Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ. НЕЧИСТЫЙ ВИНОВАТ. Рассказы

 

Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ

НЕЧИСТЫЙ ВИНОВАТ

Рассказы

 

«Не тобой положено, не тебе и брать»

 

«Остановись здесь, прогуляюсь по набережной, подышу немного», – сказал Виктор Васильевич водителю и вышел из мерседеса. Таранов Виктор Васильевич, известный в городе бизнесмен, обычно сам водил машину, ему нравилось управлять современными навороченными седанами и джипами, он ценил их за скорость и комфортность. С водителем он ездил только, когда нужно было отправиться слишком далеко, например, в другой город или в дни, когда он был очень загружен.

Вот и сегодня у него был особенный день: предстояла важная встреча с губернатором. Надо было сосредоточиться и собраться с мыслями. Виктор Васильевич прошёлся по мощённой набережной и остановился, облокотившись на гранитный бруствер, тянувшийся вдоль реки. Как всё изменилось! В детстве здесь у реки они с мальчишками бегали, играя среди кустов, деревьев и густой травы. Тогда здесь не было бетона и гранита. Когда Таранов стал постарше, он любил гулять здесь с Ириной. Вообще, мама Ирины при рождении назвала её Ираидой, но её никто так не называл, а все звали просто Ира, Ирина. Ирина! Где она сейчас? Как сложилась её жизнь? Сколько лет прошло с их последней встречи?

А ведь это была его первая любовь... Ирина была несколько замкнута, не любила рассказывать о своей семье, но Виктор знал, что отца у неё не было, а мать слыла женщиной странной, занималась траволечением, снимала боль прикосновением руки, и к ней часто обращались за помощью местные жители. В городе поговаривали, что она потомственная колдунья, а потому побаивались и сторонились. Виктор же был парнем современным, смелым, не верил ни в бога, ни в черта, и души не чаял в своей кареглазой Ирине. Но после школы он уехал учиться в Москву, и хотя все каникулы проводил в родном городе, встречи с Ириной становились реже, а когда Виктор ушёл в армию, то и вовсе оборвались.

Таранов весь погружённый в воспоминания перевёл взгляд с реки на берег. Ниже по течению был виден его дом с колоннами и башенками. Он строил его в девяностые, когда появились шальные деньги уже не от созданного им кооператива, а от солидной фирмы, которую он возглавлял и учредителем которой являлся. На этом месте раньше стоял «прокурорский» дом. Так он назывался потому, что принадлежал до революции 1917 года семье губернского прокурора Семибратова. Но в революционные времена прокурор с семьёй эмигрировал за границу, и дом использовался советской властью в разных назначениях. Там находилось сначала управление образования, затем библиотека и даже столовая, но со временем дом обветшал, использоваться не мог, а вот мальчишки, начиная с шестидесятых годов, собирались там для своих дел. Дом этот всегда пользовался дурной славой, и много разных слухов ходило о нём в городе. Говорили, что в доме спрятан клад и для того, чтобы его отыскать, стены и подвалы дома были истыканы, исковыряны, внутренние кирпичные стенки и переборки разломаны. В поисках клада в детские годы принимал участие и Виктор Васильевич – тогда просто Витька. Как-то раз, когда он грязный, с поцарапанными о кирпичи руками вернулся домой, мать спросила:

– Ты что – подрался?

– Да нет! Мы клад ищем в прокурорском доме. Говорят, там спрятаны сокровища: драгоценности и золото.

– Ну, найдёшь ты клад и что дальше?

– Пароход куплю и буду на нём по реке всех катать.

– Знаешь, сынок, что я тебе скажу, клад – дело такое: «не тобой положено, не тебе и брать». Не приносят счастья людям клады, а чаще всего влекут разные напасти и неприятности. Даже если найдёшь случайно, просто скажи: «обойдут меня хвори и напасти за версту, не злато видел – бересту», и шагай себе дальше.

– Но почему? – допытывался Витька у матери.

– Да потому, милый, что в таких домах в прошлые времена клады хоронили от чужого глаза и загребастых рук, а поэтому заговоры разные применяли. Может это и выдумки, но лучше не трогать такие сокровища.

И ведь как судьба повернула! Возможно, мать права была. Когда уже успешным бизнесменом он обратился в администрацию города с просьбой выделить участок земли, на котором от прокурорского дома остался лишь полуразрушенный фундамент, ему оформили разрешение с условием, что он приведёт в порядок за свой счёт прилегающий участок набережной. Городская казна в те годы была невелика, и власти привлекали бизнесменов к благоустройству города. Конечно, затраты на превращение заросшего участка вдоль реки в облагороженную гранитом набережную с пешеходными дорожками, скамейками, с фонарями были велики, но место для его будущего дома было идеальное, и Таранов согласился. Как только дом был покрыт крышей, Виктор Васильевич обнёс участок высоким кирпичным забором с большими воротами для автомашин (в том числе, и для строительной техники, ведь работы ещё продолжались) и двумя калитками, через одну из которых можно было пройти к парадному крыльцу, а через вторую спуститься по ступенькам к реке.

Когда пришла пора прокладывать к дому инженерные сети, то оказалось, что делать эти работы на своём участке  Таранов должен за свой счёт. Одна из траншей для труб должна быть прорыта по линии, на которой стояла старая ель. Вообще, на участке было два дерева, которые он так и не убрал: полузасохший дуб недалеко от дома и скукожившаяся от времени или недомоганий ёлка, которая однозначно мешала проведению трубопровода. Ёлку спилили. «А пень выкорчуем, когда траншею будем рыть», – решил практичный Таранов.

В день, когда прибыл экскаватор, Виктор Васильевич был дома и лично наблюдал за работой экскаваторщика, которого все звали – Лютый. У него фамилия была Лютов, поэтому ещё в юности его так прозвали одноклассники, и кличка эта закрепилась навсегда.

Таранов знал Лютого как хорошего специалиста, а потому стал снимать его с производственных объектов, если обстановка позволяла, для того, чтобы во время строительства дома Лютый исполнял нужные земляные работы. Вот и на этот раз Лютый легко управлял огромной махиной, которая черпала большим зубастым ковшом грунт и аккуратно перемещала его за несколько метров. Ковш деловито ухватил пень от ёлки, вырвал его вместе с корнями и приподнял. Неожиданно из ковша вывалился небольшой предмет и ударился о землю. «Стой!» – закричал Таранов и сделал запретный жест, скрестив руки. Лютый вышел из кабины экскаватора, он тоже обратил внимание на странный предмет. Виктор Васильевич и экскаваторщик подошли поближе и первое, что увидели – рассыпанные по земле серебряные монеты с изображением двуглавого орла. Тут же валялся небольшой деревянный сундучок, обитый узкими полосками металла, разломавшийся при ударе о землю. Лютый сначала смотрел на белые от времени монеты, с благородной чернотой-патиной, а затем стал быстро собирать их и лихорадочно рассовывать по карманам. Монеты были тяжелыми и гулко звенели, ударяясь друг о друга. Какое-то время Виктор Васильевич с удивлением смотрел на происходящее, затем пришёл в себя и громко приказал:

– Прекрати! Прекрати, я сказал!

– Виктор Васильевич, надо же собрать. Смотри добра сколько.

– Без тебя соберут. Иди на обед.

Он не стал заставлять Лютого вернуть монеты, постоял ещё несколько минут, когда машинист заглушил экскаватор и ушёл очень быстро, наверное, торопился прикинуть: сколько ему досталось. «Не тобой положено, не тебе и брать», – вспомнил Таранов слова матери, и они почему-то не уходили у него из головы. Затем он пошёл в вагончик-бытовку, куда был временно подключён телефон и позвонил Дерюгину, начальнику милиции города, с которым у него были приятельские отношения. Тот, выслушав Виктора Васильевича, приехал быстро, оперативно оценил обстановку и начал пересчитывать монеты, оказалось 224 штуки.

