Валентина ЕРОФЕЕВА. ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ… О романе Юрия Козлова «Новый вор»

 

Валентина ЕРОФЕЕВА

ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ…

О романе Юрия Козлова «Новый вор»

 

Что-то случилось с русской литературой, что-то случилось… Кажется, она нашла, нет, скажем осторожнее – находит, выход из того тупика, куда была втиснута русская жизнь, русская мысль, русская идея на сломе тысячелетий, на безумии эпох.

Очень осторожно скажем, потому что в мире, сошедшем с ума и панически ищущем опоры, всё ещё очень зыбко и опасно, начиная от вируса, царствующего, возможно, только в заражённых предприимчивостью умах, и заканчивая имитацией бурной тяги к познанию, демонстрируемой многочасовым и многочисленным покорным преклонением головы перед гаджетом, айфоном или компьютером.

Эпоха обличения и очернения, судя по всему, заканчивается: вот-вот маятник задумчиво приостановится – и качнётся… в обратную сторону.

Даже наши доморощенные либералы от литературы, – которые яростно бежали впереди планеты всей, вернее, телеги россиянских «демократических» перемен: перестройки, двух свергательных революций, бесконечной череды реформ по замороженным и уже отброшенным за ненадобностью всеми «цивилизованными» умами зарубежья рецептам, – утихомирились, приостановились.

Все дегенеративно-безобразные патологии и уродства, которым раньше было место в отстойниках человеческого разума и в спецклиниках, замкнутых на амбарные замки с печатью и знаком черепа как смертельной опасности для человека, для человечества, – нашими либералами от литературы (и иного вида «искусств») уже жизнерадостно вскрыты и описаны. А как же – за это неплохо платили от бесчисленных тиражей деньгами и «крутыми» литнаградами «больших книг» с бесконечным шоу-кружением вокруг столь ослепительных имён.

Сдулись до гюзелей, за которых совестно соплеменникам – даже неверующим, даже не мусульманам. Сдулись до григориев служителей – фамилия-то какая громкая, или псевдоним для смиренной раскрутки? – которые заигрались в аутизм и запутались в котах и людях, по их версии оптом «играющих чью-то жизнь». Сдулись до совсем уж непотребной и лексически и по наркотически сдвинутому смыслу-бессмыслице якобы прозы линоров гораликов и прочих экскриментаторов-экспериментаторов. Сдулись…

Русская литература, кажется, уже выстоявшая в этой неравной борьбе, облегчённо выдохнула. Отходят её тяжёлые глыбы обличения и неприятия до ненависти, максимально сконцентрированные в романе Петра Краснова «Заполье», наступает время «5/4 накануне тишины», время жизненного пространства, по-женски чутко и провидчески освоенного одноимённым романом Веры Галактионовой.

И вот совсем недавно, уже в отошедшем году, новый рывок – да, пока ещё многословный, пока ещё двухтомно-недоверчиво нащупывающий дорогу – прозы Анатолия Салуцкого («Немой набат») и Александра Леонидова («Апологет»).

И как победный выплеск, почти выход в иное пространство полного выдоха, полного качественного живого дыхания после утопления, после погружения в бездну, – роман Юрия Козлова «Новый вор».

Сразу оговорюсь, название очень осторожное, скорее маскирующее – вуаль, прикрывающая суть. Но возможно, в нём неверие пока ещё и авторское, неверие в найденное, в открытое. Ведь оно искалось пером Юрия Козлова уже давно и ускользало от него постоянно, опуская в очередной раз ищущих выход персонажей его прозы в горечь цинизма и недоверия.

И вот Перелесов – очередной искатель истины и смысла жизни человеческой в эпоху перелома, перемен. Говорящая фамилия, не правда ли? Ведь перелесок – это небольшой лесной участок, отделённый от леса или других таких участков поляной, лужайкой; небольшой молодой лес, полоса земли с редкими деревьями, соединяющая два леса. Всё это метафорически идеально вписывается в мироощущение юного, вступающего в жизнь человека. При условии, что перелеску есть что соединять. Но если он попал в грозовое страшное время покинутости, разрухи, потерь; если один лес – слева – сожжён этой грозой почти дотла, а другой – справа – переполнен гадами и злыми от внутреннего сдавленного страха зверушками, частично удравшими, успевшими спастись, бежать от пожарища левого леса в правый, со своей флорой и фауной, – тогда как? Станет ли правый, оставшийся и переполненный, опорой, если левого нет – сгорел?..

Роман читается трудно, порционно, никак не диагонально. Оттого, что перенасыщен всякого рода удивительными созвучьями, ассоциациями, которыми наслаждаешься или удивляешься, переоткрывая их вслед за автором по новой. Пропитан и культурой мысли философской, аналитической, тянущейся к социальному постижению проблем не только России, но и мира вообще. Пропитан предчувствием неминуемого выхода в духовные сферы… К которым прикасается и главный персонаж, так и хочется обозначить его как лирический герой. Прикасается особенно осторожно и трепетно, чтобы не спугнуть, не нарушить очарования выхода – уже не влево и вправо, а ввысь, куда устремляется и синий пронзительный луч будущего в романе, будущего как порождения высокого и светлого, скопленного и сформированного многими, вроде бы и сгоревшими уже, и уничтоженными лесами и перелесками мира – Вечного мира поисков, находок и потерь.

---------------------------------------------

P.S. Простите за тяжеловесность и затуманенность слога, но сам роман настолько загадочен и на полутонах выписан, что не оставалось ничего иного, как пойти у него на поводу по стилистике затуманенности. О чём он – это можно сказать и в лобовую двумя-тремя фразами. Но их уже вы, дорогой читатель, будете проговаривать сами себе, когда прочтёте роман и расшифруете его послание.