Евгений КАЛАЧЁВ. БОЛЬШОЙ ПОХОД ПО ТАННУ-ОЛУ. Рассказ

 

 Евгений КАЛАЧЁВ

 БОЛЬШОЙ ПОХОД ПО ТАННУ-ОЛУ

 Рассказ 

 

 Руководитель туристского кружка Зоя Ивановна расстелила на столе большую географическую карту.

 – Вот, смотрите. Горный хребет тянется с востока на запад вдоль границы с Монголией примерно на триста километров. Средняя высота две тысячи пятьсот – две тысячи семьсот метров. Самая высокая вершина – три тысячи шестьдесят один метр, но мы на нее подниматься не станем. Мы туристы, а не альпинисты. И в зачет на получение третьего взрослого разряда это не входит. Вершины с вечными снегами отсутствуют. Северные склоны покрыты тайгой из лиственницы и кедра. На южных склонах преобладает степь. А в высокогорье – тундра.

 Ребята сгрудились у большого письменного стола в узком кабинете, вдоль стен которого стояли застекленные шкафы с немногочисленными географическими атласами, книгами по минералогии, а на полках лежали сами минералы с табличками, в которых указывалось название минерала, дата обнаружения и где он был найден.

 – Ого! – воскликнул Коча. – Мы что, будем идти пехом до самого Алтая?

 Зоя Ивановна терпеливо улыбнулась:

 – Еще раз повторюсь – для тех, кто прослушал: сначала мы едем на автобусе вот до этого места. – Руководитель кружка показала карандашом точку на карте у подножия хребта. – До этой точки от города примерно сто километров. Потом мы идем пешком по склону хребта, поднимаемся постепенно выше и выше. Идем по тайге, выходим к вершине хребта, а потом начинаем плавно спускаться по склону вниз в долину. И вот здесь, в небольшом поселке мы садимся на автобус и возвращаемся в город. Расстояние от высадки автобуса до посадки в него составляет сто пятьдесят километров. И этот путь мы должны пройти за десять дней. По пятнадцать километров в день. Осилим, ребята?

 – Да чего уж, – сказал Леха. – Мы и по двадцать проходили, и по двадцать пять.

 К девяти часам к зданию Дома туристов подошел автобус. Ребята, ожидая его, свалили рюкзаки на газон под молодую лиственницу, развлекались, как они обычно делали на переменах в школе: девочки о чем-то негромко переговаривали, смеялись, а мальчишки дубасили друг друга, играя в «попу к стенке». И хотя стенки коридора здесь не было, но были деревья, и был детский азарт. Девчонки вспрыскивали от смеха, когда кто-нибудь из пацанов получал смачный пинок под зад. Но этот смешок не оставался безнаказанным: выждав момент, мальчишка, над которым посмеялись, подскакивал сзади и дергал неосмотрительную девчонку за косичку. Особенно доставалось новенькой – Тане Ковалевой, у которой была толстая русая коса, и Гальке Ухиной – большой и крупной девочке с красивыми длинными волосами, небрежно заплетенными в две косы.

 В автобус загружались через узкую дверь-гармошку по очереди: сначала руководитель кружка Зоя Ивановна, потом два незнакомых Лехе парня, старше его года на три, потом девочки, у которых эти парни принимали рюкзаки и складывали на площадку перед задним во всю ширину автобуса сиденьем. Когда дошла очередь до мальчишек, они, не желая пропускать вперед себе подобных, ломанулись в узкую дверь скопом, устроив пробку.

 – Не пущу! – кричал Броньдя, отталкивая от двери Кочу. В это время в дверь попытался прорваться Валерка, но Леха оттеснил его плечом.

 – Так, мальчики! – громко сказала Зоя Ивановна. – Входим в автобус по одному...

 Последним в автобус поднялся мужчина средних лет – муж Зои Ивановны.

 

 Старенький «пазик», скрипя коробкой передач при переключении, медленно набирал скорость, пока ехал по улицам городка, но, выехав за город, вдруг лихо понесся по шоссе, отсыпанному гранитной крошкой и укатанному грузовиками. Свежий теплый ветер ворвался в салон через открытые окна, теребя короткие занавески, волосы ребят. Настроение у всех было приподнятое. Говорили громко. Смеялись. Один из взрослых парней настроил гитару, взял аккорд.

 Здесь вам не равнина – здесь климат иной

 Идут лавина одна за одной,

 И за камнепадом гремит камнепад.

 И можно свернуть, обрыв обогнуть,

 Но мы выбираем трудный путь,

 Опасный, как военная тропа…

 

 Через час автобус свернул с прямого шоссе на грунтовую накатанную дорогу и ехал уже с небольшой скоростью, надсадно ревя на крутых подъемах, оставляя за собой густое облако пыли. В старую деревню, из которой почти все жители переехали в поселок кобальтового комбината со средней школой, детским садом и современным домом отдыха, туристы приехали к полудню. Солнце было в зените, на небе ни облачка, доисторическая тишина – лишь где-то во дворе лениво тявкнула собака – и неповторимый воздух: сухой степной, перемешанный с таежными запахами. Деревня стояла на границе степи и тайги, которая начинала расти прямо за околицей, на плавно поднимающемся к хребту подножии. Хребет закрывал собой весь горизонт, мощно, плавно поднимаясь до самого неба. Изумрудная в ярком солнечном свете тайга росла на всем склоне: от подножия до вершины на десяток километров, и с востока на запад тянулась на сотни километров.

 Последними из автобуса выходили Леха с Кочей. Водитель, выполнивший свою миссию по доставке туристов, был в приподнятом настроении и, увидев у Лехи чехол с ружьем, подмигнул Коче:

 – Твой друг на медведя собрался, – и добродушно засмеялся своей шутке.

 

 Сразу за деревней начиналась тропа. Ребята растянулись цепочкой. Тяжелые рюкзаки, пока были свежи силы, не казались еще тяжкими ношами, не пригибали к земле, не тормозили движения. И туристы быстро, с легким сердцем уходили в глубь тайги, вдаль от цивилизации. Хотя какая это цивилизация: стоят старые бревенчатые дома, где-то тявкнула собака, вдалеке, в степи, пасется небольшое стадо коров, но ни одного человека не видно. Даже пастуха.

 Леха с незнакомым еще ему странным чувством, оглянувшись, смотрел на деревню, с высоты, наверное, птичьего полета, пытаясь увидеть хоть одну живую душу.

 Что за люди здесь живут? Как они здесь живут? Как долго они здесь жили? Судя по виду домов – долго: может быть, пятьдесят лет, может, сто? И почему не строят новых домов, почему уезжают: ведь место же здесь прекрасное – какая ширь, какая красота. И степь, и тайга, и горы, и речка с кристальной водой?..

 Леха стал быстрым шагом нагонять ребят, юное сердце заработало на всю свою мощь, гоня ко всем клеткам кислород, насыщенный таежными запахами. И от этого ощущения счастья Леха засмеялся. Впереди было много интересного, неизведанного. Но Леха не боялся этого. В нем была сила молодости, у него было ружье, которое он собрал, когда приехали в деревню. С ним были его школьные друзья: Валерка, Коча и Броньдя. Правда, навсегда уехал его лучший друг – Манзай. Уехала учиться в другой город и Светка –

отличница, умница и красавица, в которую Леха был влюблен с первого класса. Но все эти потери перекрывала суровая, но удивительная природа, окружающая его. И вера, что когда-нибудь, он встретится и с Манзаем, и со Светкой.

 

 Кроны деревьев закрывали от мелкого моросящего дождя палатки, но над костром, который был разожжен в центре небольшой поляны, в черном небе горели звезды. Дождь и звезды. Разве они совместимы? Леха смотрел на звезды. Лицо покрывалось водяной пылью. Это было приятно. Леха почему-то вспомнил предновогодний вечер, когда его одноклассница-отличница Светка призналась ему в любви. Вспомнил едва уловимый запах ее духов, снежинки, падающие с черного беззвездного неба, и легкая грусть накатила на него.

