Михаил ПОПОВ. НА ВСЕХ ФРОНТАХ… Мои сродники – одно отделение Бессмертного полка

 

Михаил ПОПОВ

НА ВСЕХ ФРОНТАХ…

Мои сродники – одно отделение Бессмертного полка

 

СОЛДАТЫ ВОЛГИНЫ С ОНЕГИ

 

1. Был и плен…

Эту главу начну с отрывка из моего давнего рассказа «Мы ведь одни с тобой, браток...» Рассказ художественный, но навеян он реальной памятью: это июль 1974 года, когда после службы в армии я поехал в родную деревню к бабушке, где застал дядей-фронтовиков, Ивана и Александра. У Ивана здесь своё имя, остальные изменены.

 

За стол сели вчетвером – гостей, как бывало, не позвали, не до них было. Иван с непривычки быстро захмелел. Разговор не клеился. Мария вскоре засобиралась домой. Мать вышла затворить за ней дверь, повздыхала, стоя на крыльце, вернулась назад, а там уже вовсю...

– Да как ты мог? – кося хмельным глазом, рыкал Иван. – Как ты мог, Стёпка? Ты, мой брат, и сдался в плен? М-м-м?

– Да чего теперь?! – чуть насупясь, отвечал Степан. Он помнил наказ матери.

– Да как ты мог, едри твою в колено? – не отступал Иван.

– Ну, как-как… – ковыряя вилкой, отвечал Степан. – Стою возле колодца, вытягиваю бадью, а они с двух сторон на мотоциклах. С пулемётами. Ну, куда денешься!

Мать смотрела на младшего, и подбородок её мелко подрагивал. Надо было перевести разговор на другое, остановить. Но она забылась, представляя в который раз своего Стёпушку там, в донских степях, под раскалённым солнцем. Она не в силах была вообразить эти надвигающиеся на него мотоциклы. Но уже одно то, что он стоял, не успев напиться, там, далеко, возле чужого колодца, один, совсем ещё парнишка, наполняло её прежней болью и страхом, словно всё происходило не в памяти, а наяву.

– А у тебя винтовка была? – между тем не унимался Иван. Голос его был угрюм и беспощаден.

– Ну, была, – понуро уставившись в тарелку, отвечал Степан.

– И ты ничего не сделал?

– А что я мог?

– Что мог? – врастяг переспросил Иван и внезапно хряпнул по столешнице кулаком. – «Ваня», – вскрикнула мать, но он не обратил на неё внимания. – Стрелять мог, бить их мог! Вот что! А ты ручки поднял, – язвил он, кривя губы.

– Да, – тихо отвечал Степан. – Но я бы не успел, они бы изрешетили меня. Да и жалко было помирать. Малец ведь...

Степан говорил так, словно речь шла не о нём, а о ком-то другом, – может быть, третьем, самом младшем брате. И этот тон ещё больше распалил старшего. Анисья, опомнившись, попыталась вмешаться, но того было уже не унять.

– Нет, мама, погоди, – не глядя на неё, отмахнулся Иван. – Он же в плен сдался. Понимаешь, в плен. – И снова к Степану: – Да как ты смел, стервец?! Как ты смел?!

Степан молчал.

– Не-е, – выпятив нижнюю губу, покачал головой Иван. – Это не брат мой, это позорник какой-то. Да, позорник! – почти кричал он.

Лицо Степана исказила гримаса. Но не столько, пожалуй, от обиды – сколько от жалости. Жалости к брату с его измочаленными нервами, жалости к их ушедшей, невозвратной юности и ещё к чему-то, что словами не выразишь...

Степан не обиделся – обиделась за него мать. Опустившись на стул, она поджала губы и уже собралась напомнить, что в плену Стёпа был всего два месяца и орденов-медалей привёз домой не меньше брата, да вдобавок к ним шрам на груди. Но Иван опередил её.

– Сдаться в плен?! Не-е, я бы не сдался. Я бы их штыком! Зубами! – он остервенело закусил мундштук папиросы и, сплюнув обрывок, затрясся. – Я бы их гранатой!.. Себя и их!.. Гранатой!.. Зараз!..

– Да что ты, Ваня! – опасливо всплеснула руками мать. – Что ты!..

Напуганная отчаянным криком старшего, Анисья испугалась, что как это Иван – вечный задира и отлёт – вернулся с войны живой. Испугалась и самой мысли, и ещё более того, что эту нежданно-негаданную и, казалось, стыдную мысль кто-то может уловить. И чтобы как-то оправдаться, стала суетливо переставлять поближе к братьям тарелки со снедью:

– Стёпа, Ванюша, поешьте дак. Что вы как!.. Грузди вот, картошка, уж остыла вся; рыбник с палтусом. Стёпа, накладывай, слышишь... Иван...

Степан послушно набрал в тарелку грибов, картошки и, как провинившийся школяр, стал елозить вилкой. Иван молча в который раз наполнил свою стопку и так же молча выпил.

Мать вздохнула. Она уже решила, что, слава Богу, всё, кажется, кончилось, однако не тут-то было.

– А знаешь, Стёпка, – откидываясь на спинку гнутого венского стула, медленно сказал Иван, – когда ты в плену жировал...

– Ваня! – укоризненно вскрикнула мать.

Степан напрягся.

– ...когда ты в плену жировал, – всё так же медленно повторил Иван, – моего лучшего кореша... Петю Пригодина... Помнишь из Ёрмуши... Петю? Мама, помнишь Петю Пригодина? Как он пел, Петя...

Левый глаз Ивана набух влагой, веко правого, рассечённое осколком, мелко подрагивало. Иван давился собственным голосом.

– Петю штыками... Штыками, мама... В глаза... Лежит, тельник бурый... Темно, говорит, Ваня... Зажги коптилку... Темно... А я... Солнышко вовсю...

Плечи Ивана затряслись, он уронил голову и захрипел:

– Не уберёг Петю... Он меня спас... А я его... Ма-ма-а!!!

 

Как и бывает в прозе, подлинное здесь перемежается домыслом. Но застольный разговор-спор, похожий на суд, – это реальность, такое было. И плен был.

Попал Саша Волгин в неволю жарким летом 42-го года, когда немецкие войска широким фронтом устремились к Волге. В документах 353 стрелковой дивизии это зафиксировано так: рядовой Александр Волгин «пропал без вести 22.07.42» и место указано: Ростовская область, Кагальницкий район, ст. Злодейская. Название места нарочно не придумаешь, словно злодейка-судьба тут не просто расписалась, а ещё и усмехнулась. Но материнская молитва, которая сопровождала Сашу на военных дорогах, оказалась сильнее. Он не погиб, не пропал от голода в колоннах пленных. Да и немцы уже были не те, что в начале войны, – не разбрасывались рабочей силой. Далеко его не угнали. В ближнем тылу посадили за руль грузовика, и он под присмотром охранника возил со станции соляр, бензин, амуницию, провиант… Это длилось несколько месяцев. Пока наши части не перешли в наступление. Саша, воспользовавшись суматохой в стане врага, рванул навстречу своим, благо был на автомобиле. Дальше короткая проверка особого отдела – и снова действующая армия, снова бои…

 

2. Опалённые вёрсты

 

Первый бой Александра Волгина

Время атаки близилось. Торопливо докуривая цигарку, Саша Волгин то и дело оглядывался по сторонам. Где-то позади, за снежными перелесками, была Москва. По правую руку, далеко на севере, лежали родные места. А впереди, совсем неподалёку, затаился враг… Многое открывалось отсюда, со склона заснеженного холма. Но вот прозвучала команда «По машинам!», экипажи бросились к аэросаням, и мир для девятнадцатилетнего онежского парня сузился до пределов смотровой щели.

К январю сорок второго года обстановка под Москвой заметно улучшилась. Гитлеровцы были отброшены от ближних рубежей. Но на отдельных участках расстояние до линии фронта не превышало ста километров. Можайск, Малоярославец, Ржев, Вязьма… В сводках Совинформбюро всё ещё мелькала подмосковная география. Учитывая это, Ставка развивала начатое поздней осенью наступление и бросала в бой новые и новые силы.

Атаку начали танки. Их белые башни мгновенно окутались клубами снежной пыли. А следом с флангов на вражеские позиции устремились боевые аэросани.

Машины, похожие на перевёрнутые идущие кормой вперёд лодки, Саша Волгин осваивал в Коряжме. Потом был Горький, где формировались экипажи и принималась техника. А ещё через несколько дней они выгрузились на прифронтовой подмосковной станции и, включённые в состав 16-й армии Рокоссовского, с ходу двинулись на исходные рубежи.

Лыжи аэросаней откликались на каждый бугорок. Плечи водителя, стиснутые узкой кабиной, колотились о борта, танковый шлем то и дело ударялся о бронещит. Но Саша не обращал на это никакого внимания. Он весь был устремлён вперёд.

Перед глазами плясала смотровая щель. Мелькали то ближние аэросани, белые очертания которых едва угадывались в вихре пропеллера, то снежный наст, то какие-то кустарники. Но внезапно что-то изменилось. В снежной пелене возникли ломкие тени, а потом показались серые силуэты.

Сквозь рёв авиадвигателя услышать что-либо было невозможно – команды подавались руками. Но Саша услышал, точнее, понял, что командир-стрелок взялся за пулемёт. Это от его огня сгибались пополам или тыкались в снег вражеские автоматчики.

«Главное, не подпускай их сбоку, – учили новичков бывалые водители. – Немцы – народ ушлый, живо смекнули, что к чему. Спереди у тебя – щит. Железо с палец толщиной – его только бронебойной можно прошить. А с боков – фанера. Пальнёт очередью – и каюк. Понял?».

Саша Волгин вёл машину аккуратно. Командир его – парень из Белоруссии – тоже не плошал, ворочая пулемёт на кольцевой турели. Но для многих их товарищей первый бой стал и последним. Кого доставали бронебойные пули, кого осколки гранат.

Уже и слева, и справа дымилось несколько машин. Возможно, кто-то из бойцов был только ранен, только контужен. Но кто сейчас, в горячке боя, мог им помочь, а главное – как: ведь авиационный бензин вспыхивал мгновенно, охватывая пламенем всю машину. Факелами сгорали Сашины одногодки.

Атака, несмотря на значительные потери, удалась. Танки, поддержанные огнём аэросаней, прорвали оборону и устремились крушить вражеские тылы. А саночники тем временем развернулись и отправились заливать опустевшие бензобаки. Казалось бы, всё: вышел из боя, теперь можно и расслабиться. Ан нет. Только уцелевшие аэросани приблизились к бензозаправщикам, откуда ни возьмись налетели «юнкерсы». Посыпались бомбы, ударили крупнокалиберные пулемёты. И нашим бойцам ничего не оставалось, как броситься в снег. Вот тут и настиг Сашу Волгина осколок. Был он невелик, этот горячий кусок металла, к тому же находился на излёте, но голень всё же пропорол. Так война в один день открыла счёт Сашиным боям и Сашиным ранениям.

 

Чужая боль

Это было на подступах к станции Акимовка, что под Мелитополем. Она была в полосе наступления 4-го Украинского фронта, которому выпало освобождать Запорожье. Стрелковая рота, с которой шёл в наступление Александр Волгин, выбила на рассвете немцев из лесополосы и достигла железнодорожного полотна. Казалось, на гребне яростного «ура» удастся ворваться на станцию. Но наступавших встретил плотный кинжальный огонь, и им пришлось укрыться за насыпью.

Позиция, которую заняли наши солдаты, больше походила на западню: справа виднелся мостик, под ним через бетонную трубу тёк ручеёк, а слева железнодорожные пути пересекало шоссе. Но наступление выбора не даёт. Это в обороне можно отыскать более выгодные условия.

Капитан, возглавлявший атаку, отправил трёх человек по шоссе. Он опасался, что немцы оседлают дорогу и ударят во фланг. Но только бойцы стали выползать на обочину, началась пулемётная стрельба, раздались взрывы гранат, и все трое больше не пошевелились.

Командир отправил на задание новую тройку. С ними случилось то же самое. Кого побило пулями, кого осколками гранат, но на шоссе не выбрался ни один.

Капитана охватила ярость. Скрипя зубами, он приказал забросать гранатами противоположный склон железнодорожной насыпи. Ему, да и всем другим, казалось, что немцы бросают гранаты, которые донимают больше всего, именно оттуда. Но, как после выяснилось, они находились гораздо ближе. Сняв рельсы второго пути, гитлеровцы устроили траншеи на их месте. Что стоило оттуда подбросить гранату? Знай – накатывай…

После того, как отгремели взрывы «лимонок», капитан послал к шоссе следующую тройку.

