Александр БОБРОВ. ПЕРО, ОБРОНЕННОЕ ЖУРАВЛЯМИ. О лирике Татьяны Ребровой

 

Александр БОБРОВ

ПЕРО, ОБРОНЕННОЕ ЖУРАВЛЯМИ

О лирике Татьяны Ребровой

 

На вручении литературных премий в новёхоньком и парадном конференц-зале Союза писателей России диплом за лучшую поэтическую книгу получил Николай Рачков из Ленинградской области. До этого на заседании жюри председатель Совета по поэзии Виктор Кирюшин посетовал, разложив скудный урожай: «Мало книг писательские организации рекомендовали – то ли ревность, то ли некогда...». Я сразу это предсказывал ещё в позапрошлом году, когда прочитал положение: «Только рекомендованные правлениями книги». Например, в больших писательских организациях, особенно в Питере, а уж тем более в Москве руководители и члены правление не меняются по многу лет, там свои кланы и приятельские группировки сложились – попробуй прорвись с яркой книгой, если ты творишь уединённо, как Татьяна Реброва, например. Татьяна Набатникова написала в ФБ: «Саша, мы её потеряли из виду, дай какие-нибудь концы!».

 

Померкший образок

Условия поэтического конкурса решили переписать, продумать коллективно, кто и как ещё может рекомендовать, выставляя какой-то заслон потоку книг, изданных за свой счёт, и наплыву явной графомании. Но лучшую книгу вяловато выбрали, на сайте «Российского писателя» объявили. Сборник Рачкова «Посреди вселенских гроз» вполне соответствует условиям конкурса: в ней только новые добротные стихи, он хорошо издан и, как положено, именно в 2019 году, и к тому же это – не просто сборник, а именно – книга: с идеей, с тематической доминантой истории Отечества, подвига лучших сынов. Некоторые записные критиканы уже отреагировали: опять «свой», снова Николай Рачков!.. Во-первых, не так уж и часто награждается для активно работающего поэта, а, во-вторых, конкурентов-то особых не было!

Но я как чувствовал, сказал на заседании в Союзе писателей: «Сегодня на почте получу новую книгу Тани Ребровой – кто её бы порекомендовал?.. А это будет точно – интересная книга!». И не обманулся... Конечно, из всего, что я прочитал в последнее время – это, безусловно, лучшая книга: и этапный шаг вперёд в творчестве самой Татьяны, и просто свежее слово в море современной безликой рифмованной словесности, в занудном хоре тусклых по форме и образности строк, в нескончаемых спорах о вечном и самом злободневном. Но это – поэтическое слово даже в исторических спорах. В год 100-летия бездарно отмеченного Великого Октября снова спорили о причинах революции, о большевистском зле или благе, даже позабыв, что царя-то свергли не большевики… А Реброва в нервном стихотворении «Медный всадник» написала так:

…И февраль семнадцатого года

Ежели не гибелью народа,

То уж извращеньем его сути

Обернулся бы,

               ведь я не на мазуте,

А на кровушке клянусь.

                          и нет конца

Для души страшней,

Чем только выгода…

Не было у нас иного выхода,

Кроме штурма Зимнего дворца!

Ну что, выгода сегодня – полностью победила, монархизм реабилитирован и оплакан, а где выход-то? Кстати, ведь и штурма Зимнего дворца, по сути, не было – это ведь не горящий Белый дом 93-го, расстрелянный из танков и оплаканный русскими поэтами, но лелеемый космополитами-либералами… Но это так – содержательная реплика в разговоре о сути и убеждённости ребровской поэзии… Раздел «И Ангелы застыли на краю» открывает стихотворение «Фреска». Я привожу его целиком не из тщеславия, а для проникновения в сегодняшнее состояние поэтессы, которая не просто ценит образ прошлого, но хранит его у сердца, как образок, померкший от слёз.

                                                        Саше Боброву

Ту меня,

              у которой рябинка

И на брошке, подаренной в Лавре,

Ты найдёшь в детском Суздале Мавриной,

Как сказали бы раньше: глубинка.

 

Ты найдёшь в свете фар лазурь-ляписный

Снегопад – настоящий Моне.

Мы забыли с тобой портмоне.

Милый друг!

            Умоляю! Запомни ту ночь,

Шубку, бусы и водку – мы в трапезной.

Многоточие. Всё! Многоточ……………

P.S. В древнем Суздале в трапезной

                                              ниточка бус

Вдруг просыпалась в щель меж досок.

Там и взор мой, и чёлка

                            на цвет и на вкус,

Как померкший от слёз образок.

У меня тоже есть метельное воспоминание об этом вечере вдвоём в ресторане ночного Суздаля. Я и его приведу, чтобы передать своё отношение к лирическому образу Татьяны Ребровой:

                                                    Татьяне Ребровой

Бьет крылом снеговейным

                                     застреха,

Молодецки свистят провода.

Снег летит из девятого века,

Из тринадцатого, где беда.