 Леха посмотрел на новенькую в их туристском кружке Таню Ковалеву. Таня, наверное почувствовав его взгляд, тоже посмотрела на небо. Потом улыбнулась и наклонилась к костру подбросить ветку. Ветка вспыхнула, осветила Танино лицо, покрытое дождевыми капельками. Леха взял гитару:

 Солнца не будет – жди, не жди.

 Третью неделю льют дожди.

 Третью неделю наш маршрут

 С доброй погодой врозь…

 Манзай подобрал мелодию этой песни перед самым отъездом в Киргизию, и Леха пел ее сейчас первый раз. Но Таня неожиданно подхватила:

 А у костра ни сесть, ни лечь.

 Как не устанет дождик сечь.

 Слушай, давай станцуем вальс

 В ритме дождя-а-а!

 Казалось, тайга и горы притихли, слушая Леху и Таню. А их голоса, наверное, от удивления, что никто не прерывает, а напротив, слушают с вниманием, все крепли, привыкали друг к другу.

 Когда песня кончилась, Леха сказал, глядя на Таню:

 – Манзаю эта песня нравилась.

 После ужина – супа из баранины с сухариками и чая из таежных трав – провели жеребьевку. Дежурить у костра должны были по двое.

 Леха напросился дежурить в самое глухое время: все-таки он вооружен. Таня вытянула бумажку с его фамилией и, смущенно улыбнувшись, вдруг серьезно посмотрела на Леху.

 – Я ужасно боюсь темноты, – сказала она.

 – У меня ружье, – сказал Леха и почувствовал, что уши у него запылали от глупости, которую он сказал.

 Таня засмеялась.

 Леха засмущался еще больше, теперь и лицо у него горело. Он лихорадочно подыскивал умную фразу.

 – Я хотел сказать, что с ружьем… – начал снова Леха.

 Таня опять засмеялась. Ее щеки тоже пылали.

 Леха вскочил с колодины, на которой сидел, и бросился в темноту. Запнувшись о шнур палатки, еле удержался на ногах.

 – Куда это он? – спросил Коча, сушивший кеды у костра.

 Броньдя пожал плечами.

 Леха, преодолев неожиданное препятствие, оказался за пределами временной туристской цивилизации. Один на один с природой. И здесь, словно слившись с этим таежным, планетным, космическим миром, вновь, как тогда под фонарем у дома туристов, когда Светка призналась ему в любви, ощутил то чувство. Ему хотелось взлететь и парить над этим прекрасным миром.

 Валерка разбудил Леху, забравшись в палатку после своего дежурство. Леха вылез из палатки. Ночь вторглась в лагерь, окутала звездным светом палатки и гибкую фигуру Тани, которая уже была на своем посту. Она склонилась над прогоревшим костром. Ветер, разогнавший дождевые облака, шумел хвоей. Было прохладно. Таня обхватила руками колени, вздрагивала. Вдруг где-то совсем рядом треснула ветка и кто-то засопел. Леха настороженно повернулся на звук, замер.

 – Ружье, – шепотом сказала Таня.

 Леха рванул к палатке, достал ружье. Прислушался. Было тихо.

 Леха протянул ружье Тане.

 – Стрелять умеешь? Если что, нажми на этот крючок, – сказал он. – Пали в воздух.

 – Хорошо, – сказала она.

 Леха опять прислушался, потом, осторожно ступая, чтобы под ногой не хрустнула предательски ветка, подошел к огромной ели, росшей на краю поляны и, быстро отломив несколько нижних сухих веток, вернулся к костру. На поляне Леха руками измельчил ветки, сунул их в золу, под которой еще тлели темно-красные угли. Потом, когда сухие ветки нагрелись, он наклонился над костром и стал дуть, раздувая угли. Таня с недоверием смотрела на странные действия Лехи, но, когда появилось пламя, облегченно выдохнула. Леха, уже не таясь, громко треща, наломал заготовленных с вечера толстых сучьев, подкинул их в костер, и большое пламя рвануло к небу, давая тепло, освещая поляну и отпугивая таежное зверье.

 Леха присел на колодину, в метре от Тани.

 – Чай будешь? Я подогрею…

 – Спасибо, не хочу, – задумчиво сказала Таня. – А откуда у тебя ружье?

 Леха оценивающе посмотрел на Таню: все-таки девчонка, стоит ли ей доверять? Но вопрос был задан. И если бы его задал Коча или Валерка, он бы мог просто отмахнуться от них, как от назойливых мух. Хотя Валерке, с которым они после отъезда Манзая как-то незаметно сдружились, он бы под большой тайной, наверное, и рассказал. Но девчонке?

 Таня посмотрела Лехе в глаза. Глаза, большие и серые, как у самого Лехи, смотрели на него с каким-то еще ему незнакомым девчоночьим доверием, и он решился.

 – В общем, об этом никто не знает, – сказал Леха. – Броньдя, я и теперь – ты. Так что не разболтай никому… – Леха сделал паузу. – В общем, мы с Броньдей сделали автомат. «шмайсер». И когда пристреливали на стройке, одна очередь ушла выше каменной стены. А рядом детский сад. Пули пробили крышу и асбестовую трубу детского сада. Приехала милиция. Нас с Броньдей арестовали, автомат и патроны изъяли. Хотели в тюрьму посадить. Но мы оказались малолетками: по тринадцать лет. Выпустили. Поставили на учет в инспекцию по делам несовершеннолетних. Мы сейчас ходим отмечаемся раз в месяц. А когда мне исполнилось четырнадцать, отец записал меня на курсы юных охотников. Мне выдали удостоверение, с фотографией, с печатью. А отец, чтобы я больше фигней не занимался, подарил мне это ружье. И номер ружья вписали в удостоверение. Хочешь, покажу?

 – Хочу, – заинтригованная Лехиным рассказом, сказала Таня.

 Леха из кармана рубашки, достал удостоверение, завернутое в тонкий целлофан. Развернул пленку, протянул удостоверение Тане. Таня бережно взяла книжицу, с любопытством прочитала написанное в ней, рассмотрела фотографию.

 – Ну и ты расскажи что-нибудь про себя? – попросил Леха.

 Таня вернула Лехе удостоверение, вздохнула как-то по-детски:

 – Мне и рассказывать-то нечего. Папа, мама, младшая сестренка. Бабушка в Красноярске. Закончила восьмилетку, знаешь школу на горе?

 Леха кивнул.

 – В девятый класс пойду в вашей школе. А этот поход самое яркое событие в моей жизни.

 Леха внимательно смотрел на Таню. И, возможно ему показалось, но при последних словах Танино лицо вдруг вспыхнуло красной краской.

 

 Когда Леха поднялся на гору и остановился, чтобы перевести дыхание, внизу, куда уходила тропа, посыпались камни. Леха приставил ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза, стал рассматривать предстоящий путь. Левее и выше тропы была каменистая осыпь, на которой ничего не росло и которая хорошо отсюда просматривалась. Ниже был небольшой, но густой ельник. Тропа обходила его, делая изгиб.

 Леха перевесил ружье на другое плечо, смахнул пот со лба. Оглянулся назад. Валерка, Таня и Коча медленно приближались. Броньдя шел немного позади, на ходу пытаясь оттереть куртку, запачканную о баранью шкуру.

 Впереди опять посыпались камни. Леха снова сделал ладонь козырьком и еще внимательнее оглядел каменистую осыпь. Потом снял с плеча ружье.

 – Что, дичь? – отдуваясь, спросил Валерка. Леха пожал плечами. На гору поднялись Таня, Коча и Броньдя.

 – Вкусный вчера был баран, – сказал, тяжело дыша, Броньдя. – Но вот куртку запачкал.

 – Свежий, потому и вкусный, – сказал Коча. – А если бы не эти бараны – мы бы и вкусного барана не попробовали.

 – Ты кого баранами назвал? – спросил Леха.

 – Да этих… присоединившихся. Продуктов себе не могли взять побольше: мы тащили, как ишаки, а они налегке. Потому и догнали нас, – сказал Коча.

 Леха взглянул на Таню.

 – Коча, ты же знаешь закон туристов: делиться с собратом, попавшим в беду.