В неё был назначен и Саша Волгин. Незадолго до того дня ему исполнился двадцать один год.

Надо ли говорить, что чувствовал каждый из бойцов, когда они подползли к склону шоссе. Шесть безжизненных тел лежало на обочине…

Взрывы гранат слились с грохотом пулемётов. Саша вжался в землю. В детстве, бывало, когда играли в ухоронки, любая ямка могла укрыть его, а к двадцати годам так вымахал, что порой даже в просторном окопе было тесно.

Наконец, огонь стих. Саша прислушался, пошевелил руками-ногами. Решил, что цел, и огляделся. Напарники лежали в нескольких метрах. С винтовкой в руке Саша подполз к ближнему, толкнул в бок. Тот не ответил. Саша потянул его за плечо и, хотя уже насмотрелся всякого, тут даже отпрянул: развернулась только верхняя половина туловища. Граната разорвала бойца пополам.

Саша пополз к другому. – Жив? – Ничего не вижу, – ответил тот. Повернул голову, а лица нет – сплошная кровавая маска.

Сейчас, с расстояния минувших лет, возникает вопрос: нужны ли были в той конкретной ситуации такие жертвы, нельзя ли было их избежать? Положим, подтянуть артиллерию, обработать станцию и подступы к ней снарядами. А ещё лучше вызвать авиацию… Всё это так. Но ведь шла осень сорок третьего года. Страна ещё не достигла решающего превосходства в боевой технике. А приказ был один – вперёд! В бой бросали плохо обученных, а то, как в этой Мелитопольской наступательной операции, и совсем не обученных молодых ребят, которых только-только освободили из оккупации и призвали в армию. Их много там осталось, навеки восемнадцатилетних…

А в той конкретной ситуации под станцией Акимовка артиллерия всё же поработала. И помогли в этом те, кто пали на обочине шоссе. Вызвав огонь гитлеровцев на себя, они дали возможность засечь пулемётные точки. От вражеских гнёзд – будки стрелочника и пакгауза – вскоре остались одни щепки. Как всё это происходило, Саша Волгин уже не видел. По приказу капитана он потащил раненого товарища в тыл и назад уже, сам того не ожидая, не вернулся. Потому что тоже оказался раненым.

Удивительное дело. Вылазка на шоссе произошла примерно в полдень. В медсанбат они добрались только к вечеру – полдня лежали посреди пристрелянного немцами поля. И вот только после того, как товарищ оказался на руках медсестёр, Саша почувствовал собственную боль. Снял сапог, а он полон крови: осколок гранаты угодил в подколенную выемку. Глянул на гимнастёрку, а на ней – бурое пятно: другой осколок царапнул под сердцем.

За год до того его зацепила пуля. Было это на Донбассе. Пошли они большой группой за «языком», да до времени напоролись на немцев и, потеряв в стычке нескольких убитых, вернулись ни с чем. Было горько и обидно! И кровь пролили, и задание не выполнили… А тут, под Акимовкой, мучились всё же не зря. К вечеру эта станция солдатским потом и кровью была взята. О том 27 октября 1943 года даже сообщили в сводке Совинформбюро: «Сегодня наши войска сломили сопротивление противника на всем фронте от Днепра до Азовского моря и, преследуя отступающие немецкие войска, заняли районный центр и железнодорожную станцию Акимовку (южнее города Мелитополь), районные центры Васильевка и Михайловка (севернее города Мелитополь) и более 90 других населенных пунктов. За день боев уничтожено до 3000 немецких солдат и офицеров, 28 танков и 90 орудий. Захвачены большие трофеи».

О наших потерях в той сводке не сообщалось.

 

С фронта – на фронт

До войны Саша Волгин работал на лесовозе. Было это в Пермилове. Поэтому после очередного ранения он попросился в автобат. На медкомиссии дали «добро». И к началу сорок четвёртого года Саша снова сидел за баранкой. Только обслуживал уже не лесорубов да лесопильщиков, как на «гражданке», а военных лётчиков. Горючее, боеприпасы, авиабомбы – вот такие грузы теперь появились за его спиной.

Поначалу было не по себе. Угодит в кузов шальной снаряд или пулемётная очередь «юнкерса» – и поминай, как звали. Но постепенно привык. Стал водить свой грузовик в любую погоду и в любой обстановке. В представление на награду от 29 июня 1944 года говорится, что за несколько дней наступления – речь идёт о знаменитой операции «Багратион» – Александр Волгин перевёз 22 тонны боеприпасов, а пробег его машины составил 2900 километров. Это сутки напролёт без отдыха и сна.

Название авточасти, в которую Александра Волгина определили, по ходу войны менялось. В 44-м – 68 аттп СВГК 1ВА и расшифровывалась так: 68-й автотранспортный полк Ставки Верховного Главнокомандования 1-й Воздушной армии. В начале 45-го – 141 оатб 4 РАБ и расшифровывалось так: 141-й отдельный автотранспортный батальон 4-го района авиационного базирования, в который входили две Воздушные армии – 1-я и 3-я. Личный состав его автороты был относительно устойчивым. Люди, понятно, гибли – война, раненных отводили в тыл, им на смену поступало пополнение. И всё же боевые кадры были стабильными – это не пехота. А вот карты боевых действий штабисты не успевали менять.

В солдатской книжке сержанта Александра Волгина числится чередой шесть фронтов: Западный, Южный, 4-й Украинский, Прибалтийский, 1-й и 3-й Белорусские. Сегодня ты за рулём в одном комбинезоне, а завтра и полушубка мало для сугрева.

 

В той степи глухой…

Тот рейс ничем особым не отличался. Саше предстояло перебросить с базы на прифронтовой аэродром несколько бочек авиационного масла. Чтобы добраться до места, вполне хватило бы светового дня. Но рейс неожиданно затянулся.

Задувать стало с утра. Сашу – человека северного – позёмка не беспокоила. Дорога видна, резина на скатах не облысела, мотор тянет – чего ещё надо шофёру! Но постепенно ветер окреп, снегопад усилился, и трассу начало заметать.

«Надо же! – не столько, пожалуй, ещё беспокоясь, сколько удивляясь, размышлял Саша, – юг, почти Крым… Скажи кому, что здесь такие метели, ведь не поверят».

Колёса полуторки всё чаще пробуксовывали. Они ещё схватывали дорогу, ещё катили, но машина шла неровно, рывками. И вот наступил момент, когда она встала. Не веря, что это уже окончательно, Саша выскочил из кабины, достал лопату и начал откапывать задние колёса. Но когда глянул на передок, понял, что это бессмысленно: грузовик уже занесло по капот.

Меж тем стали сгущаться сумерки, начал донимать мороз. Саша, уставший от безуспешной борьбы со снегом, залез в кабину, погрыз сухарей и понял, что придётся ждать до утра, – в одиночку из этих заносов не выбраться.

Ночевать в полевых условиях война Сашу уже приучила. Но зимой такое всё же выпадало нечасто. Поэтому он отнёсся к этому очень серьёзно. Бушлат, ватные брюки, сапоги, танковый шлем, оставшийся в память об аэросанях – вот то, что на нём было. Решив, что этого мало, он на всякий случай соорудил маленький камелёк – банку со смесью масла и бензина.

Мрак от огня расступился. На душе потеплело. Саша скинул сапоги, поправил портянки и, притулившись в углу кабины, вскоре задремал.

Кто знает, что снилось голодному, озябшему солдату, коротавшему ночь посреди вьюжной степи. Только проснулся он от удушья. Щель для выхода угара была оставлена, но масло в банке прогорело, а бензин вспыхнул так, что пламя опалило потолок. Не мешкая ни секунды, Саша вышиб банку наружу и судорожно вздохнул: ещё бы немного – и поминай, как звали – либо задохнулся бы, либо сгорел.

Сон после этого, конечно, пропал. Зато Саша понял, что оставаться в кабине более нельзя – опасно оставаться, и стал собираться в дорогу. На его беду, сапоги задубели, он не смог их натянуть. Что оставалось делать? Не идти же босиком. Достал из-под сиденья ветошь, старые галифе, обмотал всем этим ноги поверх портянок, перекинул через плечо карабин и пошёл.

Ночь. Мороз. Метель. Снег по пояс. Дороги нет. А тут ещё усталость предательски шепчет, чтобы присел отдохнуть. Но он бредёт, Саша Волгин. Ему нельзя останавливаться. Ему надо найти ночлег. Ему ещё предстоит доставить груз. Ему ещё требуется пройти весь юг и всю Белоруссию, пересечь Польшу, взять Кёнигсберг. И только после Берлина он сможет, наконец, растянуться на земле и вольно раскинуть по земле натруженные за четыре года войны руки и ноги.

 

* * *

Мой дядя Александр Андреевич Волгин, 1922 года рождения, не совершал великих подвигов. Но то, что он, будучи рядовым тружеником войны, честно выполнял воинский долг, никогда не прятался за чужие спины, – факт. Тому свидетельства – фронтовые раны и контузии. Тому подтверждение – две солдатские медали «За отвагу».

 

3. «Мы вели машины, объезжая мины…»

 

Иван Волгин в начале войны

«Песенка фронтового шофёра» как раз про Ивана Андреевича Волгина, старшего моего дяди по матери. Он любил эту незатейливую песенку. Она была на одной из пластинок, которые дядя приложил в придачу к патефону, подаренному своей матери, моей бабушке. Это было в начале 50-х годов, и я тоже любил слушать эту незатейливую песенку.

В отличие от персонажа рассказа, отрывком из которого я начал главу о братьях Волгиных, дядя Ваня, призванный на фронт в первые дни войны, все четыре года прослужил водителем – сначала «полуторки», а потом «студебекера».

Первые месяцы войны – горькое время отступления. Бесконечные бомбёжки и обстрелы, потери боевых товарищей, горящие сёла, пылающие хлеба – всё это Иван Волгин испытал в полной мере. Вместе с фронтом докатился до Москвы. Участвовал в обороне столицы. А потом – и в первом крупном наступлении, когда удалось отогнать немца от Москвы.

В начала 1942 года, точнее 10 января, Иван Волгин получил новое назначение. 7 гв. ВДАП 9 гв. ВДД – такова аббревиатура воинской части, в которой мой дядя воевал до Победы. А расшифровывается она так: 7-й гвардейский воздушно-десантный артиллерийский полк 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии.

Формирование и обучение частей и подразделений нового соединения велось по январь 1943 года. В начале февраля 1943-го дивизия получает приказ выступить на Северо-Западный фронт. Как самостоятельное соединение дивизия впервые участвовала в боевых действиях в составе 14-го гвардейского стрелкового корпуса 1-й ударной армии Северо-Западного фронта в районе Старой Руссы.

Рядовой Иван Волгин здесь – за рулём американского «студебекера», полученного по ленд-лизу и доставленного сюда с родного Севера. Он возит на передовую снаряды, провиант, обмундирование…

После боёв под Старой Руссой командиром 9-й гвардейской дивизии был назначен полковник А.М. Сазонов. Дивизия была укомплектована молодёжью до 30 лет из областей и краёв Дальнего Востока, моряками Тихоокеанского флота, а также добровольцами с уральских заводов. Она формировалась по штату обычной гвардейской стрелковой дивизии и в своём составе имела: 23-й, 26-й, 28-й гвардейские воздушно-десантные стрелковые полки, 7-й гвардейский воздушно-десантный артполк (где, напоминаю, служил Иван Волгин), 10-й гвардейский отдельный истребительно-противотанковый артдивизион (45-мм пушки и противотанковые ружья) , 10-й гвардейский сапёрный, 8-ю гвардейскую разведроту.

Основу огневой мощи дивизии составляли её артиллерийские части. Артполк состоял из трёх дивизионов 24 76-мм дивизионных пушек образца 1942 года и 12 122-мм гаубиц образца 1938 года. Все орудия были поровну распределены по трём дивизионам. Иван Волгин числился шофёром 8-й батареи 3-го дивизиона.

Начиналась Курская битва – величайшее сражение в истории человечества. И мой дядя, Иван Андреевич Волгин, оказался её участником.

 

Под Прохоровкой

9 июля 9-я гвардейская дивизия получила боевое распоряжение совершить форсированный марш, пройдя в пешем строю около 150 км, занять оборону на рубеже – справа совхоз «Октябрьский», слева – восточная окраина Прохоровки, и не допустить прорыва противника в направлении Ямки-Прохоровка.

