Юрий КОЗЛОВ. СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА – ЖИВА ЛИ ОНА? Из выступления на III Молодёжном семинаре в Химках

 

Юрий КОЗЛОВ

СОВРЕМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА – ЖИВА ЛИ ОНА?

Из выступления на III Молодёжном семинаре в Химках

 

Литература – это всегда образ будущего. По этому образу можно судить о состоянии общества и его перспективах.

В современной российской литературе отчётливо просматриваются несколько видовых признаков, определяющих степень успешности и значимости того или иного произведения.

Препарирование, точнее вивисекция советского периода исторической России, с неизбежными негативными выводами. Вампиры, пьющие кровь пионеров («Пищеблок» Алексея Иванова). Преследуемые злой властью татары и немцы (романы Гузели Яхиной). Изнемогающие под «пятым пунктом» евреи (произведения Дмитрия Быкова, Алексея Варламова и других лауреатов «Большой книги»).

Игровая (по Бахтину) карнавализация реальности. Больные или психически неадекватные люди попадают в разного рода невозможные и невообразимые с точки зрения нормального человека ситуации. Отличительная черта этих произведений – мозаичное построение сюжета и «невыносимая лёгкость» авторского взгляда на происходящий абсурд. Подобная литература – «пушечное мясо» лонг-листов «престижных» литературных премий.

Поверх премиальных барьеров, как невидимый знак бытия, мерцает литература «золотого рыночного сечения». Её скользящий жанр можно определить, как негативную иронично-презрительную по отношению к обществу, власти, традициям и прочему утопию. Но это непростая утопия. Она отрицает действительность, но не призывает её изменить, сделать лучше. Она скорее примиряет с «царюющим злом», поскольку предполагаемое будущее обещает быть куда более жестоким, страшным и безнадёжным. Ежегодные (как смена сезонов) романы Виктора Пелевина и не столь частые – Владимира Сорокина (последнее время в этот ряд с трудом протискивается Евгений Водолазкин) обрели в современной России статус необсуждаемой классики. Если кто-то из «рукопожатных» критиков и отваживается критиковать новых классиков, то только сквозь (по умолчанию) признание и восхищение. Эта литература пользуется наибольшей популярностью у читателей и издателей. Романы Пелевина выполняют функцию умиротворяющей анестезии для больного и встревоженного общественного сознания, аккумулируют в себе невидимый опосредованно-охранительный посыл. Любые изменения – зло. Стабильность и несменяемость существующего порядка – благо. Собственно, это и есть основополагающий принцип официальной культурной политики. Недавний яркий пример – фильм о восстании декабристов «Союз спасения».

И, наконец, «на дне» – под всеми премиальными и издательскими шлагбаумами влачит скромное существование литература протестного реализма, живописующая «свинцовые мерзости» современной жизни. Это произведения русских писателей, исповедующих стихийный государственный патриотизм, стремящихся донести до власти (кого же ещё?) свои гнев и боль. Народная по духу и стилю литература, но, увы, далеко не всегда яркая и талантливая. Книги таких писателей, если и издаются, то ничтожными тиражами и без малейшей надежды попасть в централизованную, тоже, кстати, монополизированную, систему распространения, то есть дойти хотя бы до библиотек.

Писатель, особенно живущий вдали от столиц, не имеет шансов стать сколь-нибудь известным. Сама профессия писателя перестала быть престижной и уважаемой. Заработать на жизнь литературным трудом невозможно. Издатели смотрят на не ангажированного, пришедшего «с улицы» или «по холодному звонку» литератора как на маргинальную личность, предлагающую ненужные им услуги.

Перед современными российскими писателями сегодня два пути: бороться за свои права, или надеяться на счастливый билет, принимать условия игры, когда судьбу литературного произведения решает менеджер по продажам. К сожалению, российские писатели не смогли выступить единым фронтом в защиту творческого труда. Литературное сообщество распалось. Естественный литературный процесс в стране подменён премиальным. Оптика восприятия литературы у читателей сбита, точнее искажена. Результатом стало ежегодное падение тиражей и названий, повсеместное закрытие книжных магазинов, отчуждение народа от книги и повседневного чтения.

Государственно-рыночная машина сегодня не мешает писателям свободно творить, но при этом жёстко контролирует выход тех или иных авторов в лидеры продаж и властители дум. Издательства-монополисты «держат за горло» рынок продаж и премиальный процесс. Они работают по западным лекалам, публикуют большими тиражами зарубежных, как правило, авторов, которых должны читать на всех языках и всюду.

Во все времена «скрепами», «обручами» в литературном процессе считалась критика. Белинский, Писарев, а в советское время Кожинов с Палиевским или Алла Латынина с Игорем Дедковым создавали и уничтожали писательские репутации. Сегодня системно занимающиеся текущей литературой, отслеживающие новинки, держащие в голове «творческий путь» того или иного писателя критики практически исчезли. Остался лишь один «прозектор» – Александр Кузьменков, резавший правду-матку при Юрии Полякове в «Литературной газете», а нынче перекочевавший в сетевой журнал «Камертон». Но его одного на всю российскую литературу не хватает, да и по части новых идей он особо не заморачивается. Его конёк – саркастический анализ стиля и текста.

Писательница и публицистка Светлана Замлелова называет современных критиков «могильщиками словесности»: «Это с их не то что молчаливого согласия, а велеречивого славословия, посредственные, не слишком талантливые и умные, даже не очень мастеровитые авторы стали сегодня лучшими писателями России. В то же время множество действительно хороших писателей до публики просто не доходят. Это именно с подачи критиков отпала для писателя необходимость владеть языком как инструментом. С подачи критиков стало нормальным писать кое-как. Критик развратил писателя. Почему? Потому что наиболее удачливые критики стали лакеями книгоиздательского бизнеса».

Вырождение литературной критики как жанра объясняется многими причинами. Можно говорить о системе высшего гуманитарного образования, не дающего молодым специалистам необходимых для критической мысли знаний. Можно – об идейной ничтожности общественного дискурса, переквалифицировавшегося (посредством сетей и интернета) с обсуждения серьёзных проблем на обсуждение щекочущих нервы деталей. Можно горестно признать: каждая литература имеет ту критику, которую заслуживает. Или вспомнить про объективные (материальные) причины. Какие издания нынче печатают критику? Кто платит гонорары за честные, идущие от ума и сердца статьи? Где мотивированные читатели, готовые воспринять слово критика, разделить его гражданскую боль, какие были когда-то у Белинского и Писарева? Где, наконец, поддерживаемая обществом идейная платформа, на которой критик выстраивает свою концепцию?

Одним словом, где живительная для литпроцесса среда?

Остаётся только надеяться, что скоро появится жгущий глаголом сердца читателей критик, который во весь голос заявит о том, что король современной российской литературы – голый. И не просто голый, а бесплотный, как терзавший простодушных пионеров призрак-вампир из романа Алексея Иванова «Пищеблок». И что литературный процесс сегодня – всего лишь суета и возня вокруг премиального «пищеблока», подходы к которому надёжно охраняются критиками, названными Светланой Замлеловой «лакеями книгоиздательского бизнеса».

Он скажет, и все его услышат.