Александр АНАНИЧЕВ. И ВСЁ СВЕТЛЕЙ ВЫСОКИЙ НЕБОСКЛОН… Из новой книги стихов «Неузнанные песни»

 

Александр АНАНИЧЕВ

И ВСЁ СВЕТЛЕЙ ВЫСОКИЙ НЕБОСКЛОН…

Из новой книги стихов «Неузнанные песни»

 

НОВГОРОД

Над новгородскою Софией

Звезда высокая зажглась.

Здесь между небом и Россией

Видна таинственная связь.

 

В свободном Волхова теченье,

В величье сдержанном церквей

Узришь святое назначенье

Единой Родины моей.

 

Поврозь мы кто? – Рязань да Ржева,

Торжок, да Тверь, да Кострома…

А вкупе – грозная держава,

Врага сводящая с ума.

 

Во все концы земли, по сути,

Отсюда нас вела звезда.

Мы о былом своём забудем,

Враг не забудет никогда.

 

Татары новые да шведы

Нам прошлой славы не простят.

Едва ослабим хватку где-то,

За всё России отомстят.

 

Но – чу! Деревья, показалось,

Свеченьем внутренним полны,

Где колыбель славян качалась

Под шелест ильменской волны.

 

ПСКОВ

Город Ольги достохвальной,

Город радости Чудской –

Древний Псков – Живоначальной

Дивной Троицы Святой!

 

На холмах, ветрам открытый,

У Отчизны на краю,

Я люблю твои молитвы,

Душу русскую твою.

 

Одолел огонь и лихо,

Ведал смертную грозу.

Кремль над берегом Великой

Для врага – бельмом в глазу.

 

Строил, сеял, прял, рыбачил,

Княжил, верил, торговал…

Сколько раз от орд собачьих

Русь щитом своим спасал!

 

И за церкви, и за пушки

Славлю Псков ещё за то,

Что навеки имя «Пушкин»

Дружит с именем его.

 

Тень поэта, замирая,

Замечаю всюду я –

Здесь взяла его сырая

Святогорская земля.

 

Старый Псков ночами снится:

Огневые рубежи…

Я ведь тоже на границе,

Хоть два года, но служил!

 

РАЗДЕРИХИНСКИЙ ОВРАГ

На разбуженной брусчатке –

Перестук и перезвон.

В куполах старинной Вятки

Лик московский отражён.

 

На семи холмах зелёных

Вятка молится Христу.

Как в столице, чахнут клёны

В Александровском саду.

 

Есть ещё примета края,

Где разросся кое-как,

Всю Россию разъедая,

Раздерихинский овраг.

 

Древний склон зарос крапивой,

Но жива о нём молва:

Здесь, над братскою могилой,

Шелестя, растёт трава.

 

Две столкнул однажды рати

Тёмной ночью грозный яр:

Устюжан здесь резал вятич,

Принимая за татар.

 

На заре остыла битва…

Смотрит вятич – невпопад

Тут и там среди убитых

Православные лежат.

                  

Нас беда не вразумила –

Бьём по-прежнему сплеча!

Сколько мы своих с могилой

Повенчали сгоряча…

 

А потом целуем камни

И печаль несём в кабак.

И всё глубже окаянный

Раздерихинский овраг.

 

ГИБЕЛЬ НА КАМНЕ

Под горою, закату открытый,

Где с волною волна говорит,

Обезлюдевший, Богом забытый,

Монастырь Бенедикта стоит.

 

Отгремела полночная сила!

Меченосцев на Псков не зовёт...

Только слышно – в громоздкое било

Старый сторож досадливо бьёт.

 

На ветру, перепачканный глиной,

Полоумный лепечет старик:

«Лучше быть раскалённой пустыней,

Чем страной, где живёт еретик…».                     

 

Осыпаются тусклые нимбы

В этом сумрачном склепе глухом.

И угрюмые мёртвые глыбы

Лишь пугают огнём и мечом.

 

На воинственной башне высокой

Я встречаю закат золотой.

В тишине наклоняюсь глубокой

Над зелёной озёрной водой.

 

Черепицу и каменный ворох

Я во мхе под водой увидал.

«Это город, затопленный город…» –

Мне старик за спиной подсказал.

 

Что за диво судьба подарила!

Монастырь и затопленный град

Завороженно, слепо, уныло     

Друг на друга сквозь бездну глядят.

 

Этот прах, эту пышную выбель

Обошёл исцеляющий Дух.

Отцветает громоздкая гибель,

Истекая забвеньем вокруг.

                                      Шамбери (Франция)

 

СЕРЕБРО ТАИНСТВЕННОЙ ЗВЕЗДЫ

В синей мгле мерцает с высоты

Серебро таинственной звезды.

