Владимир СКИФ. ПОЛДЕНЬ ЖИЗНИ. Стихи, избранное

 

Владимир СКИФ

ПОЛДЕНЬ ЖИЗНИ

Избранное

 

* * *

И пересверк полночных молний,

И горечь прожитых обид:

Во мне всё живо в эту полночь…

И всё – во мне!

                         И дочка спит.

 

Сплошной тяжёлый плеск капели.

Неужто, нас Господь кропит?

И в небе Ангелы пропели,

И я их зрю!

                   И дочка спит.

 

Ночное шествие Господне

К утру затихло. Мир умыт.

Господь создал его сегодня!

И я заснул.

                   И дочка спит.

 

ИЛЬЯ-ПРОРОК

Светила полная луна,

Другая – в озеро упала.

Катился август. Тишина

Водою тёмной закипала.

 

В лесу чернильная трава

Предсмертным блеском

                            серебрилась,

Уже цветы цвели едва,

Калитка в осень приоткрылась.

 

Из-под земли стремился ключ,

Он явно вырвался из плена,

Пульсируя, сбегая с круч,

Как вскрытая земная вена.

 

Илья-Пророк ему грозил:

Мол, спят цветы, деревья, злаки…

А он позванивал, дерзил,

В нём нотные купались знаки.

 

Октава плещущей воды

Катала камни, клокотала…

Сопели сытые кроты,

Сова на древе хохотала.

 

Спала малиновка в дупле,

Столетний дед на печке охал.

Царила ночь, а по земле

Илья-Пророк дождём загрохал.

 

КОПЬЁ ПЕРЕСВЕТА

Этот свет, этот мир первозданный

Растворяет меня и года.

Сквозь деревья, сквозь тёмные зданья

Я уже прохожу без труда.

 

Как тугая стрела из колчана

Я лечу сквозь иные миры…

Ярким светом звезда мне кричала

Из-за тёмной полночной горы.

 

Этот свет, этот взрывоопасный,

Этот недосягаемый свет…

Шлёт на землю привет не напрасный

Неубитый, живой Пересвет.

 

Чтоб в умах не застыло броженье,

Этот столб, этот свет не потух.

Куликовских боёв продолженье

Укрепляет слабеющий дух.

 

Юный отрок, ты жаждешь привета?

Посмотри отраженье в пруду:

Нанизало копьё Пересвета

На себя Золотую Орду.

 

Ты подумай о битве, о славе,

О полёте крылатых коней,

О Великой Российской Державе,

Укрепи свои думы о ней!

 

АНТИОХ КАНТЕМИР

Пролетали мимо лета,

Трепетали, пели птицы.

Мира зыбкие предметы

Обретали души, лица.

 

То застывшие вначале,

То стремительно-свободны,

Причитали и кричали

Постояльцы небосвода.

 

Всё смешалось: омут страха,

Звёзды, комья жёлтой глины…

Вечность музыкою Баха

Укрывала город длинный.

 

И рука ночного сада

По моей руке скользила,

Музу вынула из ада,

Слог недвижный воскресила.

 

Пальцы, волосы крылаты

И крылаты стены дома,

В этом доме не была ты,

В этом доме ─ всё знакомо.

 

Антикварные печали,

Словно маленькие дети,

Жили долгими ночами

В тесноте библиотеки.

 

Мы читали, изучали

Антиоха Кантемира:

Звуки странные качались,

Словно крылья антимира.

 

МИХАЙЛО ЛОМОНОСОВ

Ходят смерчи по русской Отчизне,

Русь сметает убийственный вал.

Ломоносов на горестной тризне

В одичавшей стране побывал.

 

Ломоносов! Поморец великий,

Перешедший бессмертие вброд,

Посмотри, как подняли на пики

Умирающий русский народ.

 

Ты с мужицкою силой телесной,

С гордым духом – науку ковал.

А сегодня народ неизвестный

Твоё зренье к себе приковал.

 

Ты творил для Руси беззаветной

Благодатное дело своё,

А сегодня стоишь, безответный,

И взираешь на остов её.

 

На губах застывает молитва.

Ты уходишь, насупивши бровь.

