Любовь САДАКОВА. ПОКА СТРЕЛА ЛЕТИТ… Стихи
Любовь САДАКОВА
ПОКА СТРЕЛА ЛЕТИТ…
ДЕРЕВЕНСКИЙ ВРАЧ
Вылетел вздох от старушки к врачу:
– Только б не нонче... в снег – не хочу...
Не о здоровье уже горевать –
промерзла земля. Надорвутся копать.
В окнах темно. He стихает метель,
и до весны еще много недель.
Умерло сердце почти на вершок.
Вынесла войны, безбожья ожог,
смерти любимых... последним был сын.
Фото всегда на виду, где часы.
На ночь посмотрит – ложится в кровать,
если не спать, то хотя б подремать.
Врач подустал и обмолвился вслух:
– Сколько на свете болящих старух,
от смерти лечить – только Богу дано.
И глаз молодой чуть прищурил в окно.
Безумные хлопья летели на свет.
Не только старух – деревень больше нет.
Хиреет земля, не излечит никто.
Он снова вздохнул, надевая пальто.
И капала нудно из крана вода,
и пахла лекарством дешевым беда.
* * *
Почернели волосы берез,
пряди перепутались в ветрах,
от протяжных ливней, от колес
месиво лоснится в колеях.
К превращенью подготовлен лист
родиной отторгнутых ветвей,
вместе с ним сорвется то ли свист,
то ли плач по родине своей.
Лишний груз не взяв, идти, дышать,
огибая островки травы,
и пытаться взглядом удержать
в сером дне комочек синевы,
розовую струночку сосны,
лоскуток зеленый в желтизне –
эти вещи сердцу не тесны,
потому что скроены по мне.
И куда свой взгляд ни положи,
всюду тихой радости урок.
На развалах мусора бомжи
откопали яблочный пирог.
* * *
Я из тех, кто спал в саду,
Подтянув к лицу колени.
С царством сонных не в ладу
На ветру метались тени,
И налитые свинцом
Еле открывались веки,
Если падал на лицо
Лист от яблоневой ветви.
И казалась, что трава
Двигалась волной кипенной,
И летели дерева
Кругом-кругом по Вселенной.
Ускоряя звездный пыл,
Сад летит через столетья
И космическая пыль
Оседает на соцветья.
Сад, влюбленный в каждый плод,
Дышит светом созиданья,
Я хочу проснуться от
Разливанного сиянья,
Чтобы жить, держась ветвей
И корней родного древа,
Просыпаться от напева
Птичьей памяти своей,
И в какой-то светлый год,
Как бы он прекрасен не был,
Вдруг упасть, как спелый плод,
В руки сада, в чрево неба.
ПЕСНЯ
Чай с вином вперемешку похлюпаем,
Разговоров запутаем нить,
Чтоб вконец все слова стали глупыми.
Слава Богу, пора уходить.
Уж хозяин встает и прощается,
Даму под руку к двери ведет,
С ней голубится, обнимается,
И другая – оделась и ждет.
Всем – дорога, хозяину – баюшки.
Только что-то тяжел на подъем
Самый пьяненький гость – Николаюшка,
Молвит он: «А давайте споем».
И заводит вдруг плачущим голосом:
«Эй, Ямщик, не гони лошадей...».
И упали на лоб ему волосы,
И глаза его стали темней.
Развернулися гости. Старательно
Подхватили слова и мотив.
Это вам не какое-то радио –
Это в глубь мирозданья заплыв!
Где-то в генах заложена музыкой
Вековая, сквозная тоска.
Вдруг спохватишься – что ж мы – не русские?
Разве ж волюшка нам не близка?
Разве ж тройка за пылью клубящейся
Не тебя все зовет и зовет,
И не ты ли, мечтою томящийся,
Все не выйдешь никак из ворот?
И не ты ли уснешь в ночь морозную,
Одинокий, как все на земле,
И цыганка с пунцовою розою
Вскинет шаль: ай-нэ-нэ, ай-нэ-нэ...
Словно русскую душу речистую
Разбудили, заставили петь,
Закоулки ее порасчистили,
Во всю ширь развернули плечистую
И не знают, куда ее деть.
А ей душно в хрущевке заставленной,
В потном круге гостей и родни.
Не мешайся теперь, уж оставь ее,
Пусть гульнет, как в последние дни!
И такая печаль беспредельная...
Может, правда, не стоило пить...
