Мария РОЗЕНБЛИТ. ПОРТРЕТ НА КЛЕНОВОЙ ДОЩЕЧКЕ. Рассказы из цикла

 

Мария РОЗЕНБЛИТ

ПОРТРЕТ НА КЛЕНОВОЙ ДОЩЕЧКЕ

Рассказы из цикла "Невыдуманные истории"

 

ПОРТРЕТ НА КЛЕНОВОЙ ДОЩЕЧКЕ

 

Домов под жестяными крышами в селе мало: раз-два, и обчёлся. Поэтому их владельцы считали себя рангом выше других односельчан. Девушка на выданье в таком доме считалась завидной невестой, даже несмотря на неприглядную внешность. Люди в них обосновались зажиточные и, как правило, безупречной нравственности, особенно девушки.

Степанидину Таську, жившую в доме под жестяной крышей, все матери взрослым девицам ставили в пример:

– Ты только погляди, какая скромная девка эта Таська! Никогда никто не видел, чтобы она заигрывала, как другие, с парнями! Со старшими всегда поздоровается, а хромой бабке Анисье каждый день воды с колодца принесёт.

Девушки пренебрежительно отмахивались:

– Хочешь, не хочешь, а будешь скромницей. Каланча, а не девка, кто с ней станет заигрывать?

Таисия действительно – высокого роста девушка, но лицо – миловидное, а застенчивость ещё больше его украшала. Если бы художник рисовал на полотне лики святых, там обязательно оказалось бы лицо Таисии. Отец девушки, Захар Антонович – уважаемый в селе человек. Если кто начинал строительство дома или покупал корову – всегда советовались и с Захар Антонычем. Степанида, мать Таисии, степенная женщина, гордилась своим Захаром и детьми – Тасенькой и сыном Павлушкой.

Двор у Захара со Степанидой огромный. Часть его осталась Захару от отца. Там ещё сохранились старые деревья – яблони, груши. В углу двора – довольно глубокий колодец. Когда его выкопали, определить невозможно: Захар помнил его с детства. Долгое время вся семья им пользовалась, брала воду. Но поскольку всё подворье располагалось на взгорке, к лету колодец пересыхал и воды становилось мало. Пришлось от старого колодца отказаться и выкопать новый, поближе к дому. Захар Антоныч даже пригласил деда Трифона, обладателя магической веточки. С её помощью старый Трифон указывал точно, где следует копать колодец.

На то время, о котором ведётся рассказ, Тасе исполнилось двадцать лет. Младший брат Павлушка заканчивал десятилетку и мечтал поступить в художественное училище. Только не на художника, нет! Увлекался Павел разными поделками из дерева. Все подоконники в доме заставлены хитроумными фигурками, а крышку колодца парень украсил кружевным узором из дерева. Правда, в этом ему помог сосед, Артём Денисович, живший по соседству с женой Нюськой. Детей у них отродясь не было, и все силы Артём отдавал любимому занятию – резьбе по дереву.

Собственно, Павлика приобщил к этому он же, Артём, что всех удивило: молчун Артём ни с кем не общался. Их с женой в селе прозвали бобылями. Павлик же с дядей Артёмом нашёл общий язык. Оба что-то строгали, выпиливали, замачивали в бочке с водой – и всё это молча.

Однажды Пашка принёс домой на небольшой дощечке изображение женского лица и гордый, преподнёс его сестре Таське. Та изумилась – это её портрет! Она себе о-очень понравилась на этой дощечке.

– Павчик, неужели это ты сделал? Но это же очень здорово! Вот увидишь, тебя зачислят в училище без экзаменов!

Павлуша смутился, порывался что-то объяснить, но сам себя обрывал на полуслове, затем видя искреннюю восторженность сестры, не выдержал:

– Тася, я тебе открою секрет, но ты никому об этом не скажешь! Договорились?

Таисия, любуясь своим, таким привлекательным изображением, со всем соглашалась, кивая головой:

– Конечно, Павлик, не скажу никому. А о чём не сказать?