Стекленеет «Полтавская битва»

И с мозаики капает кровь.

 

СВЯТОГОРСКИЙ МОНАСТЫРЬ

В Петербурге равнодушном

Поселилась пустота.

Мчится гроб по ночи вьюжной

В Святогорские места.

 

В доме няни свет потушен,

Скорбных песен не поют...

Мчатся тучи, вьются тучи,

Тени, бесы ли снуют?

 

Святогорская ограда

Моровых не знала зим.

Шелестит над белым садом

Шестикрылый Серафим.

 

Триединый конь блистает

Тёмным оком у крыльца.

А над ним душа летает,

Словно не было конца.

 

Над оградой, над Собором,

Над серебряным крестом

Пролетит она и скоро

Повстречается с Христом.

             

– Эй, жандарм! Гляди-ка в оба!

Гроб обвязан... Что с того?

Отворилась крышка гроба,

А во гробе – никого...

 

Тишина. Тропа кривая

Убегает за пустырь...

Камер-юнкера скрывает

Святогорский Монастырь.

 

ЕВГЕНИЙ БОРАТЫНСКИЙ

                           В свои расселины вы приняли певца,

                           Граниты финские, граниты вековые…

                                                       Евгений Боратынский

Поэт Евгений Боратынский

По зимней улочке идёт…

На ветках иней цепкий, стынкий

Колючкой белою цветёт.

 

С утра прозрачно, к ночи звёздно,

Земля намаялась и спит.

Прошёл обоз. В лесах морозно,

На небесах – звезда скрипит.

 

…Ушли из памяти ордынцы,

Ермак не выплывет со дна…

Над тёмным миром Боратынский

Идёт куда-то мимо сна.

 

Сапог соскальзывает финский

И с горки катится притом…

Поэт Евгений Боратынский

Стучится в мой полночный дом.

 

Мы с дочкой гостя принимаем

И замечательно поём…

Кто этот гость? – пока не знаем,

Но постепенно узнаём.

 

Уходит гость. Плита остыла.

Зарделись города верхи.

А дочка песню сочинила,

Взяв Боратынского стихи.

 

АНТОН ДЕЛЬВИГ

Лицея удивительная дельта

Произошла из многих рукавов,

Среди которых

                     полнозвучный Дельвиг

Был чародеем музыки и слов.

 

Он был поэтом милостию Божьей,

Самозабвенно рифмами играл.

В свои друзья,

                 пройдясь небесной пожней,

Его лицейский Пушкин выбирал.

 

Они вдвоём по космосу витали,

Летали посреди иных миров

И славы на земле своей достали,

И обагрились кровью вечеров.

 

Да только Дельвиг не оставил силы,

Чтоб долго жить.

                             Он в вечность уплывал.

И вот: «…Зовёт

            меня мой Дельвиг милый!» ─

Воскликнул Пушкин и в закат упал.

 

…Создатель русских песен и романсов

Убийство друга из-за туч видал…

Когда на небо Пушкин поднимался

Его у рая Дельвиг ожидал.

 

Земля кричала, бесов ли венчала?

По снегу вился многоглавый змей…

А на губах у Дельвига звучало

Так больно: «Соловей мой, соловей!».

 

СЕРГЕЙ СОБОЛЕВСКИЙ

                                     Я твёрдо убеждён, что если б С.А.Соболевский

                     был тогда в Петербурге, он, по влиянию его на Пушкина,

                                                           один мог бы удержать его от дуэли.

                                                                                               В.А. Соллогуб

Ах, Соболевский, Соболевский,

Какая строгая печаль

Объяла нивы, перелески,

Российскую немую даль.

 

Молчат прострелено опушки,

Они запомнили навек,

Как раненый Дантесом –

                                     Пушкин

В голубоватый падал снег.

 

А Соболевский вдоль Парижа,

Слонялся в этот чёрный день,

Он Петербург как будто слышал,

Вдруг Пушкина явилась тень…

 

Тень Пушкина среди Парижа?!

…Десяток дней вы были врозь,

И вот друзей, верней и ближе,

На Чёрной речке не нашлось.

 

…Эпоха призакрыла веки,

Когда закончилась дуэль.