Части 9-й гв. ВДД, в том числе 7-й гв. артиллерийский полк, стали прибывать под Прохоровку 10 июля и сразу начали выдвигаться к передовой. Это было наиболее укомплектованное соединение 5-й гвардейской армии. Из семи дивизий армии она имела наибольшую численность личного состава – 9018 человек, максимальное число миномётов – 170 шт. Огневой рубеж артиллерии 9-й гв. ВДД располагался вдоль железной дороги. 7-й гвардейский артиллерийский полк занял позиции перед южными окраинами Прохоровки.

Утром 11 июля крупные штурмовые соединения немцев – танки, пехота, в том числе гренадеры СС, – вышли к полосе обороны 9-й гв. воздушно-десантной дивизии – позициям 3-го парашютно-стрелкового батальона 26-го гв. ВДСП на подступах к высоте 252,2 и совхозу «Октябрьский» (3 км юго-западнее станции). Начался наиболее напряжённый и тяжёлый момент обороны Прохоровки. От переднего края дивизии полковника А.М. Сазонова до окраин станции оставалось около 4 км.

Совхоз «Октябрьский», высота 252,2, с. Лутово содрогались от взрывов бомб, снарядов и мин. Из ячеек, отрытых за ночь, бойцы внимательно следили за приближающимся врагом. Шквалом огня встретили десантники фашистов. Пехота была отсечена от танков и прижата к земле.

В 14 часов совхоз «Октябрьский» и высоту 252,2 атаковали до 100 танков противника и до полка мотопехоты на бронетранспортёрах. Мужественно дрались десантники 26-го гвардейского полка. Но сдержать железную армаду не смогли. До 40 вражеских танков устремились на Прелестное и южную окраину Петровки и до 60 танков – через высоту 252,2 вдоль железной дороги – к Прохоровке.

С прохоровского элеватора, расположенного в центре посёлка, отлично просматривалась вся местность. Разведчики 28-го гвардейского воздушно-десантного полка устроили здесь наблюдательный пункт. Заметив прорыв танков в лощину западнее Прохоровки, они срочно сообщили об этом начальнику штаба дивизии гвардии подполковнику А.Я. Горячеву. Не медля, поступил приказ: 7-му гвардейскому артиллерийскому полку занять открытые огневые позиции на юго-западных скатах высоты 252,4, вдоль грейдерной дороги Прохоровка-Береговое.

Тут, понятно, жарко стало водителям артиллерийских автотягачей. Пушки и тяжёлые гаубицы следовало незамедлительно перебросить на новые позиции. Заскакивая в кабины «студебекеров», шофёры торопили батарейцев: «Скорее! Скорее!!!». Иван Волгин тоже поторапливал своих. Уже газуя, следил, чтобы все заскочили в кузов. Вот запрыгнул корректировщик Коля Иванов, паренёк из Бугульмы, татарин («Ты – волгарь, а я – Волгин. Значит, земляки!»). Вот ещё один волгарь – чуваш Проня Степанов, батарейный разведчик, забрался в кузов. Вот старший сержант Миша Юркин – наводчик занял своё место возле кабины как старший по званию. И ещё один наводчик – хохол Яша Афоненко… Ну, кажется, все. «Все?» – для порядку крикнул Иван и ударил по газам. Выворачивая баранку вправо, он устремил свой тягач за первой вырвавшейся раньше других машиной. Теперь судьба тех, на кого двигалась вражеская армада, зависела от него, Ивана Волгина, и его товарищей. И судьба этой узловой станции… А может, и всей армейской операции. Пересечения железнодорожных путей, лежавшие, как на ладони, напоминали линии жизни и смерти…

Немецкие панцеры числом шестьдесят, прорвавшиеся вдоль железной дороги к западной окраине Прохоровки, внезапно наткнулись на огонь 7-го гвардейского артиллерийского полка. Водители, невзирая на воздушную бомбардировку, вывезли орудия на прямую наводку, и пушкари калёным железом стали выжигать крупповскую сталь, так что факелами запылали «тигры», «пантеры» и «фердинанды».

В ходе ожесточённых и кровопролитных боёв Курской битвы подразделения 9-й гв. ВДД, в том числе 7-й гв. артиллерийский полк, находились на самых горячих позициях. Стратегически важную железнодорожную станцию Прохоровка удалось отстоять. Тем самым был обеспечен плацдарм для грядущего контрнаступления, которое вскоре и началось.

 

Медаль «За отвагу»

Фашисты упорно сопротивлялись, вгрызаясь в каждое село, в каждую высотку и балку. Не верилось им, что теперь их черёд пятиться. Но наши войска, окрылённые первыми победами, были неудержимы. Подвиги на каждом участке стали повседневностью. Командиры не успевали заполнять реляции. Да и когда взводному или ротному писать документы на награды?! Успеть бы отправить в тыл раненых, пополнить боекомплект, накормить живых, похоронить по-человечески павших… А назавтра – новые подвиги, которые слегка заслоняют вчерашние. И так выходило, что черёд наградам приходил через недели, а то и месяцы.

Вот так получилось и с первой наградой Ивана Волгина. Подвиг его датируется 15 сентября – завершением Белгородско-Харьковской операции, а приказ командира полка подписан аж 15 ноября, то есть через два месяца.

Из скупых строк приказа можно понять, что в секторе наступления 9-й гв. дивизии сложилась чрезвычайная ситуация. В наши передовые части вклинилось крупное подразделение немецких танков. Нужна срочная помощь. Приказ 3-му дивизиону 7-го артполка. Тягачи с гаубицами и пушками не медля устремляются на выручку. Среди них «студебекер», который ведёт Иван Волгин. Машины идут уступом. Путь преграждает плотный артиллерийский и миномётный огонь. Одна машина загорелась. Остановилась другая. Иван Волгин гонит своего «серого волка» на предельной скорости, объезжая воронки от фугасов, нутром чуя, куда ударит очередной снаряд, и уходит от прямого попадания – только осколки лупят по обшивке… Вражеские танки впереди. Крутой разворот тягача – и 122-миллиметровая гаубица выведена на прямую наводку. Батарейцы живо приводят орудие в боевую готовность, и вот уже первый тяжёлый снаряд летит в сторону врага. На батарею переносится огонь немецкой артиллерии. Под боем и «студебекер». Не дожидаясь удара, Иван Волгин выводит машину из-под огня. Это также непросто, как и путь на позицию. Слева и справа фонтаны огня. Видать, прицельно по машине бьёт тяжёлый миномёт, беря в «вилку». Иван то притормаживает свой тягач, то врубает скорость, кидает машину то влево, то вправо. Тут главное, не паниковать, сбить наводчика с прицела. Ещё рывок, ещё оборот колеса – и машина скрывается от вражьих глаз в неглубокой балочке.

Умелые действия водителя и были отмечены в приказе командира полка гв. подполковника Валуева. Мало того, что рядовой Иван Волгин оперативно вывел артиллерийское орудие на прямую наводку, обеспечив хорошую боевую позицию, он ещё и спас боевой автомобиль: «Благодаря спокойствию и мужеству, несмотря на огонь, машина была отведена в укрытие без повреждений».

Так на груди Ивана Волгина появилась первая награда – медаль «За отвагу».

А наступление советских войск продолжалось. Освобождены были Белгород, затем Харьков и другие города левобережной Украины.

 

Освобождая Украину

Два года назад, в августе 41-го, Иван Волгин отступал по этим местам. Теперь он и его боевые товарищи освобождали из вражеской неволи украинские ланы. В этих боях отличились многие и многие бойцы соединения. Свой вклад в общие победы внёс и Иван Волгин, за что был отмечен второй наградой – медалью «За боевые заслуги» (Приказ по дивизии от 22.03.44).

Задание было простое, но ответственное: доставить в часть запчасти, оборудование, инструменты. В путь отправились двумя экипажами: одной машиной управлял ефрейтор Володя Половников, другой – рядовой Иван Волгин. Старшим был мл. техник-лейтенант Василий Пузырников, командир взвода боепитания. «Отоварившись» на тыловых армейских складах, причём грузили тяжёлые ящики самостоятельно, отправились без передыха обратно. Рейс занял трое суток. Трое суток без сна и отдыха. Добрались в расположение части, надеясь наконец отоспаться, а тут новый приказ: доставить на огневую позицию боеприпасы. Положение безвыходное: артиллеристы требуют снаряды, а в наличии ни одной машины, все в разъездах. «Выручайте, братцы!» – смягчил приказ зам. комдива майор Аскинази. Делать нечего. Заправили баки горючкой, долили масла – и снова за «баранку», на сей раз уже на огневую позицию…

Таких случаев было множество. Просто повседневное мужество, стойкость, солдатское – двужильное – терпение не так бросаются в глаза. Это обыденность. А в сущности вот этим – беспримерным русским терпением и неприхотливостью русского солдата – и добыта наша Великая Победа.

 

Пересекая границы

Отважно и умело действовали воины дивизии в завершающих операциях Великой Отечественной войны. В Сандомирско-Силезской наступательной операции после прорыва обороны противника в районе Стопница (60 км юго-западнее г. Сандомир) части дивизии 14 января 1945 года форсировали реку Нида южнее Пиньчув (40 км южнее г. Кельце), 21 января освободили г. Розенберг (Олесно), 24 января форсировали реку Одер в районе Эйхенрида и юго-восточнее г. Бриг (Бжег).

В эти январские дни не знали ни сна, ни отдыха и артиллеристы. Январь – он и в Польше январь: морозно. А они, пушкари, ватники скидывали, до того было жарко. Не смыкал глаз и шофёр батареи 122-мм гаубиц Иван Волгин, сутками сидя за рулём: то перевозил орудия, то доставлял на передовую снаряды. Работал в одном комбинезоне, фуфайку почти не надевал – как-никак северянин, в делянке, бывало, о такую пору в одной тельной рубахе топором махал.

Особенно жаркой для 3-го дивизиона оказалась ночь на 12 января 1945 года. Это было под деревней Бялобожье. Немцы контратаковали, непрерывно осыпая передний край минами и снарядами. Если бы пушкари не выстояли в той артиллерийской дуэли, фашисты потеснили, а то и смяли бы нашу пехоту. Но Иван и его боевые товарищи выдержали огневой напор и не позволили гитлеровцам вернуть их недавние позиции.

Иван Волгин не покинул поле боя и когда был ранен. Это случилось через несколько дней, точнее 16 января, под Щецином во время артиллерийского налёта. На беду у наших пушкарей кончались снаряды. Делать нечего, подмены нет, Иван подозвал бойца, чтобы помог с перевязкой и, как только тот завязал узел, снова устремился к машине. Снаряды! Во что бы то ни стало, надо было доставить на позицию снаряды…

После боя медики рану его обработали, стали оформлять как раненого, но сколь ни уговаривали-приказывали задержаться в медсанбате, он отмахнулся. Без ложного пафоса, дескать, коммунист и обязан показывать пример, а просто, по-солдатски: война – некогда лежать. И уже 23 января снова был в бою.

Наши войска, развивая наступление, форсировали Одер. Отбитый плацдарм требовалось расширять. Но и немцы понимали, что последует за первым десантом. Препятствуя развитию наступления, они сосредоточили огонь пушек и миномётов на оба берега. Тут снова отличился Иван Волгин. Как пишется в наградном листе, он, «рискуя жизнью, под непрерывным артиллерийским и пулемётным огнём противника, вывез 3 орудия на открытую огневую позицию, что дало возможность отбить 3 контратаки…» Мало того, Иван Волгин несколько раз гонял туда-сюда за снарядами, в итоге этими снарядами были уничтожены «1 бронетранспортёр, 3 станковых пулемёта, до 40 солдат и офицеров противника».

За эти бои Иван Волгин был удостоен третьей своей награды – ордена Красной Звезды (Приказ от 04.02.1945 г.).

В Берлинской наступательной операции дивизия, введённая в сражение из второго эшелона армии, с ходу форсировала р. Шпрее, во взаимодействии с другими соединениями 20 апреля штурмом овладела городом Шпремберг, а затем участвовала в окружении и уничтожении 5-тысячной группировки противника западнее этого города.

Затем – марш-бросок на территорию Чехословакии. Бои с эсэсовскими недобиткам и власовцами. Медаль «За освобождение Праги» по праву украсила грудь рядового Ивана Волгина.