 – Какие собратья? Съели наши продукты и побежали вперед. Видите ли, у них семидневный поход, а не десятидневный, как у нас, – возмущался Коча.

 – Коча прав, – недовольно сказал Броньдя. – Шкуру овечью хотя бы унесли чабану, если жратвы не взяли и денег на барана нет.

 Леха не стал возражать. Ребята замолчали и стали смотреть по сторонам. Пейзаж казался нереальным. Облака, нависшие над самой головой; лучи солнца, проникающие через эти огромные белоснежные куски, похожие на вату; неподвижный воздух, насыщенный испарениями вчерашнего дождя; необозримая даль, которую можно увидеть только с самолета или облака; вязкая тишина, охватившая весь окружающий мир, – все это создавало ощущение, что они находятся в большой закрытой комнате с фотообоями во все стены.

 Леха, держа ружье наперевес, начал спускаться. За ним потянулись остальные.

 – И какой дурак проложил такую тропу. То вверх, то вниз, – сказал Коча.

 – Чабан, – сказал Броньдя. Он немного злился из-за куртки.

 – Зачем так? Человек почти даром отдал овечку. Просил только шкуру вернуть. А ты? – заступилась за чабана Таня.

 – Не овечку, а барана, – перебил Броньдя.

 – Сам ты баран, – сказал Валерка.

 – Спорим, что баран? – обиделся Броньдя.

 – Это козья тропа, а не чабанья, – сказал Валерка.

 – Козья? Тогда откуда эти лепешки? – Броньдя указал на коровий помет.

 – Проще, наверное, пользоваться проторенной тропой, – сказал Валерка. – А насчет «даром» – я сам видел, как Зоя Ивановна отдавала ему свои деньги. Так что – не даром, а за деньги мы ели этого… – Валерка примирительно улыбнулся, – барана.

 Леха, шедший впереди, вдруг замер. Было тихо.

 – Показалось, – сказал Леха и его голос прозвучал неестественно громко.

 Когда ельник остался позади, Леха облегченно вздохнул, повесил ружье на плечо. Подошла Таня. Леха улыбнулся:

 – До лагеря уже недалече. Ребята с Зоей Ивановной поди заждались.

 – А что это было? – спросила Таня.

 – Не знаю. Камнепад, наверное, – ответил Леха.

 – Камнепад? А ружье? – Она засмеялась и вдруг решительно взяла Леху за руку. – Идем.

 Валерка, Коча и Броньдя опять начали спор о том, кто же все-таки протоптал эту тропу, но их голоса звучали теперь из другого мира. В его мире была только Таня. Ее серые глаза, ее русые толстые косы, ямочка на щечке, которая появлялась, когда она улыбалась, узкая ладонь, легкая походка, еле уловимый горьковатый запах. И в его мире все пело и готово было парить от радости.

 Действительность вторглась в их мир большим плоским камнем, который, словно колесо, катился с каменной осыпи к тропе. Потом раздался рев. Валерка, Коча и Броньдя, отставшие было, мгновенно оказались рядом с Лехой и Таней. Леха, забыв о ружье, с ужасом смотрел на медведя, который как бы нехотя начал спускаться с горы. Леха краем глаза увидел, как бросился наутек Коча, а за ним Броньдя. Валерка, сделав несколько шагов вслед за ними, нерешительно остановился. Леха посмотрел на Таню. Таня, казалось, совершенно спокойно улыбалась. Леха сглотнул слюну, непослушными руками снял с плеча ружье. Медведь приближался. Уже отчетливо можно было разглядеть округлые, как и все его тело, уши, черный звериный нос. Леха прицелился. Нажал на спусковой крючок. От ужаса волосы зашевелились на голове – ружье не стреляло. Краем глаза он видел, как недоуменно смотрит на него Таня. Леха переломил ружье. Патрон был на месте. Он прицелился снова. Нажал на спуск. Ружье не стреляло.

 – Беги, – прохрипел Леха. От страха у него пересохло горло.

 Таня сделала несколько шагов, поравнявшись с Валеркой. Леха попытался вставить новый патрон. Руки дрожали. Патрон упал на землю.

 – Бегите! – заорал он.

 Медведь заревел, поднялся на задние лапы.

 Леха вынул из патронташа следующий патрон с картечью, зарядил ружье, прицелился, нажал на спусковой крючок. Ружье не стреляло.

 «Попробую прикладом, – безнадежно подумал Леха и посмотрел вслед убегающим. – Прощайте».

 И тут он вспомнил. Вспомнил, что ружье стоит на предохранителе. Леха нажал кнопку предохранителя, вскинул ружье и выстрелил в сторону медведя, не прицеливаясь. Картечь глухо ударила в мягкую преграду, громкий звук, словно канонада, пронесся, отражаясь от крутого склона, по логам и перевалам.

 Когда шок от парализующего сознание страха отступил и Леха пришел в себя, он понял, что бежит вслед за ребятами. Он не чувствовал ног. В ушах свистел ветер. Он уже догонял ребят, когда Броньдя, поскользнувшись на коровьей лепешке, упал и понесся на заду под гору, как по снегу на ледянке. Леха вслед за Кочей, Валеркой и Таней пробежал мимо. Он понимал, что нужно остановиться, помочь Броньде, но ноги несли его все дальше и дальше под гору. В какой-то момент, страшным усилием воли Леха все же замедлил бег, но тут за спиной отчетливо услышал сап медведя.

 Леха переломил ружье – ноги бежали сами, вставил патрон.

 Медведь нагонял. Леха чувствовал уже жаркое дыхание у себя за спиной. Потом у плеча.

 «Ага, заходит сбоку!».

 Леха вскинул ружье, развернулся.

 Броньдя – в грязи и коровьем помете, как ураган пронесся мимо. А Леха уже не мог бежать. Он остановился, посмотрел назад. Ельник отсюда был уже не виден. И Леха облегченно захохотал.

 Леха хохотал, и сейчас ему казалось, что все страхи и расставания с друзьями и любимыми уже позади и что жизнь всегда теперь будет вот такой счастливой и удачливой.

 

 Но жизнь только начиналась. И новые трудности начались уже по возвращении в лагерь.

 Приготовленный за время отсутствия ребят в лагере суп из баранины разливала большим алюминиевым черпаком сама руководитель кружка Зоя Ивановна. Она, обычно выдержанная и доброжелательная по отношению ко всем окружающим, была в подавленном настроении, а на ее лице проступали красные пятна, которые не могли скрыть даже большие очки в роговой оправе. Молчаливые ребята по очереди подходили за своей порцией, подставляя свои тарелки, чашки, котелки, получали на ладонь щепотку сухарей и отходили.

 – Что-то какой-то сплошной недолив сегодня? – радостно сказал Броньдя. Радостно, потому что живыми и невредимыми вернулись «домой», а их палаточный лагерь, за десятки километров от ближайшего жилья, на время действительно ставший их домом, где была их туристская семья и где ребята чувствовали себя в безопасности.

 Зоя Ивановна посмотрела на стоявшего в ожидании добавки Броньдю, черпанула немного супа, долила.

 – Все. Больше не будет. После обеда всем собраться на совет.

 Броньдя недоуменно оглянулся, ребята ели, потупив взгляды; отошел от раздачи, еще раз оглянулся. Все места у костра были заняты, и он пошел к Гальке Ухиной, которая одиноко восседала на большой, еще не успевшей подгнить колодине. Галька была слишкой большой и крупной для девушки, с крупными чертами лица и, если бы не длинные густые красивые волосы, то ее можно было по ошибке принять за парня.

 Броньдя игнорировал ее, но деваться было некуда, и он сел рядом.

 Галька вылила остатки супа в ложку, наклонив металлическую тарелку, проглотила содержимое ложки, спросила:

 – Ты правда сидел в тюрьме?

 Броньдя чуть не поперхнулся:

 – Молчи, дура!

 Галька помолчала некоторое время, потом сказала:

 – Первый раз видела, как ругалась Зоя Ивановна со своим мужем.

 Броньдя молча доел остатки супа, похрустел сухариками, которые он не стал бросать в суп, спросил:

 – А почему они поругались?