И несется сквозь полночь метельную:
«Эх, нам некого больше любить...».
* * *
Не дожить до любви, до спасенья.
До спасенной любви не дожить.
Пересохшее горло растенья, –
Кто бы вспомнил, как хочется пить.
Песне хочется быть сочиненной,
А душе – возвратиться назад,
И в ладонях, к губам поднесенных,
Влажным бликом мерещится яд.
Но без яда судьба уж готова
На лопатки котомку – и в путь.
Кто мне скажет веселое слово?
Кто рванется: «Меня не забудь»?
Унести бы все это с собою:
Свет, блуждающий сквозь облака,
То, заветное, место грибное
И туман, чуть светлей молока.
Нежный дождь, золотое мерцанье…
Ненасытной пойдешь от красы.
Хорошо на Земле гостеванье!
Зря, Хозяин, глядишь на часы.
ГЛИНЯНАЯ БАБКА
Села глиняная бабка, замесила глины ком,
Пальцы мягкие – из глины лепят печку, лепят дом,
Лепят радугу над речкой и коровку и быка,
И кудрявого мальчонку на коленках мужика.
Мимо бабки, мимо сказки нонче не пройти и мне,
Бабка слепит мне кокошник и примажет к голове.
Бабка ладит, бабка гладит – птицей пόрхает рука,
Фартук в глиняных оборках подпирает ей бока.
Породнились руки с глиной от перстов по локоток,
И бежит-гудёт по телу земляной живучий ток.
Как колдунья, вызывает жизнь из глины и воды
И игрушкой называет из заречной слободы.
Что за сказочку мурлычет, весь в морщинках, бабкин рот?
Я приладилась к ней ухом, чтоб услышать, что поёт.
И была для сердца песня и старинна и нова,
И невольно повторяла я за нею все слова:
Как летел-летел комарик издалёка-далека,
Занесло его ветрищем на тенёта паука.
И летела с неба птица с чёрной крапиной во лбу,
С чёрной крапиною птица, с белым пламенем во рту.
И мотала эта птица красным огненным хвостом,
И не пела эта птица, инда издавала стон.
И гнезда не вить той птице, бо где сядет – там пожар,
И горят в садах деревья, а в избах стоит угар.
И летела вслед за птицей мировая пустота,
И спускалася на землю вековая тишина.
Собачонка не залает и гармонь не запоёт.
Где ты, Глиняная бабка? Выходи лепить народ!
То не ветер жизнелюбый завился у трёх дорог –
Это бабка-мастерица выходила на порог.
То не дуба зеленόго зашумела голова –
Это бабка засучила для работы рукава.
То не солнце из-под тучи свою радость миру шлёт –
Это глиняное царство под рукой её встаёт.
Скачут кони по дороге, с дамой любится гусар,
По мосточку на подводе едут девки на базар.
Не помрут, не оплошают, всё успеют, всё ладом,
Толокно в горшках мешают и ребёнков полон дом!
«Отдохни!» – кричу я бабке, а она мне: «Не могу!»
И над речкой выгибает чудо-радугу-дугу.
А по новому забору с балалаечкой без струн
Ходит, песни распевая, синеглазый кот Баюн.
И глаза я прикрываю… Ах, какая благодать…
Словно в зыбке с занавеской сладко-сладко буду спать.
Только тень от тучи-кучи на лицо моё легла
И летит-звенит комарик издалёка-далека.
Неужели горе-птица налетит и вымрет свет?
Неужели не исполним края древнего завет?
Но куда девалась бабка? На скамейке – глины ком.
Никого-то нет в окошке – лишь тенёта с пауком.
Ой, смогу ли? Я катаю тесто сладкое земли,
Загибаю, закругляю, в печь толкаю: «Зазвени,
Засвисти и перелейся в песню радости моей!
Будет песня моя петься – сколько мне отпустят дней».
Вот из сада-полисада бабкин кот ко мне идёт,
Буду я лепить, как знаю, славный глиняный народ.
А когда глаза и руки станут неподвластны мне, –
Детка, доченька, подруга, не сочти работу мукой,
Не прерви земного круга –
Царствуй в глиняной стране!
* * *
Я глину влажную сквозь пальцы пропускаю,
Замешиваю. Темная опара
Уже полна причудливых зверей.
Я их, не ведая того, искала.
Их лица дышат. Теплыми висками
Касаясь пальцев, говорят: «Скорей!».