 

* * *

После Победы Иван Волгин служил в армии ещё больше года и демобилизовался уже в июле 46-го. Однако, вернувшись в родные северные края, погоны он не снял, а заменил другими – стал служить в милиции. Водитель милицейского газика, он пережил и «холодное лето 53-го», когда приказом Берии из лагерей досрочно выпустили отпетых уголовников; и горячее лето 64-го, когда, перебив охрану, бежала целая колония малолеток, которая крушила всё на своём пути, норовя освободить взрослых уголовников… Тогда приходилось браться за оружие и ему, солдату Великой Отечественной.

Он казался несокрушимым, дядя Ваня Волгин. «А я и не знаю, где оно, сердце», – слегка бравируя, бывало, говорил он. Но в моральном смысле сердце его болело, как и у всех старых солдат. И за Отечество, и за своих детей – сына и двух дочек, и за своих не вернувшихся с войны друзей и ровесников. Помню – дело было в деревне, – я укорил его, что он кинул палкой в чёрную птицу. Я-то знал, что это соседская ручная галка, а он подумал – ворона. «А ты знаешь, что они ещё у живых выклёвывали глаза?» – дядька ожёг меня взглядом. И я не выдержал этого его солдатского, оттуда с войны, взгляда – его, дяди Ивана, правда была сильнее.

 

 

ВОЙНА КАЗАКОВ ПОПОВЫХ

 

1. Не пеняя на унижения и обиды

 

Эту главу также начну с поминания своей давней публикации – на сей раз художественно-документальной повести «Птенцы разорённого гнезда». Она посвящена семейству моего деда Ивана Алексеевича Попова, природного донского казака, в котором мой отец был младшим ребёнком.

Семья, завязавшаяся в начале ХХ века на Медведице, притоке Дона, развивалась бурно и счастливо. Едва не каждый год потомство прибавлялось, причём рождались преимущественно дети мужского пола, на которых от рождения полагался изрядный надел земли – главного богатства донской житницы. Не все дети выживали. Но в целом Поповы выстояли, пережив Первую мировую войну, революцию, Гражданскую войну. В пору НЭПа хозяйство трудами большого и работящего семейства развивалось и укрупнялось. Был построен просторный о три десятка окон дом, какого не было ни у кого в большом хуторе Большой Лычак и его окрестностях. Имелся коровник, конюшня, мельница. Стали продавать излишки зерна. Но продолжалось это недолго. Большевистская власть свернула реформы и начала обкладывать справных хозяев непомерными налогами. К концу десятилетия семейство Поповых изрядно обеднело. Однако местные комбедчики всё равно числили его в кулаках. А деду моему ставили в вину ещё то, что в годы Гражданской войны он был мобилизован в белую армию.

Итог известный. В 30-м году семейство в тринадцать душ было репрессировано и отправлено по этапу на Север. Местом их поселения стал Спецпосёлок Островки – таёжный лагерный пункт в районе станции Емца. Жили в сырых, на скорую руку рубленных бараках. За скудную пайку с рассвета до заката валили и вывозили лес. Среди арестантов и особенно их детей росла смертность. А в 33-м году, когда начался массовый голод, умерших не успевали хоронить.

Надо было выбирать: смерть от голода или от пули. Поповы, посовещавшись, решили бежать. Первым совершил побег с женой и сыном старший брат Тихон. На опальное семейство обрушились побои и требования выдать, куда подались беглецы. Потом бежали другие братья. Следом – глава семейства, Иван Алексеевич. И последней – мать, Парасковья Илларионовна. В лагпункте из всех Поповых остались Маруся, ей было десять лет, и Костя, мой будущий отец, тогда ему шёл шестой год. Старшие оставили их за колючкой, уповая на милость Божью, милосердие лекарей, обещая подсобить, как только представится возможность. Брать с собой малолетних детей в побег через тайгу значило заведомо обречь их на гибель.

Семь последующих лет прошли для моих сродников на грани жизни и смерти. Смерти от голода, нового ареста и ещё более жестокого приговора. Раскиданные волею судьбы по разным местам (Тихон с семьёй осел в Поволжье; мать Парасковья Илларионовна, Иван, Михаил, Андрей, Фёдор, Маруся – на станции Емца; отец Иван Алексеевич, Лаврентий и Костя, мой будущий отец, – на Онеге), раскиданные кто где, они не пали духом, не пропали, не сгинули в безвестности. Что, спрашивается, их берегло в скитаниях и мытарствах? Божья милость и память о родном доме.

Они лишилось крова в 30-м году. Однако образ этого дома, семейного оплота, они, гонимые, сохранили до конца, потому и выстояли на всех лютых сквозняках, оберегаемые теплом незримого очага. И когда пришла общая беда – война – они, не мешкая и не пеняя на нанесённые властью жгучие, терзавшие душу и сердце обиды, встали дружно на защиту большого и единого для всех дома – Родины.

 

2. Отец и сын, Тихон Иванович и Николай

 

По следам Тихона

От Тихона Ивановича в родительском альбоме осталась одна фронтовая фотография, она датирована 26 июля 1943 года. На гимнастёрке – медаль «За отвагу», ещё старого образца, на малой прямоугольной колодочке. Плечи покрывают погоны рядового, они, кажется, даже не пришиты, их, видать, только что выдали, потому что у сослуживца-товарища таковых нет. Но самое выразительное на этом снимке – лицо, точнее глаза. Они распахнуты навстречу неизвестности. Такое впечатление, что солдат только что вышел из боя, продираясь сквозь смертельную вьюгу. Всё его существо устремлено вперёд, словно он силится прорваться сквозь время…

Следы Тихона я отыскал, расширив географию поиска, выйдя на его родных, о которых до того ничего не ведал. Это длилось месяцы и годы. И вот какая картина стала вырисовываться…

Мобилизован был Тихон Иванович Попов, мой дядя, 21 декабря 1941 года. Повестка пришла по адресу пригорода Кулебак: совхоз № 6, ул. Кооперативная, д. 50, к. 2. Место назначения – город Казань. В составе команды из 159 человек Тихон направлялся в распоряжение командира 20-й запасной лыжной бригады. Как и все мобилизованные, получил «кормовые деньги»: на двое суток пути по 7 рублей в день.

В именном списке команды дядя значится под номером 16. Здесь его адрес. А ещё номер ВУС (военно-учётной специальности) – 125. Справляюсь, что он означает. Оказывается, пекари. Стало быть, в совхозе № 6 Тихон занимался самой мирной профессией – пёк хлеб. При этом подумалось, что он, видимо, не случайно выбрал неприметное место работы – не в поле, не на току, а в пекарне, где нет лишних, подозрительных глаз: беглец же…

 

Военные дороги Тихона Ивановича

И вот передо мной предстаёт запечатлённая в сухих записях армейской книжки и наградных документов военная судьба старшего из братьев Поповых – Тихона Ивановича.

Первое место службы Тихона Попова – 1252-й стрелковый полк, в котором было лыжное подразделение. Но стал ли он бойцом-лыжником – не известно.

Полк – нахожу документальные свидетельства – входил в состав 376-й стрелковой дивизии, которая вела бои на Волховском фронте. Это район Волхов-Чудово-Любань. Не полностью укомплектованная, плохо вооружённая (88% винтовок, не говоря уж о пулемётах и миномётах), дивизия несла большие потери. В канун Нового, 1942, года её полки захватили обширный плацдарм, однако удержать его не смогли. В течение четырёх дней дивизия пыталась штурмовать вражеские позиции, но мало чего добилась, потеряв до половины личного состава, а 1252-й стрелковый (Пролетарский) полк – до четырёх пятых.

24 января 1942 года дивизия была снята с позиций на переформировку. Вот, видимо, здесь Тихон Попов и был определён в состав 1252-го полка.

После пополнения стрелковые роты маршем отправились в район Киришей, где в составе 4-й армии вновь вступили в бой.

На переднем крае боец долго не живёт – счёт идёт на сутки, а то и часы: либо ранен, либо убит. Тихон в зимних, насквозь провьюженных и простреливаемых окопах продержался неделю – с 16 февраля по 23 февраля. 18 февраля за ним закрепили автомат ППШ и к нему два диска, что записано в армейской книжке, – видать, достались от убитого. До того были винтовка и карабин. В годовщину создания Красной Армии, не иначе, была предпринята очередная решительная атака, скорее всего, недостаточно обеспеченная артиллерийским огнём, если таковой вообще был. В этой атаке Тихон был тяжело ранен и пал на стылую землю, запятнав снег кровушкой. И укрыла бы позёмка бойца белым саваном, да, слава Богу, товарищи не оставили раненого в заснеженном поле, вытащили из-под огня и отправили в полевой лазарет. А оттуда уже его перевезли в госпиталь.

В госпитале Тихон пролежал почти три месяца, судя по всему, он был ранен в грудь и живот. Но наследственность донская и воля победили – в середине мая его выписали из госпиталя и отправили на новое место службы. Это был 885-й стрелковый полк 290-й стрелковой дивизии.

В марте-апреле 1942 года после тяжёлых боев под Москвой и Тулой 290-я стрелковая дивизия выводится в резерв для пополнения.

Среди бойцов пополнения – и Тихон Попов, вернувшийся в строй после тяжёлого ранения. В этой дивизий он воевал до конца войны.

Уже в середине мая 1942-го дивизия занимает позиции на правом фланге 10-й армии (Западный фронт) на линии Шемелинка-Сельцо-Каменка. В обороне на этом рубеже она находится вплоть до июля 1943 года – целый год.

Позиционная война – дело муторное и многотрудное. Больших боёв и атак вроде нет, но перестрелки, обстрелы не прекращаются ни днём, ни ночью. Свирепствуют снайперы. Надо постоянно быть начеку. Ведь передний край. До вражеских окопов всего двести-триста метров. Чуть замешкался – и хана. Тихон был ранен вновь 5 сентября 1942 года. По счастью рана была не тяжёлая – отлежался в медсанбате и через несколько дней – снова в строй.

Новый, 1943 год, Тихон и его сослуживцы встретили в окопах. Ближе к весне фронт стал оживать. Появилось ощущение, что скоро начнётся наступление.

Весной рядовой Тихон Попов получает свою первую награду – медаль «За отвагу», ту самую, что на фотоснимке. Приказ по 885-му полку от 3 мая 1943 года. Подпись командира полка полковника Курешова. Всё честь по чести. Нет только пояснения, за что удостоен боец самой главной солдатской медали. Впрочем, гадать особо и не надо. Какой подвиг мог совершить наследник славного казачьего рода? Вылазка к окопам врага или успешный рейд по ближним тылам противника. Эту догадку подтверждает и пометка в армейской книжке. В графе «звание и должность» запись «красноармеец, стрелок» зачёркнута, а поверх чёрного синим выведено: «конник, конная разведка». Ну как же дядька Тихон, с малолетства привычный к коням, мог обойти стороной фронтовых лошадок! Наверняка давал хлебца, упряжь поправлял, коли видел, что натирает шею или грудь перевитой сыромятиной. Это, видать, приметили отцы-командиры, слово за слово – стал Тихон Попов конником-разведчиком. И судя по награде – оправдал доверие: ценные данные доставил, а может, и языка привёз на своём гнедом жеребчике по кличке Верный, о котором упоминается в армейской книжке.

В начале июля 1943 года 290-я дивизия снимается, наконец, с места и сосредоточивается в лесах северо-западнее Кирова (Калужская земля). Оттуда в составе 10-й армии 9 августа она наносит удар в обход Спас-демянского выступа, чтобы во взаимодействии с соединениями 50-й армии взять в кольцо группировку противника.

12.8.1943 г. части дивизии, совершив двухдневный марш, сосредотачиваются в районе восточнее Ленино, готовясь нанести удар с целью прорыва вражеской обороны на Оршанском направлении (это уже Белоруссия).

Медленно с тяжёлыми боями дивизия в составе 2-го Белорусского фронта освобождала Белоруссию. Десять месяцев понадобилось, чтобы достичь Могилёва.

К 28.6.1944 г. Могилёв был освобожден. В тот же день Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и отвагу, проявленные личным составом при прорыве обороны противника на реке Проня, за умелое форсирование Днепра и участие в боях за освобождение Могилёва дивизия награждается орденом Красного Знамени, приказом Верховного Главнокомандующего ей присваивается почётное наименование «Могилёвская». А ряд особо отличившихся бойцов поощряется ещё и персонально. Приказом Верховного Главнокомандующего рядовому Тихону Ивановичу Попову объявляется благодарность.