– Что делать будем? – спросил полковник Таранова.

– Оформляй находку как положено. Вызывай специалистов из финансового управления, музея, кого там ещё нужно? Составляйте акт. От своей доли, что мне положено, я отказываюсь. Все бумаги, какие нужно, потом подпишу.

– Как скажешь, – как-то нерешительно проговорил Дерюгин, – вольному – воля, а барину – власть.

Через несколько дней Таранов прочитал в областной газете, что в городе был найден клад в количестве 184 серебряных монет и все они переданы государству. «Зажалил 40 монет Дерюгин», – выругался про себя Таранов, но не стал даже звонить начальнику милиции, руки которого оказались загребущими. Он постарался забыть про этот эпизод при строительстве дома, но произошедшие вскоре события напомнили о случившемся.

Не прошло и месяца, как он узнал о странной смерти Лютого. Тот работал на новом объекте, уже не у Таранова. Котлован, который экскаваторщик вырыл накануне, из-за проливного дождя, шедшего всю ночь, заполнился водой. Утром мастер, очень сердитый и растерянный, объяснял, что сейчас подойдёт арендованный кран и рабочие должны укладывать железобетонные блоки в основании фундамента. Сегодня фундамент нужно проложить по всему периметру, а котлован весь в воде. Насоса нет. Что делать?

«Не суетись. Не впервой, – остановил его Лютый. – Иди за бульдозером. Будет тебе фронт работ». Он спровадил нервного мастера и подошёл к котловану посмотреть, как приступить к работе. Лютый знал, как можно осушить котлован в такой ситуации. Надо засыпать при помощи бульдозера его грунтом, а затем экскаватором снова вырыть котлован. Воды уже не будет. Неожиданно край котлована, на котором он стоял, обрушился вниз и Лютый оказался в грязной жиже котлована, высота которого была не меньше трёх метров, а глубина воды никак не меньше человеческого роста. Одним словом, Лютого достали из воды и грязи уже мёртвым.

А спустя несколько дней Таранов встретился по делам с Дерюгиным в ресторане и с удивлением обратил внимание, что тот не пил и практически ничего не ел. «Язва у меня. Недавно обнаружили. Предстоит операция и долгое лечение. С работы, наверное, придётся уходить».

«Не пошли тебе на пользу сорок серебряников», – подумал про себя Таранов.

Вскоре Дерюгин оформил инвалидность, и они больше не встречались…

Виктор Васильевич очнулся от воспоминаний. Сегодня ему назначена аудиенция у губернатора, к которой он долго готовился. Разговор будет о строительстве порта. Когда-то на месте старых причалов кипела жизнь: пришвартовывались пароходы, выгружались баржи, на берегу формировались бригады грузчиков, а на причалах работали киоски, женщины-лоточницы предлагали горячие пирожки и другую выпечку.

Теперь же бывший порт представлял унылое зрелище, где напрочь отсутствовала какая-либо деятельность. В папке, которую Таранов приготовил для губернатора, находился бизнес-план по организации строительства порта с экономическим обоснованием. Если губернатор проникнется идеей и поможет с инвестициями из столицы, выиграет не только Таранов, но и бюджеты области и города. Почва для обстоятельной встречи была подготовлена. Идею строительства порта Виктор Васильевич озвучил губернатору давно, потом появились в прессе несколько статей о необходимости восстановления статуса города как портового, да и население в основном одобрило бы строительство. И вот расчёты закончены, теперь нужна поддержка федеральных структур, кроме того необходимо заинтересовать инвесторов.

Губернатор встретил Таранова довольно дружелюбно. После формального приветствия неожиданно спросил:

– Клады больше не ищешь?

– И вы туда же? – парировал Виктор Васильевич.

– Да шучу я... У нас с тобой есть дела посерьёзнее.

Губернатор тоже подготовился к предметному разговору. Не за горами выборы и ему были нужны проекты, о которых можно было сказать: вот они реальные для города и области дела.

– Ты серьезный бизнесмен, Виктор Васильевич, в политику не лезешь, с властью не конфликтуешь. Пришла пора нам более тесно сотрудничать. На днях еду в Москву, в министерство транспорта. В администрации президента тоже договорился о встрече. Мы уже письма отправили, теперь вот для твоих расчетов сопроводиловку обстоятельную подготовим и будем вопрос решать вплотную. Ну, давай посмотрим на твоё техническое обоснование…

Более часа Таранов объяснял губернатору и его первому заму стратегию строительства порта и отвечал на их вопросы. Всех всё в основном устраивало. Основная задача – инвесторы, так как федеральный бюджет много денег не выделит, а самостоятельно область такой проект не потянет.

Уставший, но воодушевленный Таранов заехал в офис, решил неотложные дела и вечером был у себя дома. Ужинать что-то не хотелось. Он налил в широкий фужер коньячку, выпил и сел в широкое кожаное кресло перед огромным телевизором. Но снова воспоминания одолевали его. И снова образ Ирины увлек его в дела прошлых лет. А ведь была возможность им остаться вместе. Уже будучи женатым человеком, в последний год уходящего века он случайно встретил Ирину в каком-то учреждении. Они договорились встретиться, а потом он убедил её полететь с ним на неделю в Сочи. Это были те самые дни, которые забыть нельзя. Ласковое море, синее небо, уютный номер гостиницы и нежные руки Ирины. Вот оно счастье! Но он такой решительный в бизнесе, не проявлял это качество в личной жизни, и всё осталось по-прежнему. Любовницей Ирина не захотела оставаться, и через какое-то время попросила оставить её в покое. Больше встреч с ней Таранов не искал, а неудержимый темп бизнеса, который стал смыслом его жизни, вскоре сгладил душевный дискомфорт и явную досаду. Да и в семье у него сначала всё было хорошо и благополучно. И теперь – дочка уже замуж вышла, живет отдельно. С женой, правда, не всё так ладно, но развод он не оформлял, наверное, смысла не видел. В городе его знали, он был на виду, принимал участие в благотворительных акциях и даже на какое-то время создал свой именной фонд.

Прошло несколько недель после разговора с губернатором и Виктор Васильевич снова жил жизнью делового человека. Однажды вечером он сидел в своём любимом кресле перед телевизором. Неожиданно раздался звонок домофона. Виктор включил монитор и увидел на экране, что у калитки, выходящей на улицу, стоит женщина.

– Вы что хотели? – спросил он посетительницу.

– Это Ирина. Я хочу поговорить с Виктором Васильевичем.

– Ирина? – воскликнул Таранов – и от изумления несколько промедлил с нажатием кнопки.

Калитка открывалась автоматически, но надо было отпереть ещё входную дверь на крыльце.

– Ирина, здравствуй! – Таранов распахнул перед ней дверь.

– Здравствуй! Мне надо с тобой поговорить. Можем здесь, чтобы не тревожить твоих домашних.

– Жена на курорте. Я один.

Ирина была впервые в доме Виктора Васильевича и была несколько обескуражена просторным помещением первого этажа, который колоннами античного стиля, широкими мраморными ступенями, вкупе с высокими потолками, больше напоминал вестибюль театра или дворца культуры. Даже мебель как-то терялась и казалась меньше, хотя вся была сделана по заказу в Италии.

«Красиво, но как-то холодно от всего этого великолепия», – подумала, осмотревшись, Ирина, а вслух сказала: – Масштабно живешь, Виктор.

– Немного с мрамором переборщили. Да и сами помещения можно было сделать поменьше и, наверное, было бы уютнее. Ну да ладно. Я тебя чаем согрею. А можно и коньяк.