И села, кажется, навеки

Россия с той поры на мель…

 

На Чёрной речке ветер резкий

По февралю крылом забил…

…До самой смерти Соболевский

Вины и боли – не избыл…

 

ВИЛЬГЕЛЬМ КЮХЕЛЬБЕКЕР

В этом длинном забеге

От рожденья до смерти

Шёл Вильгельм Кюхельбекер

Пристяжным у бессмертья.

 

Коренник Александр

Сергеевич Пушкин

В кущи райского сада

Был Всевышним отпущен.

 

А Вильгельм Кюхельбекер ─

В этой жизни ─ продлился,

Над Сенатской, как беркут,

Покружил и спустился

 

На обочину века,

На окраину жизни,

Где морозное млеко ─

Это млеко Отчизны,

 

Где являлся он миру

В кольцах зимнего свея,

Грелся пушкинской лирой,

Миражами Лицея.

 

Позабытый в столицах,

Поискрошенный болью,

Как подбитая птица,

Умирал он в Тобольске.

 

В неказистой избушке

Видел он, умирая,

Как махал ему Пушкин

Из Лицейского рая.

 

ПЛАСТИНКА

1.

Пластинка моя, как судьба, долговечная.

Пластинка моя – вечеринка моя.

Вдруг ты появилась – девчонка беспечная,

Упавшая с неба, чтоб высмотрел я

 

Живые глаза, в коих огнь вылетающий,

Сжигает дотла, призывает любить.

Я жизнью избитый и сердцем не тающий,

Не смог ни пластинки, ни глаз позабыть.

 

Пластинка, будь нежной и долгоиграющей,

Как в юности жизнь, что нельзя покарать…

Мне в жизни греметь.

                          Жизнь беспечная та ещё,

Где мне веселиться, в любви угорать.

 

Пластинка из детства пропавшего катится,

Где летнего запаха пряный настой.

Там песни и боль, там желаний сумятица,

Там солнца пластинка и сон золотой.

 

2.

Пластинка, пластинка. Звучали то Глинка,

То Григ, то Вивальди. Утёсова хрип.

Но в тёмной ночи разбивалась пластинка,

И дыбилось время, как атомный гриб.

 

Я время царапал в скучающем классе,

Крутилась земля, просыпалась семья

И пела: «Давно не бывал я в Донбассе»,

Хрипела: «Тянуло в родные края….».

 

И первые рифмы сквозили так рано,

В ночи учащённо дышала земля…

Пахнуло горящей резиной с Майдана,

Жабрей, как татарин, стремился в поля.

Что стало с Донбассом, скажи мне, пластинка?

На съезд верлибристов я ездил в Донецк,

А нынче другая предстала картинка,

Где взрывы и танки… Неужто конец

 

Тебе, моё доброе воспоминанье,

Тебе, мой усталый и верный Донбасс?

И где же ты, детства живое дыханье,

И где ты, пропавший во времени, класс?

 

3.

Пластинки не стало и поля не стало,

Качаются в небе стихи и цветы…

И льются дожди…Кто-то скажет устало:

– Ты пишешь ещё и влюбляешься ты?!

 

Мне верится, что возродится пластинка,

Могучий Утёсов взойдёт, как утёс.

И ласковый колос взойдёт из суглинка,

И явится Родина та, что я нёс

 

На сердце и в сердце с любовью, тревогой,

Какие в себя ещё в детстве вобрал…

Просторы земли были верной подмогой,

Чтоб свет нашей Родины не умирал.

 

У края судьбы появилась тычинка

И стала цвести. Это ты или я?!

Но, чу! Некий звук… Зазвучала «Калинка»…

Вернулась пропавшая даль бытия…

 

Запели Шульженко и поздний Вертинский,

И, вздрогнув, ожили родные края.

И крикнула ты: – Прикатилась пластинка!

Пластинка твоя – журавлинка твоя…

 

АННА ИЗРЯДНОВА

                                              Золотая, дремотная Азия

                                              Опочила на куполах…         

                                                                  Сергей Есенин

Москва для него началась поразительно.

Он плыл по Москве без руля и ветрил…

Гремела весна. Типография Сытина

Его привлекла, где он душу раскрыл.

