Михаил ЮПП 
Михаил ЮПП
В ОТПУЩЕННЫХ ПРИРОДОЮ МГНОВЕНЬЯХ…
БЕРЁЗЫ
Тёплым хлебушком пахнут поля,
Огуречным рассолом покосы.
Как на дочек своих, на берёзы
Загляделась родная земля.
Мир спасённый едва ощущал
Это майское сердцебиенье.
Но в любом городке и селенье
Ветер флаги Победы взвивал.
Возвращалась усталая рать
Той же самой знакомой дорогой.
Раскудрявые, да с поволокой,
Выходили берёзы встречать –
Слава Богу! – пришедших домой
Долгожданных отцов и сыночков.
И дорога от синих платочков
Разливалась широкой рекой.
Тёплый хлебушек ждали поля,
Новых ласковых слов берёзы.
Расплетала весенние косы,
Как впервые, родная земля.
Сколько юных берёз на Руси
Наряжается в мае в серёжки!
Сохрани их Господь от бомбёжки,
От печали от вдовьей – спаси!
ФАБУЛОЙ ТОЛСТОВСКОГО ПИСЬМА…
Легендарно остихотворенина
Каждая душа земли родной:
Анна, соблазнённая, Каренина,
Золотоискатель Лев Толстой.
Мы себя над фабулой калечим,
Олицетворяя шум листвы.
Только нечем, несомненно, нечем
Склеить охлаждение любви.
Чем же, чем сюжет переиначить,
Чтобы – откровенный чересчур –
Русский романтизм обозначить
На пространстве мировых культур?
С Анною Карениной, с укором
Времени, событиям, себе,
Лев Толстой душевным разговором
В общей раскрывается судьбе.
Мы опять торопимся над прозой
В этой жизни превзойти других.
Каждая душа метаморфозой –
В чувствах отразилась неземных.
Каждая душа в тоске бессилья
Смутными догадками живёт,
И любви поломанные крылья
Доблестно на жертвенник несёт.
Русское астральное причастье
Равнозначно золотым словам.
Господи, за что такое счастье
Выпало неблагодарным нам?
Проза жизни остихотворенина
Фабулой толстовского письма.
В чайку превращается Каренина,
Чтоб от боли не сойти с ума…
УГОЛОК
Памяти забытого поэта –
Владимира Мазуркевича
«Дышала ночь восторгом сладострастья…»,
Двадцатый век иллюзий не скрывал.
На блёклом фоне близкого несчастья
«Титаник» скорую погибель ощущал.
Гиппопотамами сквозь время дирижабли
В болотных долго пребывали облаках.
Век собирал серебряные капли
И взвешивал без гирек на весах.
«Наш уголок я убрала цветами…»,
Как всё же голос Вяльцевой хорош!
А вы с другой под винными парами
Неслись в душеспасительную ложь.
Двадцатый век – не царь и не царевич,
Крутил кровавый с дьяволом альянс,
Когда поэт Владимир Мазуркевич
Сентиментальнейший заканчивал романс.
«Мне эта ночь навеяла сомненья…»,
В меня вошли надзвёздные миры.
Увы и ах! Все чудные мгновенья
Есть отраженья чувственной игры.
Мои страдания увозят паровозы,
Сентиментальные бегут за днями дни.
Двадцатый век не преподнёс нам розы,
А лишь увлёк в бунтарские огни.
«Любовь сильна, но страстью поцелуя!..»,
Всё остальное – горе от ума.
Сама себя сегодня ночью украду я,
И брошу в омут жуткого дерьма.
Забыт романс сентиментального кумира,
Двадцатый век скукожился и сник.
Но жив поэт среди иллюзий мира –
Блистаньем невостребованных книг.
СЕРЕБРЯНЫЙ СЛОГ
Сиволапый ветер-охальник
Проникает в девкин секрет.
Отцветает робкий акатник,
Зацветает шальной бересклет.
Просыпаются первые осы,
Будоражат сердца соловьи.
Погружаюсь в поэзию прозы,
И о Митиной плачу любви.