 Галька, обрадовавшись разговорчивости Броньди, затараторила: говорила много, сбивчиво, в лицах.

 – Ты потише, а то обидишь ненароком Ивановну, – остановил он Гальку. – Я все понял.

 А понял Броньдя, что куда-то исчезли их продукты.

 На совете Зоя Ивановна рассказала, что из общих двух вещмешков с основными продуктами исчезла тушенка, сгущенка, три пачки черного чая. Остались лишь две банки тушенки, соль, лавровый лист, пачка макарон и сухари.

 – Мы сейчас должны посоветоваться и решить: продолжим наш поход или возвращаемся назад уже пройденным маршрутом, – сказала Зоя Ивановна. – Причем, чтобы вернуться назад, нам потребуется четыре дня, а если идти вперед, то шесть дней. Продуктов у нас с учетом оставшейся баранины, максимум на три дня. Вот и решайте. Задавайте вопросы, обсуждайте.

 Ребята молчали, переглядывались между собой. Коча пристально смотрел на Валерку. Тот тоже молчал, опустив голову. Первым заговорил Броньдя:

 – А ты был прав, Коча! Бараны они! Украли наши продукты! Эх, «шмайсера» на них нет!

 – Тихо ты, – ткнул его в бок Леха.

 – Да, еще хочу сказать вам, что если мы продолжим поход, то вы все получите третий взрослый разряд по горному туризму, а если вернемся назад, то нет, – последние слова Зоя Ивановна говорила, перекрикивая вдруг заговоривших ребят одновременно.

 Обсуждали долго, бурно. Лехе, как человеку с ружьем, несколько раз задавали один и тот же вопрос: сколько у него патронов и кого он может добыть для пищи?

 Леха отвечал, что у него осталось десять патронов с дробью и девять с картечью, но сейчас, в это время года, охота запрещена, потому что вся таежная живность выращивает свою молодь. Рыбы он тоже не сможет наловить, потому что у него нет рыболовных снастей.

 – А давайте, пока не стемнело, заберем на мясо подстреленного медведя, – вдруг предложил Коча. Наступила тишина. Но, испугавшись своего предложения, Коча криво усмехнулся: – Правда, он, наверное, уже удрал за сто километров…

 Тропа была пробита по самому верху хребта. Идти по ней было легко, потому что она шла под уклон, и потому что на хребте не было никакой растительности, кроме мхов да редкого низкого кустарника. Рано утром стоял густой туман, но пока ребята снимались с лагеря: собирали палатки, складывали в рюкзаки одеяла, лишнюю одежду, остатки продуктов, туман начал рассеиваться, и уже часам к одиннадцати на землю хлынуло солнце, а небо превратилось из молочно-серого в ослепительно-голубое. Но от солнца не исходило то испепеляющее тепло, которое в это время дня и года почувствовал бы каждый человек в степи или в долине. Здесь, высоко в горах, солнце слепило и обжигало кожу, но не грело, не жарило.

 Впереди цепочки, в которую вытянулись туристы, шла руководитель кружка Зоя Ивановна со своим мужем. Муж – крепкий мужчина в расцвете сил, легко нес за спиной огромный рюкзак с прикрепленной к верху скрученной палаткой. В руках он держал топор и большой котелок, в котором варили суп на весь кружок. Зоя Ивановна шла налегке, опираясь на длинную палку-посох. В другой руке она держала свернутую карту, с которой она периодически сверяла маршрут, поднося ее к компасу, который был надет на руку, как часы. Маршрут был и для нее новым. Старый, привычный, которым она водила несколько раз свой кружок с выросшими уже предшественниками, проходил ниже по склону горы. И хотя он был короче нового на три километра и проходил по более живописным местам, идти по нему было труднее: тайга, лога и горные ручьи. Труднее и медленнее.

 Леха шел последним. У него за плечами тоже был большой рюкзак с его вещами: одеялом, теплым свитером, сменной одеждой, короткими резиновыми сапогами на случай непогоды или перехода вброд неглубоких ручьев. На плече висело ружье, а к ремню, рядом с алюминиевой фляжкой, был веревкой привязан большой десятилитровый бидон, в котором варили на костре чай.

 Тропа, вслед за хребтом, делала плавный изгиб, и Леха автоматически пересчитал,идущих впереди: тринадцать человек. Вместе с ним – четырнадцать. Два руководителя: Зоя Ивановна и ее муж; пять девчонок: Таня, Галька Ухова, две близняшки – Катя и Лена, которых Леха мог различить только, когда они были рядом, и Лариска с Лехиного двора. Семь пацанов: двое были незнакомы Лехе – они были старше года на три и ходили в кружок к Зое Ивановне, пока не окончили школу. И это был их последний прощальный поход перед отъездом на учебу в Красноярск. Остальные были Лехины одноклассники: Валерка, Кочнев Вовка, проще – Коча, Броньдин Костя и сын Зои Ивановны, тоже одноклассник – Олег… И две банки тушенки на всех, да баранья ляжка, пачка макарон и сухари. Это на шесть дней. И дальше абсолютно безлюдные места. На многие десятки километров дикой тайги, высоких гор, горных рек…

 Леха ускорил шаг.

 Каждый час делали короткий привал. Можно было снять рюкзаки, отдохнуть, сходить по азимуту, переброситься парой фраз.

 – Ребята, – на одном из привалов сказала Зоя Ивановна. – предлагаю сегодня не делать остановку на обед, а максимально быстро дойти до высокогорного плато. Это от нашей вчерашней стоянки будет, примерно, двадцать два километра. Это большое расстояние, но идти легко и погода хорошая. А обед сварим вечером… Как, мое предложение?

 Все, конечно, согласились.

 Часа через три, когда казалось, что до плато осталась всего пара километров, начался чуть заметный, но подъем. И последний километр одолевали с трудом.

 Леха последним дошел до стоянки. Пот струился по лицу, мокрая футболка прилипла к спине. Не снимая рюкзак, он почти упал на мягкий мох и откинулся на спину. Так он лежал минут десять, потом приподнялся, снял с плеча ружье, отвязал бидон и стянул с плеч лямки рюкзака. Потом поднялся на ноги, но чуть не упал вперед, не рассчитав отсутствия силы тяжести рюкзака.

 Место для стоянки было выбрано не на самом плато, до которого они все же дошли, а чуть ниже, на относительно пологом склоне, на котором росла брусника, создавая ровный зеленый ковер и зеленый высокий, под стать бруснике, мох. А сразу за вытянутой полянкой, на которой ребята начали устанавливать палатки, ниже по склону начиналось редколесье из лиственниц.

 Поставив палатки, парни пошли в редколесье за сухими дровами для костра, а девушки, постелив в палатках свои одеяла, переодевшись, вызвались помогать Зое Ивановне готовить обед.

 – Отдыхайте, девочки. Я сама управлюсь, – сказала Зоя Ивановна. – Вот только воды бы кто-нибудь принес?

 Взрослые парни схватили бидон и котелок и пошли на звук журчащего ручья.

 Муж Зои Ивановны, пока Олег разжигал костер, топором срубил молодую лиственницу, заострил с одной стороны, и сделав зарубку под дужку котелка с другой, вбил ее под острым углом в почву.

 – Вот и таган готов, – обычно немногословный, сказал он.

 Натаскав сухих веток, сучков и валежника, чтобы хватило на ночь, мальчишки стали тоже разбирать свои рюкзаки, вытаскивать одеяла.

 – Ты, Леха, немного подожди, – перегородил дорогу в палатку Коча. – Сейчас там Валерка расстелет. А то вдвоем только мешаться будете.

 – Ладно, – немного удивился Леха. – Пусть тогда и мое одеяло достанет. А я пойду, пока светло, до ужина прогуляюсь.

 Леха подошел к костру, возле которого о чем-то разговаривали Зоя Ивановна, муж и взрослые парни. Увидев его, они замолчали.

 – Я прогуляюсь недалеко, можно? – спросил Леха, поправляя ремень ружья.

 – Можно. Только недолго, и не заблудись, – сказала Зоя Ивановна.

 – Не заблужусь, – заверил Леха. – Дым от костра не даст. Тем более, в тайгу не пойду. Пойду на плато.

