сейчас... Я неоднократно предлагал: «Давайте возьмем какую-то группу людей и просто сформируем нормально подготовленных инструкторов». Где они будут работать, с кем, это уже будут решать те, кто их предоставил. У меня секретов перед ними, как бы, нет. Но никому это не надо.

– У меня также с изобретениями, некоторые свои способы лечения наработаны... Но никому не надо…

– Я совершенно согласен… Явление одного порядка…

– Это как раз косное мышление, привычка к абсолютному копированию того, что было…

– Если бы только к копированию. К сожалению, и бездумному заимствованию… Я просто себе места однажды не находил, когда посмотрел видеозаписи программы подготовки грузинского спецназа... И абхазы очень сильно волновались... Я им сказал: «Ребята успокойтесь. Вот это точно вам не противник!». Они спрашивают: «Почему?». «Ребята, их учат стрелять по системе Ай-Пи-Си. Всё. Это исключительно спортивная дисциплина, поэтому она не живёт». И весь грузинский спецназ порвали просто в мелкие клочья обыкновенные солдаты-срочники, и никакая спецподготовка им не помогла, как выяснилось. Они красиво выступали, всё было шикарно, очень красиво. Только в жизни это им не дало вообще ничего, как выяснилось… Когда я посмотрел, как это всё происходит... Понял, это нам не противники. Мы точно порвём. Так оно и оказалось. То, что красиво на показухах, абсолютно не живёт в реальности… Но почему-то считается, что да, надо копировать Запад, они умнее... Умнее? Да с чего умнее-то? Покажите мне войну, которую выиграли США? Ну, хоть одну?

– Только Север против Юга, да и то непонятно ...

– Друг с другом воевали. Кто у кого выиграл – не совсем понятно. На секундочку, маленький нюанс. Тот же самый Джон Турч, воевавший за США, оказывается, полковник генерального штаба российской армии, офицер с боевым опытом, не хилым, но почему-то считается фермером. Фермер?! Ага, сейчас... А если копнуть дальше? Иван Турчанинов. Такой же Джон, как и я. Известен его жизненный путь, известно, где он воевал, за что заслужил ордена, полковник генерального штаба, на секундочку... Весьма и весьма неслабый человек в военном деле. Да, уехал в Штаты. Да, стал воевать там... Но почему... Он же не резко поглупел, переехав на эту землю. И он там один такой был? Да не один, как выясняется. Были и другие. Есть у Звягинцева очень хороший пример... Все покушения народовольцев на царей… Люди рыли тоннель многометровый, чтобы взорвать железную дорогу, бегали с револьверами и бомбами за монархами, в то время как винтовка Бердана №1 стреляла прицельным боем на 400 метров. Так что более-менее подготовленный стрелок застрелил бы царя легко, и без всякого геморроя… Но потребовалось почти 200 лет, чтобы до этого, наконец, дошли. Оказывается, можно не стрелять в монарха там или в министра из револьвера, а пальнуть из снайперской винтовки, как Ли Харви Освальд, и всё. 200 лет… Косность мышления. Почему? Вот в каком масштабе! Тот же Махно, поставивший пулемёт на тачанку, совершил революцию в военном деле того времени. Что – до него никто додуматься не мог? Почему те же англичане возили пулеметы на повозках, но для стрельбы снимали их и ставили на землю? А что – было трудно сверху пострелять? Нет. Голова не работала.

– Зато сейчас на каждом джипе.

– Да. А родоначальник батька Махно. Знаете, таких вещей, на самом деле, вагон и маленькая телега. Когда мы ставили минные заграждения… У меня была примета такая – я вешал стакан на дерево… Народ видит стакан… И всё – никакими пинками туда их не загнать… Потому что люди понимали, что не будет того, что написано в воинском уставе. Здесь будет то, с чем никогда не сталкивался, и если уж ты сюда попал, то тут навсегда и останешься. И это играло. В ряде случаев достаточно было стакан на дерево повесить – и люди просто туда не шли. Сапёрное дело, казалось, всё изучено давным-давно, всё известно хорошо. Но выяснилось, что не всё. Можно повернуть даже такой прекрасно изученный предмет под таким углом, до которого трудно додуматься. Задача не стоит убить как можно больше людей, задача стоит, чтобы они сюда не полезли. Она решаема.