– Нет, коньяк не нужен. Спасибо. А от чая не откажусь.

Хозяин усадил гостью на белый кожаный диван и пошел на кухню, тоже немереных размеров, приготовить чай. Поставил поднос с чашками, вареньем, конфетами на длинный журнальный стол перед Ириной и попытался завязать подобающий разговор, но Ирина отвечала кратко, и Таранов понял, что у неё действительно есть что-то важное.

– Ладно, не буду тебя пытать своими пустыми вопросами. Рассказывай, с чем пришла? Я по-любому рад тебя видеть.

– Больна я, Виктор.

– Нужна помощь?

– Нет. В больницу ложусь, операцию, наверное, будут делать. Только не знаю, поможет ли?

– У тебя же мать от болезней лечила. Не научила тебя что ли? – пробовал пошутить Таранов.

– Научила кое-чему. Только не можем мы сами себе помочь. А мамы больше нет. Да и не занималась она больше знахарством. А пришла потому, что надо предотвратить возможную беду, успеть надо. Не дай бог со мной что случится, никто тогда помочь не сможет.

– Да говори ты толком, не интригуй так.

– Виктор, у тебя во дворе клад – заговоренный, и если, случаем, ты или твои близкие обнаружат его – быть беде.

– Ой, насмешила! С ума вы все посходили что ли с этим кладом. Что было, то найдено, и ты знаешь об этом. В газетах писали. А больше ничего нет. Стены старого дома разломали, фундамент полностью заменили, а в огороде, когда мы семьёй уезжали в отпуск, доморощенные искатели с металлоискателем каждый сантиметр обследовали и землю всю лопатами перекопали. Это после того как серебро было найдено. Так что, увы, я разочарую тебя.

– Нет, Виктор, сокровища эти металлоискателем не найти. Ты вспомни, где серебро обнаружили? Да, под деревом. А почему та ёлка, которой уже нет, и дуб рядом такие хилые? Да потому, что сокровища даже деревьям не дают полноценного роста, корням мешают. У тебя под дубом второй сундук спрятан, с золотом. И пришла я заклятье с него снять. Тогда с тем, кто его найдет, ничего не случится.

– Бред какой-то! Сказки всё это. А ты откуда про это знаешь?

– Я знаю немного, но что знаю – расскажу. Четыре поколения, начиная с прабабки моей Фёклы, хранили эту тайну. Знания свои по ворожбе и знахарству передавались у нас в роду по женской линии. Но всё прекратилось. Моя мама в последние годы ничем подобным не занималась и мне не велела. Да и передавать секреты некому. У меня сын есть, а дочерей нет.

– У тебя сын? Сколько лет? Чем занимается?

– В университет поступил. Первый курс.

– А я всегда сына хотел, но вот не случилось. – Таранов налил себе коньяку, помедлил и выпил. – Хорошо, Допустим, я тебе поверю. А взамен что хочешь? Чтобы я золотом поделился?

– Упаси бог! Нет, нет! Да и тебе не надо бы к такому золоту прикасаться. Пойдем к дубу, я заклятье сниму, а там сам решай, как поступить.

– Чертовщина, да и только, – пробурчал Виктор Васильевич, но вместе с гостьей вышел во двор, а затем отрешенно смотрел как Ирина ходит вокруг дуба, негромко повторяет какие-то фразы и делает нелепые движения руками. Уже темнело и фигура женщины читающей в сумерках то ли молитвы, то ли наборы непонятных слов вносила какую-то нелепицу и наваждение в устоявшуюся жизнь Таранова. Эта жизнь была не всегда правильной с точки зрения морали, часто тернистой, но с понятными для него ориентирами и правилами. И вот на тебе. Фантасмагория, да и только!

…Прошло несколько дней, в течение которых Таранова не отпускали мысли о кладе. То, что рассказала ему Ирина, а она сама знала немного, было явно недостаточно для логического восприятия. Потому приоткроем занавесу событий почти столетней давности.

 

…Губернский прокурор Семибратов Павел Петрович сидел у себя дома за столом вместе со своим старшим братом Юрием Петровичем, приехавшим из Петербурга. Разговор шёл о переезде их с семьями во Францию. Главные моменты старший брат обозначил в письмах, которые ранее присылал Павлу Петровичу, и основные приготовления были уже сделаны, но осталось не обговоренным одно очень важное обстоятельство.

– Медлить более нельзя, – говорил Юрий Петрович, – в Петербурге совсем не спокойно. Царь от престола отрекся. Виданное ли это дело, чтобы Россия-матушка без царя осталась. Поедем в Ригу, там сядем на пароход и далее – во Францию. Активы наши на счетах и в облигациях я уже перевел в Русский банк в Париже.

– А что делать с золотом и серебром? – тихо, почти шёпотом, спросил Павел Петрович. – Опасно со всем этим ехать.

– Да, не с руки забирать сейчас наследство с собой. И оставить негде, время смутное. Сделаем так: драгоценные украшения женщины наши на себя наденут и одеждой прикроют. А сундучки с монетами спрячем в доме, а когда смута закончится – вернемся. Только прятать надо в разных местах, серебро – отдельно, золото – отдельно. Да серебра у нас и немного, а вот золота наши дед с прадедом прикопили хорошо.

– Не говори об этом. Не хуже меня знаешь, сколько крови на том золоте.

– Не чистоплюйничай, деньги не пахнут. Тебе, прокурору, как об этом не знать.

– Ладно, спрячем, а если найдет кто?

– Думал я об этом. Феклу, колдунью позовем. Пусть она заклинанья страшные наложит на богатство деда нашего. Она ведь тебя боготворит. Ты же не посадил её в тюрьму, хотя доносы на неё написаны были. И дочка её у тебя в доме прислугой работала.

– Всё равно боязно. А вдруг скажет кому-нибудь?

– Не скажет. Мы её дочь с собой заберем и вернем, если клады целыми сохранятся. Как стемнеет, пошли за колдуньей.

Вечером Фекла выслушала братьев Семибратовых.

– Заклятье наложу, но дочь вам не дам. Я ей свой дар должна передать. И не бойтесь, мне ваше золото ни к чему. Другим живу. Дар мой пропадет, если его себе на выгоду пользовать буду. Если хотите, чтобы чужая рука не прикоснулась к сундукам, в огороде выкопайте две ямы, подальше друг от друга, в одну положите золото, в другую серебро и сразу посадите на эти места дуб и ель. Дуб – на золото, ель – на серебро. Они корнями обовьют ваши сокровища, никто ввек не догадается. А я заклятья прочитаю.

– Ну, Фекла, смотри, если что не так. На вот, возьми за труды свои, – Юрий Петрович протянул ей несколько ассигнаций. – За домом присматривай, ключи тебе оставим. Твоя дочка у нас работала, поэтому скажешь всем, что велели братья следить тебе с ней за домом. А вернемся – забот знать не будете.

Фекла с поклоном взяла деньги.

– Вот, а говорила – другим живешь. Деньги всем нужны.

– Смотря какие деньги, – отвечала Фекла. – Для нужды – это можно, если конечно не красть, а вот для возвеличивания, обогащения или гордыни – брать нельзя.

– Не так ты проста Фекла, да ладно, сделаем всё, как ты сказала, а там – как бог даст…

Фекла слово сдержала, присматривала с дочкой за домом, даже мусор во дворе подметали, пока новая власть дом прокурорский не приватизировала. А Семибратовы как в воду канули. Не было от них никаких известий. И вот точку в этой истории надлежало поставить Ирине, что она и сделала.

Ирина лежала в больнице, в отдельной палате (Таранов постарался, позвонил главному врачу и договорился об индивидуальном уходе). Прошла неделя, но Виктор Васильевич заглянул только один раз – убедиться, что за ней соответствующий уход.