Павел набрался духу и выпалил:

– Этот портрет сделал дядя Артём. Но дощечку готовил я! Она – кленовая. Знаешь, сколько её надо вымачивать в ольховом настое, чтобы получился вот такой фон? Это Артём Денисович меня научил. А сегодня он передал её тебе. Только просил не говорить, что это он сделал.

Таська продолжала держать портрет, но глядела на него совершенно по-другому. Её губы улыбались, а взгляд устремился далеко-далеко и, казалось, видел то, что никому не увидеть... Пашка поглядел на сестру и с удивлением воскликнул:

– Тась, ты, оказывается, такая красивая! А я и не замечал.

 

* * *

Лето подошло к концу. Павел уехал в город, он поступил в училище. Настала горячая пора уборки огородов. И вдруг совершенно неожиданно исчезла Таисия. Первые два дня надеялись – ушла девушка к кому-то из родственников: их великое множество во всех окрестных сёлах. Время шло, но Тася не появлялась. Подключились к поискам все соседи, близкие и дальние. Даже Анька Артёма Денисыча помогала искать. Сам Артемий лежал уже который день в горячке, фельдшер ходил ежедневно делать уколы.

Поехали, кто на велосипедах, кто лошадьми в другие деревни, поспрашивали – всё бесполезно – девицы никто не видел. Тревогу ещё вызывало то, что Тася никогда без спросу не уходила из дома, даже к соседкам-подругам. В конце концов, Захар Антонович написал заявление в милицию. Заявление приняли, посоветовали ждать, объяснив: молодая девушка, может, с каким парнем уехала, вскоре объявится и посоветовали не волноваться.

Время шло. Девушка не объявлялась ни с парнем, ни – одна. Степанида с Захаром ходили потерянные, никакая работа не ладилась, картошка в огороде так и стояла невыкопанная. А тут ещё повадились ночью собаки выть у заброшенного колодца. Оно хоть и на отшибе, а всё равно слышно и покоя по ночам нет. Как-то днём Захар пошёл к старому колодцу. Ещё не подойдя близко, почувствовал смрадное, ни с чем другим не сравнимое, зловоние...

 

* * *

Огородив колодец красной лентой от любопытных, милиционеры вытащили на поверхность жуткую находку, сразу же запаковав её в клеёнчатый мешок. Затем погрузили в стоящую рядом закрытую, с зарешёченными окнами, машину. Степаниде и Захару сказали:

– Ждите, вас вызовут. Будет экспертиза, будет следствие – может, это ещё и не ваша дочь.

Через неделю их вызвали в район. Принимал потерпевших в кабинете начальник райотдела милиции, капитан. Он жалел этих людей. В его бытность на службе правопорядка такое несчастье случилось впервые. Как поступать дальше, он уже определился. Конечно же, всё будет по закону. Сейчас главное рассказать всё родителям. Капитан озабоченно взглянул на полочку с нашатырём, валидолом, отметив для себя, что пора бы обновить набор медикаментов.

Степанида и Захар, не отводя взгляда от лица начальника, сидели в ожидании.

– Уважаемые… – капитан заглянул в бумагу, прочитав имена уважаемых, – Степанида Андреевна и Захар Антонович! Примите соболезнования по поводу трагической смерти вашей дочери Таисии Захаровны Лисовицкой. – Это он проговорил без бумаги, за время ведения дела – выучил.

Старики опустили головы и безучастно глядели в пол. А капитан продолжал:

– Но это ещё не всё. После вскрытия обнаружено – ваша дочь была на пятом месяце беременности. Плод был мужского пола. Глубина воды в колодце – немного меньше метра. Насилия на трупе не обнаружено, кроме ушибов от падения, поэтому следствие пришло к выводу – самоубийство. Это подтверждает и наполовину отодвинутая крышка на колодце. Напоминаю, что тайны следствия и медэкспертизы соблюдаются строго, и я советую выдать это страшное происшествие за несчастный случай. Даже если бы мы выяснили отца неродившегося младенца, предъявить ему претензии оснований нет – ваша дочь была совершеннолетней. Ну и потом, немаловажно – захоронение на кладбище... Хоть у нас теперь и новое время, но в сельских местностях предрассудков ещё достаточно – самоубийц не хоронят на кладбищах. Да вы и сами знаете... Ещё раз – мои соболезнования. Тело получите в морге. Конечно, в закрытом гробу, сами понимаете. Там же какой-то узел с вещами, они уже истлевшие, но похоже, это – одежда покойной. Вам тоже его отдадут.