– Я всегда не очень хорошо понимал, как минировать, если человек уходит в неизвестном направлении; вот он уходит, за собой минирует, а другие попадаются. Каким образом? Ведь лес большой, а они могут пойти другой дорогой…

– Возьмите мои «Черные бушлаты». Там как раз описана психология того, кто ставит мины. Почему он их ставит здесь, вот в этом месте, а не в другом. И в них попадаются далеко не самые лохи, для которых потом абсолютная загадка, как это вообще происходит? Почему мы шли именно туда, а не в другую сторону? А мы пришли туда, куда нас привели. Значит, как итог, мы и должны были прийти туда, где мина стоит. Она одна на весь лес, мина, вот нас к ней и заманили. И я это делал, к ней и заманивал…

– А как?

– Очень просто. Эжен Франсуа Видок, создатель французской полиции Сюрте, многократно сидевший, неоднократно судимый уголовник. Великолепные слова у него: «Только преступник может поймать преступника». Это действительно так.

С корейцами, когда я их тренировал, был очень интересный такой момент. Они все мастера по борьбе и абсолютно все по таэквондо. Просто все, включая девчонок. Было 4 девчонки, 11 парней и 5 старших офицеров, до полковника включительно. Они сидели в классе вместе со всеми. Я им ставил также двойки, мог заставить отжиматься любого из них. И они всё это делали. Люди заточены под охрану. Насмерть заточены. Это их цель жизни – спасти. Я говорю, хорошо, выходим в спортивный зал. Ну, ты – вождь и учитель, а ты – начальник охраны. Ты берёшь себе из этой толпы кого хочешь в качестве охранника. Задача – защитить вождя и учителя от нападения террористов. Понял? Понял. Вокруг – толпа, стрелять нельзя, можно драться, не ограничиваю ни в чём. Бери. Он берёт двоих охранников. Спрашивает: «Кто будет террорист?». Я отвечаю: «Я буду террорист». По-корейски очень интересно звучит: «террабундара»... Он, значит, так: «Ага, тогда еще двоих». «Ну что, хорошо. Можешь хоть всю толпу взять, вам это не сильно поможет... Вот у вас есть такой интересный обычай. Ваш вождь и учитель приезжает на митинг, из толпы выходит некий заранее отобранный человек и почтительно, двумя руками, с ним здоровается. Есть такое?». «Да, конечно, есть». «Великолепно. Вождь и учитель, вперед, я с ним здороваюсь. Ваши действия?». Начальник охраны становится здесь, вождь и учитель со мной, а четверо охранников держат меня за плечи. Спрашиваю: «Я могу что-то сделать?».

– Нет, конечно.

– Почему?

– А как?

– Да вот так!

Вождь и учитель падает с "разрубленным" горлом. Падают двое охранников, следующим падает начальник охраны. Четыре трупа в минус.

– Вас же убьют!

– А тебя-то, говорю, каким образом это реабилитирует? Тебя расстреляют через 20 минут после меня. Ты не знаешь, кто здесь стоит. Ты не можешь этого знать! И никакое моё личное дело тебе не поможет. Я болен раком, мне жить осталось месяц, а мне вагон бабла притащили для семьи. У меня семью в заложники взяли, а ты ничего этого не знаешь. И тебя не должно это волновать в принципе. Ты не должен такого допустить. Всё. Не должен и всё, хоть ты тресни.

– Давайте еще раз.

– Давайте.

Становится – на этот раз пятеро «убитых».

– А как вы это сделали?