«Не до меня ему сейчас, – подумала Ирина. – Может зря на него такой груз повесила. Сдалось это золото. Но маме обещала. Что теперь? Дело сделано».

Таранов и в самом деле был занят: днем – работой, вечером – попытками как-то осмыслить происходящее с ним в последнее время. А если и в самом деле под дубом закопан клад с золотом. Это ведь не серебро. Реальное может быть богатство на десятки, а то и сотни миллионов.

Виктор Васильевич святым не был, создавая свой бизнес, особенно в первоначальный период, когда был совсем молодым и рисковым. Тогда всякие методы были в ходу. Ни себя не щадил, ни партнеров, ни конкурентов. Правда, явного криминала формально за ним не было, но грешки откровенные водились.

Вырыть клад, воспользоваться случаем. Многие просто мечтают так обогатиться. А если там ничего нет? Мало ли что предки Ирины могли напутать. Легенды всегда обрастают всякими небылицами.

И Таранов решился. Он бензопилой спилил старый, так и не ставшим могучим дуб, причем пенёк оставил высоким. Лебедка в его хозяйстве была, пользоваться ей он умел, и однажды, ближе к вечеру, самостоятельно, с помощью лебедки он выкорчевал пенёк, оставшийся от дуба.

Много времени это не заняло, но под пеньком ничего не оказалось. Таранов взял лопату и начал углублять образовавшуюся яму, обрубая при этом топором оставшиеся в земле корни. Наконец под лопатой что-то глухо и твёрдо отозвалось. Это были явно не корни. Виктор Васильевич с удвоенной энергией продолжал выгребать грунт и вскоре освободил от земли крышку сундука. Сундук был гораздо больше, чем первый – с серебром. Таранову пришлось хорошо постараться, прежде чем он смог открыть крышку, не доставая сундук целиком. Он знал, что такое оцепенение, но по-настоящему испытал это ощущение впервые. Не надо быть экспертом, чтобы понять: перед ним килограммы золота в старинных российских монетах. Это больше, чем целое состояние.

Виктор Васильевич сел на край вырытой ямы и молча смотрел на открывшееся как в сказке сокровище. Вся его жизнь последних лет состояла в том, чтобы заработать как можно больше. Деньги – вот была основная цель. Ради развития бизнеса он многим жертвовал. Но сейчас, когда казалось, судьба дарит ему то, к чему он всегда стремился, он не испытывал радости. Таранов вдруг вспомнил о той давнишней находке с серебром. Теперь он точно звонить никому не станет и сообщать о случившемся тоже не будет.

Сколько так просидел Таранов, сказать трудно, но вот он решительно поднялся, закрыл крышку сундука и стал забрасывать его землей. Закончив работу, он оттащил подальше пень – «Потом сожгу» – и выровнял место, где только что была яма.

– «Не тобой положено, не тебе и брать» – с какой-то внутренней гордостью вслух произнес Виктор Васильевич и пошёл убирать в кладовку лебедку и инструменты.

 Ему стало легко и свободно. Он впервые за несколько дней не был удручен изматывающими мыслями. Таранов стоял под вечерним небом, смотрел на вечные звезды и вдруг почувствовал, что проголодался. После ужина он долго мылся под душем, ощущая, как потоки воды смывают с него невидимую паутину, до сих пор его охватывающую и сдерживающую свободу настоящих внутренних порывов.

Утром, когда Виктор Васильевич проснулся, в окно проливались яркие солнечные лучи. На душе было чисто, мысли были ясными и, самое главное, он был совершенно спокоен. Он знал, что делать дальше.

Поехал в офис, а ближе к обеду – в больницу, к Ирине. Он вошел к ней в палату с цветами. Она улыбнулась и спросила:

– Ну как ты?

– Всё просто замечательно, Ирина. Я всё уже сделал. Тебе не надо больше беспокоиться. А что тебе доктора говорят?

– Уверяют, что всё будет нормально, и просят не бояться операции. А я и не боюсь.

– Скажи, Ирина, а кто отец твоего сына? Какое у него отчество?

– Я знала, что ты догадаешься. Какое отчество? – Викторович! Какое же ещё?

– И ты столько лет молчала! – Таранов взял руку Ирины и прижался к ней губами. – У меня есть сын, что может быть дороже… Расскажи мне о нём. И познакомь нас как можно скорее.

Через час Виктор Васильевич, несколько ошалевший от полученного известия, снова ехал в машине. Раздался звонок сотового телефона. Звонила секретарша.

– Виктор Васильевич, звонили из Московской государственной компании, они заинтересовались вашим проектом по строительству порта. А ещё губернатор вас спрашивал. У него приятные известия по этой же теме.

Таранов остановил машину и опустил боковое стекло. Солнце было в зените и осыпало землю золотом своих лучей.

 

 

Нечистый виноват

 

Праздник в доме Миши Болотова был в самом разгаре. Подвыпившие мужики, бывшие фронтовики, наперебой рассказывали, на каких фронтах воевали, как проходили победителями страны Европы, где почти каждый из них, конечно, спас ребенка или обреченную на гибель молодую девушку, и непременно, о своих встречах с прославленными маршалами, которые по странной случайности происходили с ними чуть ли не регулярно, а также о других небывалых, мистических случаях на войне. Мужчины, которым не довелось участвовать в войне, слушали захватывающие истории, но не все. Кто-то пытался выразительно, но невразумительно запеть, кто-то, обняв приятеля, задавал классическую фразу: «Ты меня уважаешь?», кто-то дремал в углу, прислонившись к крепкой стене деревянного дома.

Бабы задорно плясали под звуки гармошки в центре просторной избы, пели частушки и переживали, чтобы гармонист не выпил тот последний стакан крепкого деревенского пива, после которого уже не сможет играть. А какая пляска без гармони?

После войны прошло чуть более десяти лет, самые трудные времена остались позади, и в деревнях пиво варили часто, обычно зимой, когда меньше работы, для угощения гостей и даже без особого повода, иногда лишь для того, чтобы «отгоститься». Это когда хозяева, побывав в гостях у своих родственников и знакомых, решали устроить свой праздник. Но в этот раз повод был самый настоящий.

К Михаилу и его жене Сане приехал её брат – Александр, который жил на Севере и редко приезжал на побывку в родную деревню. В детстве Александра звали Шуркой, а его сестру Александру – Санькой, а когда они выросли, Шурка стал Александром, а Саня так и осталась Саней.

 На вечеринке в его честь Александр пил мало, старался быть со всеми культурным, обходительным и большую часть вечера провёл в разговорах со своим другом Николаем из соседней деревни. Того на гулянку пригласили как раз по его настоянию. Жена Николая Таня, сославшись на домашние хлопоты и что детей оставить не с кем, не пошла с мужем в гости и осталась дома.

Таня – молодая женщина с кудрявыми темными волосами и милой застенчивой улыбкой, навсегда обворожила Николая, когда он вернулся с войны и увидел её повзрослевшей. Николай посватался к ней, когда ей было всего 17 лет. И родители Тани настояли, чтобы она вышла замуж за фронтовика, который был старше на десять лет: «Твои ровесники все скоро в армию уйдут на три года, а если на флот, то и на все пять, а из тех, кто постарше, скольких убило? Многие калеками пришли. Николай мужик видный, работящий, из хорошей семьи, ну постарше тебя, так ведь не моложе. Может и лучше это».

Так Николай и Таня стали мужем и женой, а потом и дети пошли.

Николай пошел к званому «пиву» с затаенной радостью, купив в сельмаге в качестве гостинца «маленькую». Маленькой бутылочку водки называли потому, что она в отличие от обычной бутылки была по объему ровно в два раза меньше и, кстати, пользовалась общей популярностью.