 – А можно и мне с ним? – спросила подошедшая к костру Таня.

 – С тобой, Таня, мне будет спокойнее за Леху, – через силу улыбнулась Зоя Ивановна.

 Плато раскинулось насколько хватало глаз, и было действительно плоским, как стол. Было удивительно, что высоко в горах, изрезанных логами, речками, остроконечными вершинами, образовалось такое абсолютно плоское ровное многокилометровое пространство. И еще, плато находилось на высоте альпийских лугов, точнее, альпийской тундры. Здесь рос мох северных оленей – ягель. А самыми высокими деревьями были карликовые ивы и карликовые березки, достигавшие тридцати сантиметров высоты.

 Леха с Таней, как зачарованные, брели, взявшись за руки, по этой неизведанной земле, забыв об усталости, забыв все слова, чтобы выразить восхищение удивительной природе. И, казалось, что это длилось целую вечность. Но вдруг Леха выпустил Танину руку, снял с плеча ружье, сделал вперед несколько шагов и, прицелившись, выстрелил.

 – Ух ты, гад! – крикнул Леха. Перезарядил ружье и сделал несколько шагов теперь немного левее.

 – Кто там? – спросила Таня.

 – Тсс-с, – Леха приложил палец к губам. – Заяц.

 – Где? – Таня подошла к Лехе.

 – Да вон сидит! Такой здоровый, серенький!

 – А почему не убегает?

 – Да, странно, – задумался на мгновение Леха. – Я понял. Это зайчонок. Ждет мать, когда она придет и накормит. А еще, наверное, он никогда не видел людей.

 Таня отвела в сторону ружье:

 – И не стыдно тебе детей обижать? – улыбнулась Таня. – Дай я его рассмотрю получше.

 Леха с неохотой поставил ружье на предохранитель, повесил на плечо.

 Таня подошла почти вплотную к зайчонку.

 – Леха, ты посмотри, какие у него глазки. На твои похожи, такие же красивые.

 – Ну вот еще, – засмущался Леха. «Эх, нам жрать скоро будет нечего», – подумал, но не сказал он.

 Внезапно погода вдруг резко поменялась: светило клонившееся к западу солнце, и вдруг откуда ни возьмись появился туман. Да такой, что не было ничего видно дальше вытянутой руки.

 – Мы, наверное, попали в облако, – засмеялась Таня. И голос ее звучал глухо.

 Леха взял Танину руку:

 – Не потеряйся.

И они пошли, как им, казалось, обратно, к лагерю, тем же путем. Но плавный спуск с плато не нашли. Пришлось спускаться по крутому склону. Леха шел первым, подавая Тане руку в опасных местах.

 – Мы не заблудились? – с легкой тревогой спрашивала Таня.

 – Нет, – отвечал Леха. – Я чувствую запах костра.

 Таня втягивала носом воздух, выдыхала:

 – А я ничего не чувствую. Сплошной туман, и пахнет он снегом.

 Леха, подражая Тане, тоже втягивал носом воздух.

 – Правда, туман пахнет снегом. Неужели выпадет снег? А мы лыжи не взяли? – пытался шутить Леха.

 На полянке, на которую они попали после крутого спуска, решили немного передохнуть. Леха присел на корточки и увидел рядом с собой необычный бледный цветок. Был он невысоким, сереньким, с маленьким раскрытым бутоном. Леха отщипнул его у ножки, поднялся и протянул его Тане.

 – Что это? Цветок? Такой маленький. Мне еще никогда никто не дарил цветы. Ну, кроме родителей, – Таня покраснела, взяла бережно странный цветок, положила его на ладонь. Цветок был таким маленьким, что поместился на девичьей ладони.

 Что-то опять поменялось в мире. Наверное, это действительно, было облако. Потому что вдруг опять появилось солнце – оно бросало свои последние лучи на землю сквозь вершины лиственниц.

 В лагере Таня показала цветок девочкам и Зое Ивановне, которые заканчивали приготовления к ужину.

 – Вы где это нашли? – воскликнула Зоя Ивановна. – Это же эдельвейс! Люди годами ищут этот цветок в горах. Говорят, он приносит счастье!

 

 Утром исчезли из лагеря два взрослых парня – Леха это сразу заметил. Ребята на завтрак доедали вчерашний суп из баранины, пили чай из старой заварки с одним кусочком сахара-рафинада на человека, который извлекла из своих запасов Зоя Ивановна, и заедали сухариками.

 После завтрака Зоя Ивановна сказала:

 – Ребята, кому-то из вас придется добавить к своей ноше палатки и вещи Саши и Юры. Они сегодня на рассвете налегке ушли в поселок за продуктами. Я им отдала последние деньги. Надеюсь, через три дня они нас встретят с накрытым столом в охотничьей избушке, к которой мы к тому времени подойдем. Маршрут они знают. Уже ходили здесь.

 Бросили жребий. Лехе досталась палатка. Вторую палатку взвалил на себя муж Зои Ивановны: теперь он нес огромный рюкзак и две палатки сверху, из-за которых не видно было его головы. Зоя Ивановна закинула за плечи Сашин рюкзак с их вещами. Олег забрал у отца большой котелок.

 Небо с утра начало хмуриться. Сначала затянулось белыми облаками, потом белые облака сменились серыми. Решили идти не по плато, а по еле заметной звериной тропе, которая, петляя между редкими лиственницами, уходила вниз в густую тайгу. Идти по этой тропе было сложнее, но терпимо.

 «Лишь бы не было дождя», – думал Леха, поглядывая на серое небо.

 Шли целый день, останавливаясь лишь для небольшого отдыха. Вечером доели последнюю тушенку с макаронами. Чай пили из корня шиповника. А утром обнаружили, что из лагеря исчезли Коча с Валеркой. Исчезли и их вещи из палатки. Это немного успокаивало. Но их следов, из-за начавшегося моросить мелкого противного дождя, на тропе обнаружить оказалось невозможным.

 – Они должны были дежурить у костра с четырех до шести часов утра. Но когда я встала, их уже не было, – рассказывала Зоя Ивановна. – Я подумала, что они ушли с дежурства пораньше, и спокойно спят в палатке. – Она посмотрела на Леху. – Ты, случайно ничего не заметил?

 Леха пожал плечами. Потом сказал:

 – Сквозь сон я слышал, как они что-то копошились. Думал, что на дежурство собираются.

 – Понятно, – спокойно сказала Зоя Ивановна, но по выражению лица было видно, что она сильно расстроена. Она налила каждому из оставшихся в лагере по полной кружке чая, заваренного на корне шиповника. В чай добавили листьев смородины и малины, которые принес муж Зои Ивановны, уходивший на поиски Кочи и Валерки, как только обнаружили их пропажу. К ароматному чаю выдали по два кусочка сахара и по горстке сухариков.

 – Будем шиковать, – хотела сказать Зоя Ивановна бодрым голосом, но получилось у нее это не очень бодро.

 Этот день они шли еще медленнее. Дождь, мелкий, моросящий, затяжной, пропитывающий все живое и неживое, лил не переставая. Штормовки, конечно, спасали, и резиновые сапоги тоже, но вода, стекавшая со штормовок, впитывалась в спортивные брюки. А мокрые ветви больно хлестали по лицу, если идущий впереди забывал придерживать их рукой и отпустить плавно. И тропа была мокрой, скользкой, и стволы упавших деревьев тоже были скользкими. Тайга становилась все гуще, все плотней, все чаще на тропе возникали преграды в виде упавших деревьев, которые нужно было перелезать или обходить, а склон горы разрезали лога с текущими по ним ручьями. Сказывалась и накопившаяся за предыдущие дни усталость, тяжелые рюкзаки и посасывающий желудок голод: за час проходили не более полутора километров. Наконец тропа закончила спуск по склону, стала горизонтальной, вывела на редколесье. Слева возвышалась отвесная скала, справа уходила вниз таежная чаща.

