Анастасия КОБОЗЕВА. ОТ МОЛОДЫХ И ОБЕЩАЮЩИХ – ДО ПУШКИНА. Журнал «Юность» и проза юных

 

Анастасия КОБОЗЕВА*

ОТ МОЛОДЫХ И ОБЕЩАЮЩИХ – ДО ПУШКИНА

Журнал «Юность» и проза юных

 

Литературный журнал – явление угасающее. В большинстве номеров печатаются уже состоявшиеся авторы, выпускающие свои книги. Бывает, что в журнале возникают произведения, которые давно представлены в магазинах, так в «Нашем современнике» публиковали «Некоторые не попадут в ад» Захара Прилепина, когда книга уже была в общем доступе. Это снижает читательский интерес, может, поэтому молодые и не интересуются журналами. Более того, хочется видеть новые лица. Журнал – это нужная и продуктивная платформа для развития молодого автора. Сейчас существует куча интернет-платформ, но большая их часть – пустышки. Нельзя приравнивать собственноручно опубликованный на сайте текст с отобранной бумажной версией. Публикации в журналах и газетах равняются конкурсу, ты проделал работу над произведением, тебя оценили на фоне других претендентов и напечатали. Периодические издания ещё выделяют некоторые номера для молодых авторов, что разбавляет печальную однотонную картину яркими мазками, не всегда удачными. Так, в февральском номере «Юности» этого года практически весь отдел прозы, за исключением Владимира Алейникова, посвящён молодым писателям.

 Главный редактор журнала «Юность» Сергей Шаргунов – литератор и по совместительству депутат Госдумы, человек с активной социальной позицией, казалось бы, лично заинтересован в продвижении молодых писателей – как-никак заместитель председателя Союза писателей России. Второй выпуск журнала 2020 года на самом деле получился интересным, тематически многосторонним.

 Представленные в номере авторы работают в жанре рассказа, что вполне логично для начинающих литераторов. Два наиболее опытных писателя удивили. Согласно биографической справке Владимир Гендлин работает журналистом, редактором и ранее печатался в журнале «Октябрь». Завязка рассказа многообещающая – бизнесмен из Новой Зеландии Том Лэмб ссорится с русским партнёром Виталием. Виталий обзывает Тома бараном, что отсылает к фамилии главного героя, а затем просит своего телохранителя прочитать заклинание. Иностранец превращается в барана, но сам это не осознаёт. Автор, разумеется, не хотел, чтобы читатели подумали о «Превращении» Франца Кафки, и выпускает своего героя в холл отеля. Там его ловит полиция. В полицейском участке баран, как ни в чём не бывало, общается с хранителями правопорядка, упрашивая вызвать представителя посольства. Полицейские даже не удивляются умению животного разговаривать, наоборот, вполне эмоционально с ним общаются: «Ну, смотри, сука, если ты не из Новой Гвинеи – сгною!». С представителем посольства Том вовсе переходит на английский язык. Приём, необходимый больше для лингвистической практики самого автора, нежели для произведения. Диалоги на английском занимают треть рассказа, сюжет они не продвигают, барана нашего не раскрывают, зато мы видим, что Владимир Гендлин свободно владеет разговорной формой языка, в том числе нецензурной лексикой. Использование сюрреализма становится неоправданным из-за схематичности самого сюжета. Герои удивляются говорящему барану, но все очень активно идут с ним на контакт. Они карикатурны, похожи друг на друга, из-за чего теряется живость образа. Так, представителям российской полиции рассказа «Быть бараном», которые ведут себя, согласно штампам русских сериалов, как быдло, уделяется значительная часть текста. На контрасте изображается посол, начавший свой диалог с бараном с вопроса: «Is it your first visit in Russia?». Автор делает ставку на сюрреальный сюжет и своё знание английского, не учитывая образы самих персонажей, их примитивность и схожесть. Вроде как сам сюжет необычный, его можно интересно обыграть, но картонные герои этот интерес снижают.

Похожие ошибки совершает Арина Бойко в рассказе «Судя по текстам». Это история о двух подругах старшеклассницах, не выходящая за рамки реальности. Автор использует приём параллели, героиня-рассказчица идёт в гости к парню студенту, который ей нравится, вторая с той же целью едет к незнакомцу в Беларусь. Походы обеих подруг не увенчались успехами, в финале они остаются вдвоём. Рассказано это всё в стиле любовной женской беллетристики для школьного возраста. Персонажи схематичны, обе девушки подчёркнуто наивны и глупы, хотя главная героиня увлекается литературой и сама пишет стихи. Автор максимально стремится осовременить свой текст с помощью школьного жаргона и активного вмешательства соцсетей, но передача сюжета через «розовые очки» героини делает текст не только пустым, но и отталкивающим: «Той зимой я наткнулась в «Вконтакте» на ещё одного чувака: нечитаемая вязь вместо имени, в подписках – паблик с собственными стихами. Я долго не могла уснуть – читала их один за другим. Они были как на другом языке: вроде все слова знакомы, а смысл ускользает. Добавляться в друзья не стала, скинула Ане с подписью: «Влюбилась в его стихи»». Смысл этого рассказа не ускользает – его просто нет.