С 30 июня 290-я Могилёвская входит в состав 50-й армии. Преследуя противника вдоль шоссе Могилёв-Минск, дивизия к исходу 1 июля 1944 г. выходит на подступы к Замостью и Червеню, где фашисты оказывают ожесточённое сопротивление.

В этих сражениях Тихон Попов был вновь ранен – это случилось 10 июля, но из боя не вышел, продолжая преследовать врага. В тех непрерывных схватках дивизия захватила много пленных. Оставлять их на переднем крае нельзя – надо отправлять в тыл. А кому? Все смертельно устали после непрерывных боёв. Выбор пал на конников. Всё же не пешим гнать немчуру. Попал в число сопровождающих и Тихон Попов, хотя и был ранен. Начальство, видать, решило, что командировка в ближний тыл – это если не санаторий, то почти что медсанбат.

Далее – выписка из документа, подписанного начальником разведотдела дивизии подполковником Ткаченко:

«Товарищ Попов 10.7.44 был назначен вместе с другими конниками сопровождать колонну немецких пленных, которых сдали в гор. Новогрудки органам НКВД для дальнейшего этапа в тыл страны.

15.7.44. возвращаясь в свою часть втроём, [конные разведчики] во ржи заметили группу немцев, которым предложили сдаться, но последние стали оказывать сопротивление [стреляя из автоматов и пистолетов] и пытались уйти к лесу.

Несмотря на это, Попов с товарищами обезоружили и взяли в плен группу немцев в 9 офицеров. При этом он проявил смелость и бесстрашие».

Последние слова подполковник Ткаченко мог бы и не добавлять. Кинуться на врага, который втрое превосходит по численности, это ли не геройство! Но канцелярия, в том числе и военная, без штампов не обходится. Приказом от 20 июля 1944 года рядовой Тихон Попов был награждён орденом Красной Звезды.

А фронт катится на запад. Позади советско-польская граница. В начале августа дивизия завязывает бои за город-крепость Осовец, который занимает.

За взятие этой цитадели рядовой Тихон Попов получает благодарность Верховного Главнокомандующего – приказ от 14 августа 1944 года.

4.9.1944 г. дивизия входит в состав 41-го стрелкового корпуса 3-й армии 2-го Белорусского фронта и к 5 сентября сосредотачивается в районе Черновец. Здесь она участвует в боях за город-крепость Остроленка.

За взятие этой мощной цитадели Тихон Иванович получает третью благодарность Верховного Главнокомандующего – приказ от 6 сентября 1944 года.

Бои, передача позиций свежим частям, отход в ближние тылы, переформировка, пополнение и снова – бои. Так наступает 1945 год.

20.1.1945 г. удачно форсировав Ожицу в районе г. Яново, дивизия вступает на территорию Восточной Пруссии.

С 22.1.1945 г. дивизия, развивая наступление на Едвабно, обеспечивает ввод в прорыв частей 3-го гвардейского кавалерийского корпуса и активными действиями прикрывает его правый фланг. Стремительно наступая, 290-я выходит к переднему краю второго укреплённого района противника, рубеж которого проходит от Ортельсбурга на Пассенхайм и далее на Алленштайн по перешейкам между Мазурскими озёрами.

За штурм Алленштайна – крупного укреплённого центра – к наименованию полка, в составе которого воевал Тихон Попов, добавляется наименование Алленштайнский.

5.2.1945 г. полки дивизии ведут бои в лесном массиве Вормдит-Терштадтвальд. Форсировав реку Древенц, дивизия вклинивается во второй рубеж Кёнигсбергского укреплённого района.

7 февраля Тихон Попов опять был ранен, правда, не тяжело – это отражено только в красноармейской книжке. А в другом документе этого нет, хотя такой факт только бы усилил его.

Той ночью Тихон со своими товарищами отправился в пеший поиск. Дело происходило на окраине населённого пункта Мигенен. Разведчики обнаружили не то опорный пункт врага, не то «секрет», не то засаду. И тут Тихон вновь проявил свой неукротимый характер и казачью хватку. Далее – опираясь на документ от 4.03.45 за подписью командира полка полковника Бахолдина:

«Тов. Попов… с группой бойцов обошёл эту засаду с тыла, отрезал ей пути отхода, порвал связь и неожиданно напал на неё». А засада-то была не маленькая: до полувзвода автоматчиков и станковый пулемёт с расчётом. Как повёл себя Тихон Попов? Как старший он «первый ворвался в расположение противника, гранатой уничтожил пулемёт с его расчётом и огнём своего автомата уничтожил» девять вражеских солдат. Да бил-то с прицелом, чтобы не всех скосить – двоих взял в плен. Они потом дали ценные показания о расположении своих частей.

За выполнение особого задания командования рядовой Тихон Попов приказом по дивизии от 9 марта 1945 года был награждён орденом Славы III степени (№ ордена 377368).

В первых числах апреля 290-я грузится в железнодорожные эшелоны и к 1 апреля 1945 года сосредоточивается в районе Клян-Киршбаум, восточнее реки Одер – это путь на Берлин, столицу третьего рейха. До Победы остаётся меньше месяца.

К 2 мая 1945 г. дивизия, совершив марш, сосредоточивается на юго-восточной окраине Берлина, держа внешний фронт и прикрывая действия частей, штурмующих столицу третьего рейха.

3 мая 290-я стрелковая Могилёвская Краснознамённая орденов Суворова и Кутузова дивизия выходит к Эльбе, где и встречает Победу.

Расписался ли мой дядя на стенах рейхстага – не знаю. С окраины Берлина до центра столицы не близко. А солдат из части даже после Победы на вольные прогулки не отпускали – сохранялось военное положение. Но мысленно он тоже, наверное, повторял то, что было в сердце каждого солдата, оставшегося живым после страшной войны: «Развалинами поверженного рейха удовлетворён вполне!». И подпись…

 

* * *

Три с половиной года воевал Тихон Иванович Попов. На войне отметил своё 40-летие. Скончался в январе 1946 года от фронтовых ран.

 

Судьба Николая: Курская дуга

Теперь о Николае, сыне Тихона. Сын старшего брата из семейства Поповых в самом начале своего ратного пути попал на Курскую дугу. Перед этим была учёба на водителя боевого мотоцикла. По окончании её – запасной полк. А в начале лета – с Волги его вместе с такими же молодыми бойцами перебросили эшелоном в центральную часть России.

В красноармейской книжке Николая значится одно место службы с начала призыва и учёбы и до конца войны: 15-й огмцб, то есть 15-й отдельный гвардейский мотоциклетный батальон. Но прежде чем устоялось такое наименование, подразделение прошло ряд стадий. Оно сформировалось, выделившись из двух частей: 23-го отдельного разведывательного батальона, где основой были бронеавтомобили, и 80-го отдельного мотоциклетного батальона. Формальное переименование произошло уже в 1944 году. Одно определённо – на начало июля 1943 года бойцы названных подразделений входили в состав 5-го гвардейского танкового корпуса.

Командиру 5-го гвардейского Сталинградского танкового корпуса генерал-майора А. Г. Кравченко был отдан боевой приказ: «Занять оборону на рубеже: Лунино – Тетеревино – Петровка и ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении Прохоровки.

Комкор, командир бывалый, рассредоточил свои подразделения грамотно и дальновидно, имея возможность маневрировать ими в зависимости от боевой обстановки. Это было в дальнейшем отмечено.

Но на деле всё оказалось сложнее и драматичнее. Не оказалось соседа на правом фланге корпуса – видимо, застрял на марше или напоролся на внезапный десант врага. В обороне на прохоровском направлении образовался разрыв до четырёх километров. Понимая, какими последствиями это грозит, комкор на рубеж высот 243.2, 246.3 выдвинул танковый отряд, усиленный стрелковой ротой, а для обеспечения стыка с левым соседом (части 2 гв. тк) направил на рубеж Петровский – Нечаевка танковую роту, усиленную мотострелковой ротой. По заключению комкора, такое боевое построение давало возможность прочно удерживать занимаемый участок обороны. При этом командир корпуса имел внушительный подвижный танковый резерв.

Однако всё предусмотреть не удалось. Танковая дивизия СС «Райх» внесла серьёзные коррективы в планы командования. Противник смял рубеж обороны и продолжил наступление в направлении хутора Калинин, где в это время уже развернулся штаб генерала А.Г. Кравченко.

Где в это время находились Николай Попов и его боевые товарищи-мотоциклисты? Вот здесь, на хуторе Калинин, на самом пике немецкой танковой атаки. Молодые, необстрелянные, они, подавив страх, носились на своих железных коньках-горбунках с одного края хутора на другой, от одной части обороняющих прохоровское направление к другой, донося оперативные приказы штаба.

Атаки вражеских танков и мотопехоты сопровождались сильными ударами авиации по отступающим войскам. Как вспоминали оставшиеся в живых участники тех событий, самолёты врага буквально висели над этим районом, не давая поднять головы. Мощное воздушное прикрытие эсэсовских дивизий было основой их успеха в этот день. Несмотря на отчаянные усилия обороняющихся, к исходу дня 5-й танковый корпус оказался в окружении.

Невероятно сложное положение было у комкора. В обороне возникали одна за одной прорехи, а сил их «залатать» не было. А тут – новый прорыв на стыках частей. Едва он получил очередной приказ от командующего фронтом, в блиндаж ворвался уполномоченный командующего 6-й гвардейской армии полковник Никифоров. Угрожая генерал-лейтенанту оружием, полковник потребовал все силы корпуса бросить в контратаку…

Штаб корпуса сворачивался. Машина для вывоза штабных документов была выделена, но везти их в неизвестность было опасно. Поэтому документы были сожжены. Возможно, кто-то и из разведчиков-мотоциклистов палил их в огне, чтобы не достались врагу.

Части, оборонявшие хутор Калинин, где находился штаб корпуса, в том числе мотоциклисты-связисты и мотоциклисты-разведчики, к ночи начали отходить.

Из отчёта командования 23-го отдельного разведбатальона (орб) 5-го гв. тк:

«По приказанию командира батальона капитана Чуева батальон занял оборону на разъезде Беленихино. Вскоре туда прибыл 80-й мотоциклетный батальон (омцб) и вместе с 23-й орб занял оборону. С 20.00 на разъезд стали прорываться отдельные танки 20-й гв. и 21-й гв. танковых бригад корпуса, где вместе с 23-м орб заняли оборону. Вскоре здесь сосредоточились танки 20-й бригады и стали вести интенсивный огонь по противнику. Танки прибывали в течение всей ночи, и разъезд Беленихино, таким образом, стал прочным узлом сопротивления и могилой для десятков вражеских танков...»

Вот здесь, на разъезде Беленихино, занял оборону вместе со своими боевыми товарищами девятнадцатилетний солдат Николай Попов, мой двоюродный брат. Занял оборону, чтобы отстоять пядь этой земли – узел рокадных дорог – или умереть.

«Собрав здесь все имеющиеся силы – 23-й орб, 80-й омцб, а также 60 человек из 3-го сб 6-го гв. мсбр, – командир 20-й гв. танковой бригады в кратчайший срок создал жёсткую оборону, зарыв танки в землю. Благодаря этому удалось отбить атаку эсэсовцев, которые не только не взяли станцию, но и отошли к х. Калинин».

Они выстояли на том рубеже, через который эсэсовская танковая армада рвалась к Прохоровке, чтобы усилить направление главного удара. А уже 8 июля уцелевшие части 5-го танкового корпуса, в том числе 23-й орб и 80-й омцб, перешли в наступление. За четыре часа непрерывного боя они овладели х. Калинин и вышли на рубеж Озеровский – Собачевский – Безымянная высота южнее х. Собачевский.

В течение этих дней, докладывал командир 5-го танкового корпуса, корпус потерял многих испытанных в боях командиров, участников Сталинградской битвы. Погибли два командира полка, два начальника штаба бригады, тяжело ранен командир танкового полка прорыва. Убито и ранено две трети командиров батальонов, почти столько же командиров рот, множество бойцов.

А впереди были новые бои, ведь Курская битва продолжалась. И не всем довелось выжить в этом кромешном аду, где сошлись в смертельной схватке миллионы солдат и тысячи танков.

Николай Попов, приняв в огненной купели Курской дуги боевое крещение, уцелел. 5-й танковый корпус, выполнив боевые задачи, пополнился новыми бойцами, техникой и вновь устремился на врага.