Им скоро закаляться в долгом зное,
А после плыть в густых молочных реках,
Отбеливать бока, тугие ножки,
И выходить на разноцветье трав.
С усилием, сквозь корни вековые,
Родник пробьется и зверей пятнистых
На водопой
Мелодией хрустальной и голубой прохладой
Позовет.
Завосковеет глянцевый брусничник,
Пружинно мох согнется-разогнется
Под лапами веселого медведя,
Что выйдет мне навстречу, улыбаясь,
С сусальною заплаткою во лбу.
Засвищут птицы, крылья распуская.
Чтобы укрыть птенцов своих любезных,
Отворятся таинственные входы
И выпустят языческих богов.
Я так давно предчувствовала встречу!
Еще когда поленья прогорали
В печи, и бабушка, во тьме склоняясь
Над детскою душой, слагала сказки
О мире, где все звери – точно люди,
И говорила, как они красивы
И называла их по именам.
В ночи стучали острые копытца,
А утром с перламутрового неба
Спускало солнце лучики, и мастер
Их нарезал на ромбы золотые,
Чтоб всем хватило солнечных заплат.
Да будет красота всегда при деле,
Востребована, сердцу долгожданна,
Чтоб серый цвет, массивный и тяжелый,
Не наступил на городок старинный.
Гуляйте звери с детскими глазами,
Свистите птицы в глиняных деревьях,
Пока вас не подстрелит злой охотник –
Под кличкой ВРЕМЯ – ржавою стрелой.
ЯБЛОЧКО
Придет глупенькая с лукошечком,
С яблочком заговоренным, червивеньким,
Зачнет приставать: Откуси да откуси,
Не побрезговай.
Припадет к плечику.
Никуда не денусь – откушу. Не обижу глупенькую,
Пожалею нелюбимую, усмехнуся радостной.
Потемнеет в глазах, загудит голова,
Заболит голова, растеряю слова.
Ознобилось в груди – не сбежишь, не уйдешь,
Не обманывайся, что другую найдешь.
То ли гром не из тучи за ясным окном,
То ли черная птица махнула крылом,
У тесовых ворот оборвутся пути,
Всполыхают мосты, по которым уйти,
По которым бежать, дать свободу ногам,
Как ребенком бежал по бескрайним лугам,
И всполошные птицы взлетали, крича,
И кружились деревья в зеленых лучах,
И не знала душа суеты-маяты,
Не к свиданьям росли луговые цветы.
Грусть-кручину свою замешу на меду,
Чтобы слаще была, чем калина в саду.
Солнце белым лучом не заглянет в мой дом,
С глупой речь заведу – распрощаюсь с умом.
Вишь, сидит, лапоточком качает,
Ковшик горя в корыте печали.
Я в сравнении с ней – о-го-го мужичок!
Только воля моя вся ушла в кулачок.
А всего-то было – яблочко надкусил.
Надкусил, червячка выплюнул –
И потянулась, потянулась душа
К рыжеватой, простоватой,
А сердцем уж давно там.
Ох, слепа любовь…
* * *
И любить – не дано, и забыть – не дано.
Ходит-бродит зазря в тесной бочке вино.
На язык – ледяно, на просвет – зелено,
И вина не моя, что пропало оно.
А коль нету вины, то и горя не знать,
Мимо Ваших окон безмятежно гулять
В сарафане до пят, с желтой розой в руке, –
Без вина весела и душа – налегке!
Выходите, мой друг, белый день оглядеть,
С молодою женой на крыльце посидеть.
У нее сарафан – бирюзовей, чем мой,
И в тяжелой косе – гребешок костяной.
А пред вами – ваш сад, неделим, нелюдим,
Как потерянный рай возвращенный двоим,
И поют соловьи, словно солнце дробят,
И осколки в ручьях колокольцем звенят.
Легкий ветер идет по блестящей траве,
По стеклянной росе, в подтравной синеве.
Белым строем над садом бегут облака
Высоту полонить, где лазурь глубока.
Пахнут медом луга и хрустальным дождем…
И так ясно уже, что не быть нам вдвоем.
И такая печаль, и такая любовь,
Что не ищет язык, равных этому слов.
Вместо слов – разливается нежностью свет.
Есть у сердца вопрос, а ответа – все нет.
Сто дорог предо мной, а одна – всех вольней,
Та, что выше других, холодней, голубей.