 К счастью, на этом рубрика прозы не заканчивается. Даниил Фридан представил две новеллы «Я не пью Кока-Колу» и «Нокаут». В первом произведении автор соблюдает все принципы жанра, настраивая читателя на романтическую встречу двух влюблённых, которая к концу оборачивается банальной драмой: главный герой после прогулки с девушкой возвращается домой к жене и детям. Излишнее утрирование чувств героя, которые буквально пихают в нос читателю, можно объяснить приёмом нагнетания атмосферы: «Я волнуюсь, я заикаюсь. А вы как думали? Не каждый день встречаешь женщину, свою женщину. Не каждый год встречаешь женщину. Не каждую жизнь встречаешь свою женщину». Автор соблюдает принцип кумуляции, нанизывая однородные мысли и мечты героя. Не совсем оправдана резкая перемена поведения героя. Для эффекта неожиданности достаточно смены сюжетной линии, агрессия главного героя к своему телефону, который он ломает, кажется излишней.

 Второй рассказ Фридана является сюрреалистичным, что напрашивается на сравнение с Владимиром Гендлиным. Борец после сильного удара теряет память, вместе с ней с него словно слетают розовые очки, он ужасается семьей, укладом жизни, её бессмысленностью: «Вскоре я стал задумываться о самоубийстве. Эти дети были ужасны! Мерзкие, обезьяноподобные! Ни хрена на меня не похожие! А жена! Это кошмарное животное с вонью табака и рыбьими глазами, торчащим нижним бельем из прорех одежды! Когда она меня касалась, меня передёргивало от отвращения!». Эмоциональность героя несколько излишняя, но здесь вроде бы назревает трагедия, происходит слом в душе человека. Автор зачем-то добавляет мистический талант художника, появившийся у героя после травмы, но это и не улучшает, и не портит создавшееся отчаяние. Однако герой ещё раз получает удар. После этого он вновь радуется жене и детям. «Хэппи энд» вышел очень натянутым и скомканным. Складывается впечатление, что автор просто сам не знал, как быть с зашедшим в тупик героем. Так же как и в первом рассказе, автор будто начинает сомневаться, что его сюжет достаточно интересен и нанизывает дополнительные события, которые на самом деле лишние. Вместо внешних действий более уместно было бы раскрытие переживаний героя. В отличие от Владимира Гендлина, само поведение героев выглядит правдоподобно. Фридан ставит каркас новеллы, который требует доведения до полноценного произведения.

 Следующий автор Сергей Кубрин работает следователем, знакомой сфере он посвящает свой рассказ. Оперативник Георгий Жарков перепутал контакты и отправил любовное сообщение не любовнице, а жене, о чём думает всю оставшуюся ночь, так как жена обязана что-то заподозрить, обычно он ей «люблю, целую» не пишет. Далее автор помещает своего героя в две похожие ситуации: в одной жена отравила мужа пьяницу и призналась в содеянном, во втором случае молодая девушка «психанула, нож взяла» и её пьющего мужа увезли в больницу. Несмотря на схожесть преступлений, писатель рисует совершено противоположные типы женщин. Первая ужасно боится содеянного, даже запирает оперативника в комнате, а потом и признаётся, и одновременно оправдывает себя: «Меня же посадят, да? Узнают, конечно. Позор-то какой. Господи, прости. Да зачем я – ну, нашло. Я же не хотела, да ладно… Хотела, конечно. А уж он, как выпил, я поняла – зря». Вторая, Люда, «говорила свободно, без оправданий». Ей автор явно больше симпатизирует, к тому же Гоша намекает раненому мужу, что тот «сам напоролся на острие». Жарков – неожиданно сочувствующий для полицейского персонаж. Он и к первой преступнице обещает заехать попозже, надеясь замять это дело, и мужу Люды угрожает. Возникает вопрос, как же его не уволили, если он каждого судьбой обиженного «прикрывает», несмотря на закон? Прямо герой сериала по НТВ какой-то… Опять-таки два штампа: быдло и благородство, встречающиеся в изображении оперативников. Золотой середины, которая выглядела бы реалистично, писатели пока не нащупали. Автор видимо сам понимал, что герой его из полицейского становится юродивым. Поэтому в конце рабочей ночи Гоша выходит «отлить», и в лесу раздался выстрел. Как оказалось, полицейский с собой не покончил, а просто решил поваляться на травке, а потом поехал к жене. Совесть с мыслями о любовнице его больше не беспокоила. Женские персонажи с их трагической судьбой могли бы раскрыться и придать произведению большей глубины, но плоский образ оперативника всё повествование сводит к фарсу.