 

Летел мимо слов, проявляя старание

Добиться внимания странных умов.

В те годы, в те дни было столько желания

Греметь в трёх десятках московских домов.

 

Москва простиралась к нему в умилении,

Сквозь женские взгляды к успеху вела…

Тигрицы Москвы изгибались в томлении,

Но Анна Изряднова вдруг подошла

 

В печатном развале, как в пасти Везувия,

Под громоподобное пенье станков.

Изряднова Анна, какое безумие

Идти сквозь высокое пламя стихов!

 

– Откуда, Серёжа, в Москву вы приехали?

Вопрос прозвучал и потупился взгляд…

– Да я тут, увы! Со своими потехами,

Какие в печатный бы выстроить ряд!

 

Я сельский простак из села Константиново,

Вот Блоку намедни писанья принёс…

Зачем Богородица в свет меня вынула?

Но я бы хотел дотянуться до звёзд.

 

В ответ улыбнулась, припала Изряднова

К душе простака, к золотой голове.

Так жизнь началась и любовь не парадная

В парадной и грязной, опасной Москве.

 

ПОЛЯНА

Расстелила ночь свои постели,

Утеплила дали и луга.

В тальниках запели коростели,

Провожая талые снега.

 

Расстелила ночь свои туманы,

Спрятала дороги и дымы.

Прибрала безлюдную поляну

Ту, что навестить посмели мы.

 

Там лукавым ветром опахнуло

Волосы желанные твои,

Там ты вспять мне годы повернула,

И в душе запели соловьи.

 

Ввергла в страсти,

                           острые, как сабли,

И, влюблённым голосом звеня,

Отдавала всю себя до капли,

Превратила в юношу меня.

 

Полдень жизни, корень медоноса –

Всё соединилось на века.

Ночь разъяла поймы и покосы

И вернула небу облака,

 

Где мы в полночь падая, как спьяну,

Укатились сослепу под ель,

Превратили мягкую поляну,

В сладкую медовую постель.

 

 * * *

 Где прошлое? Еле заметно…

 Век нынешний – злая печаль,

 В нём крови и боли – несметно.

 В грядущем – унылая даль.

 

Лаз в прошлое давнее – узкий,

Грядущее – вовсе дыра…

На гору взбирается русский,

И скачет, как лошадь – гора!

 

БАГУЛЬНИК

На горé разметался багульник,

Как малиновых вспышек река.

Я сегодня раздольник, разгульник,

Приглашаю во двор облака,

 

Чтоб закрыли багульник туманом

И устроили мне торжество:

Лебединым построившись станом,

Подарили любимой – его.

 

* * *

                                       За два рубля поношены

                                        Были мои глаза…

                                             Елизавета Оводнева

От железных птенцов, от пробитого неба,

От холодного дна и пустого окна

Ты уходишь в себя.

                               И берёзовый невод

Ловит душу твою и молчит тишина.

 

Ты качаешь печаль ненаписанных строчек,

Отрываешь от глаз неприступную высь.

А судьба или гром над тобою грохочет,

Или это из сердца стихи понеслись.

 

Почему-то привиделись Блока – двенадцать,

И разбитое в тёмном подъезде окно.

Век двадцатый ушёл,

                                 а тебе восемнадцать,

Почему тебе снится российское дно?

 

Почему тебе видятся ружья, пикеты,

И Гражданской войны то свинец, то слеза,

И Москва, и глаза, что поношены кем-то,

А ведь это – твои голубые глаза.

 

Девятнадцатый год улетевшего века

Пред тобою предстал,

                                 как неведомый гость…

Там Цветаевой боль нарядилась в калеку,

И в Елабуге плыл в балку всаженный гвоздь.

 

* * *

Рассвет – подозрительно грустный.

Что стало с посёлком родным?

Неужто – мой край захолустный

Уже не предстанет иным?

 

Не вскинет гречишные крылья,

Подсолнухом не расцветёт.

Себя не накормит обильно,

Гнездовье души не найдёт?

 

* * *

                                 Открылась бездна, звезд полна,

                                 Звездам числа нет, бездне дна…

                                                     Михайло Ломоносов

Не дымится пространство, уж тихо и поздно,

По дороге небесной ходит светлый Господь.