Низвергаясь не с крыши, а с кровли,

Плещут белые языки,

Словно конская грива на воле,

Если в поле выходят полки...

И когда на ветру ты сужаешьэ

Колдовского раскоса глаза,

Я нутром понимаю: ты знаешь,

Чья сверкает в них страсть и слеза,

Кто дорогой прошествовал длинной

Вдоль полей, крепостей и церквей,

Чтобы вспыхнул, как мех соболиный,

Ворс искусственной шубки твоей.

Снег сверкает, борясь с темнотою,

И толкает – понять не могу –

То ль назад: в теплоту, в прожитое,

То ль вперед: в неизвестность, во мглу.

Это было всё в разгар перестройки и разрушения державы, накануне контрреволюции и убийства русского поэтического духа. Впереди – разверзалась мгла, но Таня нашла своё женское счастье, потому что со времён Литературного института её преданно любил мой заместитель по «Литературной России» – поэт и журналист Юрий Гусинский. Он дождался своего часа и счастья, ушёл в газету «Оракул», заработал большие деньги, купил большую квартиру на Аэропортовской, лелеял свою звезду, но… сгорел в одночасье, преждевременно ушёл из циничной жизни. Новая трагедия и беззащитность в мятущейся судьбе, в страдающей России. Таня и замолкала, и уходила в мистику, в заумь. Её поддерживали только газета «Завтра» и «День литературы», изредка печатала «Литературная газета», которая восторженной статьёй Владимира Солоухина вознесла её к поэтическим вершинам нашего поколения и тогдашней женской поэзии.

Два года назад у неё вышла в питерском издательстве «Алетейя» долгожданная книга с неудачным, по-моему, названием «Архетипы». Я понимаю, что ей хотелось подчеркнуть незыблемые опоры в душе и судьбе, но можно было обойтись без этого вошедшего в моду термина. Реброва пришла в ЦДЛ на вечер молодой поэзии, чтобы просто передать мне эту книгу, но я её уговорил выступить, прочесть хотя бы одно стихотворение 1980 года – года статьи в «Литературке», воспарения русской идеи, наших триумфальных выступлений от ЦДЛ до Куликова поля:

Светят звезды над родимым кровом.

Тучи рваные,
                          как дым,
                                        быстры.

Будто бы на поле Куликовом

Наше войско разожгло костры.

Студенты мои притихли, а потом Яна Сафронова, помогавшая мне вести вечер в честь Дня поэзии, написала: «Мы поняли, как надо читать стихи и какая тогда была поэзия!..». И вот – новая книга «Из зеркала выйду…», то же питерское издательство Алетейя, 2020 год.

 

Платок на снегу

Название новой книги Татьяны Ребровой - и образно, и многозначно, с продолжением надписи от обложки до красивой фотографии: «Из зеркала выйду… И с фото сойду». Но, кроме изысканной придумки, меня поразила созвучность этой строки высказыванию Василия Розанова из «Опавших листьев»: «Море русское – гладко как стекло. Все – "отражения" и "эха". Эхо "воспоминания"…». Да, есть в книге Ребровой и эхо ярких воспоминаний хоть из древней истории, хоть из бурной молодости, но есть и глубина отражения. Многие читатели знают, как проверяется качество зеркала: между двух зеркал ставится горящая свеча и – чем больше отражений огонька уходит в глубину, в бесконечность – тем качественнее венецианское стекло. К нынешним можно поднести дешёвую зажигалку, но отражений раз-два – и обчёлся. Так и со стихами: миллионы авторов в сети, миллиарды строк, а – ничего в душу не западает.

Первый же раздел книги «…И скифскими подвесками алея» открывается стихотворением-ожиданием:

И эра Рыб, как рыбка золотая

Хвостом плеснув и чешуёй блистая,

Нырнула в Космос.

                              Время на мели.

Ещё пусты кувшины Водолея,

Но будь умна. Припомни Галилея

И Соломона.

                     Мочки проколи,

Чтоб скифскими подвесками алея,

Встать на востоке Неба и Земли.

Астрологи спорят, наступила ли эра Водолея в 2000 году или ждать её в 2030-м, когда исполнятся многие надежды, потому что знак олицетворяет гуманность и братство. Миф эпохи Водолея гласит, что в это время мы достигнем мира во всем мире, привилегии знати и богачей окажутся в прошлом, а элитой будут считаться наиболее просвещенные и деятельные люди. Ох, если бы! «Ещё пусты кувшины Водолея…», но поэту – ждать под звёздным небом некогда, он творит сам эту гармоничную эпоху. Многие строчки этой яркой книги просятся в название статьи, в краткую характеристику сути открывшегося мира: «Запах полыни и розы», «Жемчужный оклад» или «Высокий слог»:

Лить воск в тарелки из фаянса,

И верить в тайнопись пасьянса,

И сомневаться: есть ли Бог.

Не погуби надежды – всюду

Причастной быть к судьбе и чуду.

Людей спасал высокий слог.