 

Фронтовые дороги Николая

Дальнейший боевой путь рядового Николая Попова: Белгород – Харьков – форсирование Днепра – Кировоград – Умань – населённые пункты Правобережной Украины, Венгрия…

Освобождая территорию Дебреценского региона, важного стратегического узла, наши войска наткнулись на сильное сопротивление немецких и венгерских войск в предместье города Деречке. Вот здесь, в схватках за этот населённый пункт, «показал себя как смелый и волевой разведчик» (так в приказе) рядовой Николай Попов. Как проявил себя молодой, но уже бывалый боец? «Неоднократно участвовал с разведгруппами на разведке противника, доставляя командованию ценные сведения». 22 сентября противник обрушил на советские части авиацию, шёл интенсивный обстрел из орудий и миномётов. Несмотря на смертельную опасность, мотоциклист Николай Попов прорывался сквозь вражеский огонь и доставлял командованию самые свежие разведданные о противнике. Но и это ещё не всё. «В районе города Деречке т. Попов вывез с поля боя двух раненных красноармейцев, которых доставил в госпиталь». За мужество и отвагу в этих боях рядовой Николай Попов был награждён орденом Славы (№165214). Приказ от 4 ноября 1944 года.

Дальше были бои за Будапешт. Среди немецких подразделений оказалась 6-я полевая армия. Две армии с таким порядковым номером были уничтожены – под Сталинградом и в Бессарабии. Третью голову этого змея-горыныча (под номером 666) рубил Николай Попов.

В красноармейской книжке Николая и в других документах отмечено, что он был ранен в обе ноги и контужен. Это, очевидно, произошло в последующих боях, которые становились всё яростнее. И, видимо, за тот бой, в котором Николай был ранен, его наградили орденом Красной Звезды (№774775). Это могло произойти на подступах к Вене, это могло быть при освобождении Праги, где бои продолжались и после 9 мая.

 

* * *

После войны Николай вернулся в город Кулебаки. Женился, окончил техникум, работал мастером на заводе, играл в духовом оркестре, любил рыбалку. Умер в середине 80-х...

 

3. Андрей Попов: с 1 августа 1941-го по май 1946-го

 

От границы…

Андрей Иванович был призван на фронт раньше всех братьев Поповых. Плесецкий райвоенкомат вручил ему повестку о мобилизации 1 августа 1941 года – на сороковой день Великой Отечественной войны. Песня-призыв «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» уже звучала в эфире и разносилась от Камчатки до западных рубежей, которые под напором врага откатывались на восток…

Документов от дяди Андрея, к сожалению, не сохранилось. У сына Николая и дочери Валентины есть фотографии, но ни армейской книжки, ни наградных документов нет. Но мне почему-то кажется, что Андрей Иванович вызвался на фронт добровольцем. Рассуждаю я так. В 41-м ему 24 года, в армии до той поры он не служил, армейской специальности не имел. Гражданская специальность – сапожник, причём самого высокого разряда: седьмого. То-то на довоенных фотографиях на ногах у него непременно шикарные туфли или ботинки. «Оксфорд коричневый и жёлтые ботиночки зажгли в душе моей пылающий костёр»… – довоенное танго. Жёлтые – не жёлтые, но фасонистые, каких ни у кого не было, Андрей перед войной носил. А ещё любил модные рубашки-апаш с множеством пуговок, двубортные костюмы, фуражечку с лаковым козырьком. Да, он был форсун, как говаривали тогда, он был пижон, как говорили в поры уже моей юности. Но… На фуражечке была маленькая звёздочка, а над кармашком костюма – значки ГТО и «Ворошиловский стрелок». Вот это-то меня и натолкнуло на мысль, что Андрей ушёл на фронт добровольно. Лёгкий на ногу, он тенью проходил сквозь кордоны ВОХРы, когда бежал из лагеря, а потом тайком приносил младшим братику и сестрице еду. В нём была природная казачья сноровка разведчика и пластуна. Плюс доказанное умение хорошо стрелять. Разумеется, в армии, на фронте, могла пригодиться и гражданская специальность – справная обувка для солдата важна не меньше оружия. Со сбитыми ногами много не навоюешь. Но он уходил на войну, чтобы орудовать не сапожным шилом, а разить врага штыком, пулей, гранатой.

Опыт запросов по Тихону и его сыну Николаю натолкнул меня на мысль вновь обратиться в военное ведомство. Позвонил по междугородке во Фроловский районный военкомат Волгоградской области. Специалист РВК Валентина Ивановна Узбекова предложила написать заявку. Условились, что передачу осуществим по факсу. Срочно изложил на листе суть запроса. А уже через два часа получил копию учётной карточки Андрея Ивановича.

Куда попал после карантина, принятия присяги и короткого обучения красноармеец Андрей Иванович Попов? В 13-й отдельный пограничный полк НКВД. Парадоксы судьбы. В 30-м году энкавэдэшники разорили его семейство, он, тогда тринадцатилетний подросток, был единственный, кто бежал из-под конвоя, долго бродяжил без семьи, пока через год не сдался властям. И вот теперь на его голове такая же, как у многих в полку, фуражка с синей тульей. Этот полк был сформирован из остатков погранотряда того же номера, который, упираясь, с боями отходил от западной границы СССР, и пополнения. Задачи перед бойцами полка ставились разнообразные. Всё зависело от складывавшейся обстановки: ликвидация вражеских – парашютных и механизированных – десантов; охрана штабов, узлов железных и шоссейных дорог, медсанбатов; прикрытие отходящих частей…

Окончательно сформирован полк был к концу сентября 1941 года и сразу приступил к выполнению поставленных задач. Фронт к той поре откатился за Смоленск, вражеские армады подходили к Ленинграду, на южном рубеже начинались бои за Киев.

Больше двух месяцев воевал в 13-м пограничном полку рядовой Андрей Попов. Вместе с другими отступающими частями полк оказался под Москвой. Отступать дальше было некуда. Схватки были яростные, нередко доходило до рукопашных. В декабрьских боях – в начале битвы за Москву – Андрей Попов был тяжело ранен и вывезен в тыл.

С госпиталем ему повезло – был ли его личный выбор или, увидев адрес родни, задала направление чья-то сердобольная душа, – но отправили солдата на Север. Госпитали находились повсюду – практически все школы Архангельска были отданы под санчасти, то же самое – в Молотовске (Северодвинске). И на узловых станциях, таких как Плесецкая, тоже имелись госпитали.

Не исключено, что в поры пребывания Андрея на излечении его навестил кто-нибудь из родни. Могли это сделать Михаил или Фёдор, ещё не призванные на фронт, в январе-феврале – Иван и Маруся, которые вернулись с оборонных работ на Кольском полуострове, хотя они сами нуждались в помощи, настолько оголодали и были измождены. Могла наведаться мать…

Выздоравливающих раненых автоматически ставили на учёт в 33-й запасный стрелковый полк, который дислоцировался в Архангельске. Андрея Попова зачислили в него ближе к весне. К слову сказать, в начале лета в него определили будущего писателя Фёдора Абрамова, который после тяжёлого ранения под Ленинградом получил отпуск на долечивание и несколько месяцев прожил в родной деревне Верколе, что на Пинежье.

В 33-м запасном полку Андрея Попова поставили на должность пулемётчика станкового пулемёта. Но потом произошла перемена – его включили в группу, которую стали готовить навыкам полевой связи.

 

Златоустовская дивизия

По весне в составе небольшого подразделения Андрей Попов был отправлен к новому месту службы. Он был зачислен в 70-й отдельный батальон связи, который входил в состав 26-й стрелковой дивизии – подразделения уникального.

26-я стрелковая Сталинская Златоустовская дважды Краснознамённая ордена Суворова дивизия была сформирована 3 ноября 1918 года. Её стрелковые полки имели, кроме нумерации, почётные наименования 87-й Карельский, 349-й Казанский, 312-й Новгородский – бывший Копорский 4-й пехотный полк, ведущий свою историю от 1803 года. Артиллерийские полки носили условные номера войсковых частей и назывались по фамилиям их командиров.

Старая Русса, Демянск, восточный берег реки Ловати – такие места значились в боевых сводках дивизии в январе – апреле 1942 года.

В эту пору Андрей Попов с сослуживцами и попал в одно из подразделений дивизии – 70-й отдельный батальон связи. Им повезло. На фронте наступила длительная пауза: противник выдохся, но и наши войска были измотаны. Так что боевую вахту молодые связисты начали в относительно спокойной обстановке. А непосредственное место службы Андрея Попова – телефонист 820-й отдельной роты связи. Здесь он узнал, что в действующую армию призвана Маруся, единственная их, братьев Поповых, сестра. И хотя ей выпал не передний край – она служила в интендантской части, – родным и ему, Андрею, прибавилась ещё одна тревога-забота.

После полугодового затишья подразделения дивизии вновь начали боевую страду. С 30 ноября 1942 года по февраль 1943 года златоустовцы, находясь в составе Северо-Западного фронта, участвовали в наступлении на Рамушевский коридор. В августе 1943 года дрались за Старую Руссу.

Видимо, здесь Андрей Попов заслужил свою первую боевую награду – медаль «За отвагу» – на послевоенных фото она вторая на груди фронтовика.

В январе 1944 года 26-я Златоустовская стрелковая дивизия приняла участок обороны под городом Холм Новгородской области и приступила к изучению обстановки и подготовке к взятию Холма. Решающие бои за город Холм начались 16 февраля 1944 года. В ночь на 21 февраля начался штурм города. К трём часам дня 22 февраля город Холм был полностью освобождён от немецко-фашистских захватчиков.

 

Освобождая Пушкинские места

А дивизия двинулась дальше. Она участвовала в Старорусско-Новоржевской наступательной операции (по 4 марта 1944 года), освобождении городов Псковской области Бежаницы (26 февраля 1944 года), Новоржева (29 февраля 1944 года).

В конце апреля 1944 года Златоустовская дивизия вошла в состав 14-го гвардейского стрелкового корпуса 1-й Ударной армии. 12 июля 1944 года дивизия участвовала в освобождении Пушкиногорья Псковской области.

Да, Андрею Попову, моему дяде, довелось освобождать от фашистской нечисти Святогорский монастырь, где похоронен Пушкин, его вотчину Михайловское, где Александр Сергеевич написал многие героические стихотворения, в том числе поэму «Полтава». Тут Андрею, возможно, вспомнилась Михайловка, недалёкая от родного хутора Большой Лычак станица. А именем Пушкина он впоследствии назовёт младшего сына.

А наступление дивизии, начатое 11 июля, продолжалось. Она выбивала фашистов из одного населённого пункта за другим и устремлялась дальше.

Видимо, здесь, в этих сложных боевых условиях особо проявились характер и казачья смётка дядьки Андрея. Он показал себя прирождённым пластуном, способным в самых невероятных боевых условиях наладить связь. Вот и знак «Отличный связист», тяжёлый, как орден, о том свидетельствует.

Командир 820-й отдельной роты связи капитан Юрченко по завершении наступательной операции 4 августа пишет наградной лист на рядового Андрея Попова, перечисляя боевые эпизоды: «17 июля на рубеже р. Сарьянка товарищ Попов лично участвовал в отражении контратаки противника»; «31 июля в районе д. Медневка он под сильным огнём противника наводил проводную связь», при этом командир особо подчёркивает, что связист работал на абсолютно открытой местности и был доступен всем пулям и минам; а «2 августа… товарищ Попов всё время тянул связь за полком» и непрерывно находясь под огнём, пренебрегая смертельной опасностью. Чего достоин самоотверженный боец, который «устранил более 20 порывов и тем самым обеспечил бесперебойность в управлении полком»? Командир роты не сомневается – ордена Славы. Такой же награды удостоились и два сослуживца дяди Андрея. На коллективной фотографии, сделанной, вероятно, для дивизионной, а то и армейской газеты, – три бойца, в том числе Андрей Попов. На груди у двоих орден Славы. Дескать, равнение на героев!

 

Через Прибалтику – на Кёнигсберг

23-24 августа 1944 года дивизия, находясь в составе 2-го Прибалтийского фронта, вела бои на подступах к населённому пункту Роцена (у города Биржай, Литва).

Достигли государственной границы Советского Союза. Восстановив её на своём участке, подразделения 26-й Златоустовской ворвались с боями на территорию Восточной Пруссии. Враг яростно сопротивлялся. Каждый город, каждый населённый пункт, каждый фольварк приходилось брать с боем. В боевых схватках (в составе 1-го Прибалтийского фронта) встретили Новый, 1945 год.