Радость Николая была не столько в том, что он увидится с закадычным дружком, с которым вместе ходили в школу и куролесили, роняя по обычаю в рождественские вечера – в «страшну неделю» – поленницы дров у домов своих знакомых девушек. Он надеялся, что на вечере будет и красавица-учительница Наталья Сергеевна, которая разрешила Николаю называть себя просто Наташей. Наташа приехала работать в школу из областного города и квартировала в доме у старушки Офросиньи, которой сельсовет даже платил за то, что у неё живет учительница.

Николай чувствовал, что тоже приглянулся приезжей городской девушке, но деревенские нравы того времени были суровы. Даже просто зайти в гости на чай к одинокой женщине мужчине было недопустимо, если, конечно, он не был ее родственником.

Весь вечер, разговаривая с Александром, Николай время от времени, как бы незаметно, посматривал в сторону оживленной раскрасневшейся Наташи. Она не участвовала в деревенских плясках, но охотно поддерживала женские разговоры, была веселой и беззаботной. Когда по установившейся с незапамятных времен традиции гостеприимная хозяйка дома стала подавать гостям пиво одной большой чашей, её называли белужкой, и очередь дошла до Наташи, все смолкли – сможет ли городская девушка выпить до дна всю белужку, которую полагалось вернуть хозяйке пустой. И хотя Саня немного схитрила и не стала наливать Наташе пиво до самых краев, но все равно непривычному человеку трудно выпить за раз столько крепкого хмельного напитка.

Наташа взяла белужку обеими руками, сначала пригубила, а потом стала пить, но было видно, что всё выпить она не сможет. Все ждали, что же будет? Наташа остановилась, гости подумали, чтобы дух перевести, но она неожиданно сказала: «Коля, помоги», – и протянула чашу Николаю, сидевшему за соседним столом. Она сказала это так легко и непринужденно, так запросто и искренне, что несмотря на то, что это было совсем «не по правилам», никто из присутствующих не возмутился. Николай встал, подошел, взял из рук Наташи разрисованную в стиле русских народных сказок чашу с пивом и, не торопясь, степенно опорожнил, а потом с поклоном передал пустую белужку чуть растерянной, но улыбающейся Сане. Все наперебой стали хвалить Наталью Сергеевну за находчивость, но Николай почти ничего не слышал. В его груди нахлынула такая нежность и страсть, что он был готов сейчас же при всех обнять эту загадочную, желанную Наташу и целовать, целовать…

Спустя час-другой Николай и Александр курили на улице. Было холодно, и они вышли одетыми. Вскоре из дома выпорхнула женская фигурка в белой шубке. Это была Наташа, собравшаяся идти домой.

– Наташа, ты что – уже уходишь? – спросил Александр.

– Да, мне пора.

– Николай, проводи даму, темно уже. Я не могу, меня гости осудят. Ради моего приезда собрались.

– Найду я дорогу, не заблужусь, наверное, – живо ответила Наташа, но по всему было видно, что она не возражает, чтобы Николай проводил её.

Пройдя несколько метров, Наташа решительно взяла Николая под руку: «Можно? Так мне спокойнее. Ты такой надежный». Николаю было так приятно, что рядом с ним, немного прижавшись, идет такая красивая, интеллигентная барышня, и он не сразу нашелся, о чем с ней разговаривать, а когда разговор наладился, они, как оказалось, уже пришли. У крыльца дома, где жила Наташа, парочка остановилась. Николай надеялся, что хотя бы поцелует девушку в этот удобный момент, но она сказала: «Заходи в дом, согреешься…».

 Для Николая это была чудесная ночь, которую он провел в ласковых объятиях необыкновенной женщины. Его жена Таня не была холодна и не ограничивала его в постельных утехах. Ведь он был ее первым и единственным мужчиной, и сам всему научил ее, но тот восторг, что Николай познал с Наташей в эту ночь, не мог сравниться ни с какими ощущениями, которые когда-либо Николай испытывал с женщинами. От охватившего блаженства он совсем не думал о времени. Когда рассвело, Наташа прошептала: «Коля, иди. Нехорошо будет, если с утра кто-нибудь зайдет. Да и бабушке Фросе надо к скотине идти».

Николай оделся и вышел на улицу. Дышалось легко и свободно. Морозный свежий воздух опьянил Николая. Он шел быстро и скоро был за околицей. Благо в деревне никто не встретился и он широким, уверенным шагом направился к родному дому, до которого было не более трёх километров. Он, взрослый мужчина, все еще не мог поверить, что может испытывать такое душевное спокойствие и непередаваемое волнение одновременно.

Вдруг он остановился как вкопанный среди заснеженного поля: «Таня!». Что он ей объяснит? Где он провел ночь?

Сказать, что ночевал у Михаила, мол, Александр уговорил не ходить ночью, – нельзя. Все видели, что он ушел раньше других гостей. Напился до беспамятства и ничего не помнит? Тоже не вариант. Во-первых, он не был заядлым выпивохой, во-вторых, хозяева и гости видели, что он не пьян. «Черт его знает, что делать!» – воскликнул вслух расстроенный Николай. Охваченный тревогой он уже не был объят манящими воспоминаниями. Мысли его стали прозаичными и практичными. Детям по их малолетству можно наплести что-нибудь, да и спят еще, поди. Но Таня? Что он ей скажет? Ведь он ни разу не изменял ей. Жили они хорошо, она с самого начала не перечила мужу, да и у Николая не было причин в чем-либо её укорять. И вот надо же. Леший попутал! Леший? Мысли Николая закрутились, словно дразня его невероятной находкой, родившейся в глубине воспаленного сознания. Он даже перекрестился. Конечно, он не был набожным, глубоко верующим человеком, хотя во время войны под бомбежками не раз, бывало, крестился и читал про себя молитву. Вот и сейчас он снова вспомнил о Боге.

«Ладно, делать нечего. Господи! Прости меня. Другого выхода нет. Леший так леший», – прошептал Николай, сошел с дороги и упал в снег. Немного полежав на спине, повернулся набок, потом – на другой, встал и, не отряхиваясь, пошел к своей деревне. У деревни он еще раз повалялся в снегу – в таком неприглядном виде он решил предстать перед родной женой.

Войдя в избу, он снял шапку и молча сел на лавку. Дома было тепло, уютно, но Николай не стал раздеваться.

– Коля, что с тобой? Ты где был? Всю ночь не спала, – бросилась к мужу испуганная Таня, но радость, что муж пришёл целый и невредимый, уже светилась в её карих глазах.

– Ой, Таня, не спрашивай. Лучше, наверное, не рассказывать, боязно. Забыть это надо и все, от греха подальше.

– Что забыть? Ты весь в снегу, замерз, наверное. Давай снимай полушубок. Вот теплые валенки и телогрейка – на печи была, надевай.

Жена стаскивала с него верхнюю одежду и говорила, как причитала:

 – Что случилось? Ты что, в сугробе лежал? – Таня была готова заплакать.

– Ой, Таня, думал – всё, жизнь моя кончилась, и тебя и детей больше не увижу. Да видно есть еще Бог на свете.

Тут Таня разрыдалась и обняла мужа:

– Да что ты неладное говоришь-то? Кто тебя так напугал?

– Нечистый носил, водил меня по лесу до утра.

Таня подошла к иконам, стоявшим в углу, и стала креститься:

– Коля, ты в своем уме? Ладно ли всё с тобой? Может, маму твою позовем?

– Не надо маму. И рассказывать это тоже никому не надо. Иначе он может вернуться. В церковь лучше как-нибудь сходим, свечки поставим.

– Да говори ты толком, рассказывай уже, что теперь.