– Во-первых, никто из них не смог меня удержать. Я ушёл из захвата сразу же. Я срубил, как говорится, вождя и учителя вот так ребром ладони, просто перерубил ему горло и так же ладонями прошёлся по горлу всех стоящих вокруг, уцелел тот, что стоял в стороне... Я до него просто не доставал. Ребята, поймите простую вещь. Диплом – конечно, здорово, только вы сюда не бороться пришли. Вас пришли убивать. Тот, который пришел убить, не будет думать как борец. У него другой стиль мышления. Пока вы не будете думать, как убийца, вы никогда не сумеете его остановить. Он всегда будет на два шага впереди. Ты должен встать на его место и подумать: "Как я буду их убивать?". И когда ты будешь думать, как ты их будешь убивать, тогда ты и сможешь понять, как его можно остановить. А ты рассчитываешь, что с тобой будут бороться. Да не будут с тобой бороться... Здесь не спортзал! Тебя пришли убивать! Меняй мышление, думай, как убийца. Думай, как преследователь, – и я буду знать, куда он придёт. Я оставлю ему след, по которому он пойдёт, потому что сделаю его видимым. Я пойду там, где он будет думать, что я должен пойти. И он придёт на эту мину, туда, где я её поставлю. Вот и всё.

– Здорово!

– Голова! Всё в голове. Когда всё объясняешь, люди говорят: как всё просто! Действительно, просто. Думать лишь надо.

– Это как Шерлок Холмс – каждый раз, когда рассказывал, всё оказывалось просто.

– Сколько ступенек на этой лестнице? Восемь, потому что я думал и замечал, а вы не думали. Вы просто бездумно по ней ходили. Всё правильно. Это ещё Конан Дойль написал. Я ничего не открыл. Всё открыто задолго до нас, только это почему-то не используется. И люди не хотят об этом думать, не хотят включать голову, не хотят соображать, где, почему, отчего? Лень. Клиповое мышление. На самом деле, любого человека, будь он хоть 52 раза клиповый, можно очень быстро поставить, в нормальное состояние привести. Он начнёт думать, включать голову… Человек всё-таки хорошо обучаемый субъект. Единственные, с кем бы я принципиально не стал работать, это всевозможные последователи всяких продвинутых течений. Бессмысленно. Во-первых, абсолютно неоправданный расход нервов, сил и прочего. Переубеждать человека, который свято верит в то, что положенный на бок пистолет стреляет за угол?

Я спрашиваю его:

– Почему?

– Ну, пуля же вот так летит.

– Да.

– Ну, я вот так поверну пистолет, и она вот так полетит – за угол.

Законы физики для него не значат ничего. У него есть святое внутреннее убеждение, что она вот так и полетит... Ну, и что с ним время терять. Пусть он стреляет за угол. Я посмотрю, что у него получится на практике… У нас, когда идёт обучение, говорят: «Что для этого нужно?». Да ничего не нужно. Какое-то специально оборудованное помещение? Зачем? Объясните мне, зачем? У тебя начнётся боевое столкновение, ты скажешь: «Я здесь не буду воевать. Вот это лишние шкафы, вот эти столы мешаются, а тот автомобиль стоит не на должном месте». Тебе специально площадку должны приготовить? Нет, ты будешь воевать там, где тебя застанут. Может быть абсолютно любое помещение: жилая комната, офисное помещение – всё, что хотите. У меня описан кусочек этого дела во второй книге в «Черной серии», в «Штрафниках». Когда человек там устраивает тренировку. Там описано чётко, как он думает. Весь ход мыслей прописан… Как он думает, что вот этот шкаф... его используют вот таким образом или этот стол – вот таким образом... Всё подробнейшим образом расписано. Там есть один очень интересный, работающий приём, когда с ним академик устраивает полуфокус, полутренинг, дядька, в возрасте…

– Это когда трубку-то он берёт со стола и исчезает...