 В подборке представлено ещё два рассказа. Ричард Семашков из города Калининград повествует о жизни стиральной машинки. Центральный образ – стиралка – сравнивается со старухой: «Как больная пенсионерка, не всегда успевающая в туалет, после каждой стирки она пускала жидкость, которая подло растекалась по всей кухне». Рассказчиком органично оказывается чайник, «в отличие от стиралки новенький». На фоне предметной жизни разворачивается картина семейного быта. Автор не без юмора описывает ежедневные ссоры и примирения супругов: «Я понимал, что они предварительно помирились в переписке и, возможно, сейчас поставят ребёнку самый проверенный мультик «Три кота», чтобы, уйдя в другую комнату, мириться по-настоящему». Дальше появляется мастер по стиральным машинам, который к машинке относится, как к живому существу. Автору удалось оригинально изобразить жизнь среднестатистической семьи. Они ничем не выделяются, но мягкий повествовательный тон, весёлый характер главы семейства и изображение машинки, как самого древнего жителя этой квартиры, оживляют произведение, заставляют верить писателю. Стиралка сломалась, но в финале рассказа ребёнок крутит кнопку, и машинка оживает. Столкновение самого юного и старого жителя этого дома творит чудеса. Нельзя не задуматься об отсылке к связи поколений, когда младшее сходится только с самым старшим, не всегда находя общий язык с родителями. Это не идеальная, но живая семья, где даже предметы становятся неотъемлемой частью жизни.

 Искренностью проникнут и рассказ Валерии Крутовой «Акт варения». Сюжет максимально прост: героиня зовёт в гости маму, чтобы та научила её варить варение. Текст поэтичный, полон ассоциаций, которые позволяют читателю взглянуть на мир глазами героини: «в двадцать пять я увидела кровь варенья и захотела сделать свою». Для Валерии Крутовой характерно «смакование» слов и смыслов: «Но меня сейчас интересовал акт варенья. Варения варенья. Красивое название, мягкое и уютное. Варенье – хочется в это слово носом. И уснуть». Строчки словно нанизываются одна на другую, создавая красивую нить бус. Здесь, подобно прозе Ричарда Семашкова, важен мир вещей: «Мне пришлось встать в пять утра, ведь «блошки» работают с шести. И я до сих пор не поняла почему. Утром старые вещи пахнут и выглядят иначе? На восходе дня – восход старины. На закате – видно их трухлявость и усталость?». Появляется и огромный таз, и, купленная на «блошке», «чеснокодавка», и литровые банки. Между возникновением этих якобы ирреальных своей живостью, но таких необходимых предметов происходит самый обычный диалог матери и дочки. Они просто варят варенье, но этот «акт» – сама жизнь. Они не произносят напыщенных фраз, не выясняют отношения. Только приходит в голову героини воспоминание, что в детстве вбила в крышки банок с вареньем гвозди, больше ничего. Закатали вместе банки, и мама уехала, «а наутро не удержалась и развернула шубу, чтобы глянуть на свои баночки. В одну из них был аккуратно вбит гвоздь». Диалог поколений состоялся, это понимает и героиня, и читатель, но в рассказе не было пространных рассуждений. Только «кровь с ягодами» и «акт варения».

 Умение сказать просто о сложном – высший уровень писательства. Но современный мир, наше общество отличается банальностью, вроде обо всём уже написали, всё сказали, в прозе новых форм не выдумаешь. Ричард Семашков и Валерия Крутова выигрывают тем, что не пытаются осложнить жизнь, не стремятся завлечь читателя острым поворотом сюжета или чёткой схематичностью. Центральным образом этих рассказов становится современная семья. Они рисуют жизнь такой, какой её видят сами, подчёркивая странные отношения между близкими людьми и их стремление преодолеть эту преграду. Взглянув на эту картину, читатель найдёт нечто новое или близкое лично ему.

Во втором номере «Юности» помещён и рассказ Анны Долгарёвой «Девочка с кисточкой». Это история об Арине, девочке больной муковисцидозом – страшная болезнь, разрушающая лёгкие. Повествование одновременно светлое и страшное: «Фантастика – так она называет корабли, плывущие по Неве. Настоящая фантастика – то, что дожила до одиннадцатого класс, дожила не сломавшимся существом, не размазанной по койке болезнью, а художником, мыловаром, творцом, путешественником». Читателя не купить дешёвыми приёмами, если он не чувствует искренности. Последние рассказы можно рассматривать как начальные работы, возлагающие на авторов определённую ответственность. А ещё это доказательство, что литературные журналы могут быть платформой для поиска новых талантов и развития молодых авторов.