– Вчера вечером, когда вышел из гостей, и уже миновал деревню, направляясь домой, вдруг как заметет, ничего не видно. Думал даже вернуться обратно – к Мишке, но не тут-то было. Он тут как тут. Нечистый значит. Леший. И повел меня в лес. Думал сначала, запомню, куда он меня ведет, места ведь все знакомые, с детства исхоженные. Но он завел далеко, в самую чащу, остановился, похохотал так страшно и оставил меня там. Всю ночь я пытался выйти из леса, только казалось мне, что места всё чужие, неузнаваемые. Обессилел я уже совсем, и надо же – на поляну вышел, сел на пенек и смотрю, а полянка-то вся земляникой покрыта. Вокруг снег, зима, а на поляне – земляника красная, с зелеными листочками. Собирай, не хочу, сладку ягоду. Посидел, отдохнул, налюбовался красотой летней полянки, а потом встал, прочитал молитву и тихонько пошел. Так в летовище и оказался, а там уж и деревня наша рядом. Видно, чудом уберегся.

Таня сидела, закрыв лицо руками, и не могла промолвить ни слова. Наконец тихо сказала:

– Господи! Что за напасть такая?!

– Только ты, Таня, не рассказывай об этом никому. Примета есть: если нечистого вспомнить и по имени назвать, вернуться он может, и тогда уж не отпустит.

– Ладно, не до разговоров мне теперь будет. Иди, ложись на печь, отогрейся, а я в хлев пойду. Я ведь тоже всю ночь не спала, молитвы читала, хоть и мало их знаю, но все повторяла. Печь затопила, но корову еще не доила и поросенка не кормила. Бригадир скоро придет – наряд давать, и дети вот-вот проснутся. Кормить их надо. Ты на ночной полянке хоть сладку ягоду испробовал, а мне детям завтрак готовить надо.

И уже от порога добавила:

– Частушка есть про ягоды такие, спела бы, да некогда совсем. – А закрыв дверь, прошептала: – Спаси и помоги мне мать-богородица.

 Молодая деревенская женщина внутренне осознавала, что сталкивается с чем-то непонятным и ненужным, и всеми силами своей чистой души пыталась не дать охватить себя растерянности и панике. Она взяла стоящий в сенях подойник и пошла в хлев, доить корову, не замечая, что слезы катятся из её глаз.

 

 

Твой день, Владимир!

 

История эта произошла в восьмидесятые годы прошлого столетия в обычном городе с обычными людьми в предновогодние дни, а точнее в последнюю субботу уходящего года. После выходных было еще два рабочих дня перед Новым годом, но все основные покупки для праздничного стола горожане стремились сделать именно в субботу, так как в воскресенье магазины не работали. А 30 и 31 декабря времени всегда не хватало, поскольку на работе кроме дел, которые необходимо было обязательно закончить в уходящем году, повсеместно организовывались посиделки, наподобие современных корпоративов.

Вот и Володе предстоял сегодня непростой день. Его жена Галя пойдёт с маленькой дочкой Юлей до ближайшего продовольственного магазина и купит часть продуктов, а потом они будут наряжать ёлку, но основные закупки по списку предстояло сделать Володе на рынке: мясо, зелень, фрукты. Кроме того, надо купить шампанское. Водку и колбасу Володе традиционно выдали на службе в праздничном продуктовом наборе, но они с Галей собирались встречать Новый год с такой же молодой семейной парой, и шампанское на стол просто необходимо. Детские праздничные подарки из конфет, мандаринов и яблок для Юли они уже получили, каждый на своей работе, один дочке уже вручили, а второй положат под ёлку в новогоднюю ночь. Юле не было ещё четырёх лет, но она была очень смышленой и общительной девочкой. Её знали и любили все соседи, приглашали на чай и, возвращаясь из гостей, она подробно рассказывала родителям: с кем общалась, и чем её угощали. Юля была очень подвижная и непоседливая. Когда ей не было ещё и годика и она могла только стоять в детской кроватке, расположенной у стены рядом с книжными полками, то её любимым занятием было скидывать в свою кроватку по очереди все книги, до которых она могла дотянуться.

Если Галя была занята и не успевала убрать на место книги, то Володя, приходя с работы, видел такую картину: на груде из книжек совсем недетских сидит Юлечка и перебирает их как игрушки. Игрушки тоже у Юли были, но её больше интересовали книги, журналы, открытки. Наверное, поэтому Володя всегда вечерами читал ей какую-нибудь сказку или рассказик. Когда Юля чуть подросла и выходила гулять во двор, мама всегда одевала ей яркую вязаную косынку, так легче было увидеть или даже отыскать непоседливую Юлечку. Дело в том, что Юля не умела ходить нормальным шагом, она всегда передвигалась бегом, и стоило только на минуту отвлечься, как она была уже на другом конце двора или ещё дальше. И тогда кто-либо из родителей бежал за ней следом, благо такая яркая косынка была видна издалека.

Их маленькая семья жила в деревянном двухэтажном доме, разделённом на комнаты, и в каждой комнате жила отдельная семья. Большой общественный туалет из белого кирпича, состоящий из двух секций, стоял во дворе, и по утрам там иногда образовывалась очередь. В комнате стояла небольшая печка, которую топили дровами. В доме был и водопровод, а потому проблем с водой не было. Готовила Галя на двухкомфорочной электрической плитке удачной конструкции (из-за высокой температуры быстро готовилось любое блюдо). Плитка располагалась на специальном столе, отделённом от основной части комнаты большим шифоньером. Получилась как бы маленькая кухня, где кроме прочего стоял и небольшой холодильник.

 Юлю рано определили в ясли, так как Галя работала медсестрой в реанимации городской больницы, её очень ценил главный врач, и для Юли без очереди выделили путёвку. Правда, ясли находились не близко, но молодых родителей это не смущало, и они по очереди, а иногда и вместе, приходили после работы за Юлей. Если погода позволяла, они шли пешком по городу, затем поднимались на железнодорожный мост и смотрели вниз на длинные грузовые составы, затем спускались с другой стороны моста, а там уже и дом их недалеко – на улице Тургенева. Квартиру в этом неблагоустроенном доме Володе выделили, не снимая с очереди на другое жильё. Галя тоже стояла в очереди на жильё, но у Володи получить благоустроенную квартиру шансов было больше, так как он работал в крупном строительном тресте.

Квартиры выделялись бесплатно, согласно очереди, учитывался стаж и количество членов семьи, но ждали получение квартир годами. Молодые специалисты пользовались льготами, но, чтобы быть вместе, Володя с Галей не поехали по распределению (их направляли в разные города), и оттого автоматически лишились этой льготы на первоочередное жильё. Всё устраивало Володю и его жену в этой жизни: они были молоды, любили друг друга, имели работу по специальности, а самое главное, их всегда радовала дочка Юля.

Их родные жили в других городах, виделись они с ними только во время отпуска, а потому привыкли полагаться только на себя и друг друга. Они успевали ходить в гости, в кино и театр, благо Юлечку охотно оставляли у себя соседи, да и дома в их небольшой комнате было достаточно уютно, и они с удовольствием проводили время вместе. Денег, конечно, не хватало, но одежду и мебель можно было приобретать в рассрочку, да и кассой взаимопомощи можно было воспользоваться при необходимости. Одним словом, главной мечтой их жизни была благоустроенная квартира. Как сказал дядя Яша, живший в одном из соседних домов и ремонтировавший им печку: «Пора вам переселяться из этого клоповника. По статусу вам жить здесь не положено. Хорошая у вас семья». Но слова и желания пока не совпадали с реальной жизнью.