 Леха, обрадовавшись тому, что идти стало легче, ускорил шаг, нагоняя ребят. Вдруг впереди со скалы сорвался камень размером с футбольный мяч и, ударившись о нижний выступ, изменив траекторию полета, полетел параллельно склону, срубил ветку кедра и, теряя скорость, начал падать вниз, как раз в то место, где стоял Броньдя. Броньдя не видел летевшего камня. Галька невероятным для ее крупного тела прыжком бросилась к Бронде, вскрикнула от острой боли, пронзившей ногу, и уже падая, с силой толкнула Броньдю в спину. Броньдя упал. И камень упал. Но рядом с тропой, пролетев как раз по тому месту, где еще секунду назад находилась голова Броньди. Броньдя поднялся, посмотрел на плачущую от боли Гальку, посмотрел на камень, пронзивший брусничник, и все понял. Он подошел к Гальке, снял с ее плеч рюкзак.

 – Ложись поудобнее, – сказал он, подкладывая рюкзак под голову. Потом спросил: – Здесь болит? – Аккуратно снял с Галькиной ноги промокший кед, мокрый носок, задрал штанину. Ступня неестественно торчала в сторону.

 Подошел Леха, остановился.

 – Ты что-нибудь понимаешь в этом? – спросил Броньдя.

 – Да, – сказал Леха. – Однажды сестра переставляла табуретку, упала с неё. Палец воткнула в пол. Так вот, он так же торчал в сторону.

 – Можешь что-нибудь сделать? – Броньдя с надеждой посмотрел на Леху.

 Леха снял с плеча ружье, отвязал бидон, стянул лямки рюкзака.

 – Ты вот что. Держи ее ноги покрепче, – сказал он.

 Броньдя навалился телом на Галькины ноги.

 – Так не удержишь. Сядь на них верхом.

 – Удержу, – заспорил Броньдя.

 Леха склонился над Галькиной ногой, аккуратно прощупал кость голени, попытал кость на излом.

 – Больно? – спросил Леха.

 – Здесь нет, – всхлипывая, сказала Галька.

 – А здесь? – Леха аккуратно прощупал кости ступни, потом попробовал их на излом.

 – Здесь нет, – опять всхлипнула Галька.

 – Броньдя, держишь?

 – Держу!

 Леха сел на корточки, сделал упор левой ногой, взял одной рукой ступню, второй зацепился за пятку и резко с силой со всего маха дернул. Галька взвилась от боли, Броньдя полетел в одну сторону, Леха, получив удар ногой по лицу, в другую.

 – Вот сука! – вытирая в кровь разбитую губу, заругался Леха.

 Схватив рюкзак, ружье и бидон, Леха крикнул:

 – Пойдем, Броньдя! Она теперь сама доползет.

 Броньдя странно посмотрел на Леху:

 – Я Гальку не брошу. Она мне жизнь спасла…

 Когда Леха скрылся за деревьями, Броньдя посмотрел на Гальку.

 – И как мы теперь? – спросила она.

 – Ну для начала, надо шалаш построить, чтобы не промокнуть до нитки, потом разведем костер.

 – Я ужасно боюсь медведя, – сказала Галька.

 – Леха убил медведя.

 – Откуда ты знаешь? Коча же сказал, что он убежал за сто километров.

 Броньдя хмыкнул:

 – Медведь бежит в пять раз быстрее человека. Ты думаешь, он бы нас не догнал?.. А Леха, ты его не знаешь – он только в школе такой вежливый, а в жизни другой. И когда он злится, к нему лучше не подходи. Ему все равно: человек ты или медведь.

 – А мама мне сказала, чтобы я с тобой не дружила, а дружила с Лехой, – вдруг сказала Галька.

 – А кто твоя мама? Почему она так говорит? – спросил Броньдя.

 – Она работает в детской комнате милиции.

 – Теперь понятно, откуда ты знаешь про «шмайсер». Но Леха же тоже стоит на учете. Почему с Лехой можно дружить, а со мной нет? – спросил Броньдя.

 Галька замялась, не зная, что ответить. Потом сказала:

 – А у тебя нос картошкой.

 – Где? – Броньдя потрогал свой нос.

 Галька, несмотря на сильную ноющую боль, улыбнулась:

 – А я не хочу дружить с Лехой. Я хочу дружить с тобой.

 На тропе появились муж Зои Ивановны, Леха и Олег. Они были без рюкзаков. Муж Зои Ивановны сдержанно процедил сквозь зубы:

 – Как тебя угораздило? Идти сможешь? – Но взглянув на Галькину разбухшую ногу, начал рубить молоденькие лиственницы. Олег большим ножом срубал ветки, Леха наклонился на Галькой:

 – Смотри не дергайся, а то... – он не договорил. В руках у него был широкий бинт. Леха аккуратно начал бинтовать Галькину ногу. Бинт плотно обхватывал щиколотку, ступню. Даже от легкого прикосновения нога начинала пульсировать болью, но Галька, предупрежденная Броньдей, молча терпела. Когда процедура была закончена, Гальке полегчало, и она, сев, попыталась натянуть на ногу мокрый носок.

 – Сейчас лучше ногу не трогать, – спокойно сказал Леха. – Все равно придется тебя нести на носилках.

 До временного вынужденного лагеря Гальку на носилках донесли быстро. Несли вчетвером. Редколесье это позволяло. Дальше тропа опять уходила в таежную чащу. И носилки приходилось нести двоим. Главным носильщиком был муж Зои Ивановны, подменными – Леха, Броньдя и Олег. Свободная от носилок смена несла и часть груза из рюкзаков носильщиков. Шли на пределе физических сил. И через два часа вымотались окончательно. И хотя до вечера было еще несколько часов, решили устроить привал с ночевкой. Натаскали дров. Таскали все, кроме Гальки, и Зоя Ивановна, и Таня, и близняшки, и Лариска с Лехиного двора. Потом Олег принес из ручья воды для чая. Развели костер, установили палатки. Галька заползла в палатку, укрыла больную ногу одеялом. Броньдя не отходил от нее, помогал.

 Сварили чай, напились с последним сахаром. Закусили сухариками. Одежду у костра сушить было сложно, потому что мелкий моросящий дождь не прекращался, хотя пар от штанов, носков вблизи костра и шел, но влажность все равно оставалась. Поэтому еще засветло забрались в палатки, укутались в одеяла. Дежурить у костра остался муж Зои Ивановны.

 

 Леха проснулся на рассвете. Мышцы спины, рук и ног немного ныли, но чувствовал он себя хорошо отдохнувшим. Голова работала ясно, тело было послушно. Без одеяла было немного зябко, но он, натянув сапоги и прихватив штормовку, вылез из палатки. У потухшего костра никого не было. Он прислушался. Легкий ветер, разогнавший дождевые облака, качал верхушки могучих кедров, лиственниц и елей. Стояла предутренняя тишина. Лишь вдалеке затрещала сорока, вскрикнула сойка. И опять тишина…

Они шли весь день, делая лишь короткие остановки для отдыха. Олег, который накануне смозолил руки до крови, нести носилки с Галькой не мог: на Леху и Броньдю нагрузка возросла. Но и на Олега нагрузили огромный рюкзак и две палатки так, что, сев, подняться на ноги без помощи он уже не мог. Шли молча – сил на разговоры не осталось. Таня тоже молча шла за Лехой, но помочь ему ничем не могла. Было всем тяжело, но удивительно, что никто, даже девчонки, ни одним словечком не обмолвились об этом. Не было ни жалоб, ни стонов. Все как будто оцепенели или превратились в ходячие железные машины. И это было удивительно. В городе бы они уже, наверное, давно разругались, обвинили друг друга в том-то и том и разбежались. А здесь? А здесь, чтобы выжить, надо быть единым целым. И никак по-другому.

 Вечером на костре скипятили чай, съели последние остатки сухариков, пораньше, еще засветло, легли спать. У костра уже никто не дежурил. Только Леха вставал среди ночи, чтобы подкинуть в костер сухих сучков и толстый валежник.

 А утром выяснилось, что из лагеря исчез и Леха.

 Ребята пили горячий чай. Недоуменно переглядывались. Зоя Ивановна спросила:

 – Говоришь, рюкзак на месте?