 

* * *

На похороны Таси, казалось, пришло всё село. Все сожалели и обвиняли Захара, что не засыпал вовремя старый колодец, в итоге, видите, какое несчастье случилось...

Гроб закрытый сверху, на крышке лежало во всю длину подвенечное платье, перевязанное посредине розовой лентой, а сверху, на уровне головы, пришпилили фату. Она окутывала портрет Таси на кленовой дощечке. На этом настоял Павел, приехавший сразу же, как узнал о постигшем семью горе.

Степанида и Захар шли за гробом с окаменевшими лицами. Казалось, они не осознавали, что происходит.

– Хоть бы Степанида заплакала, – шептались соседи, вытирая глаза. – А то надо же – ни единой тебе слезинки!

На девять дней сошлись все родственники: стали что-то готовить на поминки.

Захар и Степанида время от времени спрашивали: что те делают у них в доме?

Павел перед отъездом на учёбу сходил проведать соседа дядю Артёма, тот не подымался, болел. Даже на похороны не смог пойти, была одна Нюська. Несмотря на горе, Пашка привёз с собой зачётную работу показать Артём Денисычу, чего достиг – миниатюрную фигуру коня. Только не того, из конюшни, а степного скакуна, который, казалось, летит стрелой прямо на тебя!.. В зачётке Пашке поставили пятёрку, но он не сказал об этом дяде Артёму, ждал его оценки. А дядя Артём всего лишь и сказал: "Я никогда в тебе не сомневался!". И всё. А Паше хотелось ещё что-то услышать по поводу его работы! Вместо этого Артём Денисович, явно превозмогая себя, с трудом проговорил:

– Павел, помнишь, я колыбельку делал? Ты мне тоже помогал.

– Конечно, помню, дядя Тёма! Как забыть? Она така-ая... Показать бы её в училище, вас бы сразу зачислили без экзаменов. – Затем с сожалением переспросил: – Наверное, у вас её купили – кто же от такой откажется? Ну, хотя бы не продешевили, дядя Тёма?

Артём вяло махнул рукой:

– Ну что ты, Павел? Бог с тобой! Я ничего не продаю... Ты послушай, что скажу. Забирай колыбельку сейчас к себе. Нюська, жена моя, знает. Перечить не будет. Я ей сказал, что там больше твоей работы.

Заметив, что Павел хочет возражать, продолжил:

– Женишься, пообещай мне – первенца положишь в эту колыбельку... – больной замолчал, затем как бы в бреду продолжил: – Колыбелька целебная. Там веточки калиновые, берёзовые, даже дубовые... Она настаивала.

Больной явно стал заговариваться, и Павел ушёл домой, взяв колыбельку. Поставил в мастерскую, сказав, что это его работа, до сих пор стояла у дяди Артёма. Вскоре Паша уехал на учёбу.

Степанида с Захаром между собой научились обходиться без слов. Жили молча, оберегая тайну. Они уже боялись что либо произносить вслух. Мыслями тоже не делились, понимая друг друга и так. Постепенно всё притуплялось. Захар засыпал старый колодец, набросав сверху камней, и отгородился от него, отказавшись от этого куска земли, предварительно закрепив между камнями деревянный крест.

Дожили до следующего лета. Пашка сообщил – уехал на практику куда-то на Урал. Соседи, Нюська с Артёмом, беспокоили мало. Нюська иногда бегала по двору, а Артёма нередко видели собирающим то ли – травы, то ли – корни.