9 февраля 1945 года уже в составе 3-го Белорусского фронта 26-я дивизия вела бои в районе населенного пункта Вернерсхоф-Ариссау (23 км севернее города Кёнигсберг, ныне Калининград).

6-9 апреля 1945 года подразделения златоустовцев вместе с другими частями Красной Армии взяли в кольцо город-крепость Кёнигсберг.

9 апреля 1945 года 26-я дивизия вела бои в пригороде Кёнигсберга Метгетен (ныне посёлок Александра Космодемьянского, который входит в черту Калининграда).

Все бойцы дивизии, участвовавшие в штурме цитадели, в том числе Андрей Попов, были награждены медалью «За взятие Кёнигсберга».

Здесь, в Кёнигсберге, Великая Отечественная война для 26-й Златоустовской дважды Краснознамённой ордена Суворова дивизии завершилась. Но не завершилась вообще война. Дивизию перебрасывают через всю страну на восток, к месту прежней её дислокации, но направляют не в казармы – предстоит схватка с самурайской Японией.

 

* * *

…Отпахав всю войну, отслужив ещё год в армии, дядя Андрей погоны не снял, а сменил их на другие. Он стал служить в военизированной охране, сопровождая железнодорожные эшелоны.

Вернётся из рейса домой, на станцию Емца, побудет день-другой с семьёй – и опять в дорогу. Служба это тяжёлая. Попробуй-ка часами дозорить на открытой, продуваемой всеми ветрами площадке грузового вагона с винтовкой на ремне. Летом в гимнастёрке и галифе, при «осадках в виде дождя и мокрого снега» – в брезентовом дождевике. Зимой – в полушубке. Это и здоровому нелегко. А ведь дядька Андрей был изранен: осколок в ноге, осколок в позвоночнике, что то и дело донимали, а ещё мучила порой сильными головными болями тяжёлая контузия.

Но главное – служба в вохре была опасна: после войны разные «Чёрные кошки» бандитствовали и на железной дороге. Сколько бойцов погибло в схватках с налётчиками, защищая народное добро!

Почему Андрей выбрал после войны именно эту службу? Очевидно, сказались пять армейских лет – к службе привык, втянулся, без неё жизни не представлял. Сверхсрочную ему не предлагали, да и нереально это было, имея семью, оставаться в армии. Но главное, что его побуждало к этому, думаю, казачья закваска, служилая косточка. Андрей был от роду служакой – это в генах у него сидело.

 

4. Последний бой Михаила Попова

 

Из военного архива

Перед войной Михаил, мой дядя-тёзка, работал в посёлке Пермилово Северной железной дороги – это в 60 км от Емцы, если следовать от Архангельска. Тут обзавёлся семьёй. Жена Кемова Анна Калистратовна. У них родились сыновья: старший – Рудик и младший – перед самой войной – Валя.

На фронт Михаила призвали одновременно с младшим братом Фёдором – 29 апреля 1942 года. След его на военных дорогах затерялся. Искал я долго, пока не обратился в Архангельский фонд «Поиск». И вот однажды пришло письмо за подписью руководителя этой поисковой организации И. И. Ивлева, а в нём документы из Центрального архива Министерства обороны.

Первое, что бросилось в глаза после того, как удостоверился по данным, – это тот, кого ищу, – военная должность Михаила Ивановича: ездовый 45-мм пушки. Всё закономерно. Кому быть если не на коне, так хотя бы при конях, как не казаку. Кто же лучше поймёт и обиходит коня. Для «цифиркиных» да интендантов это – гужевой транспорт. А для казака – верный товарищ. Он и из боя вынесет, если ранят. Он и себя подставит под пулю, дабы тебя уберечь.

Сейчас, конечно, не узнать, то ли судьбе было угодно определить его военное место, то ли сам вызвался, памятуя, что казаки отцовой станицы Раздорской служили в лёгкой конной артиллерии, может, даже сам отец или дед, но Михаил оказался на самом переднем крае войны.

«Попов Михаил Иванович, 1915 г. р., уроженец Б. Лычак Березовского района, Сталинградской области, призван в Советскую Армию Плесецким РВК Архангельской обл. и воевал в составе 1-го гвардейского укреплённого района (1-й гв.УР) 57-й армии 9-го отдельного гвардейского пулеметно-артиллерийского батальона (9 огвпаб) 3-го Украинского фронта…».

 

Оперсводка

Здесь я внесу пояснения, опираясь на статью военного историка В.П. Крикунова «Разгром группы армий «Южная Украина»» («Военно-исторический журнал», 1989, № 10).

3-й Украинский фронт, в составе которого воевал мой дядя, ломая сопротивление врага, наступал по самому югу державы, вдоль и обочь Черноморского побережья. На середину августа 1944 года Ставка верховного главнокомандования наметила Ясско-Кишенёвскую операцию. Осуществить её предполагалось силами двух фронтов – 2-го Украинского и 3-го Украинского. «К операции привлекалось 1,25 млн. человек, 16 тыс. орудий и миномётов, 1870 танков и самоходно-артиллерийских установок, 2200 боевых самолётов (с учётом авиации Черноморского флота)».

Кто противостоял нашим силам?

«К середине августа 1944 года на 580-километровом фронте от предгорий Карпат до Чёрного моря немецко-фашистское командование сосредоточило мощную группировку армий «Южная Украина»… Группировка противника насчитывала 900 тыс. человек, 7600 орудий и миномётов, 404 танка и штурмовых орудия (без учёта подошедших резервов в ходе операции), 810 самолётов».

К этому следует добавить, что «на направлении действий 3-го Украинского фронта противник построил три, а на кишинёвском – четыре полосы обороны, из них наиболее подготовленной была главная (глубина 6-8 км)».

Как проходила эта грандиозная по масштабам операция?

«Наступление советских войск началось 20 августа 1944 года. Ему предшествовала мощная артиллерийская подготовка. А на 3-м Украинском фронте и авиационная подготовка. В первый же день войска обоих фронтов прорвали тактическую оборону врага и продвинулись на глубину от 10 до 16 км. Ударные группировки 2-го и 3-го Украинских фронтов начали стремительное продвижение навстречу друг другу».

 

В ожидании боевого приказа

Гвардейский батальон, в котором воевал Михаил Иванович Попов, к той поре вышел на исходные позиции. Сосредоточившись на правом берегу Днестра, бойцы ждали приказа. Им предстояло форсировать Днестровский лиман, залив Чёрного моря, ширина которого местами доходит до 12 километров. Здесь, где предстояло начать переправу, было километров 8–10.

Чем занимался в эти часы ожидания рядовой Попов? Дело понятное. Ездовой «сорокапятки», он ещё и ещё раз проверял конскую упряжь – гужи, вожжи, чересседельник, постромки… Прошивал сыромятиной наиболее уязвимые сгибы. Осматривал ковку. Не дай Бог истончится на камешнике шляпка ухналя – ковочного гвоздя. Тогда в бою лошадь может оступиться, оскользнуться. А под берегом – и здесь, и там – это не исключено. Да ладно если только споткнётся, собьётся с шага, а коли ногу подвернёт. Кто пушку потащит? Оно понятно, «сорокапятка» – не гаубица. Но и в ней весу – будь здоров: в боевом положении 600 кг, в походном – вдвое больше. Так что лучше всё ещё раз осмотреть, проверить и перепроверить, чтобы упредить любую неожиданность во время переправы и боя. А там как Бог даст.

Переодевался ли Михаил перед тем десантом в чистое? Едва ли. Впереди бой – грязь, копоть, дым. Да и примета… Разве, подворотничок свежий подшил.

Далее – снова справка из архива, представляющая собой копию боевого донесения:

«В этот день части 1-го гв. УР оборонялись в полосе: Калаглея – место восточнее Цареградского Гирла, по берегу Чёрного моря до Пересыпи и часть севернее Раксоляны.

9-й огвпаб вместе с 11-м огвпаб находились севернее Раксоляны.

Операция была назначена на 22 августа. 1-му гв. УР ставилась задача форсировать Днестровский лиман из района Раксоляны и высадиться южнее Аккермана на участке Терезино. 9-й и 11-й огвпаб на первый день операции остаются на исходных позициях для готовности форсирования Днестровского лимана и развития успеха правого эшелона.

21 августа и до наступления ночи противник активности не проявлял. Создавалось впечатление, что противник ушёл. В этот вечер он вёл себя отлично от предыдущих».

 

Десант через Днестровский лиман

Прерву донесение, чтобы внести дополнения, почерпнутые из исторических источников, в частности, документов, хранящихся в музее Белгород-Днестровского.

В форсировании лимана широко использовались складные десантные лодки ДЛ-10 (десантная лодка на 10 человек). Были они неуклюжи, фанера, из которой их мастерили, быстро намокала. Приходилось постоянно вычерпывать воду. Четверо гребли, четверо отчерпывались. И так несколько часов кряду. Из этих лодок формировали паромы. На таких паромах переправляли 45-мм пушки, 82-мм миномёты. Конные упряжки с ездовыми перевозились на отдельных паромах.

Десант состоял из двух соединений – северного отряда и южного. В северном насчитывалось 1700 бойцов на 220 лодок. Южный отряд составляли части 1-го Укрепрайона, в том числе 9-й батальон. Здесь было 1200 бойцов на 150 лодок.

Действуя под покровом глухой августовской ночи, оба отряда, хорошо обученные за две недели подготовки, скрытно подошли к вражескому берегу. Северный был обнаружен противником в 100 метрах от берега, у самых камышей, южный – раньше, и на него обрушился миномётный и артиллерийский огонь.

«В 00.00 22 августа ночная бомбардировочная авиация начала бомбить указанный район. Бомбёжка длилась до 1.00. В 2.30 на участке дача Терезино-Шаба поднялась пулемётная стрельба противника. По команде начальника артиллерии в ту же секунду заработали все батареи по берегу, указанному для высадки. Через минуту все пулемёты противника молчали. Тут заработала его артиллерия, ставя заградительный огонь по воде и берегу, но она опоздала, так как высадившийся десант с этого места ушёл.

Вслед за первым эшелоном через полтора часа была отправлена на паромах артиллерия. У берега противник обстрелял паромы, часть которых была потоплена, некоторые повернули к своему берегу. После высадки десанта на берег силы были устремлены вглубь обороны противника, который не замедлил ввести в действие группы автоматчиков. Однако прочность его обороны была нарушена.

В 3.40 восемь бронекатеров начали прорываться через Цареградское гирло в Днестровский лиман. Из них прорвалось семь, однако подавить огонь противника не удалось».

На захваченных десантниками плацдармах развернулись упорные бои. Противник непрерывно контратаковал, стремясь сбросить десант в воду. Десантные части, умело используя особенности местности, временно перешли к обороне.

«В 10.00 на бронекатера были посажены две роты 9-го огвпаб и направлены на противоположный берег, они должны были выйти в район Бритовки, перехватив пути отхода противника из Аккермана. К 14.00 роты заняли Бритовку, удерживая дорогу и отражая контратаки.

Сопротивление противника значительно ослабло. К 16.00 роты 9-й огвпаб повернули фронт от Бритовки в направление Бени. Противник стал отходить, бросая материальную часть, и уже к 19.00 22 августа 1944 г. Аккерман был очищен от противника. Наши потери составили 108 человек убитыми, среди них был и Михаил Иванович».

 

Вечная память

Как погиб дядя, я не знаю. От вражьей пули или осколка снаряда или мины? Это могло произойти в начале боя, ещё на пароме, когда артиллерия под огнём врага достигла правого берега. Это могло случиться в первые минуты боя, когда, погоняя коня, запряжённого в пушку, Михаил вылетел на передний край, открытый всем пулям и снарядам. Это могло быть к концу дня, когда, преследуя противника, расчёт «сорокапятки» вновь снялся с позиций и попал под беспорядочный огонь отступавшего врага…

Ясско-Кишинёвская операция, длившаяся восемь дней, завершилась полной и сокрушительной победой советских войск. Было уничтожено 147 тыс. солдат и офицеров противника, 92 тыс. – взято в плен. Наши потери составили 4114 человек. Как писал в докладной командующий 3-м Украинским фронтом генерал армии Ф.И. Толбухин, «в наступательных боях была полностью уничтожена 6-я армия немцев..., мало чем уступавшая силам 3-го Украинского фронта».