Та звезда, рассеивая тьму,

Прадеду светила моему.

 

С той звездой он не был одинок,

С той звездой молился на восток.

И, быть может, думал в тишине

О судьбе, о хлебе, обо мне…

 

Нет давно родимого угла –

Город дотянулся до села.

Но всё также светит с высоты

Серебро таинственной звезды.

 

Свет надмирный пить не устаю.

Думу снова думаю свою –

О земном, о дальнем, о былом

И о том, что сбудется потом.

 

ОСЕННЕЕ УТРО

На высоком холме, как на небе стою:

Подо мною туман молчаливо

Далеко, далеко на рассвете свою

Разметал снежнопенную гриву.

 

Я сбегаю к подножью холма, в облака,

В белый омут равнин бесконечных,

Где лежит неподвижно седая река

Под покровом таинственным, млечным.

 

Не роса на траве, а морозный огонь –

Распалённому сердцу отрада.

И везёт пастуха околдованный конь

Мимо белого мирного стада.

 

Где-то колокол вздрогнул и замер опять.

И, восторгу душевному внемля,

Я хочу целовать, целовать, целовать

Эту влажную кроткую землю!

 

Моя родина, Русь, за тебя помолюсь

Над речною дымящейся гладью.

Слава Богу за всё! За щемящую грусть,

За причастье твоей благодатью.

 

* * *

                               Александру Ермакову             

В этом мире глобальные бури

Всё живое грозят погубить.

Но с тобой я хочу балагурить

И смеяться, мой друг, и шутить.

 

Я хочу широко улыбаться

Полнолунью, снегам, небесам

И смотреть, как проворные пальцы

По трёхрядным ныряют басам.

 

Декабрём навалилась усталость,

Поутихла душевная прыть –

Так немного знакомых осталось,

С кем желание есть говорить.

 

С кем дружить – не глухая работа,

Не обязанность или вина,

А по-нашему верить охота,

Почудачить и выпить вина.

 

Неспокойные, страшные годы

Нам с тобою хлебнуть довелось –

Обвалились державные своды,

Ничего им взамен не нашлось.

 

Сколько смута людей покосила,

Точно спелые в поле хлеба!

То, что нынче зовётся «Россия», –

Так же зыбко, как наша судьба.

 

Жить под звёздною сенью непросто –

Каждый смертный на срок обречён…

Ты из тех, кто не тронут коростой

На изломах последних времён.

 

Даже в сумерках взгляд лучезарен.

И, любовью слепой обуян,

То задорен, то тих и печален

Твой поющий над бездной баян.

 

В этом мире глобальные бури

Всё живое грозят погубить…

Но сейчас я хочу балагурить

И смеяться, и плакать, и пить.

 

* * *

Ничего, ничего, что зима на полгода,

Что колотят дожди о железное тулово крыш,

Что свобода наставшая – странная всё же свобода,

От которой могильных крестов приумножилось лишь.

 

Ничего, ничего… Это даже не ново,

Что Россия, как остров, уходит опять из-под ног,

Что под спудом лежит вековечное русское слово,

И родную страну золотой охмуряет божок.

 

Цепенеет душа – огнекрылая птица,

И напрасно взыскует о правде нетленной святой.

Я не вижу того, с кем хотелось бы разговориться,

Чтобы в чёрных зрачках отыскать огонёк неземной.

 

Ничего, ничего… Всё погибло? – едва ли…

Вот наступит весна и из гроба восстанет Господь,

Чтобы наверняка все сомненья мои и печали,

Точно камень о камень в горах грозовых расколоть.

 

ДОМ В СЛЕПНЁВО (Градницах)              

                         Николаю Гумилёву и Анне Ахматовой                 

Возле леса, крепок и просторен,

Барский дом из почерневших брёвен,

Помнит здешних жителей шаги,

Их беседы, встречи и стихи.

 

Книгами заставленные полки,

Лестница, ведущая в светёлки,

Шаткая, певучая слегка…

Память у жилища глубока.

 

Век двадцатый только у истока.

Лик в углу страдающего Бога,

Шаль укрыла белая диван,

Карта на стене далёких стран.

 

Жизнь своей не раскачала лодки,

Светлые нанизывает чётки,

Навевает сладостные сны,

Нет ещё измены и войны.

 

Нет ещё и славы настоящей,

Далеко до казни предстоящей,

До мытарств тюремных далеко...

В старом доме дышится легко.

 

Вот оно, неузнанное счастье!

Мир ещё не рушится на части.

Чахнет лето... Из пожухлых трав

Диск восходит, грозен и кровав.