Неожиданно по ночам возобновился возле старого, теперь уже засыпанного колодца вой. Захар несколько раз выходил ночью и бросал издали камнями, прогоняя, как думал, собаку. Но на следующую ночь повторилось то же самое. И мужчина решился на более строгие меры. Услышав вой (а это было за полночь), Захар взял в руки вилы и пошёл к старому колодцу – точнее к куче камней с крестом посредине. Старался идти тихо, чтобы загодя не спугнуть. Подходя ближе, услышал даже не вой, а человеческие стоны. Машинально перекрестился, хотя, пережив горе, Захар не боялся ничего.

На камне сидел человек и с подвываниями стонал. Звуки издавал охрипшие – стонал давно. Обхваченная руками голова моталась из стороны в сторону. Захар стоял позади сидевшего мужчины, держа наготове вилы. Сидевший перестал стонать и начал увещевать неизвестно кого (вокруг никого не было):

– Почему так долго не прилетаешь? Если тебя нет, тогда я зову мальчика и вою – никак не сдержаться. А он разве четырёхмесячный придёт?.. – говоривший на минуту умолк, затем жутко хихикнул и продолжил: – Я согласен, прилетай вороной. Помнишь, прошлый раз? Думала, я не узнаю?.. Пожалей маленького, прилети сама – его не дозваться... Лучше всего, когда ты – голубка...

Не боявшийся ничего Захар вдруг испугался и уронил вилы. Послышался резкий, скребущий звук железа о камень. Сидящий мужчина встрепенулся и быстро вскочил. Они, ничего не соображая, глядели друг на друга. Один – по неведению, другой – по безумию. Первым очнулся Захар:

– Артём Денисыч, ты почему здесь? Может заблудился? – Захар слышал: у соседа бывали приступы горячки. – Может у тебя температура повысилась? Давай помогу тебе домой дойти.

Неизвестно, за кого принял Артём Денисыч соседа Захара, но, проглатывая окончания слов, спешил всё рассказать:

– Тася! Моя Тасенька! Она же прилетает ко мне – то синичкой, то голубкой... А однажды, такая проказница, прилетела старой вороной. Представляешь? И села рядом в грязной шубе, молчит, думая, что не узнаю её... Она когда прилетает, мы сидим здесь до утра и всё говорим-говорим. Надо же всё решить. Мальчишка всё крупнее делается, и Тасю скоро видно будет... И вот уже несколько ночей она не прилетает. А когда её нет, у меня внутри, между рёбер что-то рвётся, не выдержать. Тогда я вою и зову нашего мальчика, а ему всего четыре месяца, он же ещё не рождённый. Как его дозовёшься? Мы с Тасей нашли, куда уйти – в Большаково. Я там дом приглядел. Ходил позавчера. Должны выйти в полночь, а к утру – уже на месте... Вот по этой дороге – она ведёт прямо к Большакову, видишь? Тася ждала меня здесь. И мальчишечка с нею. Он же не рождённый, он у неё внутри, понимаешь?.. А колыбелька ему уже готова... Я её Павлику отдал.

Говоривший остановился, ему тяжело было продолжать дальше и, передохнув, внимательно посмотрел на Захара и промолвил:

– Где-то я тебя видел, только не помню где? Ну, да ладно. Так вот – надо же такому случиться, только выхожу из дома, моя Нюська, это жена моя, криком кричит: «Артемий, позови фельшара, пусть укол от сердца сделает. Так зажало, что умру сейчас! Да бегом беги, а то не выдержу!». А к фельдшеру бежать через всё село. А потом обратно... Не состоялся наш уход тогда с моей Тасенькой. Опоздал я, уже стало светать. Но она меня простила. Поверила. Решили ждать другого случая.

 

Захар сначала стоял оторопевший. Затем понял, что перед ним – больной. Но дальше почему-то этот больной начал слишком часто повторять имя "Тася", более того – "моя Тасенька". Допустим, ещё где-то есть Тася, другая. Но откуда он знает о неродившемся мальчике?!