Звонко песню поют возле ив над рекой,
А в моем терему – полумрак и покой.
Заслонилась рукой, чтоб в окно не глядеть…
Ну, вот теперь можно и умереть.
* * *
Я стихи заверну в тишину и печаль,
Унесу их от шума и серого быта.
Так дитя, завернув в материнскую шаль,
Прижимая, несут по дорогам разбитым.
Впереди будет свет, а иначе зачем
Этот медленный шаг с драгоценною ношей.
Впереди будет свет: на исходе ночей
Тот же легкий озноб пробегает по коже.
Вдруг захочется жить, как еще не жила,
Видеть в синей дали облака голубые,
Там умеют леса под дождем оживать,
Забывая о засухе, зное и пыли.
Будет белый туман над травою дышать
И очнутся слова, первой птице внимая.
Разве могут стихи от чего-то спасать?
Это мы их несем, тишиной укрывая.
* * *
Закурил. Прищурился. Выдохнул: «Навсегда?».
И она обмерла от ужаса, но сказала: «Да».
Долго шла потом, скособочившись, сквозь туман.
Как красиво, как нервно кончился их роман.
В черном-черном овраге щурилась мутным глазом вода
И вела свою воглую речь с глухотой ночной не в ладах.
Разве умер кто? Нет. Бабий опыт пополнил свой счет.
Расплылись фонари или фары, или что там... из глаз течёт.
Дома – свитер в катышках, шлепанцы и диван.
Вся любовь – плагиат. Марево. Полоумный план.
Так подумав, взяла телефон на колени: а вдруг позвонит...
Торжествуй, наивное сердце. Разум спит.
ТЕАТР-АВАНГАРД
Раздвигает вечер занавес,
А на сцене – темнота.
Из фольги в клубочек свернута
И подвешена луна.
Сажа вместо декорации,
Ни окна, ни фонаря.
Откровенно нахалтурено,
Между нами говоря.
Кто-то там скулит и клацает,
Чей-то видится оскал,
Что особенно не нравится
Тем, кто в первый ряд попал.
Как всегда, в театре холодно,
Стулья старые скрипят,
У дверей надсадно кашляют
И простужено сипят.
Наконец из копошения
Черной тени вышел чтец.
Гаркнул с воодушевлением:
– Дрынца, брынца, блин, копец!
Только зритель без претензии –
То ли выпил, то ли глух,
То ли чем ему туманнее –
Тем приятнее на слух.
– Автора на сцену, автора!
Целовать его, любить!
(Впрочем, в темнотище эдакой
и не грех его побить.)
А потом толпой гогочущей,
Отдавив с полсотни ног,
Ринулся народ на улицу,
Запинаясь о порог.
Режиссер от возбуждения
Долго плакал и курил,
На Шекспира в узкой рамочке
Свое фото налепил.
Два часа в каморке сторожа
Водку пил, читал стихи…
И пропал, как нечисть темная,
Лишь запели петухи.
БЕЗДЕНЕЖЬЕ
Жить в безденежье не просто,
Так и жди двойной удар:
К вечеру припрутся гости,
Те, что хуже всех татар.
В холодильник лезешь срочно
И замрешь в его тиши,
Гулко, как в пустую бочку,
Только плюнешь от души.
Быстро гости разойдутся,
Погруженные в печаль.
Сохнет пирожок на блюдце,
Остывает жидкий чай.
То вздыхаешь поминутно,
То глядишь, открывши рот,
Как в аквариуме мутном
Рыба водоросль жует.
То следишь с неясной мыслью,
Словно не в своем уме,
За сидящей на карнизе
Парой жирных голубей.
Лижет кот пакет молочный,
Съел газету хомячок,
Муха – лапы кренделечком –
Завалилась на бочок.
Даже день ушел поспешно,
Не стерпев мой волчий взгляд.
Пусть яичницею нежной
Угостит его закат.
ВЕСНА
Горбушки снега дожевав,
Зима ушла. О ней – ни духу.
Сегодня муха ожила,
И все пришли смотреть на муху.
Она ползла меж черных рам,
Еще себя не понимая,
Наверное, по тем следам,
Когда она была живая.
Мы полюбили ее так,
Как ненавязчивого гостя.
А папа, мух первейший враг,
Жалел ее за малый ростик.
И даже невзначай пролил
Свой сладкий чай на подоконник,
И крошку хлеба уронил,
Совсем случайно, из ладони.