 О молодых авторах рассуждает и Роман Сенчин в своей статье «Слишком тонкая проза?» о сборнике рассказов Дениса Гуцко. Однако писатель не столько оценивает творчество одного авторы, сколько рассматривает положение жанра рассказа. Критик говорит о поверхностности современных произведений: «Если сравнивать произведения литературы с досками, то нынче мы, как правило, имеем дело с сюжетами обрезными, а нередко и строганными, их можно безбоязненно брать голыми, без верхонок, руками. Брать и пускать в дело и тут же чаще всего забывать. Ни сучка у них, ни задоринки: автор-мастер все обработал». Тексты, упомянутые выше, не идеальны, но к рассказам Валерии Крутовой и Ричарда Семашкова хочется вернуться и перечитать странные, но такие живые образы варенья и стиральной машинки. Их произведения приближены к «тонкой прозе», которая не развлекает читателя, а заставляет его задуматься.

Рубрику «Детство в «Юности»» представила Анна Хрусталёва рассказом «В Париж! В Париж!». Забавная история о Пушкине, который в Париже встретился с Александром Дюма и «подарил» ему сюжет «Трёх мушкетёров». Текст написан легко, увлекательно, с отсылками на классическую литературу:

«– Вот вам сюжет! Провинциал приезжает в Париж, да хоть бы из Гаскони, в поисках денег и славы…

– Бросьте, друг! – тут же запротестовал Дюма. – Старик Стендаль уже написал этот душеспасительный роман. «Красное и чёрное» называется. Не читали? И не читайте! То есть читайте, конечно, но только после моей «Изабеллы Баварской», чтобы было с чем сравнивать».

 Складываются, может не совсем достоверные, но живые образы писателей: добряк Пушкин и экспрессивный Дюма. Произведение выполняет не только познавательную, но гедонистическую и эстетическую функции. В начале произведения описан сказочный царь, к которому обращается Александр Сергеевич, что сразу отсылает к сказочным мотивам рассказа. На мой взгляд, из подобных историй можно было бы сделать серию рассказов о приключениях Пушкина или других писателей, чтобы ненавязчиво заинтересовать детей надоевшей им школьной литературой и произведениями, не входящими в список.

Идея писательского пути, создания образа проходит и через статью Олега Трушина «Фёдор Абрамов: на пути к «Братьям и сёстрам»». Автор рассматривает сложный период в жизни Фёдора Абрамова, когда он только начинает работу над будущим романом. Здесь две важные линии: защита диссертации и отношения с будущей женой. Главное, Олег Трушин рисует Абрамова не с творческой стороны, а с личной. Тут же возникает важный образ жены, до последнего верившей в его талант, и мотив судьбы, которая сквозь множество якобы случайных событий толкает человека к созданию шедевра.

О судьбе пишет Олеся Николаева, предваряя подборку молодого поэта Сергея Калашникова: «Для того чтобы из мальчика/девочки с литературными способностями получился поэт, необходимы три вещи: само это дарование, творческая воля и судьба. Они непрестанно взаимодействуют: от ослабления воли талант чахнет, от оскудения таланта хромает судьба, ложный выбор судьбы запинает волю». Но может быть и наоборот. Личное усердие дополнит и талант, и судьбу.

Тонкими нитями через весь номер протягивается мотив пути писателя. От молодых и обещающих прозаиков до Фёдора Абрамова и детского Пушкина. Таким образом, удалось отобразить все этапы и уровни творчества. Но раздел прозы, хоть и представил некоторых способных авторов, сполна этап их творчества – не отразил. У Семашкова и Крутиковой, наиболее видных прозаиков из подборки, представлено только по одному короткому рассказу. С таким объёмом сложно судить о действительном уровне писателя. Хотелось бы увидеть ещё произведения этих авторов, чтобы понять, на самом ли деле они стоят выше своих собратьев по перу и поколению или лишь прыгнули выше головы. Но ведь этот номер «Юности» – не последний…

--------------------------------------------------------

* Молодой критик Анастасия Кобозева учится на 3-м курсе Московского государственного института культуры (направление литературного  творчества и художественного перевода). На Всероссийском совещании молодых литераторов в Карабихе и в Химках недавно ушедший от нас выдающийся литературовед Петр Палиевский горячо рекомендовал двадцатилетнюю Настю в члены Союза писателей России. Да, в её статьях ещё немало изъянов, общих мест, пересказов. Участники творческого семинара, например, критиковали её за слабые концовки статей и отсутствие ярких выводов. Да их порой и у седовласых критиков сегодня нет. Но Петр Васильевич сразу разглядел главные достоинства Кобозевой – чутьё на распознание фальши, точность наблюдений и честность суждений. Вот чего надо не растерять в наше рыночное и толерантное время.

                                                     Александр Бобров