 – Да, – сказал Броньдя. – Только ружья нет. Ну и Лехи тоже. И когда он ушел, я не знаю. Спал – не слышал.

 – Ну ничего, будем собираться, – сказала Зоя Ивановна. – Сегодня мы должны быть в охотничьей избушке. А там и ребята с продуктами подоспеют. Потерпим, да?

 – Да не мог он нас бросить! Я его знаю, – сказал с вызовом Броньдя.

 Когда собрали палатки и уложили вещи, Галька, натянув два носка на больную ногу, держась за Броньдю, попыталась встать, чтобы идти самостоятельно. Но острая боль не дала ей это сделать – слишком мало времени прошло для выздоровления. И она, нарушая нормы, негласно установленные в походе, заплакала:

 – Оставьте вы меня здесь. Пусть парни придут за мной, а сами идите.

 Броньдя вытер ей слезы, подтащил носилки.

 – Ты что, фильмов военных насмотрелась, что ли? – спросил Броньдя.

 В это время вдалеке раздался выстрел. Раскатом он пронесся по логам, сгинул.

 – Леха, – сказала, вздохнув, Таня.

 – Да, вы идите, – сказал Броньдя. – А мы с Лехой вас догоним и Гальку донесем.

 – Да, действительно, мы вас нагоним, – поддержал муж Зои Ивановны. – С вами Олег пойдет.

 – Я без Лехи никуда не пойду, – сказала Таня.

 Леха в лагере появился минут через пятнадцать. Лицо у него лоснилось от пота, от его фигуры несло охотничьим азартом, но глаза были грустны. Он положил у затушенного костра большого черного глухаря с ярко-красными бровями.

 – Вот. Он никуда не улетал. Я подошел к нему вплотную. Он видел меня и не улетал. А когда я выстрелил, из-под дерева, на котором он сидел, врассыпную побежали глухарята, – сказал Леха. – В таком возрасте они летать еще не умеют.

 Таня подошла к Лехе, взяла его под руку, прислонилась к нему как-то по-взрослому.

 Броньдя, обрадовавшись, что Леха вернулся и что теперь они уж точно не умрут с голода, спросил:

 – А можно, я буду разделывать добычу?

 – А почему ты? – подозрительно спросил Леха. По интонации он понял, что Броньдя что-то задумал.

 Суп из глухаря все же решили варить позже. До охотничьей избушки – Зоя Ивановна высчитывала по карте – было километров десять-одиннадцать. И даже при том, что Гальку нужно было нести на носилках, это расстояние они могли преодолеть часов за шесть. А, значит, обедать они могли бы в избушке.

 Глухаря несли по очереди: сначала Леха, пока Броньдя тащил вместе с мужем Зои Ивановны носилки с Галькой; потом Броньдя, когда Леха нес носилки. Олег тоже хотел понести тяжелую добычу, но Броньдя почему-то ему глухаря не отдал. Леха все с большей подозрительностью посматривал на Броньдю.

 Короткие остановки, чтобы немного передохнуть и поменяться местами у носилок, делали каждые минут пятнадцать-двадцать. Это тормозило движение всей группы.

 Муж крикнул Зое Ивановне, чтобы они с Олегом и девушками шли вперед к избушке, чтобы развести костер, поставить воду в котелке на огонь. Но никто вперед не ушел: то ли из-за усталости, то ли из-за боязни заблудиться или потерять отставших. Так и шли по узкой еле заметной тропке, петляющей по склону хребта, заросшему густой многовековой тайгой. Шли молча, из последних сил, но настроение уже было совсем другим: не лил изматывающий моросящий противный дождь, и появилась надежда, что скоро будет большой отдых в избушке и вкусный сытный обед. И вообще, появилось призрачное еще, неуверенное чувство, что все самое трудное остается позади и что большой, бесконечный, как целая жизнь, поход имеет свое окончание.

 Старую маленькую бревенчатую охотничью избушку, стоящую на небольшой таежной полянке, они восприняли как дворец, как высшее достижение цивилизации.

 Еще на подходе к избушке, едва увидев ее сквозь густые кедровые ветви, Зоя Ивановна крикнула:

 – Эй, Робинзоны! Как вы тут?!

 Никто в ответ не откликнулся. И когда туристы подошли вплотную, то не обнаружили ни костра, ни парней, которые должны были с продуктами встречать здесь основную группу.

 – Должно быть, задержались, – задумчиво сказала Зоя Ивановна.

 Но Леха сбоку избушки обнаружил свежий человеческий след, который вел в тайгу. Леха попытался проследить, куда он вел, но след исчезал на крупном валуне, заросшем мхом и частично покрытом лишайником, на котором отпечатки ног видны не были. Леха вернулся к избушке, но ружье с плеча снимать не стал.

 Над разожженным костром повесили котелок с водой. Зоя Ивановна насыпала в него пол столовой ложки соли, бросила в закипающую воду горсточку круглого черного перца, приготовила лавровый лист, посмотрела на Леху с Броньдей, которые с ножами в руках готовы были начать разделывать глухаря, но почему-то не начинали это делать. Броньдя, наклонившись, шептал что-то Лехе на ухо.

 – Почему не здесь? – громко спросил Леха.

 – Да там удобнее будет – никто не будет мешать, – сказал Броньдя.

 В конце концов друзья встали, взяли глухаря и скрылись за углом избушки. Минут через пять из-за избушки вышел Леха с растерзанным глухарем в руках. Смеясь, он громко позвал:

 – Выходи Броньдя!

 На полянку вышел Броньдя, и видно было по всему, что он уж очень разочарован.

 Зоя Ивановна и девочки терпеливо наблюдали за странными действиями мальчишек.

 Леха зачерпнул кружкой горячую воду, окатил глухаря и начал выдергивать перья. Первоначально он хотел аккуратно снять шкуру с глухаря вместе с перьями, чтобы, может быть, сделать из него чучело, но Броньдя за избушкой раскромсал шкуру, чтобы вытащить из глухаря зоб.

 – Ты никому не рассказывай, – попросил еще за избушкой Броньдя.

 – Обязательно всем расскажу, чтобы тебе было стыдно, – ответил, смеясь, Леха.

 Пока варился суп, протопили буржуйку в избушке, поставили палатки.

 – Девочки ночуют в избушке, мальчики и мы в палатках. А где будем обедать? Сами, решайте, – сказала Зоя Ивановна.

 – В избушке, в избушке! – раздались дружные голоса.

 И действительно, после того как она была проветрена от затхлости, тепло от печки иссушило нежилую влажность, а девочки расстелили на досках-кроватях одеяла, избушка стала очень уютной.

 Суп был очень вкусным и наваристым, несмотря на то, что кроме мяса, соли, перца, лаврового листа в составе больше ничего не было. Даже лука. Не говоря уже о картошке или макаронах. Ребята хлебали горячий бульон, и с каждой ложкой, казалось, прибавлялись силы, а с каждым кусочком мяса, казалось, они становились выше ростом, взрослее. А какой был аромат! Щеки раскраснелись, лица подобрели.

 – Так что ты хотел рассказать про Броньдю? – спросил Олег.

 – Леха-а-а… – просяще, потянул Броньдя.

 Леха улыбнулся:

 – Обещал – расскажу! Броньдя искал клад.

 Все на секунду перестали есть. Стали внимательно смотреть на Броньдю.

 – И знаете, где он искал клад? В зобу у глухаря. – В избушке зависла тишина. – Он думал, что…

 Броньдя решил перехватить инициативу, перебил Леху.

 – У глухаря нет зубов. И чтобы измельчать пищу, он глотает маленькие камешки. А где он находит эти камешки? – задал сам себе вопрос Броньдя. – Правильно, в горных речках. А где находят золотые самородки? В горных ручьях и речках.

 Неожиданно в проеме открытой двери появилась голова Кочи. Все, переваривая информацию о золотых самородках, и так молчали, а при виде Кочиной головы и оцепенели.

 Но голова вдруг заговорила:

 – Леха, выйди. Можно с тобой поговорить?