Значит... Что же это значит?! Что вот он – убийца, изверг, причина их горя!

А изверг продолжал:

– И мы с Тасей решили на этот раз уже всё чётко, точно. Потому что мальчишка-то растёт, скоро все увидят.

Дальше Захар не смог слушать:

– Ах ты мозгляк, падаль! Сейчас ты будешь там, где погибла моя дочь. Всё испытаешь, сполна! Уж я постараюсь!

И Захар начал остервенело откидывать камни, делая посредине углубление.

– Живым тебя здесь забросаю!

Артём Денисыч с блаженной улыбкой присоединился к Захару, помогая тому делать углубление, не забывая рассказывать дальше:

– И вот в ночь, когда Тася меня здесь с вещами ждала, опять, только я вышел, а Нюська выбегает из сарая с криком: "Артемий, корова телится! Уже ножки видны, надо потянуть, помочь, а то не растелется, как в прошлый раз!". Я быстро пошёл, но... быстро не получилось. Пришлось бежать за ветеринаром... А на этот раз Тася мне не поверила. Подумала, что я обманываю её...

Камни в четыре руки разбрасывались в разные стороны. Артём радовался, что яма делается всё глубже, ещё немножко и будет в его рост!

А рассказ продолжался:

– Но я потом телка на бойню сдал!

Большой камень сдвинулся и покатился, зацепляя по пути мелкие...

– И корову тоже на бойню сдал, а Нюську не приняли!..

Захар, услышав последнюю фразу, остановился с камнем в руках. Постоял. Затем злобно начал забрасывать яму обратно. Артём путался, бросал камни то в одну сторону, то в другую, пока Захар не крикнул:

– Бросай туда, где были, дурак!

Артём Денисыч, не соображая, согласно кивал головой, усердно работая.

Наконец всё стало, как и раньше. Захар обложил более крупными камнями крест для прочности и направился к своему двору. Повернулся к опять сидящему на камне Артёму и нехотя промолвил:

– Не вой так громко! Зашибёт кто-нибудь вместо собаки!

Тот подобострастно кивнул головой и вполголоса, чуть ли не шёпотом, молвил:

– Мальчишку жалко...

 

ПАША ЧУГУНОК

 

В детстве семилетний Пашка играл во дворе и, представив себе, что чугунок – это военная каска, одел его себе на голову. А снять не смог. Так и сидел, спрятавшись под кустом, с чугунком на голове. Ждал, когда мать придёт с поля. Та, как увидела, гвалту на всю улицу наделала. Вытребовала у председателя машину, накрыла Пашку вместе с чугунком на голове мешком и повезла в больницу. Как вызволяли голову пацана – не видела, врачи не пустили.

Сам Пашка после этого долго молчал. Когда же начал разговаривать – сильно заикался и гундосил, чего раньше не было. Да и умом, мать заметила, слегка повредился. К нему намертво пристало прозвище Чугунок, и когда на уроке учительница вызывала к доске Калюжина Павла, ученики с недоумением переглядывались, в том числе и сам Пашка.

Став взрослым, Паша Чугунок начал работать, помогать матери по хозяйству. Его охотно брали подручным в свою бригаду механизаторы. Поручали Чугунку мыть в керосине гайки, чего-нибудь поддержать при ремонте трактора. Работник он был услужливый, безотказный.

Паша не представлял себе человека более учёного, чем тракторист. Он мог подолгу издали рассматривать трактор, и какие мысли бродили в его голове при этом – неведомо.

В возрасте двадцати пяти лет Чугунка женили. Невесту нашли в соседнем селе. Пашкина Оля (в миру – Оляна) уважала своего мужа и очень удивлялась, когда соседки ей говорили, что Паша немного не в себе:

– Да он у меня умнее всех ваших вместе взятых! И за свою жонку глаза выцарапает, а ваши кобели только шляются по бабам.... Им до моего Паши, как свинье до неба!