– Да. Это же работающие вещи… Прекрасно работают. И таких примеров... Это случай не первый и не единственный… Таких примеров у меня очень много. Все очень просто. Человек моментально доходит. Человек понимает, почему и отчего он это сделал. И делает так, что его не перехватить. Всё очень быстро доходит. Человек очень быстро учится. Когда его ставишь в экстремальные условия, у него прекрасно работает голова. Другой вопрос, что у нас сейчас никто не хочет ничего. А вы создайте нам условия, чтобы мы начали думать… Да иди ты лесом, дорогой! Тебя убьют в этом бою! И всё, и пусть тебя закопают! И ничего не будем создавать. Я лучше возьму вчерашнего шахтёра, который не будет задавать таких глупых вопросов, и он точно выживет. А тебя, продвинутого, застрелят завтра в первой же стычке! Туда тебе и дорога, если ты не хочешь включать свою голову! Естественный отбор иногда следует подталкивать, слишком длительно иногда. Я вот убеждался не раз, что из представителей продвинутой молодежи учиться не хочет, просто, никто. Именно... Они всё знают заранее. Что ты тогда сюда пришёл? Иди, вон, пиво попей на лужайке. И всё. Никаких проблем тебе не будет. А народ, который не отягощен подобными измышлениями, великолепно всё схватывает. Естественно, он и выживет в итоге, а не все эти «продвинутые товарищи». Причём, я не говорю о войне… Нет. Мы же не учим людей воевать. Мы учим людей оставаться живыми. Это немножко разные вещи. И ты не обязательно должен кого-то убить, чтобы остаться живым. Ты просто не лезь туда, где тебя убьют, и ты останешься живой. Так вот с «продвинутым» это невозможно. У него на всё своё мнение. Он обязательно думает своё. Я говорю: «Иди и поступай так!». Вот они и лежат на тротуарах задавленные. Стокгольмский синдром изобрели не просто так. Он не на пустом месте возник. Когда мы объясняем людям, как себя вести при захвате заложников... Да, я не скрою, много чего написано умного и там, на Западе, я не стесняюсь признать: да, там были и есть умные люди. Они это написали. Ребята, а вот это действительно работает. Оно правильно, не следует делать таких-то и таких-то вещей. Шанс выжить резко увеличивается. Но почему-то народ, написав там это, сказав «А», не сказал «Б». Ну, флаг в руки… Что я могу сказать... Ты не попадай в эту ситуацию, и тебе не придется выполнять все эти многомудрые указания. Почему-то стадо бежит туда, куда его загоняют. Иди в сторону, и ты не будешь частью стада. Нет, стадом спокойнее. Надо бежать туда, куда бегут все. Вот Батаклан и показал… И побежали, куда все побежали. И не рвани эта бомба раньше, чем нужно, было бы жертв больше. Кто мешал выбежать в запасной выход? Их там было, на секундочку, несколько штук. Нет, все побежали именно в этот. Ну и что? А если бы не побежали, а если бы просто заныкались... Там куча помещений, террорист всего один или два... Пожалуйста, в Новой Зеландии расстрел – террорист, который ворвался в мечеть. Ну, вообще, всё ж на глазах у всех происходит. Смотришь это видео и начинаешь понимать, чего ни в коем случае нельзя делать... Вот он ходит по коридорам, вот он стреляет в людей… Выскакивает сбоку человек, террорист его не видит, человек его отталкивает, он почти его роняет… Ну, подбери с земли что-нибудь и тресни ему по чану. Нет, он просто убегает. Естественно, террорист поднимается и стреляет ему в спину. Ну и всё… А чего еще-то ждать? То есть сил и ума спрятаться хватило, выскочить, столкнуть – хватило, а ума довершить – нет, не хватило. Он ходит, двери пробует, запертая дверь, и он не ломится… Ну войди и запрись! Нет, надо обязательно бегать по коридору. Зачем? Там тьма помещений, ну, спрячься ты в любое из них. Он один, он не может проверить их все. Окна есть. Ну выскочи в окно и беги. Нет, надо сидеть и ждать, пока он сам влезет… Спрашивается: зачем? Ну не хочешь лезть в драку… Хорошо, спрячься. Не может один человек проверить все помещения. Он войдёт в одно, он не будет видеть другие. Выскочи в этот момент. Беги, наконец! Нет, надо тупо сидеть и ждать, пока он придёт и тебя убьёт. Дождались… Я не призываю, как говорится, народ к топору – всех нападать на террористов, но, блин, свою жизнь можно спасти как-то иначе, нежели бегая под прицелом. Немножко включи голову, пойми, что один человек не может контролировать всё, будь он семи пядей во лбу, физически не сможет. Где-то обязательно он зевнёт. Туда глядит, значит, в другую сторону не смотрит. Уши есть, глаза есть, где он ходит слышно. У нас же с Норд Оста ухитрялись люди убегать? Ухитрялись. Остались живы? Да. А что – здесь нельзя это было сделать? Один человек… А там сколько их было? Разница мышления. Человек, воспитанный определенным образом, просто не рискнёт сделать нешаблонное действие. Он будет тупо сидеть и ждать, пока его придут и зарежут.