 Леха оглянулся на ребят, на Зою Ивановну, вышел из избушки, прихватив, на всякий случай, ружье. Коча повел его за избушку, к большому валуну, где раньше Леха обнаружил подозрительные следы. Из-за валуна поднялся Валерка. Был он, как и Коча, худой, изможденный, грязный: в саже, мелких сучках, старой хвое. Валерка молча протянул Лехе руку, здороваясь.

 Леха удивленно рассматривал ребят.

 Валерка заговорил первым.

 – Обещай, что никому не расскажешь?

 – Что вы все? Какие-то тайны… – отмахнулся Леха.

 – Нет, ты обещай, – настойчиво, но с просительной интонацией, повторил Валерка.

 – Хорошо. Рассказывай, – согласился Леха.

 Валерка посмотрел на Кочу:

 – Мы подумали, что эти нахлебники съедят все наши продукты.

 – Какие нахлебники? – не понял Леха. Но постепенно до него стало доходить то, что начал рассказывать Валерка.

 – В конце дежурства мы переложили консервы к себе в рюкзаки. Хотели вернуть все, когда те бы ушли. Спрятали рюкзаки в палатке, а потом, когда общие продукты закончились, ушли из лагеря, хотели вас обогнать и сказать, что продукты мы у них забрали. Или нашли их схрон. Ну, неважно это. Мы решили срезать напрямки и заблудились. Ночевали под большой лиственницей. Знаешь, как было страшно. Хорошо хоть спички были, развели костер. А потом пришлось по своим следам возвращаться в лагерь и догонять вас. Здесь все продукты, кроме одной банки тушенки, которую мы с Кочей съели…

 Леха, глядя на чумазые виноватые лица мальчишек, вдруг расхохотался:

 – Ну вы и чудики! Сначала Броньдя, теперь вы!

 – А поможешь рюкзак с консервами до избушки дотащить – спина от них, знаешь, как болит? – спросил Валерка.

 – Давай.

 Весь следующий день отдыхали, ели вчерашний суп из глухаря, а потом суп из тушенки, пили индийский байховый чай со сгущенным молоком. И опять отдыхали. Леха перебинтовал Гальке ногу. Опухоль чуть заметно начала спадать.

 – Ты пока на ногу не наступай, – сказал Леха. – А завтра попробуем, ладно?

 Галька послушно кивнула головой.

 А вечером у костра без гитары – гитару забрали с собой парни – пели:

 По диким степям Забайкалья,

 Где золото роют в горах,

 Бродяга, судьб проклиная,

 Тащился с сумой на плечах.

 Тайга и горы, такие суровые и беспощадные к чужакам, слушали песню и, казалось, тихонько подпевали своими шелестящими в высоте кронами, своими крутыми потемневшими в ночи отрогами. И звезды, казалось, приблизились к ним – такими крупными и яркими они были, слушая эту печальную песню.

 – А ты кем хочешь стать, когда вырастешь? – спросила Таня, когда закончили петь.

 – Я? – Леха недоуменно пожал плечами.

 – Он врачом будет, – сказал Броньдя. – Вон как Гальке ногу вправил.

 – Почему врачом? Не хочу быть врачом, – удивился Леха. – Хочу просто бродить с ружьем по тайге. Осенью отец берет меня в свою промысловую артель, буду соболя, белку бить. А еще, – Леха задумался. – А еще, когда-нибудь напишу о нашем походе.

 – И что ты напишешь? – спросила Таня.

 – Правду. Как нас медведь чуть не задрал, как голодали, как Броньдю камнем чуть не убило…

 – А про меня напишешь? – ехидно улыбаясь, спросил Коча.

 – И про тебя, и про… – Леха замолчал, перехватив многозначительный Валеркин взгляд.

 В наступившей тишине тихо пели в вышине кедры, потрескивали угли в прогорающем костре. И так хорошо и умиротворенно было в этом мире, что хотелось в нем остаться навсегда.

 

 На следующий день муж Зои Ивановны вырубил для Гальки костыль, а Леха плотно перебинтовав ей ногу, сверху сначала натянул большой шерстяной носок, а потом целлофановый пакет, который тоже перебинтовал остатками бинта. Тронулись в путь. Идти было намного легче: тропа уходила плавно на спуск, были сыты, отчего появились силы и настроение, и Галька, хоть и медленно, приспосабливаясь, шла, прихрамывая, самостоятельно. Броньдя ей всячески помогал: подставлял плечо, когда нужно было перелезать через упавшее дерево, подавал руку, помогал во время отдыха сесть и подняться соответственно.

 Парни, которых отправила Зоя Ивановна за продуктами, так и не появились. И хотя продукты уже были не нужны, Зоя Ивановна переживала, стараясь не показывать вида. Ей этот поход психологически давался очень тяжело. Но она держалась.

 Через два дня тайга закончилась – они спустились к подножию хребта, шли теперь по голым выжженным и вытоптанным отарами овец пологим горам. Но ни людей, ни юрт, ни овец не было видно. Сверху палило солнце. Было жарко и очень скучно. Было понятно, что для каждого из них этот этап жизни заканчивался. Ребята и выглядели по-другому: телесно высушились-похудели, почернели от загара, казалось, стали выше ростом. Поведение тоже стало другим. Они уже не ссорились, не переругивались по пустякам, относились друг к другу с доверием, с заботой. Повзрослели. Леха и Таня, хотя и особо не разговаривали и не всегда шли рядом, но всегда чувствовали друг друга. Леха однажды даже с ужасом подумал: что же будет, когда он не увидит рядом Таню? Когда, приехав в город, она пойдет к себе домой, а он к себе?.. А Броньдя с Галькой вообще не расставались ни на минуту. А ведь сколько раз Броньдя говорил Лехе, что с девчонками он никогда ни за что дружить не станет. Леха улыбнулся: «Наверное, воздушной волной от камня накрыло!».

 Леха хотел при случае подколоть Броньдю, но желание это откладывалось на неопределенное время, и тому были причины: вдалеке показался населенный пункт. Не городок, не поселок и не деревня, а именно населенный пункт. И состоял он из новых брусовых многоквартирных домов, магазина и остановки для автобуса. У новоделанных домов валялись сломанные ограды из штакетника, по улице и между домов бродил полуголодный скот, бегали ободранные безродные собаки и ходили невзрачные, одетые во что-то безлико-серое, пьяные люди: и мужчины, и женщины, и подростки. Маршрут у них был один: до магазина и обратно. Везде были разруха и запустение. На группу туристов смотрели как на инопланетян, провожая недоброжелательными взглядами. Леха интуитивно снял ружье с предохранителя. Пока Зоя Ивановна с мужем отлучились в магазин, чтобы выяснить, были здесь парни, посланные за продуктами, или нет, ребята встали плотной кучкой на автобусной остановке, сгрузив рюкзаки по центру. Леха демонстративно перезарядил ружье мелкой дробью.

 

 Зоя Ивановна с мужем быстро вернулись из магазина. Были расстроены. На взгляды ребят с немыми вопросами ответила:

 – Саша и Юра были здесь. У них отобрали деньги и избили. Сейчас они в больнице, в городе.

 Подъехал автобус, водитель открыл переднюю дверь. Парни остановились перед дверью. Коча стянул со спины рюкзак, посмотрел на Леху, который первым подошел к автобусу.

 – Давай, Коча, поднимайся. Примешь Гальку и рюкзаки девочек, – сказал Леха.

 Броньдя посмотрел на Леху.

 – А ты ее снизу подсадишь. Не я же это буду делать, – сказал Леха Броньде.

 Броньдя кивнул.

 

 Подняв и уложив рюкзаки на площадке у заднего сиденья, пропустив на сиденья девочек, Коча хотел было уже идти по проходу в конец автобуса, но водитель, довольный, что скоро уедут из этой глухомани в город, по-приятельски спросил Кочу:

 – Ну как, медведь вас там не напугал?

 Коча серьезно посмотрел на водителя:

 – Леха его застрелил.

 Улыбка сползла с лица водителя, он повернулся к рулю, нажал кнопку закрытия дверей. Дверь с шумом захлопнулась. Водитель нажал на стартер, двигатель загудел, и автобус медленно тронулся по грунтовой дороге в сторону города. До дома было двести с лишним километров пути.