Оляна была бойкая молодица! Когда у супругов родился сын, настояла, чтобы назвали Павлом. Будет – Павел Павлович!

– Во, как любит своего Чугунка! – удивлялись кумушки и крутили пальцем у виска.

Когда пришло время крестить первенца, Пашка взял аж две пары кумовьёв. Хотел и три, но родственники подсказали, что больше не положено. Долго Чугунок с супругой выбирали, с кем породниться. Хотелось пригласить солидных уважаемых людей. Да хоть самого Корзуна, председателя сельсовета! А его жена, Валька, будет кумой. От креста не отказываются. Пусть тогда попробует нос задрать!

Но, подумав, Оля растолковала себе и мужу, что Корзун – партиец, ему нельзя в церковь. Чугунок уважительно глядел на жену, поражаясь, как это она додумалась? Сам Пашка никогда бы не скумекал!

О чём-то вспомнив, Паша радостно воскликнул:

– Тогда берём за кума Гришу-тракториста!

Жена недовольно поморщилась:

– Пьёт он много, твой Гриша!

– Да ты что, Оля?! Зато, как он на тракторе едет!

Чугунок мечтательно возвёл очи горе и, вслух произнёс:

– Может, когда станет кумом, даст мне порулить?..

– Ничего он тебе не даст! А то я не знаю, пить только вместе будете!

Оляна была строгая жена, но уважала мужа и кумом всё-таки взяли Гришу-тракториста. Вторая пара кумовьёв были родственники из Оляниного села.

На работе Чугунок и раньше относился с почтением к Григорию, а после, как породнились, благоговел перед кумом. Обращался только на "вы", хотя тот был всего на два года старше Пашки.

Однажды Чугунок пришёл с работы, включил, как всегда, телевизор, но на экране вместо новостей ярко плясали полосы. Пашка пару раз включил, потом выключил, но картинка так и не появилась. Оляна, занятая хозяйством, пробегая очередной раз мимо Пашки, озабоченно бросила:

– Забыла тебе сказать, сломался телевизор. Надо везти в район к мастеру.

Сказала и побежала загонять уток в сарай. Чугунок нахмурился и, подумав, воскликнул:

– Это же сколько времени и денег надо, чтобы свозить туда и обратно телевизор? А если запчасти подменят, а вещь дорогая, на свадьбу даренная!

Пашка натянул кепку на голову, заглянул в соседнюю комнату, убедившись, что ребёнок спит, и стремительно вышел во двор. Жена копалась в сарае. Чугунок тем временем пряменько направился к куму Григорию, благо тот жил на этой же улице.

Оляна кормила ребёнка, когда в дом зашли Паша и Григорий. Чугунок несколько заискивающим тоном попросил жену:

– Оля, пожарь яиц и бутылку давай! Видишь, к нам кум пришёл!

Насчёт выпивки Оляна держала своего мужа в строгости, а посему не взирая на личности отрезала:

– Кушать поставлю, а бутылки не дам! Ещё чего? Ну вас к чёртовой матери!

Кум и Пашка сконфузились. Затем Чугунок, вовремя вспомнив авторитетную фразу "кто в доме хозяин?", но всё же с опаской, заикаясь, воскликнул:

– Кум пришёл телевизор ремонтировать! Ты что, не понимаешь? Ставь бутылку! – И обратился к Григорию: – Садись, кум, не обращай внимания. Бабы, они бестолковые.

И тут Оляна усомнилась в своих действиях, а вдруг подумают, что у неё в доме ничего нет? Это что же за хозяйка такая?

Моментально на столе появилась тарелка с кусками сала, солёные огурцы, яйца, а посерёдке красовалась тёмно-зелёного цвета поллитровка самогона.

Жена подобревшим голосом оправдывалась:

– Так бы сразу и сказал, что телевизор ремонтировать! Откуда же я знаю? Садитесь, кум, покушайте! А выпивать, наверное, потом будете, после ремонта?

– Олю, кум сам знает, когда что делать. Не первый раз. Иди, иди к ребёнку!