Ещё пример. ИГИЛ (террористическая группировка запрещенная в России) захватывают курсантов Военно-воздушной академии. Это, в общем-то, военнослужащие, не самые глупые, если лётчики. Вот они их выстраивают толпой человек сто, и ходит десяток террористов, поодиночке их расстреливает. Ну тебя же сейчас убьют, ты же это понимаешь… Хоть один рыпнулся? Нет. И это не единственный случай, это отмечено многократно и везде шаблонность мышления. Тебя поймали и всё – поднимай руки и сдавайся. И тебя закопают через 20 минут, если закопают, а то будешь просто в канаве лежать.

И вот ещё пример: застрелили соседа, одного, другого, третьего, всё равно же убьют. Ну сделай хоть что-нибудь! Нет. Никто ничего не делает.

– Ну, это стрессовая ситуация…

– Стадное чувство это называется, это даже не стресс. В стрессовой ситуации люди ухитряются... Вон бухгалтер выволок из огня 400-килограммовый сейф, люди запрыгивают на третий этаж... Стресс? Да. Но почему-то в одном случае стресс выражается в таких поступках, а в другом случае – в оцепенении. Как ни странно, человек в одиночку с гораздо большей вероятностью сделает что-то нешаблонное, нежели толпа. Толпа – всё, конец, конец всему! Стадо. Это стадо. Особенно толпа, как говорится, созданная из носителей всяких передовых и прочих течений. Вот это вообще финал.

 

Маленький пример: был создан такой интересный проект. Назывался корпоративный спецназ. Мы устраивали такие легкие пострелушки для всяких, значит, серьёзных людей. Было очень смешно, но очень показательно. Мы работали с Московской Бизнес Академией – МБА. Так вот студенты МБА, которые туда приехали... весь двор был заставлен Порше Кайенами и мерседесами последних марок. Это студенты приехали!.. И ректор говорит: «Что вы с ними сделаете? Ну вы же видите, у людей всё есть! Вообще все, что хотите, есть! У нас есть такая интересная штука, она называется верёвочный тренинг. Это на высоте 30 см над землей на верёвках повешены дощечки и человек должен по ним перейти комнату. Они, конечно, качаются, но там есть перила, за них можно держаться. Мы не можем заставить их даже наступить на эту дощечку! Они не идут. А вы хотите, чтобы они у вас бегали по лесу, ползали? Да они ни в коем случае не побегут. Они просто не пойдут. Вы не понимаете их психологии!».

Они в лесу накрыли столы, официанты разносили икру, шампанское... Я говорю: «Ничего, посмотрим...». И когда на следующий день подошел тот же ректор: «Слушайте, что вы сделали с людьми? Если бы мне кто-то вчера сказал, что я поползу по канаве с жидкой грязью, меня будут жрать комары, а у меня будет одна мысль: доползти туда и бросить гранату, я бы этому человеку не поверил. Они же все поползли! Ни один не отказался!». Я ему говорю: «Да, поползли». «Слушайте, мы явно чему-то не тому их учим. Если они делают такие вещи, я не понимаю происходящее. Я – ректор академии! Не совсем глупый человек! Я не понимаю, что происходит?». И он не один такой. А куда уж более продвинутых-то брать? Мы в МБА. Там, простите, курс обучения несколько тысяч долларов за семестр. Поползли же…

– Да…

– Ну, вот… Такие были случаи, много интересного, даже в такой странной сфере…

В завершение я хотел бы повторить слова Александра Сергеевича: «Я во всех своих книгах пытался донести главную мысль. Вот ты стоишь здесь и сейчас, перед тобой враг, и не появится бронетранспортёр и не прикроет тебя пулемётным огнём. Никого нет, есть только ты один и только здесь. И от того, как ты здесь поступишь, зависит то, что будет или не будет дальше. И ты не имеешь права уйти с этого места и отойти в сторону…».

 

И последнее. Рецепт от врача, доктора медицинских наук. Не читайте романы Конторовича на ночь! Ночь пройдёт, и вы, наблюдая трепетный рассвет, поймёте, что в увлечении не спали ни минуты, а теперь уже пора на работу!