А мама, слова не сказав,
Вдруг улыбнулась, потянулась.
Повеял запах первых трав,
И комната слегка качнулась.
И все, исполненные сил
Веселых, разбрелись по дому.
Лишь кот остался и следил
За мухой взглядом нездоровым.
* * *
Значит, нет марсиан? Им же хуже.
Их пустынные пляжи скрипят
Опечаленной галькой, и кружит
Без надежды – рассеянный взгляд
Долетевшего спутника. В небо –
Или как у них там – по ночам
Никакие глаза смотрят слепо
И не знают про нашу печаль,
Что нам некого ждать, печь ватрушки,
Со столешницы пыль вытирать,
Щурить глаз в телескопы и слушать
Шорох звезд и чутье напрягать.
Марсиане в плащах золоченых,
Меднокурые, нежные братья,
Потерялись в развалинах черных
Так безвременно, безвозвратно.
Мой рассудок обижен, унижен.
Значит, нет марсиан? Значит – все?
И страницы зачитанных книжек
Зря из памяти время несет.
«Ах, глаза ваши слепы, лишь сердце
Зорко видит», – пришелец сказал.
Жмутся, жмутся, пытаясь согреться,
Розы синие в трещинах скал.
Марсианского моря я слышу
В красной ракушке рокот и стон.
Чья там музыка ближе и ближе,
Чей корабль два крыла распростер?
Аэола Оэла – я слышу –
Мы спешим. Накрывайте на стол!
ПУСТЬ ЗАВИДУЮТ
Накоплю денежек –
Куплю сарафанчик в клеточку.
Бирюзовенький.
Пойду по улице.
Будут спрашивать:
– Девка рыжая, откуда сарафан такой?
Скажу:
– Тятенька подарил!
Пусть завидуют.
Накоплю денежек –
Куплю сапожки лаковые
Со шнуровочкой.
Пойду по улице.
Будут спрашивать:
– Девка курносая, откудова сапоги такие?
Скажу:
– Муж балует!
Пусть завидуют.
Срежу розу палевую –
На груди приколю.
Пойду по улице.
Будут спрашивать:
– Девка глупая, почто с цветком ходишь?
Скажу:
– Тайный друг проходил,
На окно положил!
Пусть завидуют!
Ох, не копятся денежки…
Не носить мне сарафанчика в клеточку,
Сапожек лаковых.
Зато розу шиповничью
Под ногой нашла,
Подняла, обдула,
Лепесточки оборвала,
В чай заварила.
Сижу, чай-от пошвыркиваю
Да постанываю:
– Хорошо-то как, Господи-и-и!
Пусть завидуют!
ЯЛТА
Сегодня явный штиль и море отдыхает,
Несвежую волну туда-сюда гоняет.
Куриный бог лежит на мокнущем окурке
Да чайка, осерчав, долбит сухую булку.
Потеют птицы-гриль и пиво чахнет в банках…
А вот и я иду с божественной осанкой,
Забывши про хондроз, хандру и хрипы в бронхах,
Про отчину свою в помойках и потемках.
За мною – белый шпиц, как облака кусочек,
И скомканный в руке – батистовый платочек,
И кто-то тайный взгляд за вырез платья мечет,
И море шелестит, как увертюра к встрече…
А впрочем, что я вру про белую собачку, –
Штормит моя судьба и подвергает качке.
Дитя мое с утра без умолку канючит
И тянет за подол своею липкой ручкой
К лоточкам и лоткам, к чернявым зазывалам,
И сколько ни корми мороженым – все мало!
Но все же пахнет мир романтикой красивой
И солью голубой и влажной парусиной…
И, чтобы уж вполне романтики хватало,
Мерещится в толпе то Чехов, то Баталов.
Что этот, что другой – с печальными глазами,
И шепот их плывет над всеми голосами:
«Ах, надо подождать – за этой жизнью скверной
Мы что-нибудь с тобой придумаем… наверно…».
СОН
Оттого-то мне не спалось в ночи:
Мне приснились две восковы свечи.
Жизни лёгкий бег, наконец, утих,
Прощены грехи – разве много их?
Просветлился взор, облегчилась грудь,
Вот мне скажут: «Что ж, собирайся в путь…».
И Невидимый мне скажет: «Руку дай».
И душа замрёт. Неужели в рай?
Там уж верно все, кто меня любил,
Кто страду прошёл, кого Бог простил.