И заснула Россия, и речкою звёздной

Проплывают планеты и лунный ломоть.

 

Сколько плотных веков над землёй просквозило,

Сколько звёздных миров прокатилось над ней.

И горючей тоской зазвенела Россия

Над печалью соборов, над сонмом полей.

 

Может быть, оживёт в новом времени Пушкин,

Может, Лермонтов бросит скитаться в раю,

Сдвинет с ним и со мной белопенные кружки,

И они зазвенят в сумасшедшем краю.

 

Полетит этот звон по дороге небесной,

Задохнётся дорога, от века темна…

И шагнёт Ломоносов на землю из бездны,

И пройдёт по земле ледяная волна.

 

* * *

Светоносно живу на Байкале,

Светоросно по травам хожу,

Вы меня в тихой бухте искали,

А я с дерзким прибоем дружу.

 

Меня ветры, как флаг, полоскали,

А прибой, словно нерпу – таскал…

Я фартово живу на Байкале –

Я из солнца вступаю в Байкал!

 

ЗМЕЯ

Подарю свою рубашку изо льна, из сна живого,

Что соткал на диком поле, провалившись в колее,

Ниоткуда возвестившей – о себе! – во мгле лиловой,

Очень странной, очень дерзкой, изумительной змее.

 

Подарю себя однажды, как живительную кожу,

Извивающейся, гибкой и талантливой змее,

Чтоб струилась, становилось на меня во всём похожей,

И, обвив меня собою, оставалась в забытье.

 

От меня не уползала, не двоилась, не кусала,

Позабыла про кресало и писала в темноте,

И меня бы не бросала, ну а я – Дерсу Узала –

Её кожей став навеки, поселился б на хвосте.

 

Пусть не рыба-кит змеюка, но с ней можно жить и ладить,

Ведь змея с моею кожей – это кто же? Это я?!

Я с собой хочу ужиться и змею – любить и гладить,

Подарю её себе я: здравствуй, юная змея!

 

САТАНА

Из чрева крылатого змия

Поднялся, взошёл сатана,

И очи у времени выел,

И в бездну упала страна.

 

Предателей в мире насеял,

Подвинул народы к войне.

Из детства шагал по росе я,

А мир присягал сатане.

 

* * *

Мы – дикие, полые люди,

Никак не восполним себя.

Нас ýбыло и не пребудет…

Неужто живём – не любя

 

Себя и затасканных буден,

Природы, глядящей со дна.

И может, поэтому к людям,

Как зверь, равнодушна она.

 

* * *

Горчит полынь, горчит тысячелистник,

Исходит плачем стылая земля!

И как страницы горькой русской жизни

Листает ветер жухлые поля.

 

Качаются забытые растенья,

Бегут столбы полям наперерез.

И вдоль земли скользят немые тени,

В молчании сошедшие с небес.

 

* * *

Я – творенье космоса и Бога,

Я – цветенье света и огня.

Расплелась во времени дорога,

На которой не найти меня.

 

Знаю, что лукавые – повсюду

Ищут мою русскую звезду.

Я им веры отдавать не буду,

В небесах до Господа дойду.

 

* * *

Почему, скажи, так чудно, почему, скажи так странно

Нас судьба соединила в свете зимних вечеров?

Мы почуяли с тобою – жить ни поздно и ни рано,

Нелегко найти друг друга посреди слепых миров.

 

Неужели зимний вечер так судил, рядил, лелеял

Нашу встречу золотую? И дышал, и замирал,

Чтобы в жарком поцелуе мы найти себя сумели,

Чтобы ты заумирала, чтобы я заумирал.

 

Мы сплетали наши руки, мы ласкали наши пальцы,

Мы живительную силу друг из друга извлекли.

Неужели мы – живые – в тёмном космосе скитальцы?

Почему нашли мы землю и себя на ней нашли? 

 

Я не ведаю, не знаю, что на небе приключилось,

Что стряслось на белом свете, чтобы встреча нас сожгла?

Почему соизволенье от Всевышнего явилось,

Чтоб любви неизъяснимой с неба молния сошла?!