Гв. рядовой, ездовой 45-мм пушки Попов Михаил Иванович погиб 22 августа 1944 года и похоронен на северо-восточной окраине с. Раксоланы Овидиопольского района Одесской области.

Основание: Центральный архив Министерства обороны, 9 отдел, донесение № 70860 с – 1944 г., опись 18002, дело 863, лист 172; фонд 1-й гв. УР, опись 2 , дело 23, лист 55 – «Алфавитная книга безвозвратных потерь».

Погибшего солдата уложили на понтон вместе с другими павшими бойцами и перевезли на левый берег Днестра, откуда начинался их последний десант. Их пронесли на кладбище села Роксоланы, где похоронная команда уже рыла просторную братскую могилу. 19 августа бойцы гвардейского батальона отмечали в этом селе яблочный Спас. А 22 августа, кто уцелел на том берегу, справили по погибшим товарищам скорые поминки и устремились с боями дальше…

 

* * *

«Хорошая земля Мишке досталась – мягкая, как пух», – это фраза из кинофильма «На войне как на войне». Не знаю, какая земля досталась моему дяде-тёзке. И узнаю ли? Ведь могила его теперь за границей, да ещё какой заграницей, там теперь и покойных в покое не оставляют…

К этому добавлю, что старший сын Михаила Ивановича Рудольф обосновался неподалёку от тех мест, где пал его отец, – в городе Измаиле. Здесь он обзавёлся семьёй, построил дом, вырастил детей. Работал Рудольф Михайлович водителем междугороднего автобуса и постоянно навещал могилу отца. Пока и сам не окончил свои дни.

 

5. Федя, Фёдор Иванович

 

А бригадиром – самый младший

О брате Феде мой отец говорил как-то особенно ласково. Произнесёт имя, и лицо его озарится тихой сокровенной улыбкой. Сказывалось, наверное, что Федя был ближе по возрасту, хотя обычно такая разница – семь лет – в детстве изрядная преграда для взаимоотношений сестёр-братьев, дескать, мелкота ещё…

Видимо, Федя по характеру был мягкий, сердечный, оттого и опекал младших брата и сестру. Об этой особой доверительности свидетельствует и коллективная фотография. Вокруг сидящей матери стоят её дети. Из старших только Иван. Остальные младшие: Костя, тогда лет десяти, Маруся, ей четырнадцать, и Федя, он стоит за младшими, ему семнадцатый год. Федя уже юноша, высокий, почти с брата Ивана, но улыбка застенчивая, ещё детская.

Не эта ли улыбка и весь облик Феди, ещё незрелый, мальчишеский, сбили меня с толку? Тётя Маруся писала, что к 38-му году у них сложилась семейная бригада, и бригадиром её был Федя. Наверное, тётя запамятовала, заключил я тогда. Ну, какой из этого застенчивого паренька бригадир, в лучшем случае помощник, подавальщик чего-либо! Но когда в поле зрения попала другая фотография, на которой Феде-Фёдору лет девятнадцать, я уже не сомневался. Как он возмужал за год-полтора! Крепкое волевое лицо, широкие плечи – такой способен не только оградить, но и повести за собой.

Вот почему, когда в Книге Памяти я обнаружил его имя, почти не удивился, что он командир. Единственно, что вызвало сомнение – высокое звание. Не мог воин за неполный год от рядового солдата дойти до майора. Во время поиска – ближнего и дальнего – в поле зрения попало ещё несколько ровесников, однофамильцев и полных тёзок Фёдора Ивановича Попова. Пока, наконец, следы дяди не обнаружились совсем рядом. Привыкший к отрицательным ответам, я чисто по наитию обратился в Плесецкий пенсионный фонд (раньше собес) и неожиданно для себя получил оттуда копии двух документов: один – ходатайство матери, Парасковьи Илларионовны, о назначении пенсии за потерю кормильца, а другой – основание для пенсии отцу, Ивану Алексеевичу, – извещение о гибели Фёдора.

 

Участник Сталинградской битвы?

Погиб Фёдор Попов 13 января 1943 года. Дядя Андрей утверждал, что Фёдор пал под Сталинградом. Так запомнилось его сыну Николаю. Они ездили с отцом на Мамаев курган, вычитывали имена павших на стелах и пилонах, но Фёдора так и не нашли. То, что Фёдор погиб именно под Сталинградом, было правдоподобно. В те дни завершилось окружение армии Паулюса, шли самые яростные бои, бойцы рвались в бой, чтобы добить немецкую группировку, зажатую в кольцо.

Точное место гибели Фёдора в той справке не указывалось. Звание его – тоже. Только усечённая строка: «ком. отдел. роты ПТР». ПТР – противотанковые ружья. Это передний край, лоб в лоб с танками – «тиграми» и «пантерами». Вероятно – командир отделения. Но не исключено, и командир отдельной роты, которую бросали на уничтожение танкового прорыва.

Призван был Фёдор на фронт 29 апреля 1942 года – запись в Книге призыва Плесецкого РВК. Погиб через восемь с половиной месяцев. По мирным меркам такой срок невелик. Но по военным – вечность, тем более что был пик войны, люди гибли, не доезжая до фронта под бомбёжками, а тут – на переднем крае, да по сути один на один с железной армадой, которая с лязгом и грохотом катится на тебя.

Истребители танков… Я стал особенно пристально вглядываться во фронтовые снимки
и кадры кинохроники Сталинградской битвы, где запечатлены эти бойцы. А вдруг увижу своего дядю – юного дядю Федю. Запылённого, чумазого, смертельно усталого, выходящего из боя с противотанковым ружьём на плече. Выделил один из таких снимков. А вдруг это он? Похож ведь!

«Иду красивый, двадцатидвухлетний…» – написал поэт. Двадцатидвухлетний Фёдор Попов ушёл в вечность на старый новый год. Может, это была заснеженная степь под Сталинградом, откуда до хутора, где он родился, было всего три конных перехода…

 

Новый поворот…

Казалось бы, всё – можно поставить точку, или, во всяком случае, – многоточие. Сталинград. Январь 43-го. Начало генерального наступления – завершение конца Сталинградской битвы. В этом кромешном аду пропадали без вести целые подразделения (такое попадается в немецких сводках). А уж отдельные бойцы – и подавно. Утром был жив-здоров, товарищи видели. Начался бой: пошли танки, забили пушки, налетели вражеские пикировщики, всё смешалось, не поймёшь, где земля, где небо… Вот в такой коловерти и пропал человек. Мёртвым никто не видел, но и среди живых нет. Взводный, долго не думая, написал похоронку. Мать у бойца в изрядных годах, пусть хоть пенсию ей назначат: какое-никакое, а утешение на старости лет…

И тут новый поворот. Областной военкомат (персонально Николай Яковлевич Пилявский) после долгих архивных поисков обнаружил-таки оригинал извещения о гибели Фёдора Попова. Передо мной ксерокопия. Это и есть та самая похоронка, которую я искал четверть века. На основании именно этого документа Плесецкий райвоенкомат выдал матери Фёдора (её полное имя на обороте) справку для собеса, упустив почему-то место гибели сына.

Дата гибели та же: 13 января 1943 года. Должность: командир отделения роты ПТР. Новое – воинская часть: отдельный истребительный противотанковый дивизион 382-й стрелковой дивизии.

У этой дивизии жестокая судьба. Находясь в составе 2-й ударной армии, она дралась в окружении в районе деревни Мясной Бор и почти вся пала. Геройски пала. Но командующим этой армией был генерал Власов, который, как известно, сдался в плен, и подвиг бойцов и командиров многих подразделений этой армии оказался в тени. Воистину «прокляты и убиты», как в романе Виктора Астафьева…

Первая запись штадива 382-й после выхода из окружения (журнал боевых действий – конец июня 1942 года):

«Вышедши из окружения... получил пополнение командного состава из Архангельского пехотного училища (видимо, Борисовского – М.П.)...»

Очевидно, в эти поры сюда, в район Папоротно, где шла переформировка и пополнение дивизии, прибыл и 319-й отдельный истребительный противотанковый дивизион, в котором судьба определила служить Фёдору Попову.

В начале августа 1942 года 382-я стрелковая дивизия вновь была на передовой, сменив в полосе обороны измотанную в боях 191-ю стрелковую дивизию. Части её заняли позиции на правом берегу реки Волхов в районе поселений Переход и Порожки. Что-то земное, тёплое и домашнее слышится в этих названиях. Для монаха, философа-мистика и поэта, возможно, – надмирное. Для солдата же – участок обороны. И задача его предельно проста: не допустить врага, который остановился перед естественным рубежом на левом берегу, на этот, правый берег.

 

Волховский рубеж

Наступательный пыл немецкой армии к этому периоду заметно угас, во всяком случае, на северо-западе России. Резервов у немцев не было. Всё теперь было брошено под Сталинград, где решалась судьба мира. Однако они не оставляли попыток взять любой населённый пункт, железнодорожную станцию или форсировать, как здесь, на Новгородчине, реку.

Больше полугода 382-я стрелковая дивизия стояла на этом рубеже, не позволяя врагу одолеть Волхов и двинуться дальше вглубь родной земли. Цепь окопов землянок и блиндажей постоянно бомбила немецкая авиация – она уже не царствовала в небе, но была ещё сильна. Наши пушкари экономили снаряды, а немчура день и ночь осыпала минами и снарядами позиции дивизии. А когда затевала очередную переправу, вела особо усиленную артподготовку. Ясно дело, гибли люди – каждый день части дивизии несли потери: два, три бойца, а то целое отделение…

Поединков с танками на этих позициях не было. Но расчётам ПТР работы хватало. Они били по немецким штурмовикам, выискивали и жгли вражеские ДОТы, крушили понтоны. И Фёдор Попов как командир отделения ПТР тут подавал пример, ища в прицел очередную цель.

По осени, осознав наконец, что русские тут им воли не дадут, немцы перешли к позиционным действиям, стали строить блиндажи и явно готовиться к зиме. Обстрелы наших позиций продолжались, но уже не столь интенсивно, как летом и в начале осени. Миновал октябрь, ноябрь, декабрь. Под Сталинградом началось наступление. А здесь, на Волхове, сохранялось равновесие. В журнале боевых действий штадива 382-й почти ежедневно повторялась одна и та же фраза: «За истекшие сутки в действиях противника и частей 382 с. д. существенных изменений не произошло». Добавлялось, что противник выпустил 50 или 100 снарядов и мин, на что наши ответили десятком снарядов.

И вот запись от 13 января 1943 года:

«В течение суток противник проявлял большую активность в арт.-миномётном огне. За сутки выпустил до 450 снарядов и мин…» Далее – о положение дивизии, о том, что подразделения занимались боевой и политической подготовкой. И уже в конце – о потерях: «убит 1, ранено 2».

Убитым оказался Фёдор Попов, дядя Федя. Один на всю дивизию. Это случилось на рассвете, как записано в похоронке, в 6.00. Утром старого Нового года…

Теперь, спустя четверть века с начала поисков, я знаю, где оборвалась жизнь дяди Феди. Это место совсем в другой стороне от Сталинграда, и далеко как от Донской земли, где Фёдор родился, так и от архангельской тайги, где очутился в 30-м году не по своей воле. Это северо-запад России, древние русские места. В похоронке написано: Ленинградская область, но теперь – и это справедливо – Чудовский район относится к Новгородской области. Место захоронения такое: Переходский сельский совет и уточнение: «у опушки рощи, что южнее д. Березеево, 0,7 километра».

Пишу это 8 июня 2016 года, сегодня день рождения моего батьки, 89 лет. Прямо из военкомата зашёл в церковь, поставил две свечи за упокой. Пусть знают, что о них помнят. Могилу отца я навещаю регулярно, а на могилу Фёдора, Бог даст, съезжу. Она ведь в России…

 

* * *

В администрацию Чудовского района я обратился, не откладывая. Установилась и телефонная, и электронная связь. Все имеющиеся у меня сведения переслал туда. Поездку наметил на конец года. И вот в понедельник 12 декабря 2016 года я оказался там, на берегу Волхова, где в начале 43-го года погиб мой дядя Федя. Я искал его следы более четверти века.

Имя Фёдора Ивановича Попова теперь занесено в свод тамошнего мемориала. А я привёз из тех мест горсть земли, которую мы с братьями и сёстрами рассыпали на могилах своих отцов, его братьев: я – здесь, на Севере, они – на Дону и в Поволжье.

 г.Архангельск