Вот и вчера, в пятницу, было заседание профкома по распределению квартир, последнее в этом году. Обычно счастливчику сразу сообщалось об этом, ему вручались ключи от новой квартиры, а через какое-то время и ордер на новое жильё. Но Володя сразу понял: в списке получающих его нет, да и вообще как-то тихо всё было, никто никого не поздравлял, и к Володе никто не подходил. Сколько ещё ждать? Год, два, три? Володя даже чувствовал некую вину перед Галей, которая, правда, не упрекала его ни в чём, но он понимал, что рай в шалаше – это хорошо, но лучше если это всё-таки не Тургенева, 12.

Володя взял сумку для продуктов, надел свою шубу из овчины с пышным белым воротником, покрытую сверху тёмным материалом и отороченную на рукавах натуральным мехом. Это был подарок от матери. Шуба эта делала его не только заметным, но даже каким-то важным и излишне крупным, хотя на самом деле Володя был стройным и энергичным парнем. Он не стал ждать автобуса на остановке недалеко от дома, а пошёл к железнодорожному мосту. Перейдя его, он оказался на привокзальной площади, откуда автобусы ходили куда чаще. День был холодный, но редкие маленькие снежинки, тихо падающие на землю, давали надежду, что к обеду, возможно, потеплеет. На большой крытой автобусной остановке стояло всего три человека: мужчина с женщиной и старушка – божий одуванчик. Старушка была какая-то совсем маленькая, укутанная поверх пальто в большой серый платок, в руках она держала необычную замысловатую трость, больше похожую на клюку бабы яги. При этом мысленном сравнении Володя улыбнулся. Ведь буквально на днях жена рассказала ему забавный случай, который произошёл в общей городской бане, куда Галя ходила вместе с Юлей. Недалеко от них в моечном отделении сидела пожилая женщина с длинными седыми волосами, которые она расчесывала каким-то гребнем. Юля сначала долго и очень внимательно смотрела на старушку, затем подошла к ней и спросила: «Ты баба Яга, да?». Сидящие рядом женщины не смогли сдержать улыбок, а старушка, увидев, что к ней обращается девочка-ангелочек, спорить не стала:

– Да, можно и так сказать. Но я не всегда была такой. Прежде я была Еленой Прекрасной.

– Тебя что – околдовали?

– Нет, дитятка. Просто всему свой черёд.

Галя с извинениями отвела Юлю на своё место, а старушка просто сказала: «Чего здесь извиняться. Ребёнок непосредственный, любопытный, а это уже хорошо».

Подошел автобус. Володя пропустил старушку и вошел следом в салон автобуса через заднюю дверь. Народу в автобусе было много. Да и понятно – у всех предновогодние хлопоты. Старушка попыталась двинуться вперед, но это у нее не получилось. Везде стояли пассажиры. Она даже до поручня не могла дотянуться. На заднем сиденье лицом к выходу сидел краснощекий полноватый мальчишка лет двенадцати. Он был просто вылитый персонаж из известного выпуска «Ералаша». Через плечо стоявшего впереди мужчины Володя доброжелательно обратился к нему:

– Давай, отрок, уступим место бабушке.

Мальчишка, не торопясь, но встал, освободил место, и Володя помог старушке протиснуться к сиденью.

«Старушка вся седая, сморщенная, но какая-то просветленная. Прямо чувствуется в ней какая-то загадочность. И глаза больно чистые для её возраста. А клюшка у неё совсем странная и необычная». С такими мыслями ехал Володя, стоя на задней площадке переполненного автобуса, а рядом сидела довольная старушка с удивительным выражением лица. «Понравилось, что я ей помог. Лицо такое одухотворенное».

Перед остановкой у рынка бабуля поднялась с места и стала пробираться к выходу.

– Да мы здесь все выходим, – сказал ей кто-то из пассажиров. – Не торопитесь. Все успеем.

У рынка действительно сходили многие пассажиры, но Володя с каким-то необъяснимым чувством ответственности помог старушке спуститься, при этом её клюка непонятным образом зацепилась за поручень, и Володе пришлось шагнуть обратно на ступеньку и отцепить бабушкин атрибут.

На рынке Володя был долго. Он знал – у кого купить свежее мясо, и оставил это напоследок. Сначала он решил пройти чуть дальше, на так называемую барахолку. Барахолки семидесятых-восьмидесятых годов – это отдельное значимое явление того времени. На барахолке можно было купить всё, если были деньги. Здесь приобретали новые или едва поношенные джинсы и куртки с логотипами известных западных фирм, турецкие дубленки и чешскую обувь, валенки местного производства и посуду из настоящего фарфора, а также вещи и одежду, которые стали не нужными хозяевам и они были готовы продать их по очень низкой цене.

Володя шел сюда с определенной целью: ему нужна была дамская сумочка – подарок для Гали. Она как-то показала Володе, какая сумочка нравится ей и он решил подарить именно такую на Новый год, если найдёт.

Ему повезло: словоохотливый мужчина кавказкой внешности одну за другой доставал из огромного мешка сумочки, пока Володя не увидел точную копию той, которую показывала ему Галя. Он поторговался с продавцом, хотя уже точно знал, что всё равно купит эту элегантную кожаную сумочку серебристого цвета.

Важная покупка была сделана и Володя с удовольствием «обмыл» её стаканом газировки с сиропом из автомата в здании рынка. Газировку он выпил не залпом, а наслаждаясь привычным еще с детства вкусом сладкой жидкости, с которой было связано немало воспоминаний. Любой выход в город, на прогулку, семьей или с приятелями, особенно в летнее время, включал в себя процедуру употребления газировки, когда уличный автомат, получив трехкопеечную монету, с шипением и рокотом наливал в граненый стакан сначала немного сиропа, а затем воду с газом. В детстве мальчишки спорили (заключали пари) на стакан газировки, родители напитком из этого агрегата ублажали маленьких детей, а взрослые дядьки, случалось, брали стакан из автомата, чтобы выпить на троих, за углом, поллитровку водки, иногда забывая возвращать стакан на место. Самому агрегату иногда доставалось в прямом смысле, если он вдруг начинал капризничать и не наливал газировку в ответ на опущенную в него монету. Тогда незадачливый клиент хлопал по нему ладонью, а то и вовсе ударом кулака заставлял автомат выполнить свои обязанности.

Лимонад в бутылках продавался во всех продовольственных магазинах, но выпить газировку у автомата, предварительно сполоснув стакан при помощи специального нехитрого устройства, было как-то привычнее, и в этом был своеобразный элемент красивой жизни, о которой в то время говорили все, но мало кто реально имел о ней представление…

 Володя порылся в карманах, нашел двушку (две копейки) и позвонил с телефона-автомата Виктору Петровичу Ястребову, тренеру институтской баскетбольной секции. Володя, как и некоторые его сокурсники, любил баскетбол, они занимались в спортзале института не только в отведенные для их секции часы, но и просто играли между собой, когда спортзал был свободен от занятий. Володя не обладал баскетбольным ростом, но его техничность нравилась тренеру и он, формально не включая Володю в состав сборной института, привлекал его к играм с командами из других вузов и техникумов. Соперники, считая, что Володя с его ростом не основной игрок, оставляли его без опеки, особенно в начале матча, и он за несколько минут делал серию блестящих проходов к кольцу, виртуозно забрасывая мяч в корзину. Пока команда соперников осознавала – кто есть кто, время было упущено, Володя набирал желаемые очки, полностью выкладываясь, а потом его заменяли.

Он всегда поздравлял своего бывшего тренера с праздниками, так как сохранил признательность за те студенческие годы, когда он жил в общежитии и Ястребов иногда выбивал для него в спорткомитете талоны на питание.

Поговорив по телефону-автомату, Володя довольным уходил с рынка с вместительной сумкой, набитой продуктами, и небольшой дамской сумочкой, которую он не решился положить в большую сумку, а просто нес её в руке.