Ах, Иван Алексеевич Бунин,
За серебряный слог – исполать!
Только кто это там на трибуне
Человечью грызёт плотоядь,
И зачем это в Константинополь,
Или ближе в Париж и Берлин,
Убежал, паки враз не ухлопали,
Богоносной Руси гражданин?..
Я себя утешаю в прошедших,
Исчезающих русских словах.
Расстреляли их тени приезжих
В окаянных до ужаса днях.
Нет весны обновления россам,
Нет пока настоящей весны.
Пробежать бы по утренним росам
Перекрученной напрочь страны.
Хоть изгнаньем душа обуглена,
Но серебряный слог в крови.
Погружаюсь в поэзию Бунина,
И о Митиной плачу любви…
* * *
В разноцветье цветущей картошки
Заплутал озорной ветерок.
Малахитовые сапожки
Примеряет кудрявый горох.
Упивается солнцем клубника,
Лук затачивает концы.
Из-под листьев тихо, без крика
Повылазили огурцы.
В разливанное море картошки
Добродушное небо глядит.
Расплясались мелкие мошки,
Деловито пчельник гудит.
Благодатное время цветения
Всё восторженней, всё веселей.
Взбудоражил волнами пения
Фантастический соловей.
В пёстро-яркое поле картошки
Затесалась морковь невзначай,
Да без спросу расцвёл на дорожке
Перламутровый иван-чай.
Светозарны труды созревания
Благородных плодов в тепле.
Здравствуй мудрое время познания
Урожайных дней на Земле!..
ГРУЗИНСКИЕ РОМАНТИКИ
Затишье, и солнце нещадно палит,
Ладони листвы омертвели.
О чём-то утраченном в детстве болит
Душа у Шота Руставели.
Пугливые тени с жужжанием ос
Застыли как юные девы.
Задумчивый Важа Пшавела принёс
Хавсурской Арагвы напевы.
И где здесь начало, и где здесь конец
В затишье грузинского вида?
Вот Орбелиани Вахтанга венец,
Вот Бараташвили – Мтацминда.
Миражи эпох в лучезарной дали
Курой мутноглазой блестели.
И горы белели у края земли,
И грусть навевал Церетели.
Грузинских романтиков песня звучит,
О, жалкая наша свобода!
Затишье и солнце нещадно палит,
И тащится в город подвода…
НЕЗНАКОМКА
Сходит тема с фрески Джотто,
Норовит свести с ума.
Ты ли это, или кто-то
Нимбом высветил дома?
Тяжелы под снегом крыши
С флюгерами прошлых дней.
Ты ли это, или мыши
Зашуршали у дверей?
Что так рвёт меня на части,
Заставляя быть другим;
Ты ли это, или счастье,
Что я комнатой любим?
Что, читая строки Блока,
Звук доносит голоса;
Ты ли это, или только
Улыбнулись мне глаза?
Светлой музыкой позёмка
Напевает о былом.
Ты ли это – Незнакомка –
Промелькнула за окном?
За окном печные трубы,
За окном деревьев ряд.
Ты ли это, или губы
Зимним солнышком горят?
ОСЕТИНСКИЕ РАЗДУМЬЯ
Памяти Гайто Газданова
Как случилось, что однажды в сети я
Вдруг попал раздумий о былом?
Укажи мне дальняя Осетия:
Где моя Отчизна? Где мой дом?
Может там в свинцовом Петербурге
Нежной дымкой девственных услад
Средь опавших листьев на прогулке
Сохранил мой след – Волшебный Сад?
Или там, в бою на поле брани
Белых маков с красной пустотой,
Я без верного коня, и как в тумане,
Всё иду, иду – над крутизной?
А вокруг стоит предсмертный вопль
Братской кровью истекающей страны.
Только впереди – Константинополь,
Дни изгнанья, призрачность вины.
Но реальнее всего: подспудный ропот,
Дёготь жизни, мёд печатных строк;
И Парижа слишком громкий шёпот,
И сплошной гашиш – ночных дорог.
Проза дней доводит до безумья,
Боль разлуки не залить вином.