Но в эти дни с запоздавшим свежим снегом мне вспомнились слова столь любимого Татьяной художника и поэта Николая Рериха: «Россия – это бесконечные снега, над которыми поют мёртвые серебряные метели, но на которых так ярки платки русских женщин». Да вся эта книга – яркий, павлово-посадский платок на снегу. Не столько с традиционными пышными розами, сколько современный – с рябиновым узором.

Тихий свете – то душа берёзкина

Всё струится из села Федоскино —

Вдруг поманит, промелькнув, узор.

И простор затянет, как воронка,

И меня, и лес, и воронёнка...

Гибельный для недруга простор.

 

Весь его, как нервы, пронизали

Мороки мои, мои печали,

Радости мои, моя беда. —

Тронь меня на городском вокзале,

Ну а вздрогнет ведьма у пруда.

Эти нервно пульсирующие стихи трудны для цитирования, потому что порой невозможно вырвать строфы из ткани распластавшегося на снегу платка, но благо многие из них сжаты по форме и насыщены по лирическому содержанию, как вышеприведённое. А порой приходится упрощать рисунок, брать зачин и финал:

Вы, голубоглазые мои,

Не ревнуйте, разрешите вновь

Мне поднять с туманнейшей земли

Гроздью виноградною любовь…

Ну позвольте, чтобы мне, дрянной,

Вожделенной, злой, взметнули в комнате

С кружевами нервными, неровными

Юбки,

          чей присборенный подол

Ахнет!

             И осыпется на пол

Вашими записками любовными.

Эти любовные записки продолжают сыпаться под аханье присборенного подола, но, даже не зная перипетий яркой жизни юной участницы дерзкой группы «Смог», самой красивой студентки Литинститута, экскурсовода в чеховском Мелихове, автора, принятого на ура в Союза писателей СССР по вёрстке первой книжки «Китежанка», всей череды горьких потерь и периодов немоты, мы видим, какой загадочный и откровенный до кощунства образ встаёт с этих страниц:

Вечность, полёт на подножке трамвая

К Марсу.

              О, Боже! Суди по грехам,

Лишь по грехам, если в мире стерильном

Друг не узнает меня по старинным

С ноткой полыни и розы духам.

Почитатели поэзии Татьяны Ребровой узнают её в каждом разделе и на каждой странице книги, но, кроме обретённой мудрости и печали многого знания, поражает остросовременная система метафор и знаков, посылаемых поэтом. Как писал критик Владимир Бондаренко: «Из пережитых катастроф, из громадного информационного потока, из энергетики времени выкристаллизовывалось совсем иное видение мира, совсем иное отношение к поэзии, расправляющейся с окружающим её пространством, как с ведьмой инквизитор». А ещё он искренне недоумевал: «Пожалуй, в нашем поколении из ярких поэтов лишь Татьяна Реброва непонятно почему выпала в перестроечное время из всех поэтических обойм, её не замечают ни критики в своих обзорах, ни многочисленные жюри многочисленных литературных премий, ни издатели элитарных поэтических книжных серий». Но это объясняется и затворническим образом жизни поэта, но более всего тем, что никто сегодня вникать в глубинные и причудливые поэтические миры не утруждается. Правда, порой и сама Татьяна затрудняет свой лирический диалог с читателем. Образы её роятся, сталкиваются, то потрясая сокровенным жестом-метафорой, то рождая недоумение своей невнятицей. Прямо как для сравнения, для пера критика – помещает на одной странице два коротких лирических стихотворения-антипода, хотя оба они – слепки одной мятущейся души:

* * *

Благодарю,

                  что мой звонок

Не отпугнул, а лишь обрадовал,

Что от макушки и до ног

Ты поцелуями меня,

Как образ жемчугом, окладывал.

 

• • •

Запомни,

                как со взглядом

Сфинксов невских ночей,

Друг с другом встретимся,

                          ибо раскладом

Карточная колода

Жизни моей из вещего рода

Сказочных их очей.

Да, загадочно, сказочно и – непонятно…

Есть такая женская русская примета: не берите в дом старое зеркало с богатой предысторией. А коли взяли, гласит предание, – то вы об этом догадаетесь по снам: если после покупки или получения в подарок старого зеркала в сны вдруг начнут постоянно вторгаться какие-то навязчивые и незнакомые образы, возникать несвойственные прежде желания, необъяснимые страхи, то их причина – ваше новое приобретение. В отличие от непременного женского бытового атрибута – новая книга, пусть даже с названием «Из зеркала выйду» – тревожных снов не принесёт. Наоборот, стихи с предысторией и дыханием современности обогатят и сны, и реальность.

Закончу заметки о новой книге Татьяны Ребровой и её ярком поэтическом мире своей строфой, которая передаёт суть моего восприятия и объясняет название статьи:

Сейчас прольётся свет берёз,

Цветы качнутся на поляне,

А это ты перо берёшь,

Оброненное журавлями…

Не выпускай его из рук, Таня, твори! Ты пишешь от руки, пусть иногда неразборчиво, сползающими, но взлетающими к небу строчками.