Надо было зайти на почту, отправить праздничные телеграммы родителям, брату и сёстрам. Гале поздравить родственников было гораздо проще: у её родни в другом городе были домашние телефоны, и она в больнице, с ординаторской могла иногда им звонить.

Главпочтамт находился недалеко от рынка, и молодой человек отправился туда. Подойдя к трехэтажному зданию почты, Володя увидел, что та же старушка в большом платке и с несуразной тростью намеривается подняться по ступенькам на большое крыльцо почтамта. Володя обратил внимание, что песком посыпана только одна часть лестницы, та, что рядом с перилами, а другая половина ступенек, что рядом со стеной, осталась не обработанной, а потому очень скользкой. Старушка хотела подниматься как раз по этим скользким ступенькам.

– Подождите. Надо подниматься вот здесь, – и Володя показал рукой на перила. Он помог подняться старушке на крыльцо, открыл перед ней сначала одну массивную дубовую дверь, затем другую, и они вошли в помещение. Удивительно, но в этот раз очереди к окошку, где принимались телеграммы, не было. Обычно в предпраздничные дни, чтобы отправить телеграмму, приходилось стоять в очереди до получаса.

Володя сел за большой стол, поставив рядом сумку с продуктами и положив на стол сумочку-подарок, засунул перчатки в карман и попросил сидевшего за столом мужчину профессорской внешности, в коричневом пальто с каракулевым воротником, передать ему бланки телеграмм. Мужчина взял несколько бланков, лежавших стопочкой в центре стола, и передал Володе, одновременно чуть подвинув свои перчатки, лежавшие на столе. На них Володя сразу обратил внимание: дорогая кожа с блестящими кнопками и мехом внутри говорила о том, что перчатки эти явно импортные, а их хозяин человек состоятельный, или занимает высокую должность.

Мужчина казался очень расстроенным, похоже, он писал текст совсем не поздравительной телеграммы. Когда Володя закончил заполнять вторую телеграмму, он увидел, что мужчины рядом уже нет, а его дорогие перчатки остались на столе. Володя встал, быстро осмотрел весь зал, однако мужчины не было. Володя схватил перчатки и кинулся на выход. С крыльца он увидел уходящего по улице мужчину в коричневом пальто. Молодой человек догнал «профессора», который шёл, засунув руки в карманы, видимо, совсем забыв о перчатках.

– Возьмите перчатки. Вы оставили их на почте.

Мужчина отрешенно взглянул на Володю.

– Да, спасибо. Да, конечно, – проговорил он и пошёл дальше.

«Наверное, умер кто-то», – подумал Володя, посмотрел мужчине вслед и быстро пошёл обратно на почту.

Зайдя в зал и подойдя к столу, где только что сидел, он увидел, что сумка с продуктами стоит у стола, телеграммы лежат на прежнем месте вместе с оставленной на них шариковой ручкой, но на столе не было дамской сумочки – подарка для Гали. Он растерянно бегал по залу, затем подошёл к одной из девушек, сотруднице почты, но та ничего не видела. Пока он бегал за «профессором» сумочку увели.

Володя растерянно стоял на улице со своей продуктовой сумкой и осознавал всю безвыходность ситуации. Другой сумочки он уже не купит. У него просто не было таких денег. Тем не менее, он понимал: надо заставить себя пойти в гастроном, чтобы купить шампанское (не оставлять же любимую жену совсем без праздничных атрибутов). В это время из здания почтамта вышла старушка с клюкой, с трудом открыв тяжелую дверь. Спускаться по ступенькам, держась за поручни и осторожно переступая валенками, она начала в нужном месте и Володе не пришлось ей помогать. Старушка взглянула на озабоченного, ушедшего в себя молодого мужчину, остановившегося непонятно зачем на углу здания, что-то пробурчала себе под нос и прошлепала мимо него далее, по своим только ей известным делам.

Спустя несколько минут Володя, взяв себя в руки, направился к гастроному «Весна», в котором купил шампанское, затем на автомате пошёл на остановку и вошёл в подошедший автобус, чтобы ехать домой. Пассажиров было уже намного меньше, даже были свободные места на заднем сиденье. Он снял перчатки, положил их на свободное место, рядом поставил сумку. Вдруг почувствовал, что сзади его кто-то шаркает. Он повернулся и увидел бабулю с клюшкой. Наверное, у него было нелепое выражение лица, но он, следуя неизменным законам логики своего поведения в этот день, поднял ставшую уже тяжёлой сумку и сказал как-то нерешительно старушке этого дня: «Садитесь», но бабуля неожиданно приняла совершенно другой вид: из божьего одуванчика она превратилась в какое-то жутковатое существо – Володя вдруг увидел в ней незнакомые, но явно узнаваемые черты старой ведьмы.

– Ты что ко мне привязался? Весь день за мной ходишь! Что тебе надо? Люди добрые, смотрите, маньяк, наверное, преследует меня.

Недоуменные пассажиры с интересом смотрели на интеллигентного вида молодого мужчину, совершенно обескураженного, и воинственную старушку, которая тыкала в сторону Володи своей невообразимо огромной клюкой. В этот момент автобус остановился, и Володя буквально выпрыгнул из него. «Чертовщина какая-то. Да, точно, баба Яга, а не божий одуванчик, но однозначно мистика. Что бы это значило? Ведь знак какой-то».

На остановке стояли парни его возраста и курили, о чём-то разговаривая между собой. Володя поспросил у них сигарету (хотя он бросил курить – Галя не переносила табачный запах), прикурил и с каким-то остервенением затянулся. Сделав несколько затяжек, он выбросил окурок и сел в автобус, который шёл не на вокзальную площадь, а в объезд, но ближе к его дому.

И только когда он вышел на своей остановке и сделал несколько шагов, почувствовал, что рукам холодно. «Перчатки!». Перчатки он оставил в автобусе с чудо-юдо-бабкой, свалившейся на его бедную голову ни за что ни про что. Что за день такой? Всё наперекосяк!

Он не сразу пошёл домой, стоял около подъезда, смотрел на заснеженные деревья небольшого сквера, примыкавшего к его дому, где летом мужики играли в карты и шахматы, но зимой там даже тропинок не было, и думал, как он обо всём расскажет Гале.

«Ничего не буду пока рассказывать. Придумаю что-нибудь. Только что я придумаю? Неудачник, видимо, я», – с такими мрачными мыслями он вошёл в комнату. Дома Галя с Юлей были не одни. На диване сидел его коллега и приятель Дима, которого все называли Димоном.

– Ты что перед праздником такой хмурый, друг ты мой Владимир? Тебе радоваться надо.

– Чему радоваться, Димон? Какая-то невезуха просто.

– Ты о чём? Сегодня твой день. Квартиру вам выделили. Вчера заседание профкома не состоялось, на сегодня перенесли. Мне председатель профкома недавно домой звонил, просил тебе передать, чтобы ты к 16:00 ехал в трест. Ключи вручать будут. Новый год в новой квартире можете встретить, ну а переехать и после праздника можно. С тебя, брат, поляна.

Владимир стоял, не шевелясь, и только ощущал нежные родные руки Гали, которая обнимала его и беспрерывно целовала в озябшее лицо, а Юля, удивленная, что отец не обратил на неё внимания, стояла рядом, дёргала отца за шубу и спрашивала: «Папочка, а в новой квартире ты мне будешь новые сказки читать?».

Владимир обнял супругу, чуть повернувшись лицом к печке, и вдруг савок с длинной ручкой, стоявший у печки, стал превращаться в сказочную клюку, а через мгновение превратился в затейливый ключ неправдоподобных размеров.

Владимир с улыбкой прогнал от себя минутное виденье и подумал, что нелепый «день старухи», стал, и правда, необычным, но его днем.

Йошкар-Ола