Паша на правах хозяина наполнил водкой стопки, мужчины выпили. Хрустя огурцом, Григорий спросил:

– Какой канал у вас, кум, не работает? Наверное, Центр?

Рот у Чугунка был занят, он как раз откусил шмат сала, поэтому что-то промычав, он согласно кивнул головой, хотя помнил, что телевизор не работает вообще. А Гришка продолжал:

– Центр всегда барахлит. У меня тоже не работал, так моя Наталка пару раз стукнула кулаком сверху... И ты знаешь, кум, помогло! Как часы заработал!.. Моя смотрит кино про этого, как его… – Григорий прожевал и закончил: – Про Педра этого.

Чугунок, не забывая подливать в стопки, преданно кивал головой, соглашаясь во всём с кумом. Оляна время от времени выходила во двор по хозяйству. Возвращаясь в очередной раз, не выдержала и ехидно спросила:

– Ну как? Уже отремонтировали?

Кум Григорий, чувствуя ответственность, грузно поднялся из-за стола и, как мог, решительно заявил:

– Сейчас начнём! Где ваш телевизор?

Пашка подхватился со стула и услужливо указал рукой в другую комнату.

Пошатываясь на неустойчивых ногах, Гришка засунул руку в карман штанов со словами:

– Так... Отвёртка у меня есть...

Затем подошёл к телевизору и, глядя на него с удивлением, как на невиданный доселе предмет, обратился к Пашке:

– А он, кум, у вас где включается?

– Чугунок с готовностью щёлкнул ручкой включения и на экране заплясали уже знакомые Пашке яркие полосы...

Гришка озадаченно смотрел на экран, потом, покивав головой в такт пляшущим полоскам, многозначительно молвил:

– Да-а! Вот оно, какое дело!

– Вот! И я тоже так, кум, говорю! – подобострастно подхватил Чугунок.

– А всё-таки, где же этот Центр? – настоял Григорий.

Он подошёл к телевизору и щёлкнул ручкой несколько раз. Полосы на экране не изменились. Тем не менее, Гришка сунул отвёрткой в ручку настройки и по-деловому скомандовал:

– Кум, пока я держу Центр, принеси быстро молоток! На всякий случай и долото захвати!

Чугунок выбежал из комнаты с криком:

– Оля, ищи молоток и долото!

Паша вернулся с инструментами, а Гришка всё ещё держал отвёртку в ручке настройки. Затем, вспомнив свою руководящую роль во время ремонта трактора, скомандовал:

– Пока я держу отвёртку, ты, кум, бей молотком сверху!.. Да нет, не по отвёртке! Бей по центру, как моя Наталка! У неё, конечно, рука поувесистее, чем ваш молоток... – Гришка непроизвольно взялся ладонью за щеку, а Чугунок вскричал:

– Оля, давай молоток побольше!

Гриша успокоил:

– Да не надо! Несколько раз стукни, кум, и хватит!

Чугунок, зажмурив глаза, как перед прыжком в воду, бабахнул по телевизору... От удара пластмассовый корпус с резким звуком треснул посредине. Одновременно яркая вспышка на мгновение ослепила комнату, затем всё потухло. Электричество тоже... В доме стало темно.

Кумовья оказались сидящими на полу с протянутыми ногами. Они ошалело трясли головами, будто отряхивали капли воды. Обрадовались, когда Оляна внесла зажжённую керосиновую лампу.

– Идите вы к чёртовой матери со своими ремонтами! Что теперь без электричества делать?

Гришка бодро вскочил на ноги со словами:

– Ну, это просто! Это я могу! Предохранитель поменяю и сейчас будет свет. Моя Наталка это не умеет.

Спустя время свет зажёгся. Григорий, с опаской обходя стороной разбитый телевизор, как мог, авторитетно заверил:

– А ярких полос, кум, теперь не будет! Это я гарантирую!    

Оляна, жена Чугунка, подметала куски пластмассы, разбрызгавшиеся по полу и что-то про себя ворчала.

Таллин