Вот и всплыли осетинские раздумья:
Где моя Отчизна? Где мой дом?
Как случилось, что однажды в сети я
Этой собственной иллюзии попал?
О, как манит горная Осетия,
Синий ветер, белый перевал!..
УВЛЁК В БЫЛОЕ ЖАН ФИЛИПП РАМО…
Отполированная медь рассвета
На живописи луж отражена
Мечтательной мелодией мотета,
В которой синева растворена.
Прислушиваясь к музыке природы,
Где всё как бы свершается само;
Перебирает клавесинные аккорды
Блистательнейший – Жан Филипп Рамо.
Прозрачные балетные сюиты
Рассветная преобразила медь,
Как будто музыкальные молитвы
Раскинули серебряную сеть.
Как будто дорогие безделушки
Пленили отражением трюмо.
Да нет же, это курице-пеструшке
Играет пьесу – Жан Филипп Рамо.
О, консонансы клавесинных звуков,
Отполированные радость и печаль!
Несётся из парижских переулков
Эпоха в перламутровый Версаль.
На переливчатую медь рассвета
Накинув серебристое ярмо,
Мечтательной мелодией мотета
Увлёк в былое Жан Филипп Рамо.
* * *
Незнакомые мелькают станции,
А в окне вагона невпопад:
Нереальных облаков абстракции
Над реальным городом висят.
Разношёрстность пассажирской массы
Жизнью закрутилась в пёстрый жгут.
В грохоте сабвейном папуасы
Новости абсурдные жуют.
Примечаю взглядом очевидца
Сквозь осатанелый джаз колёс,
Как абсурд, переставляя лица,
Занялся иллюзией всерьёз.
Оглушённый грохотом сабвейным,
Отвлечённый ум-как-таковой
Проявился проблеском мгновенным
И увлёк сознанье за собой…
* * *
От одиночества уходят в собирательство
Картин и книг, и прочих мелочей.
Усовершенствований резкое вмешательство
Толкает к разобщённости людей.
И только дома у себя под крышей,
Любуясь редкими вещами в тишине,
Они осознают, насколько ближе
Душа их пристрастилась к старине.
Вы много ли из прошлых дней достали
Предметов культа, обихода и любви?
О чём поведал меч дамасской стали
И это блюдце из сервиза «Визави»?
Чьи письма со стихами из бювара
Застыли в пыльной плоскости псише,
Что не дошли до интернетного кошмара,
Но как бы приросли душой к душе?
Быть может, в этой тайне помешательство
Заключено совсем иных страстей?
От одиночества спасает собирательство
Живущих созерцанием людей.
* * *
Я скоро время перестану замечать,
Уйду в себя, освободив сознание
Земную суету воспринимать,
Как узаконенное кем-то мироздание.
Я очень скоро верить разучусь
В любое на планете государство.
Уйду и очевидно не вернусь,
Освободив условное пространство.
Я может быть и не существовал
В рутине обязательных понятий,
Где долго сам себя осознавал
Среди весьма обманчивых занятий.
И вот своеобразнейший итог
Усвоенного с детства убеждения,
Что если покровительствует Бог,
То можно положиться на мгновение.
Сплошное безразличие вокруг,
Земную суету усугубляя,
Противоречие бессмысленных наук
По полочкам бесстрастно расставляет.
А в частности давно уж нет меня
В общественной налаженной машине,
Где очень скоро осознаю я,
Что и пространства не было в помине…
* * *
Предчувствия, предвиденья, сплетенья
На всех путях сопровождают нас,
Когда бессмертные читая сочиненья,
Мы познаём полёт крылатых фраз.
От назидательности и до авантюры
Ведёт читателя сюжетная канва
К шедеврам мировой литературы,
Сквозь мудрые писателей слова.
Определённо: сверхъестественная сила
Потоком удивительнейших строк
Вошла в сознание и устранила
Невежества довлеющий порок.
И потому в технических сплетеньях,
Что предоставил двадцать первый век,
В отпущенных природою мгновеньях
Не расставайся с КНИГОЙ человек!..
Филадельфия, США