 

РАСУЛ ГАМЗАТОВ

Потоков горных слышу гул,

Вина и хлеба тёплый запах,

Когда в мой дом идёт Расул,

Большой поэт – Расул Гамзатов.

 

Разулся весело Расул.

Салам! Светло Расула имя:

В нём малый видится аул

И вся великая Россия.

 

С ним можно переждать грозу

И словом мудрым насладиться,

Счастливо встретить уразу,

Рассолом чувств опохмелиться.

 

Когда планету дураки

Качают, словно в детской зыбку,

Мир стерегут его стихи

И безоружная улыбка.

 

Цветок, роняющий росу,

Костёр за синим перевалом…

Благослови меня, Расул,

Пророк, рождённый Дагестаном!

 

МЁРТВЫЙ ЛЕВ

Зачем вы шумите на мёртвого льва?!

От вашего ора гудит голова.

Иль время настало, трусливая рать,

Что можно уснувшего льва попинать…

 

Напрасно зовёте того палачом,

Кто был и вождём, и Господним бичом.

Мятежная шваль и семнадцатый год

Его роковой торопили восход.

 

Пришёл он. Так чем недоволен кагал?

Он всех без разбору тогда покарал

За нашу мечту сумасшедшую и

За щедрую кровь венценосной семьи.

 

Не вой, либеральная сука, не вой!

Сберёг он страну во Второй мировой…

Чтоб ты был свободой чужой не убит,

Над родиной ядерный вывесил щит.

 

Вам всё не любимо: и солнце, и тьма,

И наши дороги, и наша зима,

И звон колокольный, и ветреный звон,

И Бог, на кресте умеревший, и… он!

 

Смиритесь, иначе другие смирят!

Его пароходы ещё подымят,

Его грозовые цеха поживут,

Победную сталь для страны отольют.

 

* * *

Ты женщина – и всё в тебя вплелось:

И мудрость мира, и дыханье роз,

И вера неземная в невозможность,

И мягкая кошачья осторожность.

 

Идёшь бесшумно по траве, по льду,

Предчувствуя и радость, и беду.

Весенним солнцем щедро озаряясь,

Идёшь легко, лукаво улыбаясь.

 

Горстями пью глубин твоих безбрежность,

Горстями пью таинственную нежность

И растворяюсь в необыкновенной

Твоей вселенной…

 

НОЧЬ НА ПРИСТАНИ

Водка кончилась, пили бузу.

И вдруг девушка в платье лиловом

Говорит: «Я сейчас принесу

Вам вина своего золотого».

 

Я и мой собеседник-старик

Восхитились желанием дамским –

И она, растворившись на миг,

Из тумана вернулась с шампанским.

 

Где река расстилалась у ног

И залётная птица запела,

Не в приземистый потолок –

Пробка прямо в луну полетела!

 

«За судьбу!» обозначился тост.

Я был весел в ту ночь и раскован,

И губами касался волос,

Расплетённых на платье лиловом.

 

И старик говорил: «Хорошо! –

Он был искренен с нами и ласков. –

Словно Боженька в душу вошёл

И проехался там на салазках…».

 

Он до полночи не уходил:

Вспоминал про житьё под Моршанском…

А потом я любовь её пил

С золотым вперемешку шампанским.

 

…Опоздавший шумел катерок,

Остывал у воды костерок.

Но горят, не давая покоя,

Эта ночь и вино золотое.

 

КИЧИК ДОХНА

Корнями цепкими село

В долину горную вросло.

Селу здесь царствовать века,

Село видать издалека.

 

Я говорю селу: «Салам!»

Овинам, пашням и стогам,

И всем, кому летам назло,

В горах не старится село…

 

Здесь любят вечное и труд,

Здесь люди праведно живут.

И шире здесь небес покров,

Чем над темницей городов.

 

Селу поклон от журавлей

И русских золотых полей,

Снегов, откуда я пришёл

Сказать селу хвала, сагол!

 

За солнцем катится луна –

Пьёт лунный свет Кичик Дохна.

На звёзды дальние дохну:

«Кичик Дохна, Кичик Дохну…».

                       Кичик Дохна (Азербайджан)

 

РАССВЕТ

Ночь дрогнула, готовясь отступить,

И воздух покачнулся просветлённый,

И петухи так стали голосить,

Как хор церковный, пасхой опьянённый.

 

Свежо в деревне. Воздух напоён

Древесным духом, влагою морозной.

И всё светлей высокий небосклон,

И всё слабее свет надмирный звёздный.

 

И вот уже за дальнею горой

Заметно небо вдруг порозовело,

И шар ещё невидный золотой

Весь мир живой встречает оголтело.

 

Многоголосье слышится окрест.

В небесный купол звук летит далёко –

И щебет птиц, и блеянье овец,

И слово, прославляющее Бога.