Кто меня любил – у ворот стоят,
Не иду ли я? – с-под руки глядят.
Запоёт душа, перейдя порог,
Те слова любви, что копила впрок.
Но ни вол, ни лев, ни орёл с небес
Не спешат ко мне. Тишина окрест.
Только страж один новым песням рад,
Золотым ключом открывает град:
Виноград кругом и цветы цветут,
На руках дерев птицы гнёзда вьют,
По густой траве, по дорогам ли,
Ходят ангелы ликом строгие.
Но, как в клетке стриж, я среди дерев,
То ли страх растёт, то ли поздний гнев,
Что нигде их нет, кто меня любил,
Кто душе моей сотаинник был,
С кем бы сесть в траву с колоском в зубах,
Вспоминать светло о весёлых днях…
И сказал Господь: «Тяжелы грехи.
Как ни бился Я, да дела плохи.
Вы озлоблены. Вы невеселы.
Страсти чашу-то перевесили.
И твои, на днях, колотились в дверь,
И я плакал им, ибо Я – не зверь,
Ибо здесь и Я одинок порой,
И окалиной пахнет Космос Мой».
И вскричал мой дух, полетел, звеня:
«Ты найди мне тех, кто любил меня!».
Как из райских кущ я рванулась прочь,
Да проснулась вдруг… За окошком ночь.
На стене часы, не спеша, стучат,
Паутину вьёт по углам печаль.
В чёрный свет гляжу возле белых звёзд,
И стоит мой сон, как над бездной мост.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Не согласно родилась, а вопреки,
Не для радости, для тайны на челе,
Не у моря у коричневой реки,
Не к рассвету, а как стало вечереть.
По углам взошли зелёные грибы
В чёрном тереме чуть выше лопухов,
И в большом сомненье – быть или не быть –
Ангел спрятался за грудой облаков.
Я не помню, как несла меня домой,
Но я знаю, что забыв свои дела,
Свет-Настасьюшка решительной рукой
На пелёнки платья старые рвала.
Отчего же ты не скажешь: Бог с тобой…
Не отбросишь скудный дар ценою в грош,
Отчего же ты не плачешь надо мной,
А хвалебную для Господа поёшь?
НИНА
Выходя из больничных дверей,
Я не справляюсь с щемящей тоскою,
И на жизнь оглянусь как Орфей:
Это правда – ты следом за мною?
Не споткнись о порог, не дыши
Сукровицею, хлоркой и гноем.
Здесь, на тощей постели лежит
Наша Нина, забывшись в покое.
Ей страшнее всего по ночам:
Смерть по левую руку садится,
А по правую руку – печаль –
Две бессонные горе-сестрицы.
Сколько было отмеряно – не
Умножается на два. Напрасно.
Зависает в больничном окне
Налитая луна словно праздник.
Боль под утро отступит на миг.
Нина, вспомнив любимое что-то,
Обернется всем телом на крик.
Как жена упасенного Лота.
* * *
Пока стрела летит,
В цель пущенная ловко,
Она увидит мир, как птица,
С высоты и,
Издавая свист
Железною головкой,
Вконец приобретет
Все птичии черты.
И ветер – ее брат,
И яркий свет небесный,
И острия вершин
Зовут ее своей.
А где-то соловей
Завел о счастье песню,
И всадник на коне
Задумался о ней.
Но вдруг трава поймет,
К сырой земле прижмется,
И вздрогнет верный конь
И сердце ездока,
Рот криком изойдет
И эхом отзовется
Сквозной, певучий лес
И быстрая река.
Как отдалить беду,
Как расцепить мгновенья,
Когда все сцеплено:
Мечта, стрела и страх?
Любовь и смерть вдвоем
Соединяют звенья,
И поровну у них
В натруженных руках.
Но как прекрасна жизнь
На острие покоя!
Цветок раскрыл глаза
И замер в синеве…
Пока стрела летит,
Здесь все, здесь все живое –
И птица, и зверье,
И всадник на коне.
Потрясающе! Действенная, целительная поэзия, слово от Бога, не вами написанное, но только записанное. Услышало ушко Ваше избранное!! Счастье, что Вы есть
Любовь, вы просто чудо! Книгу надо издать обязательно! Пока есть такое Чудо - Русь жива! Пишите, не оглядываясь, спрашивайте только себя и будете великим поэтом!
Поэт - Настоящий.
Вот она - народная поэзия!